Загадочная жизнь мисс Айви

Роман курил на улице. Он был в тех же шортах, в которых до этого полдня купался с Айви в бухте. Он напрочь отказался заходить с ней в магазин, сказав, что там ошиваются одни наркоманы. Широко распахнув дверь, Айви взволнованно схватила его за руку и закричала: «Бежим! Быстрей!» Ей хотелось поскорее убраться как можно дальше от этого места. Но было поздно: спустя пару мгновений на крыльцо, приглаживая темные волосы, поспешно вышла миссис Ру. Под глазами у нее чернели тени, а широкие морщины, тянущиеся вниз от самого носа, придавали лицу отчаянно-изнуренный вид. Она быстро заговорила по-румынски. Роман взглянул сначала на мать, потом – на Айви. Бросил окурок на тротуар и прижал его пяткой. «Идем». Голос равнодушный, лицо невозмутимо.

Миссис Ру продолжала кричать им вслед даже когда они уже завернули за угол. Айви подумала, до чего она в этот момент походила на Нань, хоть та и говорила на китайском: ругань на обоих языках звучала почти одинаково, словно карканье злых ворон. Гнев рубил согласные на короткие и твердые куски. Может быть, он и был единственным общепонятным языком.

По дороге в Фокс Хилл Роман не обронил ни слова. То, что Айви увидела в магазине, вызвало у нее отвращение, но в глубине души пробудило и что-то вроде интереса: теперь это чувство щекоталось у нее в животе, как легкий вздох. Она посмотрела на собственную руку, в которой все еще была зажата запотевшая пластиковая бутылка.

– Ой! Я забыла заплатить за газировку!

– Тебя это сейчас волнует? – наконец заговорил Роман. В его тоне чувствовалось отвращение.

«В смысле?» – хотела было переспросить Айви. Что ей кажется, будто бы она сама как-то виновата в случившемся? Что их матери в гневе похожи на каркающих птиц? Но вместо всего этого она вдруг рассказала ему о том, что иногда ворует.

– Так и знал, что ты что-то скрываешь! Я был прав! – торжествующе воскликнул Роман.

– Да, но…

– И твоя бабушка?

– Она только…

– А какие дома?

Айви попыталась объяснить, мол, на самом деле это даже не воровство: они всего лишь берут мелочи, до которых нет дела самим хозяевам. Но Роман уже едва ли слушал. В его взгляде появилось уважение – и кое-что еще, что-то настойчивое и жаждущее. Айви заметила на его правой щеке ямочку, похожую на запятую на пустом листе бумаги, и в этот момент ей стало непонятно, почему он не старается как-то привести себя в порядок. Ведь нужно всего ничего: подобрать правильную одежду, подстричься, одарить пару девочек милой улыбкой – и, словно по мановению волшебной палочки, ты уже совсем другой человек. Он запросто мог бы замаскироваться под обычного американского мальчишку, но почему-то даже не пытался это сделать, а вот Айви со всеми своими манерами и тщетными попытками приодеться обречена на вечные страдания: никуда не деться от этой желтой кожи, черных волос и плоского носа, из-за которых никто вокруг не замечает, что она все-таки Американка! Американка! Американка!

* * *

– От этого русского только жди беды, – однажды ни с того ни с сего заметила Нань.

– Вообще-то он румын, – парировала Айви, быстро смекнув, о ком шла речь.

– Он глупый. Невозможно стать кем-то без отца. А как его воспитывает мать? Никак! Она возвращается домой под утро. Волосы странно уложены. Чем она занимается? Нельзя оставлять ребенка одного. Есть всего два типа людей, которые не спят по ночам: грабители и распущенные женщины. Держись от него подальше, поняла? – Айви воткнула приборы в рис. – А еще они бедные, раз живут в этом районе.

– Как и мы.

– Это другое дело, – резко ответила Нань. – У твоего отца есть магистерская степень.

Айви тут же отметила, что отец Романа мог бы стать доктором любых наук.

– Хватит нести чушь. Лучше помоги бабушке с обедом. Мне нужно заниматься.

Когда Нань не закупалась продуктами в гонконгском магазине на Девятом шоссе, то учила язык по крошечному китайско-английскому словарю с синей обложкой. Она пользовалась собственной, ей одной понятной методикой обучения. Однажды за обедом Айви в шутку сказала, что ее мать могла бы достичь куда больших успехов, если бы начала ходить в американские супермаркеты. Тогда отец в первый и последний раз дал ей подзатыльник – молча, но достаточно сильно, чтобы боль не унималась еще несколько часов.

