Призрачный маяк

– Нет, он не звонил. Но вряд ли это что-то важное. Он еще позвонит.

– Странно. Вчера он не пришел на работу. И больничный не брал. И сегодня его не было тоже.

– Наверняка ничего серьезного, – сказала Вивиан, беря булочку.

– Можно присесть с вами или голубки хотят побыть наедине? – спросил возникший словно из ниоткуда Андерс.

Оба вздрогнули от неожиданности, но Вивиан быстро собралась и с улыбкой показала брату на стул рядом с собой. В который раз Эрлинг поразился тому, как они похожи. Светловолосые, с голубыми глазами, у них даже губы были похожи: верхняя изогнута луком. Но если Вивиан была открытой и энергичной женщиной, к которой мужчин тянуло как магнитом, то брат ее был тихим и замкнутым человеком. Типичный аудитор, подумал Эрлинг, когда впервые увидел его на спа-курорте. Но он не видел в этом ничего плохого. Когда речь идет о больших деньгах, неплохо иметь в команде человека, который дружит с цифрами.

– Матс тебе звонил? Эрлинг сказала, что у него к нам есть вопросы.

Вивиан повернулась к Андерсу.

– Да, он заходил в пятницу, а что?

Эрлинг прокашлялся.

– Он упоминал в конце той недели, что есть что-то, чего он не понимает.

Андерс кивнул.

– Он заходил ко мне, и мы все прояснили.

– Замечательно. Тогда все в порядке, – довольно улыбнулся Эрлинг.

* * *

Пожилые мужчина и женщина стояли у подъезда, поддерживая друг друга. Патрик понял, что перед ним родители покойного. Это они обнаружили тело и позвонили в полицию. Патрик с Паулой вышли из машины и подошли к пожилой паре.

– Патрик Хедстрём, полиция Танума. Это вы звонили? – спросил он, хотя уже знал ответ.

– Да, мы.

Лицо у мужчины было мокрым от слез. Женщина уткнулась лицом ему в грудь, отказываясь поднимать глаза на полицейских.

– Это наш сын, – всхлипнула она, не поворачиваясь, – там, наверху…

– Мы поднимемся и посмотрим, что там произошло.

Мужчина попытался последовать за ними, но Патрик его остановил:

– Вам лучше подождать здесь. Сейчас приедет «Скорая». Она о вас позаботится. Паула пока побудет с вами.

Патрик кивнул своей коллеге, и та отвела пожилую пару в сторону. Сам он вошел в подъезд и поднялся на третий этаж. Дверь была открыта. Ему даже не нужно было заходить в квартиру, чтобы констатировать, что мужчина, лежавший на животе на полу, был мертв. В затылке у него зияло пулевое отверстие. Кровь и фрагменты мозга на полу и стенах давно застыли. На месте преступления нельзя было ничего трогать до прихода Турбьёрна Руда с его командой криминалистов. Сперва они должны осмотреть квартиру. Патрик решил, что лучше пока спуститься вниз и поговорить с родителями покойного. Спустившись вниз, Хедстрём поспешил к паре, которая вместе с Паулой общалась с врачом «Скорой помощи». Женщина, укутанная в больничное одеяло, рыдала так, что все тело сотрясала дрожь. Патрик решил сперва обратиться к мужчине, который, несмотря на слезы, не утратил контроля над собой.

– Мы нужны вам наверху? – спросил один из врачей.

Патрик покачал головой.

– Пока нет. Криминалисты уже едут.

Повисла тишина, нарушаемая только душераздирающим плачем женщины. Патрик подошел к ее мужу.

– Можно с вами поговорить?

– Мы хотим вам помочь. Но не понимаем, кто был способен…

Бросив взгляд на жену, мужчина пошел с Патриком к полицейской машине. Она же совершенно не замечала того, что происходит вокруг. Они присели на заднее сиденье.

– На двери написано «Матс Сверин». Это ваш сын?

– Да, но мы звали его Матте.

– А вас зовут? – Патрик быстро заносил ответы в блокнот.

– Гуннар Сверин. Мою жену зовут Сигне. Но почему?..

Патрик положил руку ему на плечо.

– Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы поймать того, кто это сделал. Вы в состоянии ответить на пару вопросов, как вам кажется?

Гуннар кивнул.

– Когда вы в последний раз видели сына?

– В четверг вечером. Он ужинал у нас дома. С тех пор как Матте переехал в Фьельбаку, он часто у нас ужинает.

– Во сколько он ушел от вас?

