Лучезарная нимфа

Марк, хотя и уверенный в том, что хозяина обрадует появление Антонии, был поражен той силе чувств, которая овладела им при этом известии. Юноша весь дрожал от нетерпения и негодования, вызванного недопустимым, с его точки зрения, промедлением своего слуги.

– Немедленно приведи ее ко мне!

Марк сделал значительное лицо и удалился нарочито неторопливо, чем вызвал новый взрыв ругани себе вослед.

Антония уже отчаялась дождаться своей очереди, когда, появившийся Марк, поманил ее за собой. Очередь недовольно зашумела, но Марк рыкнул на собрание, мгновенно заставив всех замолчать.

Корнелий ждал на пороге алы. Он так не радовался никому, ничему и никогда. Это была даже не радость, а безграничное светлое ликование, наполняющее живой энергией каждую клеточку его тела. До сегодняшнего дня, до этого мгновения новой встречи он сам не понимал, как скучал без нее. Казалось бы, ничего особенного в ней нет. Простая девчонка, которой только и надо-то было немного денег для счастья. Но вот она взглянула на него, и весь мир сосредоточился на ней одной. Он подумал, что ждал ее появления все время, сам себе не отдавая в этом отчета.

Сегодня она выглядела намного лучше прежнего в новом бледно-голубом платье из тонкой шерсти и его, Корнелия, подарке – плаще на бобровом подбое. Золотые волосы, заплетенные в толстые косы, вились по спине, в выбившихся из незамысловатой прически прядях играло утреннее солнце, лившееся через широкие окна атриума. Лицо утомленное, но менее изможденное, чем прежде.

Он молчал, разглядывая ее, и она молчала, также, как и он, радуясь этой встрече. Она почти не ожидала быть принятой им. Зачем богатому патрицию простая певичка с Велабра? Послать к ней целителя, из вежливости поинтересоваться как ей живется – не более того.

Обернувшись на многочисленное собрание в атриуме, Корнелий поманил Антонию в алу и шагнул вслед за ней. Занавесь качнулась, скрывая их от любопытных глаз.

– Антония! – выговорил он, наконец оставшись с нею наедине. Его глаза горели странным огнем, сердце билось так часто и сильно, что его биение было заметно даже сквозь несколько слоев одежд. Ее руки словно сами собой оказались в его руках, он прижал их к груди и у обоих мгновенно перехватило дыхание от столь желанной, но неожиданной близости.

Она надеялась, в лучшем случае, на мимолетный взгляд, пару слов, брошенных вскользь. Откуда ей было знать, что высокородный патриций лишится сна из-за ее прекрасных глаз?

– Прошу прощения, был не прав, – выдохнул Марк, потрясенно разглядывая скрывшую их занавесь. Он даже предположить не мог, насколько сильно привлекла хозяина эта худая девица. Он вообще не помнил, чтобы тот так радовался женщинам, скорее снисходил к ним со своих божественных высот.

Что твой отец? – спросил Корнелий, не отпуская взглядом взгляд, Антонии, – Здоров?

– Да, благодаря тебе и твоему лекарю. Я пришла, чтобы еще раз выразить свою благодарность. И принесла немного денег в счет долга.

– О чем ты, какие деньги? – проговорил он, вряд ли понимая значение произносимых слов, – У тебя все хорошо, Антония?

– Да, у нас с отцом теперь все хорошо. Спасибо тебе за заботу.

Ее манили его взгляд и губы, голос от волнения звучал чуть слышно. Кружилась голова. Понимая, что происходит нечто совершенно невозможное, она собралась с силами и выскользнула из рук Корнелия.

– Мне, наверное, надо идти, – прошептала она, положила кошелек на ближайший диванчик и ринулась к выходу.

Он мгновенно поймал ее, прижал спиной к своей груди.

– Так скоро? – зашептал он ей в маленькое ушко, – Ты приходила только затем, чтобы вернуть мне долг? Или зачем-то еще?

– Я хотела вернуть долг, – выдохнула она, чувствуя, что совершенно ослабла в его объятиях.

– Неправда! Ты прекрасно понимаешь, что твои деньги мне не нужны. Ты хотела меня увидеть? Ты поэтому пришла?

– Не надо, – пробормотала она, – Отпусти, отпусти, господин.

– Меня зовут Корнелием. Пожалуйста, назови меня просто по имени. Пожалуйста, Антония.