Осенью Шэнь устроился компьютерным специалистом в подготовительную академию округа Грув, куда затем перевели и Айви. Родители не признались, что все это было сделано из-за Ру, но она и так прекрасно все поняла.

– Что это на тебе? – ухмыльнулся Роман, впервые увидев ее в новой форме, которую будто бы только что достали из целлофановой упаковки. – Галстук на застежке?

Он бесцеремонно потянулся руками к ее шее. Айви не успела отпрыгнуть, и кипенно-белый воротник покрылся следами грязных пальцев, всего несколько мгновений назад державших жирный кусок пиццы.

– Посмотри, что ты натворил! – вскрикнула она и, смочив слюной палец, принялась растирать пятно. Роман лишь презрительно усмехнулся. – Это форма академии Грув в Андовере, – фыркнула Айви, внутренне желая задеть его. – Теперь я учусь там.

– Твои родители выиграли в лотерею?

– Я получила стипендию, – солгала Айви. Она перечитала кучу романов о красивых частных школах, где ученики преодолевали социальные пропасти благодаря упорству, обаянию и (по большей части) красоте и находили свою любовь где-то посреди конюшен и вересковых пустошей. До этого ее полностью устраивала местная школа, в которую ходили все дети из Фокс Хилл, но теперь все изменилось.

С тех пор Айви всячески старалась избегать Романа; она чувствовала, что их взгляды все больше расходятся. Он довольно быстро понял, что все это начало ее тяготить, однако обнаружил удивительную недогадливость относительно причин такого поведения. Пассивность и молчаливость Айви казались ему застенчивостью. Все прояснилось лишь когда он уже в пятый раз пригласил ее погулять вместе с «парнями» – теми самыми ребятами, которых когда-то называл глистами в скафандрах, – и Айви вышла из себя.

– Я никогда не стану общаться с такими людьми!

– Они не такие страшные!

– Они жалкие нищеброды.

Айви повторила слова своей матери и этим перешла черту.

С лица Романа сбежала краска, только уши запылали красным. Над верхней губой, где у него уже появились первые намеки на усы, выступила испарина.

– Когда ты успела стать такой высокомерной стервой?

– А когда ты успел стать таким неудачником?

Когда Роман поднял руку, Айви машинально закрыла лицо. Однако он полез в задний карман и бросил в нее мелкий, пожелтевший квадратик, который врезался ей в грудь и упал под ноги. Это была ее собственная старая фотография в потрепанном синем платье, очевидно, утащенном с барахолки, с широким низом и дешевым отливом на ткани. Она никак не могла понять, где он ее взял, но, заметив на обратной стороне следы засохшего клея, тут же вспомнила о старом альбоме с журнальными вырезками: как-то она заметила, что между карточками Стейси и Кристи образовалось пустое место, и подумала, что, должно быть, потеряла свой снимок.

* * *

Кроме Романа, друзей у Айви не было. Она была одинока, но не стремилась к тому, что можно назвать дружбой. Ее одноклассники «зависали» в школе, но все самое важное обычно происходило за ее пределами – то есть на вечеринках, на которые ее никогда не приглашали. Она, однако, даже изучила (правда, исключительно в теории) суть классических игр вроде «Втяни или выдуй», «Бутылочки», «Семи минут в раю», «Откуси яблоко», «Подмигни», «Правды или действия» и прочих развлечений с выпивкой, которые, впрочем, были скорее репетицией реальной жизни, чем просто играми.

Однажды в женской раздевалке Лиза Джонсон рассказала, как Том Кросс расстегнул ширинку и положил ее руку на свою промежность. «Прямо при папе, который в это время вел машину!» – воскликнула она с наигранным ужасом. Айви охватило любопытство. Не занимался ли чем-то подобным Гидеон? Будучи лучшими друзьями, они с Томом делали все вместе. Как бы она поступила, если бы Гидеон предложил ей потрогать свое таинственное мужское достоинство, зловеще выпирающее из-под шорт, или поцеловал бы ее с языком, как это сделал Хенри Фицджеральд с Никки Саттерфилд на последнем собрании группы поддержки, пока один из ее помпонов, свисая с руки, переливался синим и белым? Но Айви никогда не держала парня за руку и не целовалась; она чувствовала себя желанной только когда смотрела на свою фотографию в синем платье (и все-таки зачем Роман хранил ее все это время?). В такие моменты ее тело сковывала щемящая тоска, сулившая бессонницу и мешки под воспаленными глазами; наутро Мэйфэн приходилось целовать внучку в лоб, чтобы проверить температуру.

