Лучезарная нимфа

– Да. Ты много сделал для нас, добрый господин! Твоих забот я никогда не забуду!

– Перестань называть меня так, – мягко упрекнул он ее, – Меня зовут Корнелием.

Ее руки совершенно неожиданно оказались в его руках. Его внимательный взгляд нашел ее – испуганный и восхищенный, нашел и не отпускал, опять заставив сердце сбиться с ритма.

Она поняла, что пропала, что теперь навсегда, даже если этот юноша исчезнет из ее жизни, запомнит этот его особенный, чарующий взгляд, длинные ресницы над синими глазами, чистую, на этот раз гладко выбритую кожу щек, мягкий, притягательный изгиб губ, которые неожиданно оказались слишком близко.

Дверь скрипнула вновь и в тот миг, когда Антонии и Корнелию этого меньше всего хотелось, в комнате появился еще один человек. Молодой, невысокий, крепко сложенный. Квадратная голова на короткой мощной шее, широкие плечи в буграх развитых мышц. Одет в простой рабочий наряд и кожаные высокие ботинки.

При его появлении Антония и Корнелий оба вздрогнули, обернулись, причем последний, забывшись, прижал руки девушки к своей груди. Лицо вошедшего исказилось гневом.

– Что здесь происходит? – рыкнул он, – Кто этот человек?

– Кастор! – радостно воскликнула она, вспыхнув от того, что всего мгновение назад готова была позволить, без сомнения великодушному и прекрасному, но почти незнакомому юноше совершить нечто совершенно невозможное, – Ах Кастор!

Она кинулась к нему на шею и, обняв за плечи, поцеловала в губы, от чего брови Корнелия сошлись над переносицей.

– Как я рада, что ты, наконец, вернулся! Отца выгнали из театра. Он заболел и слег! У нас совсем не было денег, и я занимала, пока могла. А потом этот добрый господин помог нам найти лекаря и… – она говорила скороговоркой, стремясь за словами спрятать свое смущение.

– Лекаря? Он? – Кастор мельком глянул на пожилого мужчину у постели старого Антония, а потом вперил тяжелый горящий ненавистью и подозрением взгляд в Корнелия, – И чем ты расплатилась за его милости?

Антония вскрикнула, отшатнулась от Кастора, а Корнелий, обернувшись к девушке тихо спросил:

– Кто он? Твой муж? Почему он говорит с тобой так, как будто имеет на тебя какое-то право?

– Какое тебе дело?! – закричал тот, сжимая кулаки и багровея лицом, – Убирайся отсюда. Я сам разберусь со своей женщиной.

– Мы обручены, – шепнула Антония, краснея еще сильнее от бесконечного чувства вины перед обоими.

– Значит жених, – бросил молодой патриций насмешливо, – Так, где же ты пропадал, жених? Почему позволил своей женщине, как ты ее называешь, умирать в этой халупе? У них не было даже хлеба!

– Не твое дело, где я пропадал! – рыкнул Кастор, – Кто ты такой и как давно вы вместе?

– Он спас нас, Кастор! – попыталась вмешаться Антония, но ее жениха это только раззадорило.

– Сейчас я покажу этому спасителю, кто тут хозяин! – заорал он, сжимая кулаки и наступая на Корнелия

Антония снова вскрикнула. Корнелий выглядел хрупким мальчишкой перед мощью Кастора. Ей показалось, что натиск ее жениха сомнет, раздавит юношу.

Но хрупкость Корнелия была лишь видимостью. Его тело сплошь состояло из мускулов, тренированных и постоянно поддерживаемых в нужной форме регулярными упражнениями на Марсовом поле и в термах. Правда, драться по-настоящему ему еще ни с кем не приходилось, но правилам ведения ближнего боя без оружия он был обучен лучшими афинскими мастерами. Поэтому легко уклонившись от беспорядочных ударов Кастора, он, в свою очередь, нанес ему удар такой силы в солнечное сплетение, что тот задохнулся и сложился пополам.