– Он уехал около девяти.

– С тех пор вы виделись? Или говорили по телефону?

– Нет, не виделись. Сигне по природе очень мнительная. Она много раз пыталась до него дозвониться, но безуспешно. А я… я просил ее оставить мальчика в покое… – Гуннар смущенно вытер слезы рукавом куртки.

– Значит, никто не брал трубку? А на мобильный звонили?

– Да, но там был включен автоответчик.

– Это было необычно?

– Да, необычно. Сигне названивала ему часто, но Матте обладал просто ангельскими терпением, – Гуннар снова вытер слезы руками.

– Поэтому вы к нему сегодня поехали?

– Не совсем. Сигне сильно за него тревожилась. Я – тоже, но не хотел подавать виду. А когда позвонили из коммуны и сказали, что Матте не пришел на работу… Это совсем на него не похоже… Матте никогда бы не прогулял работу без весомой причины. Это у него от меня.

– А чем он занимался в коммуне?

– Он там работал главным бухгалтером. Устроился на работу пару месяцев назад и тогда же переехал в Фьельбаку. Ему повезло с местом. Работу в наше время найти трудно.

– А раньше он где жил? До переезда в деревню?

– В Гётеборге, – ответил Гуннар и продолжил: – Мы сами не понимаем, почему он вдруг решил сюда вернуться. Но с ним случилось кое-что ужасное незадолго до этого. Какие-то хулиганы избили его в городе. Матте несколько недель провел в больнице. Мы так волновались… А потом он вернулся в деревню. Мы так обрадовались! Особенно Сигне. Она была просто на седьмом небе от счастья.

– Известно, кто его избил?

– Нет, полиция их так и не нашла. Матте их не знал и потому не мог ни на кого указать. Но избили его ужасно. На нем места живого не было. Когда мы с Сигне приехали в больницу, то с трудом его узнали.

– Вот как? – ответил Патрик.

Он поставил восклицательный знак в блокноте рядом с записью об избиении. На это надо обратить особое внимание. Нужно позвонить коллегам в Гётеборг.

– Значит, вы не знаете, кто мог желать Матсу зла? Может, он с кем-то поссорился?

Гуннар покачал головой.

– Матте в жизни мухи не обидел. Он со всеми ладил. И все его обожали.

– А как у него дела на работе?

– Мне кажется, его все устраивало. В четверг он, правда, выражал кое-какие опасения. Но, может, мне это только показалось. Но он не говорил, что с кем-то ссорился или что-то подобное. Эрлинг не самый приятный тип, но Матте говорил, что тот безобиден и он знает, как с ним обращаться.

– А что вам известно о его жизни в Гётеборге? Друзья, подружки, коллеги?

– Немного. Матс не любил распространяться о своей личной жизни. Сигне пыталась вытянуть из него какую-нибудь информацию, но Матте молчал как рыба. Раньше он еще что-то сообщал нам о друзьях или приятелях, но эта предыдущая работа в Гётеборге отнимала у него все силы. Он, похоже, вообще перестал с людьми общаться.

– А что было по возвращении в Фьельбаку? Он наладил отношения со старыми друзьями?

Гуннар покачал головой.

– Нет, у него не было интереса к старым друзьям. Впрочем, их не так много здесь и осталось. Большинство уехали в город. Матте нравилось быть одному. Сигне очень из-за него переживала.

– Значит, у него не было девушки…

– Не думаю. Но мы и не могли знать: он нам ничего не рассказывал.

– Вас он со своими девушками не знакомил? – удивленно спросил Патрик.

Сколько же лет ему было? Патрик спросил, и Гуннар ответил. Оказалось, что Матте был ровесником Эрики.

– Нет, не знакомил. Но это не значит, что у него не было девушек, – добавил он, словно прочитав мысли Патрика.

– Хорошо. Если еще что-то вспомните, позвоните мне по этому номеру. – Патрик протянул визитку. – Все, что угодно. Любую мелочь. Нам нужно будет поговорить с вашей женой. И возможно, еще с вами. Вы не против?

– Нет, конечно, нет, – ответил Гуннар, принимая визитку.

Он выглянул в окно в поисках Сигне, которая наконец перестала плакать. Наверное, врачи ей дали успокоительное.

– Соболезную вашему горю, – сказал Патрик.

В машине повисла тишина. Что еще он мог сказать?

Как раз когда они выходили из машины, подъехал Турбьёрн Руд с командой криминалистов. Им предстояла трудная работа по сбору улик.