– Мне надо идти, меня ждут! – ею вдруг стала овладевать паника, она сильнее забилась в его объятиях, мечтая вырваться и убежать прочь. Его натиск не на шутку ее напугал.

Он отпустил. С тоской и сожалением глядел, как она отступает к выходу.

– Прости меня! – проговорил он вдруг, не трогаясь с места, и в его голосе прозвучало столько искреннего сожаления, что девушка невольно остановилась.

– Я желаю тебе счастья с твоим мужем, – сказал он совершенно серьезно, – Ты обязательно должна стать счастливой.

– У меня нет мужа, – ответила она, обернувшись, и снова загляделась в синие, затуманившиеся неведомой печалью глаза.

– Но скоро будет.

– Нет. Мы расстались.

Она сама не поняла, зачем сказала это. Глаза Корнелия сверкнули, в мгновение ока он снова оказался подле нее, нежно взял за плечи и произнес:

– Вы расстались из-за меня?

– Отчасти. Он не поверил в мою невиновность.

– Как же ты живешь? У тебя есть деньги? Чем зарабатываешь на жизнь?

– Не тем, о чем ты подумал в первый раз, – смущенно выдохнула она.

– Теперь я знаю это. Так чем же?

– Я неплохо пою. Меня приглашают развлекать гостей на праздниках и платят хорошо.

– Развлекать гостей?..

– Только пением.

Корнелий нахмурился, представив себе Антонию среди пьяных гостей. Он хорошо знал, чем порой заканчиваются праздники и как обращаются с такими как она прелестными молодыми девочками. Он крепче прижал ее к себе.

– Оставайся. Перебирайся сюда с отцом. Я буду заботиться о тебе и о нем. И никто, никогда не заставит тебя больше веселить пьяную публику на пирах.

– Мне остаться? – она не верила своим ушам, ее просил остаться великолепный юноша, потомственный аристократ. Остаться в этом огромном доме? Ей, бедной девушке с Велабра!

– А разве ты не хочешь быть со мной? – спросил он, склоняясь совсем низко к милому лицу, – Ты заворожила меня, теперь я весь твой.

Она дрожала в новом приступе волнения. Никогда еще мужчина не просил ее о близости с ним.

– Мне страшно, – прошептала она, – Мне очень страшно!

Ее прекрасные глаза наполнились слезами, и он внезапно понял, чего она так боится.

– Ты еще не была с мужчиной? – выдохнул он.

Она, не отвечая, просто смотрела на него, охваченная неизвестным ей прежде чувством, и, хотя она назвала это чувство страхом, то было нечто иное, чему она пока не знала названия.

– Не бойся меня, – проговорил он потрясенный, любуясь ею с новым наслаждением, – Я совсем не хочу, чтобы ты боялась.

Умелый соблазнитель, которому охотно подчинялись прекрасные женщины всех сословий, внезапно оробел перед этой маленькой хрупкой девочкой, опасаясь обидеть ее и потерять.

– Ты мне снилась каждую ночь, – неожиданно признался он, глядя на нее с отчаянной надеждой, – Не знаю почему, мое сердце так ждет тебя и так бьется, когда ты рядом. Если бы ты могла остаться…

– Мой господин! – прошептала Антония вся трепеща, но вовсе не стремясь избавиться от его объятий, столь же желанных, сколь и опасных.

Прежде, чем она успела сообразить, что происходит его губы оказались на ее губах, завладели ими с мягкой настойчивостью. Паника и наслаждение одновременно охватили Антонию. Она попыталась вырваться, но Корнелий не позволил ей убежать, властно обхватив за плечи.

– Ты мне нужна, я умираю без тебя, не отказывай мне сейчас, – простонал он, вновь заглядывая в бездонные, полные противоречивых чувств глаза, – Можно я буду первым? Прошу позволь, Антония…

Она тихо ахнула, еще раз рванулась из его рук, не на шутку напуганная таким натиском, но вдруг, выпущенная им из объятий, испугалась другого – охватившего ее холода потери. Всем своим существом она тянулась к Корнелию, зачарованная его взглядами и нежным шепотом. Синие, потемневшие от желания глаза не хотели ее отпустить. Робким движением она сама подалась к юноше, преодолев стыдливость и девичий страх, обхватила за талию, заставляя его кровь быстрее заструиться по жилам. Новый поцелуй настиг ее уста, жадный, жаркий, сладостный. От неведомого прежде наслаждения закружилась голова.

