Все дьяволы здесь

Он все еще видел того человека, который взял его за руку и подарил чувство безопасности.

Другие, вроде бабушки Зоры, видели что-то другое.

– Как дела у Анни? – спросил Стивен. – Они готовы к этому ребенку?

– Готовы в той мере, в какой это возможно, я думаю.

– Это было важное решение.

– Oui. – Не имело смысла отрицать это. – Она должна родить со дня на день. Ты увидишь их сегодня за ужином. Я заказал для всех нас столик в «Жювениль». В восемь часов.

– Превосходно. – Стивен расстегнул молнию на внутреннем кармане, достал тоненький ежедневник и показал Арману приписку к немногим пунктам его планов на этот день. – Я так и предполагал.

На листочке уже было написано: «Семья» и «Жювениль».

– Мы с Рейн-Мари заскочим за тобой.

– Non, non. Я тут договорился кое с кем посидеть за рюмкой. Потом приеду прямо туда.

Взгляд Стивена был прикован к «Мыслителю».

– О чем ты думаешь? – спросил Арман.

– О том, что я не боюсь смерти. Я только немного боюсь попасть в ад.

– Почему ты так говоришь? – спросил потрясенный Арман.

– Это естественный страх девяностотрехлетнего старика, пересматривающего свою жизнь.

– И что ты там увидел?

– Слишком много мороженого.

– Невероятно. – Арман немного помолчал, прежде чем заговорить. – Я вижу хорошего человека. Отважного человека. Мир стал лучше, потому что в нем есть ты.

Стивен улыбнулся:

– Очень мило с твоей стороны, но всего про меня ты не знаешь.

– Ты хочешь мне что-то сообщить?

– Non, не хочу. – Он схватил Армана за запястье и пристально взглянул на него. – Я всегда говорил тебе правду.

– Я знаю. – Арман положил свою теплую ладонь на холодную руку Стивена и слегка сжал. – Когда мы только сели, ты сказал, что ад пуст и все дьяволы здесь. Что ты имел в виду?

– Это одна из моих любимых цитат, ты же знаешь, – сказал Стивен.

Арман и в самом деле знал. Стивен любил использовать эти строчки из «Бури» Шекспира, чтобы выводить из себя конкурентов, коллег. Друзей. Незнакомцев в самолете.

Но на этот раз в его словах слышалось что-то другое. На этот раз Стивен кое-что добавил. Что-то такое, чего Арман никогда раньше от него не слышал.

Что-то особенное.

– Ты сказал, что прямо здесь никаких дьяволов нет. – Арман поднял руки, подражая жесту Стивена. – Почему ты это сказал?

– А черт меня знает. Я старик. Перестань ко мне придираться.

– И если они не здесь, то где?

Облака закрыли от них солнце, и в тени стало прохладнее.

– Уж ты-то должен знать. – Стивен повернулся к нему. Это было неторопливое, обдуманное движение. – Ты довольно часто встречал их. Ты зарабатываешь себе на жизнь охотой на дьяволов. – Его голубые глаза встретились с карими глазами Армана. – Я очень горжусь тобой, сынок.

Сынок.

Стивен никогда не называл его так. Ни разу за пятьдесят лет.

Garçon – да. Мальчик. Это говорилось с любовью, но это не то же самое, что «сынок».

Арман знал, что Стивен всегда избегал этого слова. Чтобы не повредить его памяти об отце и не посягнуть на место отца в жизни Армана.

Но теперь он произнес это слово. Оговорка? Свидетельство возраста и слабости? Защита поизносилась и позволила раскрыться его истинным чувствам в этом коротеньком слове?

– Не волнуйся из-за дьяволов, Арман. Сегодня прекрасный сентябрьский вечер, мы в Париже, и скоро у тебя появится еще одна внучка. Жизнь прекрасна. – Стивен похлопал Армана по колену, а потом поднялся, опершись на то же колено. – Идем, garçon. Ты можешь проводить меня домой.

Они, как всегда, остановились перед «Гражданами», чтобы вглядеться в эти мрачные, решительные лица.

– Помни. – Стивен повернулся и посмотрел на своего крестника.

Арман выдержал его взгляд и кивнул.

Потом они медленно пошли по улице Варенн. Когда они переходили на другую сторону, Арман взял Стивена под руку. Они прошли мимо антикварного магазина и остановились у кондитерской, где Арман купил для Рейн-Мари ее любимые pain aux raisins escargot[8]. И круассан Стивену на завтрак.