Впоследствии Энни недоумевала, как это она сразу не поняла, что за человек Фредрик. Но, вероятно, это было нелегко. Снаружи он казался таким правильным… Никто не ухаживал за Энни так, как Фредрик. Сперва она смеялась над его ухаживаниями, но долго противостоять его обаянию не могла. Фредрик ее баловал, брал с собой в заграничные поездки, где они останавливались в пятизвездочных отелях, поил шампанским, посылал цветы – причем в таком количестве, что их некуда было ставить. Она этого стоит, все время повторял Фредрик. И Энни ему поверила. Он быстро понял, что именно может произвести впечатление. Энни всегда была не уверена в себе. Ей нужно было слышать, что она особенная, что заслуживает лучшего. Откуда поклонник брал деньги? Энни никогда его об этом не спрашивала.

Ветер усилился, но Энни продолжала сидеть на скамейке с южной стороны дома. Кофе успел остыть, но она то и дело подносила кружку ко рту. Руки подрагивали. Ноги по-прежнему плохо ее держали, в желудке урчало. Энни знала, что это не скоро кончится. Так было и раньше.

…Постепенно она стала частью мира Фредрика – мира праздников, вечеринок, отпусков, красивых людей и шикарных вещей. Она переехала в его роскошный дом, без всяких сожалений оставив свою однушку в Фарсте. Разве могла она продолжать жить там, когда бо́льшую часть времени проводила в роскошной вилле Фредрика в Юрхольме? А когда Энни наконец поняла, чем занимается Фредрик, чем зарабатывает на жизнь, было уже поздно. У них были общие друзья, общий дом. У Энни было его кольцо на пальце – и не было работы, чтобы содержать себя, поскольку Фредрик не хотел, чтобы она работала. Но самое ужасное в том, что правда о его занятиях не стала для нее шоком. Энни быстро смирилась с тем, что он принадлежит к верхним слоям криминального мира и что всю грязную работу за него делают другие. К тому же это придавало остроты их отношениям. Она испытывала прилив адреналина, когда представляла, чем он занят по ночам. Разумеется, никто больше ничего не знал. Официально Фредрик занимался импортом вина. Его фирма приносила небольшой доход. У него имелся свой виноградник в Тоскане, и Фредрик планировал запустить вино под собственной маркой. Все это составляло прекрасное алиби. Порой Энни приходилось сидеть за столом за ужином с аристократами и успешными бизнесменами и удивляться тому, как легко они становились жертвами обаяния Фредрика. У них не возникало никаких сомнений в том, что свои огромные деньги он заработал сам – честным путем. Но, видимо, они верили в то, во что хотели верить. Как и сама Энни.

Все изменилось с появлением Сэма. Фредрик очень хотел сына. Это он настоял на том, чтобы они завели ребенка. Сама Энни сомневалась, что это хорошая идея. Ей до сих пор было стыдно за то, что она боялась испортить фигуру и не хотела жертвовать трехчасовыми ланчами с подружками и шопингом. Но Фредрик был непреклонен, и Энни неохотно согласилась. Но в ту же секунду, когда акушерка протянула ей Сэма, вся жизнь Энни перевернулась. Фредрик получил своего долгожданного сына, но потерял свое главное место в ее жизни. Это его, разумеется, не устраивало. Он начал безумно ревновать ее к сыну. Запретил жене кормить его грудью. Нанял няню, чтобы та ухаживала за Сэмом. Но Энни крепко стояла на своем. Елене она поручила стирку и уборку, а сама все время проводила в детской с Сэмом. Ничто не могло разлучить ее с малышом. И если раньше Энни не знала, куда себя деть, то теперь она обрела уверенность в себе и в своей роли в этой жизни – в качестве матери Сэма.

В ту же секунду, как у нее появился ребенок, Фредрик резко переменился. Если раньше Фредрик мог поднять на нее руку только навеселе или под кайфом и все дело ограничивалось парой синяков и разбитым носом, то теперь ее жизнь превратилась в ад. От этих воспоминаний к глазам подступили слезы. Руки дрожали так, что кофе пролился на брюки. Энни моргнула, смахивая слезы. Кровь. Сколько было крови… Воспоминания перемешались в голове, как негативы, наложенные один на другой. Фредрик пугал ее, доводил до отчаяния…

Энни резко вскочила. Ей нужно было быть с Сэмом. Она ему необходима.

…– Сегодня воистину трагический день. – Эрлинг, стоявший во главе стола в конференц-зале, серьезным взглядом обвел всех собравшихся.