Через две недели после наступления летних каникул внезапно позвонил Гидеон Спейер. Он приглашал Айви на свой день рождения («будет просто небольшая вечеринка с ночевкой»). Ему исполнялось четырнадцать лет. Заикаясь и нервно хихикая, Айви смогла выдавить из себя «да» и, едва успев положить трубку, ринулась в спальню, которую делила с бабушкой («Куда ты так спешишь?»). Там она сунула голову под подушку и вопила от счастья, пока не набила полный рот хлопку. В тот вечер она записала в дневнике: «Теперь все будет по-другому».

Осталось только получить разрешение от матери. Айви соврала ей, что ее пригласила к себе с ночевкой одноклассница Уна Ким, и на всякий случай добавила: «Если ты не позволяешь мне заводить друзей, то какой толк от этой школы для богатеев?» Уна жила в том же районе Андовера, всего в трех кварталах от Гидеона. Настоящая удача. Нань ничего не сказала, но взгляд у нее стал хмурым – нехороший знак. Время от времени она принималась тревожиться куда сильнее, чем следовало.

Готовясь к предстоящей вечеринке (в самом худшем случае она решила тайком уйти из дома; Мэйфэн спала очень крепко, поэтому точно ничего не услышала бы), Айви проколола уши обычной швейной иглой. За пару дней до этого она украла длинные серьги с сердечками, которые спрятала под большой стопкой белья в нижнем ящике комода. Продеть их в только что сделанные дырочки оказалось сложнее, чем Айви думала: ей пришлось несколько раз поморщиться от боли, прежде чем получилось наконец найти выход с другой стороны уха. Мочки у нее распухли и стали ярко-красными, но полученный результат стоил всех страданий.

К несчастью Айви, в тот день в ванной расшатался замок. Нань обнаружила дочь посылающей поцелуйчики зеркалу, с иголкой в руке. Она буквально обезумела – залепила Айви пощечину один раз, второй, затем захотела вырвать сережки с мясом. На шум прибежала Мэйфэн; она напала на Нань с мухобойкой, крича: «Ты порвешь ей уши! Ты порвешь ей уши!» Их борьба длилась будто целую вечность, но оробевший Остин и равнодушный Шэнь, для которых такое уже было не в новинку, предпочли спрятаться в спальне.

После этого Нань больше не поднимала тему проколотых ушей, а последующие четыре дня и вовсе стала более снисходительной к дочери. Таково китайское воспитание: сначала телесное наказание, а затем – чрезмерная доброта. Нань постоянно била мужа, а затем готовила его любимый суп и суетилась, спрашивая о его самочувствии. Когда она перегибала палку, Шэнь отвечал взаимностью, но вскоре остывал, обещая бросить курить. Мэйфэн ни разу пальцем не тронула Айви, а вот Остину доставалось каждый день – причем она считала, что внук должен быть ей благодарен, поскольку только так можно привить ребенку дисциплинированность. Бедные же американские дети, по ее мнению, были обречены стать хулиганами и одинокими оболтусами из-за попустительства своих бабушек и дедушек. После очередной встряски она вела внука в «Макдоналдс», где покупала ему «Хэппи Мил». Иными словами, в семействе Линь всегда награждали за перенесенное наказание. Именно поэтому Айви разрешили пойти на вечеринку с ночевкой.

* * *

За подарком Гидеону Айви отправилась в «Кеймарт». Конечно, лучше было бы сходить в большой торговый центр в Западном Мэйплбури, но тогда пришлось бы ехать с отцом, просить у него денег и потом показывать, что она выбрала «для Уны». В «Кеймарте» же Айви решила зайти в отдел электроники; продавщица там была так увлечена журналом People, что пропустила уже пятерых покупателей. Айви обошла стеллажи и выбрала прорезиненный морской бинокль. В буклете, который шел в комплекте с биноклем, говорилось о водоотталкивающих, противотуманных и ударостойких свойствах оптического прибора и наличии линз с идеальной светопропускной способностью. Отличный сюрприз для юного мореплавателя, который, украсив стенку шкафчика изображениями кораблей, любил читать «Парусный мир», в то время как другие мальчишки предпочитали «Плейбой».