У большой лакированной двери красного дерева на входе в дом Стивена старик сказал:

– Давай расстанемся здесь. Я, пожалуй, перейду на другую сторону в отель «Лютеция» выпить аперитив.

– Под аперитивом ты имеешь в виду мороженое?

И только идя по Аркольскому мосту по пути в их квартиру в квартале Маре, Арман понял, что не добился от Стивена ответа на свой вопрос. Или, может, Стивену удалось отвлечь его внимание.

Подальше от дьяволов. Тех, что находились где-то здесь. В Париже.

Глава вторая

Жан Ги Бовуар почти почувствовал, как в комнату проникает холод, несмотря на то что в окно его кабинета светило солнце.

Он оторвал взгляд от монитора, уже зная, кого увидит. Появление его заместителя сопровождалось не только понижением температуры, но и легким ароматом. И хотя Бовуар знал, что прохлада – это игра его воображения, запах был вполне реален.

И конечно, в дверях появилась Северин Арбур. На ее лице была обычная деликатно-снисходительная улыбка, которая дополняла ее дизайнерский наряд подобно шелковому шарфу. Бовуар не настолько хорошо разбирался в моде, чтобы определить, что предпочитает мадам Арбур – «Шанель», «Ив Сен-Лоран» или «Живанши». Но после приезда в Париж он хотя бы познакомился с этими названиями. И научился узнавать haute couture[9], когда видел таковую.

Именно ее он теперь и лицезрел.

В свои сорок с хвостиком элегантная и изящная мадам Арбур была сама soignée[10]. Парижанка до мозга костей.

Единственная вещь, название которой он точно знал, если говорить о мадам Арбур, был ее запах.

«Саваж» от «Диор». Мужской одеколон.

Бовуар спрашивал себя, не является ли ее запах неким посланием, и подумывал, не сменить ли ему одеколон с «Брюта» на «Босс». Но решил не делать этого. Отношения между ними и без того были сложными, чтобы затевать войну запахов с его заместителем.

«Многие женщины пользуются мужской парфюмерией, – объяснила ему Анни, когда он рассказал об этом. – А мужчины часто пользуются женской. Это просто маркетинг. Если тебе нравится запах, то почему бы и нет?»

Она пообещала ему десять евро, если он воспользуется ее туалетной водой, когда пойдет на следующий день на работу. Он поддался на ее провокацию. И тут судьба сыграла с ним злую шутку: его непосредственный босс Кароль Госсет именно в этот день пригласила его на ланч. В первый раз.

Бовуар явился в ее частный клуб «Cercle de l’Union Interalliée»[11], распространяя аромат «Клиник». Тот самый аромат, который окутывал и саму мадам Госсет, старшего вице-президента инженерного гиганта.

В конечном счете это пробудило в нем симпатию к ней.

Анни в тот день, по принципу quid pro quo[12], надушилась «Брютом». Ее коллеги-мужчины до этого дня относились к ней приветливо, но сдержанно. Ждали, когда avocate из Квебека покажет себя. Но в тот день они вроде бы успокоились. Даже стали относиться к ней с бóльшим уважением. Она и ее аромат были приняты в коллектив.

Как и ее отец, Анни Гамаш не стала поворачиваться спиной к своей удаче. Она продолжала использовать этот одеколон вплоть до того дня, когда ушла в декретный отпуск.

Жан Ги, со своей стороны, больше не пользовался ее туалетной водой, хотя и предпочитал этот теплый запах своему «Брюту». Туалетная вода пахла Анни, и это всегда успокаивало его и радовало.

Северин Арбур стояла в дверях с приятной улыбкой на лице, в которой присутствовали нотка неопределенного негодования и намек на самодовольство.

Неужели она выжидала, искала благоприятной возможности, чтобы нанести ему удар ножом в спину? Бовуар предполагал, что так оно и есть. Но еще он знал, что в сравнении с брутальными нравами, царившими в Квебекской полиции, отношения внутри этой многонациональной корпорации были просто образцом толерантности.

По крайней мере, нож, который вонзится ему в спину, будет фигуральным.

Бовуар надеялся, что со временем мадам Арбур примирится с ним как с главой отдела. Но все, что происходило в эти почти пять месяцев его работы в Париже, вело лишь к усилению взаимных подозрений.

Он подозревал, что она копает под него.