– Как это могло случиться? – Секретарша Гунилла Щелин с мокрыми от слез щеками высморкалась в платок. – Полиция ничего толком не объяснила, но, похоже, он стал жертвой преступления.

– Его убили? – спросил Уно Брурссон, откидываясь на спинку стула. Рукава его фланелевой рубахи были, по обыкновению, закатаны.

– Как я сказала, полиция не хотела спекулировать на этот счет, но они пообещали держать нас в курсе.

– Как это скажется на проекте? – спросил Уно, дергая себя за ус, как он всегда делал, когда волновался.

– Никак. Я отвечаю за свои слова. Матте почти не занимался проектом «Бадис». Он все предоставил нам. Поэтому мы будем действовать согласно плану, и я сам буду заниматься финансами, пока мы не найдем замену Матсу.

– Как вы можете говорить о замене в такой момент? – всхлипнула Гунилла.

– Успокойся, Гунилла. – Эрлинг не знал, как ее успокоить, тем более что ситуация была не из приятных. – Мы несем ответственность за коммуну, за жителей, за всех, кто вложил свою душу в этот проект, который принесет пользу всем вокруг. – Эрлинг сделал паузу, пораженный своей собственной находчивостью. – То, что случилось с Матсом, – трагедия. Он не должен был уходить так рано. Но жизнь на этом не остановилась. Шоу продолжается, как говорят в Голливуде.

В зале повисла тишина. Последняя фраза показалась Эрлингу особенно удачной. И он решил ее повторить. Выпрямив спину и выпятив грудь, с сильным богусленским акцентом произнес:

– Шоу продолжается, народ. Шоу продолжается.

Они сидели с опущенными головами друг напротив друга за столом в кухне. В таком положении они пребывали с тех пор, как любезные полицейские отвезли их домой. Гуннар хотел вести сам, но они настояли. Машина осталась на парковке у дома Матте, и придется идти за ней пешком. Но тогда по дороге можно заглянуть…

У Гуннара перехватило дыхание. Как он мог так быстро забыть – как он вообще мог забыть, хоть на мгновение забыть, – что Матте мертв? Они же сами видели его там в коридоре на ковре, сплетенном Сигне в то время, когда она увлекалась плетением. Он лежал на животе, а в затылке у него зияла рана. Как Гуннар мог об этом забыть?

– Поставить чайник? – нарушил тяготившую его тишину Гуннар; в кухне слышался только стук его собственного сердца, и он готов был на все, лишь бы не слышать этот стук, напоминавший ему, что он жив, в то время как его сын мертв.

– Я налью тебе тоже, – добавил он, так и не дождавшись ответа от Сигне. Она по-прежнему находилась под воздействием успокоительного. Сидела совсем тихо, сцепив руки, и смотрела перед собой невидящим взглядом.

Гуннар действовал на автомате: вставил фильтр, налил воды в кофеварку, открыл банку с кофе, отмерил сколько нужно, нажал на кнопку. Кофеварка тут же зашипела и забурлила.

– Хочешь что-нибудь к кофе? Кусочек сахарного пирога?

Его голос звучал удивительно спокойно. Гуннар достал из холодильника вчерашний пирог, испеченный Сигне, осторожно развернул пластик, положил на доску и отрезал два кусочка. Разложив по тарелочкам, одну поставил перед Сигне, а другую – перед собой. Она не отреагировала, но Гуннар решил не обращать на это внимания. Звон тарелок и шипение кофеварки заглушали стук сердца – хотя бы ненадолго, – и это успокаивало. Когда кофе был готов, Гуннар потянулся за чашками и налил обоим. С каждым годом привычки становились все сильнее, и у них даже были любимые чашки. Сигне всегда пила из хрупкой фарфоровой чашечки с розочками вокруг канта, а сам он предпочитал грубоватую керамическую кружку, приобретенную на автобусной экскурсии в Грэнну. Гуннар пил свой кофе черным с одним кусочком сахара, Сигне – с молоком и двумя кусочками сахара.

– Держи, – сказал он, ставя перед женой чашку.

Сигне не шевельнулась. Нервничая, Гуннар сделал слишком большой глоток, и горячий кофе обжег ему горло. Он закашлялся. Потом попробовал пирог, но кусок застрял в горле и все рос и рос, превращаясь в один огромный комок из теста и сахара. Гуннар начал задыхаться. Он бросился в туалет, чтобы выплюнуть этот комок, становившийся все больше и больше. Рухнул на колени перед унитазом, наклонил голову – и его стошнило. Он видел, как кофе и крошки от пирога исчезают в зеленой от чистящего средства воде: Сигне настаивала на том, чтобы в туалете всегда была чистота. Опустошив желудок, он снова явно уловил стук сердца. Тук, тук, тук… Гуннара снова стошнило.