Антония бросилась к жениху. Тот рычал и хрипел, готовый снова ринуться в бой.

– Что ты делаешь? – заговорила она, обнимая его, – Этому человеку мы должны ноги целовать за его милости. Он был добр ко мне и моему отцу тогда, когда другие гнали прочь.

– Я вижу, чего он хочет за свои милости, – выкрикнул Кастор, – Пускай убирается. Или ты дура и не понимаешь ничего, или лжешь мне!

– Перестань ее оскорблять, – произнес Корнелий, с ненавистью глядя на Кастора сверху вниз, – У нее болен отец, она вся извелась от горя и ждет сочувствия, а не оскорблений. Если ты пропадал так далеко, что не ведал о ее бедах – помоги ей сейчас, когда вернулся. Она перед тобой ни в чем не виновата. А теперь прощайте. Я не хочу больше быть поводом для семейных сцен.

Он махнул рукой Эллию и вместе с ним покинул каморку, унося в душе раздражение и разочарование, больше не удостоив Антонию ни единым взглядом. Ей вдруг показалось, что весь солнечный свет, затопляющий комнатку, разом померк, вытек вслед за исчезнувшим за захлопнувшейся дверью Корнелием.

Кастор перебрался на табурет. Хмурый взор уперся сначала в валяющийся на столе кошелек, потом в красное платье, уложенное рядом.

– Ты спала с ним, чтобы достать врача и деньги? – поинтересовался он, хватая и разворачивая тунику, – Это та тряпка, которой ты надеялась его прельстить?

– Нет, это все не так, – устало прошептала она, бледнея и дрожа под его тяжелым взглядом, – Я взяла платье у соседки, чтобы было в чем петь на свадьбе у булочника. Ты же знаешь, я неплохо пою. Булочник пригласил меня и обещал заплатить. Но там все так напились, что про меня просто забыли, и я ушла ни с чем. Я пыталась заработать, Кастор. Тебя не было, и я не знала откуда мне взять денег. Я пыталась заработать, как могла.

Она говорила быстро и отчаянно, но Кастор явно не верил ни одному слову.

– Поэтому ты бросилась в постель к этому? – выкрикнул он, – Я вижу ты неплохо постаралась, раз он так бегает вокруг тебя.

– Это неправда, Кастор! Пожалуйста, прекрати и поверь мне!

– Ты лгунья!

Кастор вскочил на ноги, подлетев к Антонии, сжал ладонями ее испуганное лицо.

– Я ездил в Равенну, пытался подзаработать денег нам на свадьбу. А ты тем временем предавалась здесь разврату?

– Нет! Это совсем не так!

Он ударил ее по лицу. Она с громким криком отлетела к стене, из рассеченной скулы потекла кровь.

– Подлая тварь! Ты не стоишь ни прощения, ни жалости! – прошипел он, опять нависая над ней, – Я освобождаю тебя от своего слова. Такая ты мне не нужна!

Он схватил ее за руку, на которой она носила его простенькое колечко, рванул кольцо себе, едва не оторвав ей палец и с рычанием бросился за дверь.

Антония, вся дрожа от пережитого, села на ложе рядом с отцом. Стыд, боль и чувство невосполнимой потери мучили ее. Отец смотрел на нее широко открытыми глазами. Потом с трудом поднял исхудавшую руку, погладил ее по голове.

– Ты правда отдала себя этому патрицию? Зачем? Твоя жертва ужасна! Я не стою ее.

Голос его был тих и печален. Девушка поспешно вскинула голову. Заметила слезы в глазах старика. Такая жертва совсем не казалась ей ужасной в применении к Корнелию, но ведь, на самом деле, не было ничего!

– Нет, отец, – произнесла она, – Не было никакой жертвы. Я также невинна, как в тот день, когда матушка произвела меня на свет.