Она подозревала, что он некомпетентен.

Какая-то часть Жана Ги Бовуара признавала, что, возможно, они оба правы.

Мадам Арбур села на стул напротив него и уставила на него терпеливый взгляд.

Бовуар знал: она делает это, чтобы досадить ему. Но у нее ничего не получится. В этот день ничто не может его расстроить.

Его второй ребенок вот-вот должен был появиться на свет.

Анни пребывала в добром здравии, как и их маленький первенец Оноре.

У Жана Ги была работа, которая нравилась ему, пусть даже он пока не разобрался в ней до конца.

Они жили в Париже. В Париже, только представьте себе!

Если честно, для него все еще оставалось загадкой, как сопливый мальчишка, игравший на улицах монреальского Ист-Энда в хоккей с мячом, проделал путь до администратора в Париже.

Приподнятому настроению Бовуара способствовало и то, что была пятница, конец рабочей недели. Из Монреаля прилетели Арман и Рейн-Мари Гамаш, и сегодня у них будет большой семейный ужин в их любимом бистро.

– Oui? – сказал он.

– Вы хотели меня видеть? – спросила мадам Арбур.

– Нет. С чего вы это взяли, Северин?

Она кивнула в сторону его ноутбука:

– Я отправила вам документ. О проекте постройки фуникулера в Люксембурге.

– Да. Я как раз его читаю.

Он не стал говорить, что уже дважды перечитал проект, но до сих пор не понял, что это такое. Кроме того, что речь идет о подъемнике для доставки людей на вершину скалы. В Люксембурге.

– Вы что-то хотите сказать по поводу этого проекта? – Он снял очки.

День шел к концу, и глаза у него подустали, но черт его возьми, если он будет тереть их руками.

Жан Ги Бовуар инстинктивно понимал, что было бы ошибкой продемонстрировать этой женщине какую-либо из его слабостей. Физических, эмоциональных, интеллектуальных.

– Я просто подумала, что у вас могут возникнуть какие-то вопросы, – сказала мадам Арбур.

И замолчала в ожидании.

Бовуар не мог не признать, что она начинает притуплять его ощущение благополучия.

Он привык иметь дело с преступниками. Не с мелкими воришками или идиотами, устраивающими пьяные дебоши, а с худшими из худших. С убийцами. И с одной сумасшедшей поэтессой с уткой.

Он научился не позволять им забираться ему в голову. За исключением утки, конечно.

А вот Северин Арбур каким-то образом забралась ему под кожу. Правда, в голову пока не проникла. Хотя и пыталась.

И он знал почему. Даже пьяные дебоширы могли бы сообразить.

Она хотела занять его место. Считала, что должна заполучить его должность.

Он почти сочувствовал ей. В конце концов, это просто чудесная работа.

Каждую пятницу Бовуар ходил на ланч в ближайший ресторанчик со своим боссом Кароль Госсет. Но предыдущий ланч состоялся на высоте тридцати тысяч футов, в корпоративном самолете, когда они летели в Сингапур.

За две недели до этого Бовуар побывал в Дубае.

Первое его путешествие было на Мальдивы, с целью проинспектировать систему защиты рифов, которую оборудовала их компания на крохотном атолле в Индийском океане. Он с трудом отыскал этот островок в группе других неподалеку от южной оконечности Индии.

За месяц до этого он гонялся за преступником по затянутой ледяной коркой земле Квебека и боролся за его жизнь. Теперь он ел лангустина из тонкого фарфора и летал на тропические острова в частном самолете.

В полете мадам Госсет, женщина лет пятидесяти пяти, маленькая, кругленькая, добродушная, просвещала его в вопросах корпоративной психологии. А именно почему они берутся за одни проекты и отказываются от других.

Инженер-механик по специальности, с ученой степенью, полученной в Политехнической школе в Лозанне, она доходчиво объяснила ему, что такое инженерное дело, не сбиваясь на инфантильный тон, которым пользовалась мадам Арбур.

Бовуар неожиданно обнаружил, что все чаще и чаще обращается к мадам Госсет за наставлениями, за информацией, просит объяснить суть тех или иных проектов. Даже в тех случаях, когда ему следовало бы обратиться к своему заместителю, он избегал мадам Арбур и отправлялся прямиком к мадам Госсет. И ей, похоже, нравилась роль наставника по отношению к исполнительному директору, которого она сама и наняла на работу.