Корнелий обнял лицо девушки, пальцами гладил щеки, ставшие пунцовыми от его ласк. Потом подхватил ее на руки, слабую, податливую, уставшую сопротивляться собственному влечению, перенес и уложил на мягкую широкую скамью.

Марк, заглянувший в алу, спустя какое-то время и ставший добровольным свидетелем части произошедшего, удовлетворенно хмыкнул и пошел разгонять клиентов. Сегодня Корнелий вряд ли вновь вспомнит о них.

Глава 8 Непокорность

Антония пробудилась до рассвета и, приподнявшись на локте, долго рассматривала в тусклом свете ночников спящего сном младенца Корнелия. Он лежал на боку лицом к ней, одной рукой обнимая ее за талию.

Весь вчерашний день напоминал Антонии волшебный сон, в котором этот прекрасный юноша творил чудо, а она, подчиняясь ему, парила на вершине блаженства. Он был нежен с ней и терпелив, его ласки постепенно пробуждали в ней чувственность и до сего дня спавшие в глубинах юного тела желания. Он шептал ей такие слова, которых она никогда не слышала, и в каждом его слове сквозили восхищение и благодарность за то, что она здесь, с ним.

После длительных ласк они отдыхали, завернувшись в одеяла, пили разбавленное вино, ели поданные слугами кушанья, все это время не сводя друг с друга восхищенных глаз, разговаривали обо всем на свете. Она рассказывала ему о своем детстве, проведенном в римском театре, где служил отец, о матери, научившей ее петь необыкновенные песни. Он вспоминал Апулею, где рос вместе с сестрой, среди широких лугов и полей. Вспоминал отца, привившего ему любовь к лошадям, научившего его всем премудростям верховой езды и управлению колесницей.

– Нужно было остаться там, на вольных просторах, подальше от Рима с его пороками и страстями, – говорил он, – Там все мы были счастливы. Но отцу казалось, что именно в Риме настоящая жизнь. Он все время рвался сюда. Мама, если бы была жива, отговорила бы его, но она умерла от какой-то скоротечной болезни, и тогда отец перевез нас в Рим. Он получил квесторство при Веспасиане, с удовольствием посещал курию и занимался государственными делами, а летом мы опять отправлялись в Апулию, туда, где дома не загораживали солнце, а люди улыбались друг другу. Три года назад его не стало тоже. А я привык к шуму и суете большого города. Мне, также, как и отцу, стало недоставать их среди апулийских просторов.

Иногда чело Корнелия омрачалось каким-то нехорошим воспоминанием, но при взгляде на Антонию тучи тревожных дум рассеивались, пропуская солнечный свет ликующего счастья.

– Рим подарил мне тебя, – улыбался он, притягивал к себе девушку и целовал, то медленно и неторопливо, то с ненасытной страстностью, побуждающей к ответным действиям.

Им было слишком хорошо вместе, легко и радостно. Такую ничем не омраченную радость Антония помнила только из далекого счастливого детства, когда мама пела песни у постели или отец подбрасывал высоко под небеса.

Они уснули поздно ночью, не размыкая объятий, доведенные почти до изнеможения друг другом. Засыпая, он шептал о том, как благодарен богам, пославшим ему Антонию и о том, что завтра проснется счастливым в ее объятиях.

Пробудившись, Антония долго не отрывала глаз от его лица, совершенно влюбленных и восторженных. Легонько коснулась ладонью спутавшихся черных кудрей надо лбом и горько вздохнула. Ему будет больно, когда он не найдет ее в своей постели.

Быстро поднявшись, Антония нашла одежду, аккуратно сложенной на скамье у стены. Остаться она не могла. Вчерашний день всего лишь сладкая греза, которая не повториться. Он патриций, избалованный роскошью и любовью женщин. Без сомнения великодушный и щедрый, но все-таки его мир бесконечно далек от ее мира, в котором ежедневная борьба за кусок хлеба составляет основу жизни. Он готов поделиться с ней всем, что имеет, но кем подле него будет она? И надолго ли? Высокородные юноши не женятся на своих наложницах.

Антония оделась. Задержалась последним отчаянным взглядом на дорогом лице и шагнула за порог.

Марк, досматривающий утренний сон под дверью своего господина, быстро открыл глаза, вскочил на ноги, покачиваясь спросонок. Антония приложила палец к губам, сделав ему знак молчать, а когда он собирался не послушаться, состроила умоляющее лицо.

– Хозяин меня убьет, – прошептал он.