Айви уже потянулась за рюкзаком, как внезапно перед ней оказался Роман. Они быстро узнали друг друга, хотя после случая с фотографией не общались уже почти год. На нем было красное рабочее поло с белым бейджем, приколотым к нагрудному карману. Как и любая форма, оно скрадывало всю индивидуальность, но в то же время подчеркивало его истинную, неподдельную сущность.

Он вальяжно приблизился к ней:

– Что это ты тут забыла?

– Стараюсь понять, что читает вон та женщина.

Айви по-шпионски поднесла бинокль к глазам, а затем с наигранным безразличием вернула его на место.

– Я тут работаю, если вдруг ты не заметила. Так что теперь не получится таскать вещи просто так.

На лице Романа появилась слабая ухмылка.

– Расслабься. Я просто смотрю.

Развернувшись на каблуках, она вышла из магазина. Разочарование душило ее, словно вставший поперек горла комок недоваренного риса.

На следующий день она вернулась в «Кеймарт» ровно в девять часов утра.

– Опять просто смотришь?

Айви буквально подпрыгнула от удивления. Роман снова стоял позади в том же дешевом красном поло. И как все-таки он быстро ее нашел! Однако у происходящего был один нюанс: Айви крутилась у того же стеллажа с тем же биноклем в руках.

– Зачем тебе это? – спросил Ру.

– Ты что, преследуешь меня?

– Конечно. Ты же воришка.

– Я не для себя. Это подарок одному другу.

Роман взял бинокль и проверил ценник: почти сорок долларов. Целое состояние.

– Другу, значит…

Айви зашагала к выходу, сжимая в руке «покупку». Сердце едва не выпрыгивало из груди. Хватит ли ей смелости спокойно уйти в надежде на былую дружбу с Романом или стоит все-таки положить бинокль на место и сделать вид, будто что-то в нем не устроило? Она встретилась взглядом с пожилым кассиром. «Пока не определилась». Но мужчина сразу все понял: слишком дорого.

В этот момент до ее плеча дотронулась рука с двумя скомканными двадцатками. Она обернулась.

– Что это?

– Деньги на подарок другу, – съязвил Роман.

– В долг?

Подобные вещи в семействе Линь были сродни рабству.

Он насупился:

– Возвращать не надо.

Айви не могла поверить своим глазам. В бережливости Роман уступал только ее матери: он шерстил даже собственный мусорный бак, ища просроченные полуфабрикаты, которые миссис Ру сочла несъедобными, и никогда не упускал из виду ни одной монеты, случайно оказавшейся на тротуаре.

– Ну так что? Берешь? – Роман помахал купюрами перед ее лицом. Она не могла сдвинуться с места. – Ну, если не хочешь…

Айви вырвала у него из рук деньги и передала их кассиру.

– Сегодня твой день, малышка. А может, у тебя каждый день такой? Кстати, сколько тебе лет? Моя внучка примерного того же возраста, но она только учится умножать.

Старая свинья, подумала Айви, уставившись в его крохотные как бисер глаза. Наверное, провел за этим прилавком всю молодость. Тебя закопают в этой же футболке и напишут на надгробной плите: здесь покоится везунчик по жизни.

– Что смешного? – спросил Роман.

Она широко улыбнулась.

– Не знала, что ты способен на такое.

Мэйфэн говорила, тигр никогда не даст кролику морковь по доброй воле, но когда кассир упаковывал бинокль, Айви вдруг поняла, что куда приятнее честно платить за чужую вещь, нежели красть ее. Бабушке попросту не хватало смелости преподать своей внучке такой урок.

Роман закатил глаза и буркнул, что должен работать. Но порозовевшие уши выдали его с головой: комплимент был засчитан.

Глава 3

Шэнь высадил Айви у дома Уны Ким, но как только машина исчезла на горизонте, она тут же отправилась к широкой тупиковой улице, где располагался роскошный особняк Спейеров, весь из стекла и камня. Все дорогу ее сопровождал звон цикад.

Дверь открыл сам Гидеон: бордовая футболка подчеркивает проявившиеся за месяц бицепсы, вместо прежней стрижки ёжиком – модная причёска с рваной чёлкой. В животе у Айви запорхали бабочки.

– С днем рождения! – тихо выдохнула она.

