Полная версия
На плотной земле. Стихотворения
Петр Мамонов
На плотной земле. Стихотворения
Кем бы не был Петр Мамонов: музыкантом, грузчиком, боллерщиком, режиссером, артистом или еще кем-нибудь, в первую очередь, он всегда был поэтом.
«Я не столько музыкант, сколько поэт по своему устроению, как я себя чувствую. Я и стихи давно пишу, и вообще у меня такой поэтический подход к действительности», – говорит он сам о себе.
Петр Николаевич Мамонов родился 14 апреля 1951 года, в Москве на Большом Каретном в доме № 17 (Сейчас здесь живет пятое поколение Мамонтовых, внуки Петра Николаевича). Отец был советским ученым, а мать – переводчицей шведской художественной литературы. Часто в доме собирались гости, московская интеллигенция. Среди них переводчица прозы и драматургии Елена Суриц, поэт-переводчик Константин Богатырев. Много разговоров об искусстве, литературе, поэзии. Маленький Петя прятался где-нибудь в уголочке и с жадностью вслушивался во взрослые разговоры. Ему это очень нравилось.
В школе учился очень плохо. Без конца хулиганил, устраивал драки. Его выгоняли из многих школ. Но у него всегда была пятерка по литературе. Он много читал. Знал много стихов наизусть. Учителя литературы его очень любили.
Юность Петра Мамонова, прямо можно сказать, проходила в полном безумии. Много пил, бесконечные драки. В двадцать один год в саду «Эрмитаж» в очередной пьяной драке получил удар напильником в сердце. 41 день в реанимации в «Склифе». В первый же день, как только пришел в себя, сбежал из больницы, еле-еле перешел Садовое Кольцо на другую сторону, добрался до пивной, без очереди купил большую кружку пива, выпил и потерял сознание. Вот такая была жизнь на Большом Каретном. Но при этом душа его была полна нежности, любви, поэзии.
***
Не люблю я пьянствоВ лихости костров,Древнее шаманствоПервых петухов.Не люблю я песни,Грозные, как клич.И пожары Пресни,И восторгов дичь.Не люблю я сказкиИ совиный плач.Реки крови краснойИ знамен кумач.Мне по сердцу ветер,Глинистый овраг,Давним солнцем светелЖелтый лист – мой стяг.Выйду в поле утром,Выпью утра сок,И с волнением смутнымГляну на Восток.И блеснут сквозь окрикЗаполошных днейМне слепые окнаРодины моей.Я долго не могла понять, как в одном человеке могло быть такое беспредельное безумие и такая нежность, любовь и верность к своей любимой Москве, к своей любимой Родине.
Петр был настоящий патриот. Позже, в начале «перестройки», когда он создал рок-группу «Звуки Му» и были бесконечные гастроли по Америке и Европе, он не выдерживал долгое пребывание за границей. Сидел в гостинице за закрытыми шторами, и только один вопрос «Когда домой?»
В Петре было две сущности. Одна – рокенрольная (Rok and Rol, что в переводе на русский язык крути-верти), другая сущность нежности и поэзии. Думаю, вторая и привела его к христианству. Но уж точно не первая. Первая разрушала его и разрушала все вокруг него. Вся юность Петра Мамонова была сплошное «крути-верти».
По началу Петр пытался использовать свои стихи в песнях. Но в той манере, в которой он их исполнял и под ту музыку, которую он издавал на своей гитаре, это было полное несоответствие. Тогда-то и появились хиты «Звуков Му»: «Серый Голубь», «Бутылка Водки», «Люляки-Баб», «Муха Источник Заразы» и другие.
Но хочу сказать вам, дорогие мои друзья, что ни одно стихотворение, так же как и ни одна песня не были написаны в пьяном состоянии. Только когда он был трезв и прекрасен.