– Передай, что я буду помнить о нем, – отозвалась она и почти бегом пошла к выходу.

Очнувшись от крепкого сна, Корнелий сразу понял, что Антонии нет рядом. Он резко сел, оглядываясь вокруг. Заметил отсутствие ее вещей и в панике воззвал к Марку. Его широкое ложе показалось ему пустым и холодным, а комната, залитая светом солнца, убогой и унылой. Марк появился с покаянным выражением в глазах, тут же умоляюще сложил руки в знак того, что не повинен в произошедшем.

– Где она? – отчаянно воскликнул Корнелий, – Почему ее нет?

Как будто спрашивал потерявшуюся игрушку. Так Марк ему и сказал. И еще добавил, что вольные птицы летают, где хотят.

Корнелий сорвался с ложа, требуя себе одежду, намереваясь в тот же миг бежать за той, которая так неожиданно покинула его без объяснений и слов прощания.

– Она сказала, что будет помнить о тебе, господин, – проговорил слуга, помогая Корнелию одеться.

– Помнить меня? – не понимал тот, – Зачем ей эта память, если я был рядом? Почему она ушла?

Марк пожал плечами.

Корнелий, уже полностью одетый, уставился на слугу нетерпеливым взглядом.

– Что я сделал не так? Чем обидел ее? Может звал во сне других женщин?

– Две последние недели ты зовешь во сне только свою Антонию, – усмехнулся тот, – Пойди за ней, господин, и сам узнаешь, что прогнало ее из твоего дома.

Корнелий тяжело вздохнул, запахнувшись в теплый плащ, двинулся к выходу. Марк последовал за ним. Но только оба ступили за порог, навстречу им по каменным ступеням поднялся преторианский центурион (командир центурии – сотни – одного из подразделений дворцовой охраны). За ним маячили четыре преторианца (гвардейцы при Домициане) в полном боевом вооружении.

Лицо Марка побелело, он в панике воззрился на своего хозяина. В последнее время, при Домициане, появление центуриона означало пленение и смерть. Корнелий тоже напрягся, сдвинул черные брови.

Центурион, однако, не проявлял, никакой враждебности. Напротив, изволил отвесить, приличествующий положению Корнелия Виртурбия поклон, и передал, что государь и бог ожидает его немедля у себя в покоях.

Обернувшись к слуге, Корнелий велел ему тотчас пойти к Антонии, чтобы попытаться уговорить ее вернуться.

– Привези сюда ее вместе с отцом, – велел он и, плотнее завернувшись в плащ, двинулся за своими провожатыми, снедаемый недобрыми предчувствиями.

Для официальных приемов в новом дворце Домициана существовал роскошный тронный зал, но особых друзей цезарь принимал в спальне, сразу по пробуждении. Здесь он не решал важных вопросов, не обсуждал серьезных дел, не разбирал споров. Здесь велись задушевные беседы, тихие и приятные.

Этим утром в спальне императора было немноголюдно. Все мгновенно расступились, едва Корнелий появился на пороге. На молодого человека смотрели с подобострастием, с интересом, и только один с недоброй кривой ухмылкой.

Префект Рима Аррецин Клемент. Постоянный спутник цезаря.

Кроме него присутствовали префект претория, Флавий Клемент и несколько уважаемых сенаторов, среди которых увенчанный сединами Марк Кокцей Нерва.

Император, одетый только в шерстяной таларис, украшенный дорогой вышивкой, возлежал на золотой кровати, застеленной пурпурными покрывалами. Подле него стоял поднос со всевозможными яствами, которые он с аппетитом поглощал, перебрасываясь ничего не значащими фразами с присутствующими.

Появление Корнелия заставило его оторваться от кушаний. Он радостно улыбнулся, поманил юношу к себе.

– Рад видеть тебя, свет мой, – сказал он, отвечая легким кивком на глубокий поклон молодого человека, – Где ты пропадал после пира? Я вынужден был отправить за тобой своего центуриона. Надеюсь, ты не в обиде на меня за это?

– Да будут дни твои продлены, всемилостивый государь и бог, – отозвался Корнелий, – Возможно я пришел бы и раньше, если бы знал, что это будет угодно твоему величеству.

– А разве я недостаточно ясно дал понять тебе в прошлый раз, что ты желанный гость в моем доме? – поинтересовался тот.

Корнелий мгновенно вспыхнул, вспомнив поцелуй Домициана. Ему не были приятны такие намеки.