Сигне к кофе так и не притронулась.

Обследовать квартиру Матса Сверина они закончили только к вечеру. На улице еще было светло, но количество полицейских в квартире уже уменьшилось, и видно было, что они заканчивают работу.

– Заканчиваем, – сообщил Турбьёрн Руд. Вид у криминалиста был усталый. Хедстрём много раз работал с Турбьёрном и его командой и испытывал к седому мужчине с бородкой огромное уважение.

– Как думаешь, когда будут результаты вскрытия? – поинтересовался он, устало потирая переносицу. День выдался долгий.

– Спроси у Педерсена. Я не в курсе.

– А какие предварительные выводы? – поежился от холодного ветра Патрик. Он плотнее затянул куртку на груди.

– На мой взгляд, все просто. Выстрел в затылок – немедленная смерть. Пуля застряла в голове. Обнаружена гильза от девятимиллиметрового пистолета.

– Какие-нибудь следы в квартире?

– Мы сняли отпечатки пальцев и образцы волокон. Будь у нас подозреваемый, дело пошло бы быстрее.

– Если он, конечно, оставил после себя отпечатки пальцев, – заметил Патрик.

Он по опыту знал, что одних данных криминалистов недостаточно для раскрытия преступления, часто все зависит от удачи. В квартирах всегда было полно отпечатков друзей, родственников, любовников… Как вычислить среди них преступника и доказать его вину?

– Не рановато ли для пессимизма? – Турбьёрн пихнул Патрика в бок.

– Виноват, извини, – усмехнулся тот. – Я устал.

– Ты ведь не перенапрягаешься? Я слышал, у тебя был срыв. К таким вещам нужно относиться всерьез.

– Ты прав, – пробормотал Патрик. – Это мне предупреждение.

– Правильно. Ты же у нас еще не старик. Еще много лет проработаешь в полиции, если будешь беречь себя.

– Что вы обо всем этом думаете? – сменил тему Хедстрём, которому не нравились разговоры о его здоровье: слишком жива была в памяти та боль в груди.

– Как я уже сказал, кое-что нам удалось собрать. Так что надежда есть. Все отправим в лабораторию, анализ займет какое-то время. Но взамен я хотел бы кое о чем тебя попросить.

– Помогу чем смогу. А вы поторопитесь с анализами. – Патрик поплотнее закутался. В том году июнь выдался холодный, и погода была переменчивой. Сегодня она больше напоминала раннюю весну, тогда как еще вчера они с Эрикой сидели в саду в одних футболках.

– А вы? Что-нибудь узнали? Кто-то из соседей видел или слышал что-то? – Турбьёрн кивнул в сторону домов.

– Мы позвонили во все квартиры, но пока никаких результатов. Один из соседей утверждает, что слышал какой-то шум в ночь с пятницы на субботу, но он спал, когда этот шум его разбудил, и не помнит время. Кроме этого – ничего. Матс Сверин ни с кем из соседей не общался. Они только кивали друг другу на лестнице. Но родился и вырос он в деревне, здесь живут его родители, так что большинство знали, кем он был и где работал.

– Да, сарафанное радио здесь, в Фьельбаке, работает без перебоев, – констатировал Турбьёрн. – Вы же часто пользуетесь им в работе?

– Приходится… Ну, пока все выглядит так, будто он жил отшельником, но завтра попробуем еще что-нибудь раскопать.

– Тогда езжай домой, отдохни, – Турбьёрн положил Патрику руку на плечо.

– Да, я, пожалуй, пойду, – солгал Хедстрём.

Он уже позвонил Эрике и предупредил, что будет поздно. Сегодня вечером им нужно обсудить план действий. Потом – пара часов сна, и за работу. Работа для него всегда была на первом месте. Патрик знал, что должен думать о здоровье, но ничего не мог с собой поделать.

* * *

Эрика напряженно вглядывалась в огонь в камине. Ей пришлось приложить усилие, чтобы не выдать своего волнения по телефону, когда звонил Патрик. Он наконец начал выглядеть бодрее, двигаться с прежней энергией, у него улучшился цвет лица. Умом Эрика понимала, что ему нужно работать. Муж обещал ей не перенапрягаться, но на сердце у нее было неспокойно. Похоже, он уже успел забыть свое обещание. Интересно, кто на этот раз умер. Патрик отказался ей что-то рассказывать по телефону, только упомянул, что был найден мертвый мужчина.