Впрочем, она осторожно намекнула ему, что он должен больше полагаться на своего заместителя.

– Пусть вас не отпугивают ее манеры, – сказала мадам Госсет. – Северин Арбур – превосходный специалист. Нам повезло, что мы ее нашли.

– Разве компания, в которой она работала, не обанкротилась?

– Они объявили себя банкротами, да. Залезли в долги.

– Тогда это ей повезло, что она нашла работу, – сказал Бовуар.

Мадам Госсет в ответ только пожала плечами на красноречивый галльский манер. Этот жест мог иметь много смыслов. И в то же время ни одного.

Жан Ги погрузился в молчание и вернулся к чтению документа, который мадам Госсет вручила ему, когда они поднялись на борт самолета. О кораллах, потоках и ограждениях. О морских торговых путях и о чем-то под названием «последствия антропогенного воздействия».

Наконец на девятом часу десятичасового полета на Мальдивы он задал вопрос, который ему до смерти хотелось задать, хотя он немного побаивался ответа:

– Почему вы наняли меня? Я не инженер. Вы, должно быть, знаете, что я едва понимаю, что здесь написано.

Он поднял со стола пачку бумаги. Подспудно он подозревал, что его приняли за другого Жана Ги Бовуара. Что где-то в Квебеке есть очень квалифицированный инженер, который не может понять, почему ему не досталась работа в ГХС Инжиниринг.

– Я все ждала, когда вы спросите, – сказала мадам Госсет с добродушным смехом. Продолжая улыбаться, она посмотрела на него проницательным взглядом. Умным. – А вы как думаете?

– Я думаю, что вы думаете, будто в компании что-то идет не так.

Это, конечно, был еще один вариант. Она наняла того самого Жана Ги Бовуара, какого и хотела. Ведущего следователя Квебекской полиции. Опытного, знающего. Но не в области инженерного дела, а в области поимки преступников.

Мадам Госсет, откинувшись на спинку кресла, внимательно посмотрела на него:

– Почему вы это сказали? Что-то случилось?

– Non, – осторожно ответил он. – Просто такая мысль.

По правде говоря, ему ничего подобного не приходило в голову, пока он не произнес эти слова. Но когда произнес, то понял, что это вполне вероятно.

– Иначе зачем нанимать копа на высокую административную должность, когда совершенно понятно, что на этом месте должен сидеть инженер?

– Вы недооцениваете себя, месье Бовуар. У нас и без того много инженеров. Пруд пруди. Eh bien[13], еще один инженер был бы совсем не то, что нам требуется.

– А что вам требуется?

– Набор навыков. Жизненная позиция. Лидер. Вы убеждали мужчин и женщин идти за вами в ситуациях, когда ваша жизнь висела на волоске. Я читала отчеты. Просмотрела видео, выложенное в Сеть.

Бовуар ощетинился, услышав эти слова. То украденное видео не должно было появиться в Интернете. Но оно появилось, и теперь уже невозможно что-то изменить.

– Но вы ведь не ждете, чтобы я делал для вас что-то подобное, – сказал он, выдавливая из себя улыбку.

– Вести нас в бой? Надеюсь, этого не понадобится. Из меня бы получилась неплохая цель. – Она рассмеялась и похлопала ладонями по своему внушительному животу. – Нет. Вы возглавляете новый отдел, созданный для того, чтобы обеспечить еще один уровень контроля. Каждый проект проходит тщательную оценку, прежде чем мы заявляем о том, что готовы взяться за него. Проект должен быть прибыльным и предлагать некоторые выгоды всему населению.

Бовуар уже обратил на это внимание. Это была одна из причин, почему он согласился на работу в ГХС. Как отец одного ребенка, ожидающий второго, он стал ощущать некие пугающие истины касательно состояния мира.

ГХС проектировала дамбы и шоссейные дороги, мосты и самолеты.

Но не менее половины проектов составляли гидроочистительные сооружения, методы предупреждения эрозии. Альтернативы ископаемым видам топлива. Помощь при стихийных бедствиях.

– Но, – сказала мадам Госсет, прерывая поток его мыслей, и наклонилась вперед, – всегда мудро иметь объективных наблюдателей, которые будут гарантировать, что все идет в соответствии с планами. И этим занимается ваш отдел.

– Значит, у нас все в порядке? – спросил он.