– Это правда?

– Конечно, правда. Когда ты поправишься, я расскажу тебе об одном великодушном человеке, который помог нам, ничего не требуя взамен.

Глава 3 Сделка

Сестра Корнелия Юлия была старше своего брата на 2 года. Она вышла замуж очень рано, когда ей не исполнилось еще четырнадцати лет, за старого приятеля своего отца, магистрата Юлия Публия Гая.

Такие браки были в порядке вещей. Отцы не спрашивали мнения своих дочерей, когда выдавали их замуж. В расчет принимались лишь деньги и связи.

Не знавшая мужчин до того дня, Юлия пришла в ужас после первой брачной ночи, долго плакала, вспоминая прежнюю беззаботную жизнь. Вскоре она нашла утешение в управлении домом. Ей пришлась по душе новая роль полновластной хозяйки. Позднее Юлия начала видеть то, что было скрыто от нее прежде, когда она смотрела на мир глазами невинного ребенка. Она узнала, что есть женщины, для которых муж не единственный мужчина на свете. И также вели себя мужчины, даже ее муж не был исключением. В свои пятьдесят с лишним лет он считал себя неотразимым и был страшно падок до женского общества.

Впервые она изменила мужу в семнадцать лет с преторианским центурионом, который будучи в нее влюбленным попадался ей на глаза повсюду, куда бы она ни шла. Затем ее соблазнил сын одного из магистратов, друзей мужа, часто бывающих у них дома. Уверившись в своей неотразимости, она принялась пробовать свои чары на всех подряд. Потянулась череда любовников от домашних рабов до коллег ее мужа. Юлия соблазняла и бросала, иногда увлекаясь кем-то на несколько месяцев, иногда обрывая связь уже через пару дней. Все ее любовники, как это ни странно, оставались ее преданными друзьями и ничего не имели против возобновления отношений. Юлия не считала себя развратницей. Все в ее окружении поступали точно также. Ее муж, ее первый наставник, частенько брал чужих жен прямо в супружеской спальне, практически на глазах своей молодой жены.

В последний декабрьский день солнце все-таки вышло из-за туч, заиграло на мокрых, покрывающихся наледью мостовых. Люди обрадованно засуетились, пригретые солнечными лучами. Несмотря на небольшой морозец, народу на улицах заметно прибавилось. На священной дороге открылись лавки ювелиров, ожил проспавший несколько дней Аргилет, где вели торговлю книгопродавцы и сапожники. Забурлила шумная Субура, вернулась жизнь на высохший Велабрский рынок, богатый сырами и копчеными колбасами. Множество других улочек и переулков наполнялись топотом ног, шумом голосов, лаем собак… Форумы заполнились жалобщиками, ответчиками, адвокатами и обвинителями, преступниками и свидетелями преступлений, а также жадной до зрелищ толпой зевак.

Между тем в традиционно аристократических районах города было тихо и спокойно. Только изредка пробегал мальчишка раб, направляясь на соседнюю улицу с каким-нибудь поручением, весело переговариваясь, проходили с корзинами служанки, груженые снедью, закупленной на Субуре или Велабре. На вершине Авентина, с видом на Большой цирк, стоял дом Юлия Публия Гая. Между приклеившихся к нему с разных сторон пестро раскрашенных особняков он выделялся крупными размерами и простотой отделки. Он был построен из серого камня, без всяких украшений по фасаду, широкая лестница вела к двустворчатой входной двери, в которую свободно мог войти слон. Дом впечатлял размерами и напоминал скорее военную крепость нежели жилое здание. Каменный навес над входом держали четырехгранные столбы, а на навесе, дабы не пропадало место, располагался балкон, с каменным же ограждением. Длинный и узкий балкон был устроен также с другой стороны. Отсюда в праздничные дни можно было наблюдать пестрое столпотворение в самом цирке, вокруг него и на ведущих к нему улицах, а при желании разглядеть даже цвета соревнующихся колесниц.