– Несмотря ни на что я не рискнул тревожить твой покой, – сказал он только.

На них пристально смотрели несколько пар глаз, внимая, ловя каждое слово, каждый взгляд цезаря. Наверное, эти шестеро были бы рады, окажись они на его, Корнелия, месте – хотя как знать.

– Ему нужно особое приглашение, государь, – заметил Клемент Аррецин, криво улыбаясь и сверля молодого человека внимательным, насмешливым взглядом, – Такие как он, не понимают намеков и тайных знаков. Им нужно все разжевать и положить в рот. Только тогда они сообразят, в чем дело.

– Ты очень зол на юного Виртурбия, мой друг Клемент, – заметил цезарь, – Несмотря на свое высокое положение, тебе недостает хороших манер. Разве ты сам не понимаешь, что расстраиваешь меня таким отношением к нему?

– Мне очень жаль, государь и бог, портить тебе настроение высказывая свое мнение об этом… милом юноше, но, по-моему, он недостоин твоих милостей.

– Я сам решу, кого удостоить своими милостями, – нахмурился Домициан, – а теперь пойди прочь. Ты невыносим сегодня.

Затем он обернулся к Корнелию и знаком велел подойти еще ближе.

– Раздели со мной завтрак, – улыбнулся он.

Клемент резко обернулся, уставился на цезаря как на помешанного, потом на Корнелия оценивающе и удивлено, но говорить ничего больше не стал. Покачал головой и с достоинством удалился.

– Что же ты медлишь? – осведомился Домициан, не сводя с Корнелия своих больших карих глаз, – Садись рядом. Наверняка не успел перекусить дома.

Есть в обществе Домициана, сидя у него на постели, да еще под заискивающими и завистливыми взглядами не удостоенных столь необыкновенным вниманием сенаторов, юноше совсем не хотелось. Он чувствовал, что его старательно превращают в придворного шута. Пытаются заставить плясать отвратительные танцы. Только как же пойти против императора?

– Я безмерно рад твоему приглашению, мой государь и бог, – ответил он, – Только Аррецин прав, я недостоин вкушать пишу вместе с тобой. Простому смертному надлежит знать свое место. Позволь мне засвидетельствовать мое почтение тебе и удалиться.

– Ты хочешь покинуть так скоро своего государя? – капризно выговорил цезарь, – О нет! Если не хочешь есть, просто побудь со мной. Расскажи о том, как получилось, что ты взошел на колесницу вместо своего возницы? Или о чем-нибудь еще. Мне приятна была бы беседа с тобой. Только все-таки сядь поближе.

Домициан вдруг обернулся к собранию около входа и довольно резко велел всем убираться. Выгнал даже слуг, прислуживающих ему за завтраком. Когда за последним затворилась дверь, он резко отставил в сторону поднос с едой, поднялся, оказавшись на пол головы выше Корнелия.

– Корнелий Виртурбий, – сказал он, приблизившись к нему вплотную, – Я хочу, чтобы ты оказал мне одну услугу.

– Все, что в моих силах, государь…

– Тебе, должно быть жарко в ворохе твоих одежд. Разденься…

– Государь!?. – Корнелий побелел и отшатнулся, – Мне кажется, я плохо расслышал твою просьбу.

– Это приказ. Императоры не привыкли просить, и если тебе кажется, что на просьбу можно ответить отказом, то я приказываю тебе. Тогда на ристалище в одной тунике ты произвел на меня неизгладимое впечатление. Сегодня под этой тогой я не могу тебя разглядеть.

Корнелий попытался еще отступить, но Домициан вдруг схватил его за плечи, пытаясь привлечь к себе. Хрупкость телосложения юноши его обманула также, как и Кастора недавно, а может быть он ожидал покорности от своего подданного. Корнелий же только повел плечами и Домициан мгновенно отлетел прочь, приземлившись на собственной постели.

– Я думаю, что ничем не смогу порадовать моего государя, – выдохнул молодой человек, – Для придворной жизни я слишком груб и неотесан.

Домициан смотрел на него с изумлением и восхищением.

– Ты опять удивил меня, – проговорил он, – Сколько в тебе силы, мой юный друг! Сколько страсти!