Говоришь с ним, глядишь, а он и не слышит тебя. Стихи в душе, стихи в голове. И скорей за печатную машинку. До сих пор печатает только на своей печатной машинке «Ундервуд». Теперь к ней нет возможности купить печатную ленту. Так он её из Лондона привез.
В старости в этом состоянии, как я называю «отрешенности», он находился постоянно. Но не только из-за стихов, переполняющих его душу, а больше из-за постоянной молитвы. Он очень любил молиться. Он был глубоко верующий христианин.
Стихи лились бурным потоком. Но издавать их не разрешал. В 2000-м году я без разрешения издала маленький сборник, где собрала свои любимые стихи. Назвала «27 штук». Ругался. Очень сильно ругался. Пришлось на несколько дней сбежать из дома.
А когда ему исполнилось 70 лет, вдруг отдал мне все свои стихи и говорит: «На, издавай». Я очень обрадовалась.
И вот.
Получилось две книги. Книга первая – стихи с ранней юности и до 2017 года. Книга вторая – стихи с 2018 год по сегодняшний день.
Ольга Ивановна Мамонова21.09.2021Книга 1-ая
Раннее
«Ухожу один я. Вечер…»
Ухожу один я. Вечер.Замечаю все подряд.Спит трава, оврагов плечиоблупились и горят.Облаков не видно. Ровнонад рекою и бело.Дальний берег режет кромкойнеба мутное стекло.Спит река. Темно и гладко.Ветер замер в камышах.День растаял без остатка,тишина звенит в ушах.«Пустеет осень…»
Пустеет осень,все сходит с рук.И в цифру «восемь»заплелся круг.Рябину ветертрясет мне вслед.И так заметенвчерашний след.Я жду морозов,чтоб смерзлась грязь.Чтоб ветер слезысушил, крутясь.«Мне все так знакомо тут…»
Мне все так знакомо тут,Столько одежд нашил я из тканей погоды.Дождей пояса темно-серым цветутВ вишневом шкафу небосвода.Ветров рукава плещут в желтую ночь,Касаясь случайных прохожих.И складки листвы опадающих рощХрустят черенками застежек.«Но вечер падает, сошла печаль лугов…»
Но вечер падает, сошла печаль лугови ночь всего меня заполонила.Неизъясним, прекрасен и суровкусок луны плывет, меня помимо.«Все было голубое, как стакан…»
Все было голубое, как стаканстеклянный, опрокинутый вверх дном.Но ветер наклонил его чуть-чутьи гранями дождя блеснув, утих.Все было золотое, как серьга,повиснувшая в мочке длинных туч.Но сумрак разогнул её дугуи, в реку засмотревшись, уронил.Все было мутно-белым, как фаянс,обожженный в печи песков и трав.Но молния ударила ребромладони по молочной тишинеи стало все другим…Время умирать
Опять нас балует погода —ночами тихие дождиспешат спуститься с небосвода,чтобы наутро не идти.Опять чуть слышно дышат кленымежду домов в просветах дня,опять блестит темно-зеленымполузабытая трава.Туманы снова тени тянутк последним листьям, но онисопревшей грудой молча вянуту ног иззябнувшей скамьи.И их тяжелый мокрый вороххранит сырой земли печать.Что толку в долгих разговорах.Настало время умирать.«Переходы, мягкость линий…»
Переходы, мягкость линий,обручальное кольцо.Заперт вечер темно-синий.Отступленья и потери,бело-красные цветы.Узкий луч открытой двери.Время старое, седоепухом в наволочках спит.И луны лицо рябое.Ночь
Стоят дома, подошвами подъездовпримерзшие к асфальтовым краям.На стройке указатели объездабренчат о чем-то жестью фонарям.Ключи
Слышу, кто-то на кухню прошел,звякнул чашкой, тихонько вздохнул.Ветер штору дыханием нашели ей на ухо что-то шепнул.После дождя
Морковные цвета МосквыСквозь серо-пепельные годыРумянцем дня закругленыВ пунцово-красные погоды.Сырая зелень смотрит внизИ ртуть последнюю роняет;Покорный отблескам карниз,Изгибом солнце вспоминает.Бульвары молча ждут людей…Решеток очерк карандашный.Щека блестящих площадейКо мне повернута. На башнеРукою согнутой в локте,Готовой слабо опуститься,Застыло время на чертеИ ждет, нахохлившись, как птица.Кошка