Сейчас на балконе стоял сам хозяин дома. Это был наполовину лысый, дородный, если не сказать более, мужчина, коротконогий, с заплывшим жиром лицом и толстыми губами. Одетый в просторный дорожный плащ, подбитый куницей, он смотрел на пустой цирк, где возницы разминали лошадей, а уборщики скребли нижний каменный ярус амфитеатра. Через день должны были состояться бега, устраиваемые вступающими в должность консулами, но Юлий уезжал из Рима, поэтому с некоторой долей сожаления смотрел на эти предпраздничные приготовления. Позади Юлия замер в ожидании молодой человек, чья смуглая кожа, особый разрез глаз и рисунок губ, выдавали в нем уроженца Египта. Он был высок и мускулист.

– Окажи мне одну услугу, Кефей, – произнес Юлий Публий Гай, не оборачиваясь к собеседнику, – И я отпущу тебя на свободу. Более того, снабжу деньгами, чтобы ты мог вернуться на Родину.

Глаза молодого человека до того безучастно-печальные мгновенно вспыхнули.

– Что я должен сделать?

– Не радуйся раньше времени, – отозвался Юлий, – может моя просьба не понравиться тебе. Принуждать я не стану.

Лысая голова дернулась на сутулых плечах.

– Что я должен сделать? – повторил Кефей

– Соблазнить мою жену, – тихо ответил Юлий

– Что? – переспросил тот, решив, что ослышался. Широко открытыми глазами он смотрел в спину своего хозяина.

Юлий медленно обернулся, на его раздувшемся от жира лице играла кривая усмешка.

– Ты должен соблазнить мою жену, – сказал он, – Видишь ли, я знаю, что она мне изменяет, весь город знает, но уличить ее в этом не могу. Слишком она хитра и изворотлива. Например, однажды ее служанка сказала мне, что в мое отсутствие госпожа предавалась любви с одним из наших рабов. То же подтвердили еще две. Жена заявила, что все они лгуньи, велела выпороть их и сослала в поместья. В другой раз отправилась к подруге в палантине, вся разряженная, а вышла от нее в простом платье, закутанная с ног до головы в черное покрывало. Один из носильщиков узнал ее и рассказал мне, что ее не было часа два, после чего она вернулась, переоделась и вышла от подруги как ни в чем не бывало. Когда я спросил ее об этом, она рассердилась, сказала, что носильщик ошибся или нарочно порочит ее, потому что утром она отчитала его за опоздание. Ее подруга тоже, естественно, все отрицала. Несколько раз в нашей спальне оказывались чужие вещи. Мужские вещи. Юлия только смеялась, каждый раз, называя меня впавшим в маразм стариком, который не может вспомнить собственных вещей. В последнее время она стала осторожнее. Ни от кого я больше не слышу порочащих ее сплетен. Уверен, слуги просто боятся быть наказанными за доносы, а знакомые все наперечет очарованы ее лживой красотой и мнимыми добродетелями.

Мне тяжело. Я устал от ее лжи и измен. Она открыто издевается надо мной. От неверной жены нужно избавиться, а кто позволит мне развестись, если нет никакой причины для этого?

Соблазни ее и однажды, когда она не будет этого ждать, позови меня посмотреть на ваши любовные утехи. Я приведу свидетелей. Против этого она ничего не сможет сделать.

– Найти причину для развода можно как-то иначе, господин, – возразил старику Кефей, – Скажи, что веришь рабам и знакомым, наговаривающим на нее.

– Нет! Ты ее не знаешь. Она потащит меня к префекту или самому Домициану. Она перевернет все так, что виноватым все равно окажусь я. Так уже было, поверь. И на случай я надеяться не могу. Нужно все сделать наверняка.

– Но ты понимаешь, что мне придется стать ей настоящим любовником? Иначе ничего не выйдет.