– Ты изменилась.

– В какую сторону? (Да! Да! Да!)

– Я просто никогда не видел тебя вне школы, – Гидеон улыбнулся. Один зуб у него слегка выпирал, поэтому улыбка казалась немного ехидной, хотя на деле он был очень приятным мальчиком. Протянутый Айви подарок он принял с заметным смущением. – Ты могла прийти просто так.

Айви густо, словно сыпью, залилась краской.

Гидеон сказал, что все собрались на цокольном этаже, и пригласил девочку внутрь. Он даже предложил взять ее рюкзак – такие манеры, и это в четырнадцать лет! Айви сняла туфли, но он все тем же смущенным тоном попросил: «Не разувайся». Она последовала за ним по коридору, освещенному светильниками в форме факелов. Под ногами похрустывал жесткий леопардовый ковер.

– А там что? – поинтересовалась Айви, ткнув пальцем в сторону одной из дверей. Она пыталась запомнить как можно больше деталей, чтобы позже, у себя в спальне, раз за разом снова прокручивать в голове полученные впечатления.

– Комната для занятий.

Заметив жгучее любопытство во взгляде Айви, он показал ей и комнату для занятий, и кухню, и две гостиные, в одной из которых висели тяжелые дедушкины часы, похожие на следящий за каждым их движением стеклянный глаз.

Жилище в Фокс Хилл Айви считала всего лишь местом для ночлега, которое не принадлежало ни ей самой, ни ее семье. Но Гидеон про свой дом явно думал иначе. Все комнаты, мебель, разные безделушки, купленные на летних или зимних каникулах, – все это было «моим» или «нашим». Он владел абсолютно всем. Это ясно слышалось в его голосе, размеренном темпе речи и четкой дикции. Когда на уроках литературы нужно было рассказывать стихи наизусть, мистер Маркл, совмещавший обязанности преподавателя и главы клуба красноречия, рассыпался в похвалах насчет ораторских способностей Гидеона. Как-то тот поведал всему классу о своем секрете: раньше он страдал от заикания и целых десять лет ходил к логопеду. На это мистер Маркл заметил: «А что, лишним не бывает!» – и пока все смеялись, Айви вдруг осознала, что она потрясена до глубины души. Было трудно поверить, что Гидеону потребовалось затратить столько усилий на что-то такое простое, как речь. Примерно так же билась Нань, стараясь выучить английский по своему синему карманному словарику. Раньше Айви казалось, что Гидеону все дано от рождения. Интересно, а можно ли подобным образом освоить искусство владеть?

В фойе они встретили старшую сестру Гидеона, Сильвию, которая училась в выпускном классе. Она поднималась вверх по лестнице, держа в руках поднос с пинтой мороженого, стаканом кофе из «Старбакса» и стопкой непонятной желтоватой жидкости, в которой плавали кусочки льда.

– Где ты нашла ключ от шкафчика?

– У Теда на подставке для ручек. Угостить?

– Нет, спасибо.

Сильвия встретилась глазами с Айви. Та немедленно отвернулась и сделала вид, будто внимательно рассматривает фотографию, на которой брат с сестрой уютно свернулись на шезлонгах и смеялись, глядя на заходящее солнце.

– «Дуб Финна», – сказала Сильвия, увидев, куда смотрит девочка.

– Что это?

– Наш летний домик в Каттахассете.

Летний домик, мысленно пометила про себя Айви.

– Не бывала там?

– Нет, – ответила Айви, боясь поднять глаза на Сильвию: уж слишком та была красива.

– Гидди обычно зовет туда своих друзей.

Полунамек на то, что пригласить могут и ее, был брошен так небрежно, что у Айви сильнее забилось сердце и закружилась голова.

– Меня зовут Айви, – прошептала она.

– Какое оригинальное имя.

– Отец знает, что ты знаешь про подставку. Не забудь положить ключ на место, – предупредил Гидеон.

Сильвия закатила глаза:

– Да ладно тебе. У него самолет в шесть утра. Он даже не заметит.

Она бесшумно поплыла вверх по лестнице. Из-за черной выглаженной юбки она походила на служанку, разносящую напитки, но за ней длинным шлейфом тянулся приятный кисловатый аромат, напоминающий запах океана и лимонных деревьев.