Как кошка скрючилась,что, если б я попробовал…«Работает писатель…»
Работает писатель,все ходят и смеются, —чего он там сидит,глядит на мух и плачет?«Сегодня жемчуга…»
Сегодня жемчуга, сегодня капли,и нитки длинные пушистой пакли.Пора готовиться к зиме.«Последние листья, как птицы…»
Последние листья, как птицы,сидят на деревьях зимой.И небу погибшему снится,что снова ты рядом со мной.Отрежет ли звоном хрустальнымстекло холодов суету?Не знаю я… По небу стальюцарапают ветви весну.«В саду пустом после дождя стояла яблоня, сгибая…»
В саду пустом после дождя стояла яблоня, сгибаяУставших веток ломкий груз… Стояла яблоня кривая.Далеких сосен стройный шум на берегу большой рекиНеведом ей.Весь день стоит в саду одна.Глядит на куст и груду домаИ думает совсем не ново,Привычно думает она,Что пробежит, пройдет весна,А после, августом спокойным,Напрягшись телом летом знойным,Опять плоды родит она.Церковь
Стены шершавыми сводамикожи касаются,ложе серых ступенейпятки чуть холодит,и солнечные лучиузкими стрелками окон зажаты в кулак.Пыль плетет свое кружево,танцует меж желтых нитей,текущих сквозь щели пальцев,и покрывает лестницу, ложится на камень,остывая в седых волосах молящейся Богу женщины.Несколько птиц залетаютв пустые прорези окони, почирикав немного,с криком несутся назадв каменный белый город,сочащийся темно-синим, низким, густым небом.Чужой город
Мокрые черные липыстоят на чуть припорошенных снегом,зеленых газонахи ждут, когда кончится день.На площади пусто,только булыжник блеститпосле дождя, как живой,и успевает заметитьспину бегущего человека.На высокой острой башнесобираются бить часы,но что-то не бьют,лишь стрелка закручена в железный узор.«На железную рельсу упал…»
На железную рельсу упалжелтый лист и к железу прилип.Вздрогнул я, будто кто-то позвалснова слушать озябнувший скрипчерных рам на осеннем ветру,стук дождя по холодной траве…И я понял, что скоро умру,если вновь не увижу во снесвет огня, тишину твоих рук,тяжесть яблок в уставшем садуи озябшего дня полукруг,и дороги прямую черту,по которой мы шли, не спеша,к электричке вдоль мокреньких дач.С низкой ветки, как сокол с плеча,полетел в облака черный грач.Зима в Крыму
На солнце «20», в море «7».Капуста во дворах.Крутые улочки, портвейн,озябших крыльев взмах.Киосков синих мятый бок,блестит на солнце жесть.Я пью в кафе томатный сок,автобус ровно в «шесть».Домой
Я выберу море, и пляж, и загар,руки твоей холод на коже.Обычное солнце, обычный пожарвнутри, ни на что не похожий.«Солнце упало наземь…»
Солнце упало наземь,Дней расколов стекло.Ломкой вчерашней грязьюСмерзлось дорог кольцо.Листья поднялись в небо,Льдом облаков застыв.Запах жилья и хлебаСтынет в руках моих.И неподвижный городСмотрит, как в окна, в пруд.Ветра последний шорохПтицы как хлеб клюют.«Заболел весь мир непониманьем…»
Заболел весь мир непониманьем,Редкость слово, сказанное влад.Странником, просящим подаянье,Тянет руки в осень старый сад.«Ты прочерчена линией…»
Ты прочерчена линиейв каждом утре моем.Ожиданьем, как инеем,покрывается дом.Комната
Мне решила печаль сделать комнатуздесь, в лесу, посреди тишины.Осень, хрустом желтеющим сомкнута,настилает из листьев полы,ветки ломкие сухость корявуюзаплетают мне серой стеной,запах неба, побеленный травами,кроет крышу усталой рукой.«Вышел чиновник из черной машины…»