– Я не об этом. – Она тщательно выбирала слова. – Одно дело – иметь философию. А другое дело – проводить ее в жизнь. Вот чего мы ждем от вас. Не предлагать планы – это делают другие, – а обеспечивать, чтобы они… какое тут слово поточнее? Не были извращены.

– Вы подозреваете коррупцию?

– Нет-нет, я говорю о другом. Мы озабочены тем, чтобы некоторые проект-менеджеры из лучших побуждений не стали бы срезать углы. Это легко сделать. Не обманывайтесь внешними атрибутами. – Она оглядела салон корпоративного самолета. – Успех такого рода приходит в условиях стрессовых ситуаций. Есть сроки, штрафы, банковские кредиты, резкие смены режима работ. И наши люди застревают посредине. Приоритеты могут размываться. Некоторые сотрудники в подобных ситуациях выбирают не качество, а скорость. А если случается что-то непредвиденное, пытаются это скрыть. Не потому, что они плохие. А потому, что они люди. И это ведет к трагедии.

– И плохо для бизнеса, – добавил Бовуар.

Мадам Госсет развела руками. Это была очевидная истина. Взяв чашку с чаем, она сделала глоток и сказала:

– Вам знаком такой поэт – Оден?

«Вот черт, – подумал Бовуар. – Только не это». Ловушка ждала его на высоте в тридцать тысяч футов. Да что такое происходит с боссами?

– Я слышал о нем. – «О ней?»

– «И трещина в чашке откроет / Тропинку в страну мертвецов»[14].

– В вашей чашке трещина? – спросил Бовуар.

Мадам Госсет улыбнулась и поставила чашку:

– Если и есть, то я об этом не знаю. А если трещина появляется, то ваша обязанность обнаружить ее.

Теперь он понял, что она имеет в виду. И каким-то чудом понял, о чем писал Оден.

– Но как я могу обнаружить неурядицы, если я не знаю, что такое «урядицы»?

– Вот почему в вашем отделе куча инженеров, включая Северин Арбур. Она первоклассный инженер. Используйте ее. – Мадам Госсет вперилась взглядом в Бовуара. – Доверяйте ей.

Он кивнул, но про себя подумал: ну если Арбур такой выдающийся инженер, то почему она работает в его отделе, а не занимается проектированием?

– Значит, термин «контроль качества» вводит в заблуждение. На самом деле это полицейская операция. А я – страж порядка? – спросил Бовуар, вгрызаясь в профитроль.

– Вы должны были подозревать это, когда нашли кастет в вашей приветственной корзинке.

Бовуар рассмеялся.

– Нет, вы не страж порядка, – сказала мадам Госсет. – Вы наша страховочная сеть. Наша последняя надежда, если дела пойдут по дурному сценарию. Вы должны предотвращать решения, которые могут привести к катастрофе. – Она уставилась на него очень серьезным взглядом. – Я не предполагаю этого, не подозреваю, что это случится. Но мне нужна полная уверенность.

«Интересно, что она говорит „я“, а не „мы“», – подумал Бовуар.

– Я объяснила вам, почему я вас приняла, а теперь вы расскажите, почему вы согласились. Прежде вы не раз отвергали предложение.

Она была права. Два раза он отклонял их предложение, но в третий согласился. А причина?

Он устал, работа в Квебекской полиции достала его. Он возглавлял отдел по расследованию убийств, после того как его наставник, шеф и тесть Арман Гамаш был отстранен от должности.

Бовуар был свидетелем того унижения, которому подвергся Гамаш. Несправедливые обвинения в правонарушениях. Неспособность политиков защитить и оправдать Гамаша. А ведь они прекрасно знали, что он действовал только в интересах службы и граждан.

Старший инспектор Бовуар был восстановлен в правах после такой же унизительной серии расследований.

Каждый день они сталкивались с убийцами. Каждый день подвергали опасности свою жизнь.

А их за это делали козлами отпущения. Привязанными к колышку, на съедение политикам, ищущим переизбрания.

Их зарплата была скромной по сравнению с тем, что платили в бизнесе, риски были неизмеримыми, а находить награды становилось все труднее и труднее. У Жана Ги была молодая семья, и он надеялся увидеть, как она увеличится. Он ждал рождения дочери, которой понадобятся оба родителя.

И потому, когда ГХС Инжиниринг сделала ему предложение в очередной раз, назвала жалованье, которое они готовы ему платить, и сообщила, что место его работы будет в Париже, они обсудили это с Анни. И дали согласие.