– Понимаю, конечно, – печально отозвался тот, – Мне не хочется способствовать ее дальнейшему падению, но ведь, в конце концов, она за все ответит. А тебя я вознагражу. Не бойся, ты не пострадаешь, ведь я сам прошу тебя стать любовником моей жены. Этим ты поможешь мне осуществить задуманное.

– Почему именно я? – все еще сомневался Кефей, – Вряд ли я подхожу на роль соблазнителя.

– Именно ты, – усмехнулся Юлий, окинув оценивающим взглядом могучую фигуру египтянина, – Красив, статен, мускулист. Моей жене только этого и надо. Она точно не пройдет мимо, сама попытается затащить тебя в постель. Тебе, собственно, и делать ничего не надо будет, просто почаще попадайся ей на глаза.

– Мне нужны гарантии, – хмуро бросил Кефей, – Бумага, подписанная тобой. Я не хочу оказаться в петле палача после выполнения моей части договора.

– Естественно, – отозвался старый магистрат, – когда я на днях заприметил тебя в порту, сразу понял, что ты не дурак. Вот бумага. Здесь я обязуюсь освободить тебя и отправить на Родину, после того как ты на моих глазах возьмешь мою жену. Формулировка несколько странная, не правда ли? Но все по закону. Я уже подписал документ. Подпиши ты, и мы заверим это подписями еще двух свидетелей. Они ждут в атриуме.

Он протянул Кефею скрученный пергамент.

Два важных старика обсуждали в атриуме новую эпиграмму Марциала, выделяя ее звучность и усиленно споря над каким-то трудным словом, по-разному понимая его значение.

Прочтя документ, поданный Юлием, они ничуть не озаботились его смыслом и содержанием, а стали компетентно доказывать, что Юлий неправильно расположил слова, отчего утрачивается гармония фразы. Юлий поспешно согласился с их доводами и, так как переписывать бумагу не было времени, предложил подписать эту, как есть.

Затем магистрат вручил свиток Кефею, говоря на прощание:

– Я уезжаю, на две или три недели. Времени у тебя будет предостаточно. Ты теперь новый телохранитель моей жены. Все время будешь при ней. А теперь уходи. Я слышу ее шаги. Не хочу, чтобы она нас застала вместе.

Глава 4 Брат и сестра

Корнелий тосковал. После знакомства с Антонией шли дни, а он никак не мог выбросить ее из головы. Никому из своего окружения он ни за что не признался бы, в чем причина его переживаний. Даже от себя старательно гнал непрошенные мысли. Ну, в самом деле, стоит ли какая-то несчастная девчонка таких страданий?

Он развлекал себя, чем мог. Ежедневно посещал тренировочные площадки на Марсовом поле, где усерднее, чем прежде упражнялся с мечом и легкой палицей. В термах, осваивал новые премудрости греческой борьбы. Его основной страстью были лошади. Он унаследовал эту любовь от отца. Поэтому много времени проводил в цирке за верховыми упражнениями и в тренировочных забегах на колесницах, сменяя то одного возницу, то другого, собственноручно чистил коней, скреб стойла, вызывая неподдельное удивление рабочего персонала. Друзья начали подшучивать над ним, уверяя, что он стремиться заткнуть за пояс самого Геркулеса.

По вечерам Корнелий, чаще всего, пропадал на дружеских пирушках или в компании знакомых женщин, но на пирушках пил мало, а с женщинами был скучен и невнимателен, чем опять-таки вызывал беззлобные подшучивания и некоторое удивление.

В один из таких вечеров Корнелий решил навестить сестру. Ее муж куда-то уехал, и она зазвала его в гости, уверяя, что соскучилась по младшему брату. За своими заботами он-де совсем забыл о ней.