Вышел чиновник из черной машины,Лысый, с портфелем – захлопнулась дверь.А из далекой холмистой равниныМчится на шум растревоженный зверь.«Мы уснем, когда погаснет пламя…»
Мы уснем, когда погаснет пламя,и остынет светлый воск свечибледно-голубыми кружевамина подсвечнике. Ну, а пока – молчи.Видишь, свет еще кружится рядом,еще ждет чего-то тишина…«Морщинами свой облик злило…»
Морщинами свой облик злилоЛохматое лицо заливаИ тыкалось в песок.И злости пенистая силаМеж двух утесов билась, вылаИ падала у ног.И брызги, оседавшие с шипениемНа камни, оставляли мутный след.Струна
Темнота секрет печальныйне доверит больше мне.Осенняя мелодия
Стали ночи холоднееи короче дни.Солнце светит, но не греет.Мы опять одни.Зебра
И пасется на белом лугу,И копытами легкими мнетОсторожную белую мглуИ хрустящий по-зимнему лед.Астрономия
Учусь искусству превращенья,Учусь искусству быть другим.Планет холодное вращеньеПричастно таинствам земным…Плющ
Вижу лесенки крапивы,малину, плющ.А сам, как ветвь сухая сливы, —колюч и злющ.«Мы любили лежать на горячей…»
Мы любили лежать на горячей,На горячей жести крыши.Это было апрелем всходящимСиним солнцем все выше, выше.Таял снег и в пальто шли люди,Хмуря брови и глядя в землю,А мы, гордо выгнув груди,Людей на земле не приемлем.Распластавшись, раскинув руки,Мы лежали и щурились в небо,Рвал на части холодный ветерНа груди нашей солнца негу.А потом мы сразу вставали,Трое ангелов в плавках белых,Вниз смотрели и улыбались,Если кто-то там что-то делал:Если дворник колол свои льдышкиЧерным, ржавым, тяжелым ломом,Если кто-то во двор наш вышел,Друг, товарищ, просто знакомый.И упасть нам совсем не страшноС горячей, горячей крыши.Поскользнуться совсем не страшноНа коварно хрустящей жести.«Нет музыки такой…»
Нет музыки такой,чтоб выразить меня.Какой же я, какой?Какой же я?Быть может, я стога,которых еще нет;быть может, я закат,быть может, я рассвет?Какой же я, какой,какой же всетки я?бредущий по прямойсквозь желтые поля.«Все умерло…»
Все умерло.Жена заснула.Поблескивает ножка стула.Тель-Авив
О, злая моя воля! Почемуя возлюбил и центром посчиталсебя, сидящего у моря на скамейке?В копилке пусто – хоть разбей —едва ли светанёт одна копейка.Уныние заброшу. Крик таксизаполовинил жития былинку.Меня смело и сдуло, как пылинку,с кромешной тьмы залитых солнцем улиц Тель-Авива.«Не дали электричества…»
Не дали электричества.И мой огонь потух.И времени количествомне пропоет петух.И ночкой полусонноюя с привязи сорвусь.Не дали электричества,и не дадут, боюсь.Кино
Сегодня плеск, плеск волн.Сегодня разное небо.Влез в окно и вылез обратно.Долго стоял на ветру на гнилых досках,странно, кто-то еще увидит все это через несколько лет.Война
День – крылатая победа.День – все войско полегло.По лесам бегу я в кедахсамому себе назло.«Я погрузился в этот вечер…»
Я погрузился в этот вечер,во весь покой его, до дна.Я погрузился, и на плечилегла мне полная луна.«Летит ли жук…»
Летит ли жук,закат ли протяжен,лежит ли груда кирпичей у дома —Все это дорого мне, все знакомо.Вот с этим я всем сердцем сопряжен.Не побегу в тропическую даль,в пучины скал, сияющих зловеще.Останусь здесь, где Бог меня узнал,среди листочков, червячков и трещин.«Соленое теплое море…»
Соленое теплое море,будто бочонок с селедкой.Сын удалился в евреиспокойной и твердой походкой.Другой в колебаньях и шквалахмоей златоглавой Москвы.Я роюсь в чердачных завалахи думаю: вместе ли мы?И с тем, кто застыл неподвижно;и с тем, кто бежит в никуда…Веселое солнышко вышло,Сияет морская вода.«Какие там моря и океаны!..»