Эрика от природы была чрезвычайно любопытна. И это было только на руку людям ее профессии. Будучи писательницей, она интересовалась людьми и их историями. Со временем она наверняка все узнает – если не от Патрика, то от других односельчан. В жизни в деревне были и свои плюсы, и свои минусы. Она была тронута до слез поддержкой друзей и соседей после аварии. Все выразили готовность помочь, даже люди, которых они плохо знали. Они помогали с Майей, с уборкой по дому, с доставкой продуктов. А сколько подарков они получили, пока лежали в больнице, – всё от цветов и шоколада до детских игрушек. В Фьельбаке люди держались друг за друга.

Но этим вечером Эрике было одиноко. Ее первым порывом было позвонить Анне. Но это было невозможно, и Эрике стало еще грустнее. Она медленно пошла класть телефон на место.

Дети спали на верхнем этаже. Огонь потрескивал в камине, снаружи сгущались сумерки. Много раз за последние месяцы Эрика испытывала страх и приступы одиночества. И это несмотря на то, что ее постоянно окружали люди. Сегодня же вечером она действительно была одна. Услышав крик со второго этажа, Эрика вскочила. Ей предстояло кормить близнецов, так что переживать за Патрика было некогда.

* * *

– У нас был трудный день, но я хотел бы провести собрание, прежде чем вы отправитесь по домам, – Патрик оглядел коллег. Все выглядели усталыми, но сосредоточенными. Они уже давно расстались с идеей собираться где-то еще помимо кухни, и на этот раз все сидели в кухне с кружками кофе в руках – спасибо Йосте за заботу.

– Мартин, можешь подытожить результаты опроса соседей?

– Мы позвонили во все двери и опросили почти всех соседей. Только в паре квартир никто не открыл – мы туда еще съездим. Естественно, мы спрашивали, слышали ли они какие-то звуки из квартиры Матса Сверина – ссору, выстрелы и так далее. Никто ничего не слышал. Единственный, кто что-то мог сказать, – это мужчина из соседней квартиры на этаже. Его зовут Леандерссон. В ночь с пятницы на субботу его разбудил звук, похожий на звук выстрела. Но он спал и потому ни в чем не уверен. Только помнит, что ночью его что-то разбудило.

– То есть никто не видел никого подозрительного? – спросил Мелльберг.

Анника судорожно записывала за выступающими.

– Никто вообще не помнит, чтобы Сверина кто-то навещал в этой квартире.

– Сколько он там жил? – спросил Йоста.

– Его отец рассказал, что он недавно переехал сюда из Гётеборга. Я хочу снова поговорить завтра с родителями, когда они немного успокоятся, – сказал Патрик.

– Значит, никакой информации.

Мелльберг уставился на Мартина, словно это он был в ответе за результат.

– Никакой, – смело встретил взгляд Мартин. Он хоть и был новичком в участке, но уже сумел избавиться от страха перед Мелльбергом, который умел запугать новичков.

– Тогда идем дальше, – снова взял слово Патрик. – Я разговаривал с отцом, мать же была в состоянии шока. С ней мне поговорить не удалось. Завтра я планирую поехать к ним домой и побеседовать в спокойной обстановке. По словам отца, Гуннара, никто не желал зла их сыну. Он особо ни с кем не общался, хоть и вырос в Фьельбаке. Я бы хотел, чтобы кто-нибудь поехал пообщаться с его коллегами. Паула и Йоста, возьметесь?

Переглянувшись, они кивнули.

– Мартин, ты продолжаешь опрос соседей. И вот еще. Гуннар упомянул, что недавно Матса сильно избили в Гётеборге. Я этим займусь.

Патрик повернулся к шефу. У всех уже вошло в привычку делать все, чтобы уменьшить вредное влияние Мелльберга на ход расследования.

– Бертиль, – серьезно произнес Патрик, – ты нужен здесь, в участке. Ты лучше нас всех умеешь общаться с прессой, а журналистов можно ждать в любой момент.

Мелльберг тут же приободрился.

– Да, это так. У меня большой опыт по части прессы.

– Замечательно, – произнес Патрик без тени иронии в голосе. – Тогда у всех есть работа на завтра. Анника, ты получишь задание позже: нужно будет найти кое-какую информацию.