Когда Айви спустилась за Гидеоном вниз, никто не подал вида, что знает ее, разве что пара ребят обменялась косыми взглядами и сдержанными улыбками. Хороший знак: если бы с ней начали носиться, это значило бы, что своей ей не стать. Гидеон показал ей угол, где лежали спальные мешки, и сказал, что можно оставить вещи прямо там. Том Кросс выхватил у него подарок: «Что это?» – и стал читать поздравительную открытку вялым, измученным голосом. «Надеюсь, в следующем году у нас будут общие занятия…» Том был кривляка с рыжевато-каштановыми кудрями и кучей веснушек по всему телу, которые издалека выглядели как густой слой загара; что бы он ни затеял, у него всегда находились слушатели. Закончив с открыткой, он бросил бинокль в кучу подушек.

– Кажется, у твоего отца уже есть такой?

– Да, но у меня-то нет.

– А где мой подарок? – повернулся Том к Айви.

– А когда у тебя день рождения?

– Ого, она разговаривает! – выпучил глаза Том.

В бешенство при виде Айви пришла только Уна Ким. Когда-то они были, можно сказать, подружками – две одинокие азиатки, только Айви потише и победнее, а Уна потолще и побогаче. Но летом после шестого класса Уна уехала в Корею и вернулась совершенно другим человеком: она сбросила семь килограммов, завила волосы, начала носить линзы и сделала себе новый нос. Оставалось только избавиться от Айви, гадкого утенка, который напоминал ей о прошлом, – и однажды Уна по секрету шепнула Лизе Джонсон, мол, Айви назвала ее «тупой коровой» (гнусная ложь), которая «не в состоянии произнести ни одного слова длиннее пяти букв» (а вот это правда). Однако больше всего Уну злило то, что Айви сама надумала двигаться дальше и даже нашла место, где будет обедать в гордом одиночестве (у фонтана, читая всякие загадочные книги). Впрочем, Уна не оставила ей шансов. Из этой ситуации Айви извлекла важный урок: нужно уметь правильно выбирать момент.

Лиза с близняшками Саттерфилд отделились от мальчиков и направились к новой гостье. Скрепя сердце следом пошла и Уна. Девочки сели в круг. Вайолет Саттерфилд предложила сделать Айви завивку; осмотревшись, та увидела, что у всех одноклассниц волосы подняты в причудливые прически, словно их ударило током. «Хорошо», – храбро согласилась она. У Вайолет сделалось такое лицо, словно она собиралась сжечь Айви волосы или побрить ее налысо. Чтобы скрыть волнение, девочка стала надувать пузыри из давно изжеванной резинки.

Вайолет принесла щипцы и рявкнула на Уну, чтобы та подвинулась. «Сама подвинься», – огрызнулась та, но просьбу выполнила: подавшись влево, она немного отодвинулась от остальных. Айви заметила, что Уна не носила лифчик: через тонкую ткань ее хлопкового платья просвечивали соски размером с четвертак. Хенри Фитцджеральд и Блейк Уитни решили проверить, не боится ли она щекотки, и, поочередно тыкая ее под ребра, таращились на ее прыгающую, словно два шарика с водой, пышную грудь.

– Как называется такая обезьяна… – вдруг проговорила Лиза, – у нее еще розовое лицо?

– Бабуин? – предположил Генри.

– Да, точно! Смотрите, Уна похожа на большого прыгающего бабуина.

С этим трудно было поспорить: от стыда у бледной обычно Уны стало ярко-розовое лицо. Айви поняла, почему Лиза и близняшки были с ней так милы: они решили наказать Уну за то, что у той была большая грудь. Девочка почувствовала, что ее переполняет надежда. Как гласит один из основных законов физики, систему невозможно изменить, но можно перенастроить.

* * *

Вымыв руки мятным мылом, Айви не спеша уложила волосы, поправила блузку и слегка похлопала по щекам, чтобы вызвать легкий румянец. От нечего делать она открыла зеркальный шкафчик и осмотрела его содержимое: жаропонижающее, ватные шарики, запасное жидкое мыло с отшелушивающим эффектом. В углу стоял полупустой пузырек французских духов. Его Айви распылила на шею и запястья. Еще дальше в шкафчике лежала пачка бинтов, а за ней скрывалась старая черная резинка, к которой пристало несколько переливавшихся золотом и серебром волосков. Айви натянула ее на запястье. «Привет, Гидеон», – прошептала она, пытаясь изобразить нежный взгляд Сильвии. После этого она закрыла дверцу и спустилась вниз.