Какие там моря и океаны!Винд-серфинги, курорты и винцо!Зелеными ветвями осиянный,я прозреваю Господа лицо.Лицо все тонкое, из тонких паутинок.Жемчужное, как капельки росы.Прозрачное, как слабый ропот льдинок,запутавшихся в рыжие усы.«Не хочется быть лодочкой, влекомой…»
Не хочется быть лодочкой, влекомойдурацким парусом по прихоти чужой.Не хочется в лицо глядеть знакомым,не хочется асфальт топтать ногой.Летнее
Ноги вязнут в травах,на плече слепень.В солнечных забавахмой проходит день.Почему я в травах?почему слепень?В солнечных забавахпрокатился день.Поленница
Я люблю, как к рукамприкасается дерево.Мне нравится, что я сделалэто все сам —напилил, наколол, натаскал, уложил.«Намотаю я осень на палец…»
Намотаю я осень на палец,желтых листьев незримую нить.Волчьей ягоды красный хрусталикмне прикажет немного пожить.Дотянуть до ненастья и стужи,до зимы, до её огонька.И проснуться, и знать, что ты нужен,и в усы улыбнуться слегка.«Кто разрешил мне здесь родиться…»
Кто разрешил мне здесь родиться,стоять спокойно у реки,смотреть и слушать, как синицашуршит в объятиях руки;и как журавль, тот, что в небе,клекочет, ждет, зовет меня?Растут нежданные побеги,и я почти люблю себя.«Трясутся руки…»
Трясутся руки,и поэт гуляет.Откажут ноги,и поэт взлетит.Прекрасное препятствие сарая,скворечники, верховия ракит…«Пока лежу, что-то падает, катится…»
Пока лежу, что-то падает, катится.Стоит встать – привычное.Слышу звуки, вижу снег.Вереск, поплыл ветерок,налево-направо море-вода.Ель, синица, клюква, камень.Было, точно было…Капля за каплей бьет в лицо туман.Понедельник
Башенный крандвижущаяся стрела его в моем окне.«Не робей,» – сказал я себе и перевернулся на другой бок.Необходимый фонарь безопасностиЕще долго горел на самом конце стрелы.Понедельник, вечером
Освещенный неоном инейна грубо сколоченной из досок ограде станции.Киномеханик
Тихо присел на краю,света неистовству чужд.Капает в кружку моючистая капелька чувств.Я зафиксирую в снегвсе треволнение погод.Видимо, я человек,а не страна, не народ.Снегопад
Легкий человек задумчивыйна цепи сидит.Кость грызет и вдумчивона меня глядит.«Принеси мне все травинки…»
Принеси мне все травинки,все пылинки и сорняк,все цветы, все половинкилун и ветер, и овраг.Соскобли с ветвей весь шорох,соскреби с пшениц зерно.Принеси мне целый ворохдней прожитых, и тепло.«На Сретение сияло солнце…»
На Сретение сияло солнце.В руке Христасветился каменьна шитой бисером иконе.Из храма я приехал на такси.Встал, помолился, печку затопил…и все пропало —чай, кусочки рыбы, томатный сок.Не то
Как я ни распеваю,опять не то.Я злюсь и надеваюсвое пальто.Сходить с ума не надо:поэзия, стихи…Все глупость и бравада,и петухи.«Среди простых чудес земли…»
Среди простых чудес земливсе обретает смысл и вес,когда приметами зимынаполнит сердце бледный лес.Когда потери так легки,что больше нечего терятьи птицы, осенью мудры,устали глупость щебетать.И неподвижно средь полейлежит дороги колея,и все безстыдней и смелеймне обнажается земля.Цепляет ветер крыш настил,сердитый сторож пустоты,и дождь сильнее припустил,сильней задвигались листы.Ветер