Корнелий не успел ничего ответить. В двери спальни громко забарабанили, и в следующий миг в комнату влетел префект претория, а за ним Марк Нерва и один из консулов. Не дожидаясь позволения, префект прерывающимся от волнения голосом рассказал, что только что прибыл гонец от наместника Нижней Германии Авла Буция Лаппия Максима со срочным донесением о восстании. Наместник Верхней Германии – Антоний Сатурнин, опираясь на поддержку XIV Парного легиона и XXI Стремительного легиона, провозгласил себя императором. Восстание поддержали германские племена хаттов.

Домициан заметно побледнел и весь затрясся, то ли от страха, то ли от гнева. О Корнелии он тотчас забыл, пораженный ужасным известием.

– Нужно идти на подмогу Максиму, государь, – произнес Нерва решительно, – Преторианцы готовы и ждут только твоего распоряжения.

Домициан вжался в подушки, с ужасом взирая на разрушителей своего спокойствия.

– Как он посмел! Это невозможно! Нет! Нет! Нет! – сначала шептал, а потом начал кричать он.

– Государь, нужно вызвать для подкрепления легион Ульпия Траяна из Испании, – спокойно и значительно произнес Нерва, – Тебе нужно только отдать распоряжение. Мятеж будет подавлен в самое ближайшее время.

– Сам! Я сам поведу легионы! – Домициан сорвался с места. Его все еще трясло, но ледяное спокойствие сенатора вселяло уверенность.

Префект тут же развернул перед императором готовый для подписи приказ, спальник, подоспел с письменными принадлежностями.

Корнелий поспешил покинуть покои цезаря, возблагодарив богов за этот неожиданный мятеж, так вовремя затеянный Сатурнином. Мятеж избавил его от кучи неприятностей, которыми грозила ему, быть может, его непокорность.

Глава 9 Возвращение

Антония вернулась домой, ожидая, что отец засыплет ее вопросами о причинах столь долгого отсутствия. Но старый Антоний, пробудившийся при ее появлении, сказал только:

– Прости старика. Если бы не моя немощь тебе не пришлось бы столько работать.

Она вспыхнула от стыда. Отец считает ее порядочной девушкой, а она обманула его доверие, провела весь вчерашний день и всю ночь в объятиях мужчины… Замечательного мужчины.

Его объятия и поцелуи еще горели на ее коже. Девушка всхлипнула, отгоняя от себя непрошеные воспоминания, присела к отцу, прижала к своей груди его морщинистую руку.

– Ты что? – спросил он, замечая, каким странным светом горят ее глаза, и как необыкновенно раскраснелись щеки.

– Я люблю тебя, отец, – прошептала она, – У нас все будет хорошо!

Она утешала себя, свое сердце, рвущееся назад к тому, кого она покинула несколько минут назад. Покинула, чтобы не возвращаться.

– Я поправлюсь и что-нибудь придумаю, – сказал ей старик, – Может быть меня опять возьмут в театр. А сейчас поспи, дочка, ты же две ночи подряд на ногах.

– Нет, я не хочу спать, – вздохнула она, – Пойду, пожалуй, пройдусь немного. В эти ранние часы Рим особенный. Наберу воды у фонтана, у нас осталось совсем немного.

Она поднялась, подхватила большой глиняный сосуд из угла возле стола и на прощание улыбнулась отцу.

– У нас все будет хорошо, – повторила она.

Рим пробуждался с первыми лучами солнца. Школьники торопились на занятия, отпирались магазинчики вдоль широких улиц, уличные торговцы раскладывали товар на переносных лотках, кузнецы принимались за работу – звенели тяжелые молоты о наковальни, гудели кузнечные меха. У фонтанов собирались хозяйки, набирая воду, обсуждали домашние дела, мужей и детей, кто-то хвастался обновками.

Антонию обступили со всех сторон, едва она подошла набрать воды. На Велабре они с отцом поселились недавно, но уже успели прославиться своей потрясающей бедностью. Нищий актер и его дочка у кого-то вызывали жалость, у кого-то раздражение. С тех пор как дела их немного поправились, благодаря Антонии, на нее начали поглядывать с интересом. Сегодня утром кто-то пустил слух, что Антония нашла богатого покровителя. Его видели на Велабре дважды и говорили, что он покалечил жениха Антонии, известного на Субуре кузнеца. Такая новость не могла остаться незамеченной среди болтливых кумушек.

К девушке пристали с расспросами:

Правда ли, что ее жених всем известный кузнец Кастор?

Правда ли, что она ублажила какого-то богача, а теперь ее приглашают в разные дома для увеселения господ известным способом?

Много ли она зарабатывает?

Кто этот богатый юноша, который несколько раз приходил к ней?