Она встретила его в триклинии, где в одиночестве предавалась чревоугодию, лежа на золоченом ложе за круглым столом цитрусового дерева. Ей прислуживали четыре рабыни. Одетая в полупрозрачную тунику из пурпурного кносского шелка, с распущенными по плечам, длинными черными волосами, Юлия сейчас более напоминала не знатную матрону, а гетеру в ожидании любовника.

На Корнелия глянули карие глаза из-под таких же длинных как у него самого ресниц. Она протянула ему руку и проговорила с обворожительной улыбкой:

– Здравствуй благородный, Виртурбий, раздели со мной мой ужин и ложе. Приглашение прозвучало двусмысленно, но Корнелий давно привык к подобному поведению сестры. Он принял ее руку, с нежностью поцеловал. Юлия же нетерпеливо дернула его к себе, крепко обняла и поцеловала в губы. Корнелий рассмеялся, отстраняясь от нее.

– Ты не меняешься, – вымолвил он, – Время не лечит твоих пороков.

– Пороков? – переспросила она все с той же обворожительной улыбкой, – А может именно в порочности мое счастье?

– Может быть, – ответил он, – но ты дождешься, что муж однажды отправит тебя в лупанарий.

– Этому старому похотливому сатиру недолго осталось мучить меня. Недалек тот день, когда Танат заберет его в царство Плутона, – вымолвила она, одновременно делая знак рабыням принести еще еды для брата.

– Нет, нет! – тут же воскликнул тот, – я только что перекусил у Валерия. У него настоящий пир с танцами и песнями. Только я сбежал оттуда – ради тебя, между прочим.

– Ты сбежал от Валерия? Я такого не помню, чтобы ты сбегал с веселых пирушек, где много вина и красивых женщин. С тобой что-то твориться в последнее время. Гней уверял меня, что ты стал образцом добродетели, но я, признаться, не поверила ему.

– Со мной все в порядке. Может просто я устал от бессмысленного времяпровождения.

– Или тебе интереснее твоя сестра? – хмыкнула она, – Не хочешь ли посетить мою баню? Я велела натопить для себя.

– Мыться после ужина? Так можно заработать несварение. По-моему, ты тут совсем распустилась в отсутствии Юлия. Где он, кстати?

– В Остии. Пожелал лично проследить за отгрузкой зерна из Африка. Несколько дней назад должна была прибыть грузовая флотилия.

Юлия разбавила вино в бокале горячей водой, выпила его маленькими глотками, не спуская с Корнелия томного взгляда.

– Отправляйся в баню, – сказала она, – У меня самые лучшие массажисты во всем Риме. Тебе не повредит немного расслабиться. Надеюсь, потом я увижу тебя прежним.

Он не стал спорить. Возможно, массаж и жар хорошо протопленной бани отвлекут его немного от навязчивых желаний.

Юлия пришла, когда ее брат уже чистый и распаренный лежал на ложе в маленьком колодарии, завернутый в простыню и молоденькая рабыня растирала ему благовониями ноги. Молодая женщина покачала головой, убедившись, что руки рабыни и ее красота не производят на Корнелия вообще никакого впечатления. Он просто лежал с закрытыми глазами в сладкой полудреме.

Юлия отогнала девушку, и сама продолжила начатый массаж, лаская его ноги бархатистыми ручками все выше и выше. Он не сопротивлялся, кажется, даже не понимая, что одна массажистка сменила другую.

– Корнелий, – позвала Юлия, – Тебе не хочется обернуться и взглянуть на меня?

Он резко поднял голову и сел, с недоумением воззрившись на сестру.

– Ты что?! – буркнул он, – Уходи отсюда.

– Нет! – ответила она, наклоняясь к его груди, забирая губами в рот его сосок, а руками лаская бедра.

Он попытался ее прогнать, она только засмеялась, потянула на себя окутывающую его простыню.

– Ты совсем потеряла стыд! – выдохнул он, – Так нельзя!