Ветру хотелось свечи и чая,Ветру хотелось опущенных век.Ветру не верилось, что нескончаемПуть его, бег его, шаг его, век.Скворец
Стручочки зеленого лука,снежок и рассвет молодой.Какая же всё-таки мука:то летом живешь, то зимой.Музыка
Мои линейки нотные —косая паутина.На ней жучки болотныеи паузами – глина.Первый снег
Как будто пальцем по стеклупроводит кто-то…«Разговор, весна озябшая…»
Разговор, весна озябшая,брошенный рукав реки.Ветер,шевелящий мои шнурки.«Снег идет, тихо…»
Снег идет, тихо.Не очень холодно.Конец декабря…Мы поздоровались.Моряк
Раньше было очень сумрачно и тихо,а теперь июнь — свежо и сыро.«Весны обещающий запах…»
Весны обещающий запах,вечер синий зимы,лето в пестрых рубахах,осень, окно и мы.«Как легко пропустить сквозь пальцы…»
Как легко пропустить сквозь пальцыбелый кивок ромашки.Как легко закружиться в вальсе,флагом плеснув рубашку.Как легко лебеды удушьезабыть пересохшим горлом.Как легко завернуть в тряпицулипкую грязь дороги.Ветер гуляет и дождь
Ветер щиплет деревья за дряблые щекиИ, улыбаясь, несется мимо.Деревья качаются – что за намеки?! —А он все несется, весело, крикливо.Выкатил глазища, мчится вперед,Подворотнями свищет, кулачищем бьет.Ну и ветер! Хлопают двери, как звери.Тоненько скрипнут пружиной и опять:«Хлоп!» со всей силы.Ведь, недавно было тепло, было лето,А теперь дожди…Переулком летит газета.«Лесных богов лесные тени…»
Лесных богов лесные тени,Прудов застывшая вода.Здесь осень встала на колениВ одеждах легких октября.Кружатся листья, устилаяТропу исхоженных аллей.Пустеет лес и умирает.Стволы деревьев все черней,Таинственней глядят и строже,Как будто поняли они,Что в нашей жизни день погожийСменили темные пруды.«Резь косоглазая, дно расплескав…»
Резь косоглазая, дно расплескав,старыми вязами, сетью облав,чернью следов и межою морщин,женской покатостью, грудой мужчин.Преодолеть! За решетку, на камень.Воду и хлеб не на ощупь – руками!шишкой локтей, обгрызенным ногтем,звоном ключей на битые стекла.Хлеб и вода. Взмах со стола,в горстку ладоней – колючки угла.Быстрым хлопком рыжеватого сор.Полостью рта ошершавить простор.Перелетные стаи
Перелетные стаи по небу медленно перелетают.Птицы крыльями машут неторопливо и точно.Разноголосице дня на потребу люди себя предлагают.И кричат языком кашу, чтобы успокоиться ночью.И никто не подымет голову — недосуг.В этом небе как будто ничего для нас нет.Какие же это птицы? Вороны?Улетают друг за другом, ветру вслед.А, не все ли равно, хоть бы и вороны, пусть себе летят по серому фону.Они, ведь, тоже летят, не глядя на города расквадраченные дома и газоны.«Опять пятнышками светлыми машины…»
Опять пятнышками светлыми машины.Опять…Труд людей – дома.На балкон выходит женщина, обычная женщина в голубом.Руки протянула вверх, посмотрела усталоИ ушла. Ушла. В комнату.Штору тронув рукой.Тронув штору ушла.Метро
Что наверху, забыл я. Все забыто.