Так Жан Ги Бовуар оставил службу в полиции, как раз ко времени возвращения старшего инспектора Гамаша. Бовуар вернул бразды правления тому, кто возглавлял отдел прежде и собирался возглавлять в будущем.

Но он не стал рассказывать мадам Госсет все эти подробности.

– Для меня настало время перемен, – просто ответил он, когда стюард унес их тарелки.

И перемены определенно наступили. Пусть и не настолько радикальные, как он надеялся.

– Что произойдет, если я обнаружу, что что-то не так?

– Вы придете ко мне.

– Как я смогу узнать, что – как это вы сказали? – трещина в чашке не была инициирована сверху? Такое, видите ли, часто случается. Начинается там.

– Oui. Я думаю, что в этом случае и пригодятся ваши расследовательские таланты. – Мадам Госсет снова подалась вперед, в то время как самолет заложил вираж, готовясь к посадке посреди громадного и невероятно голубого океана. – Voyons[15], у меня нет ни малейших оснований подозревать, что происходят какие-то нарушения. Если такие основания появятся, я вам о них сообщу. Вы здесь для того, чтобы не позволить нам, намеренно или нет, «открыть тропинку в страну мертвецов». – Ее взгляд стал жестким. Чуть ли не свирепым. – Мы проектируем вещи, которые улучшают жизнь людей. Но если плоды наших трудов рушатся, они уносят жизни. Мы должны быть стопроцентно уверены. Вы понимаете?

Она уставилась на него таким пронзительным взглядом, что Бовуар опешил. До этого момента он видел предложенную ему работу с другой перспективы.

Мягкая посадка после жестоких реалий Квебекской полиции. Жалованье гораздо больше, чем он когда-либо надеялся получить. Они будут в безопасности. Они будут жить с комфортом. Они будут в Париже.

Теперь он увидел свою работу с перспективы мадам Госсет.

На кону стояли жизни людей. И его работа состояла в том, чтобы ни одна жизнь не была потеряна.

– Но я физически не смогу держать на контроле все проекты, – сказал он. – Их не одна сотня.

– У вас для этого есть штат сотрудников. Не беспокойтесь. Когда вы привыкнете, у вас разовьется чутье на нарушения. Вы будете чуять их запах.

«Чуять?» – чуть не вырвалось у него. В чем, по ее мнению, состоит расследование? И все же он вынужден был согласиться: если совершаются какие-то нарушения, то появляется особый запах.

В последующие дни и месяцы Жан Ги Бовуар размышлял об этом разговоре. Он вспомнил о нем теперь, глядя на своего заместителя, источавшего запах «Диор» и негодование.

– Я думаю, что сумею разобраться с люксембургскими планами, Северин. Merci. Как продвигаются дела с патагонским проектом?

Какая-то его часть симпатизировала мадам Арбур. Но если она до сих пор не приняла его, не согласилась с его назначением, то одному из них придется уйти.

«И ушедшим буду не я», – сказал себе Бовуар.

– С патагонским? Я ничего о нем не знаю. – Она встала. – Извините. У меня создалось впечатление, что вы захотите поговорить о люксембургском проекте.

– Почему вы так подумали?

– Потому что на следующей неделе там пройдут последние испытания на безопасность. Может быть, вы захотите присутствовать?

– Не вижу для этого оснований. Может быть, вы хотите поехать? Вы поэтому пришли?

– Нет-нет. С этим все в порядке.

Даже по стандартам Северин Арбур это был странный и обескураживающий разговор.

– Вы хотите что-то сказать о люксембургском проекте, Северин?

– Нет.

Она покинула его кабинет, и Жан Ги подумал, что ему следовало бы посмотреть доклад по Люксембургу. Еще раз. Но уже шел шестой час. Ему нужно было спешить домой, чтобы покормить Оноре и дать Анни возможность вздремнуть перед ужином.

Люксембург может подождать.

Сняв свой пиджак со спинки стула, он прошел в соседний кабинет, где сидела мадам Арбур, и сказал:

– Я ухожу домой. Желаю хорошего уик-энда.

Она подняла на него взгляд, потом снова уставилась на монитор. Без единого слова.

Оставшись одна, Северин Арбур огляделась. Она понимала, что сейчас близка к точке невозврата, как это называют летчики. Еще один удар по клавише, и она будет полностью и безвозвратно в этом потоке действий.