– Мне можно все! – рассмеялась она, лаская его все бесстыднее. Его глаза потемнели от желания. Красавица Юлия могла раззадорить кого угодно, но Корнелий еще сопротивлялся. Он поднялся, заставляя подняться и ее. За ее спиной был небольшой бассейн, способный вместить человек пять. Корнелий толкнул Юлию, и она, не удержавшись на скользком полу, нырнула в холодную воду, но тут же вынырнула на поверхность ничуть не обескураженная, со смеющимися глазами и призывной улыбкой.

– Искупаемся вместе? – поманила она брата, – Забудь о нашем родстве. Боги создали мужчин и женщин, чтобы они дарили друг другу наслаждение. Иди ко мне.

– Искупайся одна! – воскликнул он, – Может вода остудит твой пыл.

Он неосмотрительно подошел к краю бассейна, возвращая на место сползшую с бедер простыню. Юлия, недолго думая, схватила его за ногу, с силой дернула на себя. Он грохнулся к ней в объятия под собственные вопли и ее веселый смех. Оба исчезли с поверхности на некоторое время, над ними вспенилась вода. Потом появились, сплетенные в единое целое.

– Сестра, ты заставляешь меня сделать нечто ужасное! – выдохнул он в ее смеющиеся губы.

– Перестань сопротивляться, словно невинный мальчик, – отозвалась она, – я умею любить, как никто из твоих любовниц. Со мной ты быстро забудешь о своей непонятной хандре.

– Как это гадко, – проговорил он, прижимая ее к себе теснее, – Но, кажется, ты победила.

Он впился в ее уста страстным поцелуем. Вода вновь вспенилась вокруг них и сомкнулась у них над головами.

Часом позже, утомленные друг другом, они отдыхали в прохладном полумраке спальни на широком супружеском ложе Юлии. Между ними стоял поднос со всевозможными лакомствами и напитками, который, неожиданно проголодавшийся Корнелий, опустошал с потрясающей быстротой. Юлия только выпила немного вина и теперь, откинувшись на подушки, с молчаливым восхищением разглядывала своего красавца брата. Он хмурился, избегая ее взгляда. Когда она попыталась погладить ногой его ногу, дернулся и, вскинув на нее глаза, проговорил:

– Клянусь, это больше не повториться!

– Можно подумать тебе не понравилось! – рассмеялась она

– Ты восхитительна Юлия, но все-таки это мерзко.

– Может быть, именно таких острых ощущений тебе не хватало, чтобы вернуться к жизни.

Она, заметив, что он перестал есть, скинула поднос с остатками пищи на пол, ничуть не заботясь последствиями своего поступка, подвинулась к брату вплотную, прижимаясь грудью к его обнаженной груди.

– Клеопатра перед тобой выглядела бы наивной девочкой, – усмехнулся он. Резко поднялся, призывая слуг, чтобы принесли ему одежду.

– Ты хочешь меня покинуть? – скривилась она, – Останься до утра. Я обещаю вылечить тебя от твоей хандры.

– У меня все в порядке, сестра, – возразил он, – А вот тебе явно не хватает общества. Желаю найти кого-нибудь в самое ближайшее время. И, пожалуйста, забудь все, что было.

Он быстро оделся, отвесив Юлии шутовской поклон, быстрым шагом покинул ее дом.

Морозный ночной воздух освежил пылающее лицо. Стыд это был или что-то иное… Его не отпускало чувство гадливости.

Марк ждал у входа, сидя на ступеньках и разглядывая звезды, по-зимнему крупные и блестящие.

– Излечила тебя, госпожа? – поинтересовался он, с усмешкой взглянув на хозяина, – Она, говорят, мастерица.

– Я думаю, она и тебе не откажет, – проворчал тот с брезгливой гримасой и тут же тяжело вздохнул. Вина за произошедшее, без сомнения, лежала и на нем тоже. Он сам допустил недопустимое.