По кольцевой разматываю жизнь.
Земля дрожит, тоннелями изрыта,
Я задремал. Катись, вагон, катись.«Глянь, как стоят, качаясь…»
Глянь, как стоят, качаясь,травы. А вон – забор.Дороги, пересекаясь,бегут. Между туч – простор.А, может, милая Оля,просто сходим в кино?Я от тебя не скрою,Оля, мне все равно.Только бы быть все времярядом, всегда с тобой.Оля, откроем двери.Оля, пойдем со мной?Даты
Крышами весна глядит покато,Осень пролетает – взмах крыла.Прожитые, пройденные даты,Годы – корешки календаря.Ежедневность, поминутность, точка.Жест, улыбка, сигаретный дым.След от колеса – в тетради строчка,Зна́ком, узнаванием иным.«Идет зима, трамваи катят тише…»
Идет зима, трамваи катят тише,следы собачьи тоньше поутру,прохожие добрей и снег неслышнейстучится в грудь холодному стеклу.И вечер, удлиняясь в день, спокойнейстановится, лениво развалясьпушистым ворохом на ящике помойном,и светят фонари, не торопясь.И окна переплеты округляют:идет зима, квадраты ни к чему,и пар, из водостока вылетая,хватает мягкой лапой тишину.Так непонятна зимняя погода,как будто кто-то умер далеко;и слезы на перилах кромкой годазастыли, и снега лежат легко.«Изломы льда, его изломы…»
Изломы льда, его изломыПрикосновением к ребру.Скольжу глазами по стальному,По серо-синему скольжу.Капели льда, его капели.Их ломкий плач на острие.Застыли неба параллели,Не отраженные во мне.Морозы льда, его морозы.Они бугристые, как лбы.Припорошенных крыш прогнозыПриподняты плечом зимы.Думая о тебе
В комнате тихо.Свет деревьев на стенах, музыки теплая тень.Бродит по комнате вихремпропадающий в «завтра» день.Какие-то цифры бегут перед глазами,красные огоньки.Я засыпаю…Без твоей руки.Засыпаюпод одинаковый переплет окна,проваливаюсь без конца и края.Ты у меня – одна.«Все так верно, правильно, знакомо…»
Все так верно, правильно, знакомо —Стук колес, по ветру сизый дым,И ты сам сидишь вдали от домаПеред подстаканником пустым.Лица, разговоры, обстановкаЛегкости и дружбы невзначай.За окошком ситцевой обновкойМельтешит березами мой край.Вечер быстрый, водка и картишки,Камыши клонятся у реки.В темноте не видные домишки,Лай собак далекий, огоньки…Сторона родная! Мне не новостьПыль дорог, зеленый шум ветвей,И полей печальная готовностьК холодам кричащих январей.«Я наклонюсь над дорогою…»
Я наклонюсь над дорогою,Пыльный цветок подниму,Листья расправлю тревогами,Легкую пыль отряхну.Синью, для глаз не приметною,В поле коричневой ржиУтро зажжется приветливо.Новое утро земли.Полнолуние
Час проплывает мутно,Тени зажав в кулак.Чувствую сердцем смутно:Время – мой злейший враг.Лист
И все чудится треск стеклянный,Мшистый шорох широких крыл,Клюв железный, полет желанныйИ зрачков желтоватый ил.«В жару, на измятой постели…»
В жару, на измятой постели,Под тысячекрылою тьмойМинуты длинны, как недели.Мне страшно. Что будет со мной?Мне страшно, и шорохи ночиТолкаются в сердце комком.И капли из крана пророчатНочей не смолкающий гром.
