«В порядке обязательном и добровольном». Опубликованные источники по истории государственного страхования в Нижегородской губернии в 20-х гг. ХХ в.

Как информировал Нижгубстрах, на средний крестьянский двор согласно нормам 1925 г. приходилось 150 руб., а страховые платежи составляли 1 руб. 40 к. со 100 р. [Док. № 25]. Для сравнения, в конце августа 1925 г. ржаная мука с крестьянских возов продавалась на базарах по цене до 1 руб. 35 коп. за пуд, пшеничная – до 2 руб. 25 коп. за пуд, говядина высшего сорта и сметана – до 20 коп. за фунт, куриные яйца – от 8 до 30 коп. за десяток, картофель – до 60 коп. за пуд, капуста – до 10 коп. за вилок, арбузы – до 30 коп. за шт. Но цены быстро менялись в обе стороны в зависимости от привоза и урожая.

Реклама Госстраха. 1924 г.

Любопытно смотрелись и статьи, в которых советская система страхования сравнивалась с прежней земской или акционерной. Естественно, аргументация сводилась к тому, что при новой системе страхование стало более выгодным. «Тарифы (платежи) Госстраха против бывш. земских тарифов ниже почти на половину, а страховое обеспечение на 100 проц. выше, – разъясняла в октябре 1925 г. «Крестьянская газета». И добавляла: – Нужда крестьянина – также нужда советской власти, ибо советская власть олицетворяет рабочих и крестьян, защищает их интересы». [Док. № 21].

Реклама Госстраха. 1926 г.

Чтобы приблизить страхование к народной массе, в 1920-х гг. в Нижегородской губернии активно обсуждался вопрос привлечения к этому делу активных членов профсоюзов, которые, с одной стороны, сами олицетворяли народ, а с другой, будучи деятельными людьми, могли бы легко доносить идеи государственного страхования своим товарищам по работе. Примерно такие же планы существовали в отношении взаимодействия Госстраха с ККОВами (крестьянскими комитетами общественной взаимопомощи). А вот идея передачи страховых функций волостным исполкомам (ВИК) в 1926 г. была однозначно отвергнута. Во-первых, страховую работу невозможно было вести правильно без соответствующей практики и надлежащего опыта. Во-вторых, сам по себе принцип организации страховой деятельности как по добровольному, так и обязательному страхованию носил «чисто хозяйственный характер, рассчитанный на самоокупаемость», что никак не соотносилось с задачами, стоявшими перед местными органами власти. [Док. № 37].

Никак не способствовали идее передачи страховых полномочий ВИКам примеры «вопиющей расхлябанности и отсутствия финансовой дисциплины» с их стороны. За этой фразой скрывались факты незаконного расходования ВИКами страховых сборов. «С подобными безобразными явлениями необходимо покончить самым решительным образом», – писал в марте 1928 г. руководитель Нижгубстраха С. Агеев. [Док. № 51, 56].

Не в меньшей, а может быть, и в большей степени, чем печатная агитация, укреплению веры в страхование способствовала незамедлительная и полная выдача вознаграждения за пожарные и прочие убытки пострадавшим страхователям. Эта мысль хорошо осознавалась руководством Нижгубстраха и проходила красной линией через все 1920-е гг..

Заинтересованность руководителей Госстраха в этом хорошо просматривалась в их желании наладить рабочее взаимодействие с корреспондентами сельских газет (селькорами). Как отмечал С. Агеев в номере «Крестьянской газеты» от 21 февраля 1925 г.: «Вполне понятно, в новом деле, каковым является государственное страхование, имеется целый ряд технических недочетов. Из-за них возникает недовольство и излишняя волокита, что, безусловно, не в интересах Госстраха и местного населения. Вот на что можно примерно указать: 1) беспричинная задержка агентами выдачи страхового вознаграждения пострадавшим; 2) возможность злоупотреблений в составлении подложных актов на падеж скота, как агентами, так и представителями сельсоветов, а также и со стороны самих граждан; 3) оторванность местных страховых работников от населения, грубое и чиновничье обращение с населением; 4) укрытие гражданами своего имущества от регистрации: построек, скота и т. п., с целью ускользнуть от страховых платежей и т. п. Подобных фактов можно бы привести еще целый ряд, но для примера достаточно и этого».

Страховая квитанция обязательного окладного страхования. 1926 г.

По мысли С. Агеева, «выявлением и устранением тех или иных ненормальностей на местах (…), селькоры, безусловно, могли бы сыграть большую роль в деле оздоровления страхового аппарата». [Док. № 20].

В наше время ценность газетных публикаций 20-х гг. ХХ столетия о государственном страховании возрастает, так как в них опубликован богатый статистический материал о состоянии экономики Нижегородской губернии, в том числе и по сельскому хозяйству.

Страхование от огня

Первоначальный упор на «огневое страхование» был вполне объясним. Пожары в Нижегородской губернии, как и в целом по России, носили катастрофический характер. По статистическим отчетам бывшего Нижегородского губернского земства, за период с 1903 по 1915 г. в уездах ежегодно в среднем сгорало 4120 жилых и 4376 холодных построек. И удивляться таким цифрам не приходится. В начале 1920-х гг. 52 % всех крестьянских построек в губернии были крыты соломой, 31,5 % – тесом и только 16,5 % имели железную кровлю. [Док. № 58].

Интересные данные о том, каким образом крестьяне сохраняли свое имущество от этой напасти, описаны в номере «Нижегородской коммуны» от 22 февраля 1922 г.: «(…) крестьяне многих сел и деревень с наступлением весны весь свой домашний скарб, за исключением только самого необходимого, (…) выносят из домов в особо приспособленные и сравнительно безопасные от пожара каменные и глинобитные кладовые, погреба и амбары, построенные отдельно от домов. Главную же свою ценность – хлеб в зерне и в муке – наш крестьянин никогда не хранит в жилых помещениях или вблизи их, всегда держит в своих амбарах, вдали от своих дворов, которые сплошь и рядом крыты у него соломой, а потому и весьма опасны в пожарном отношении».

В Нижегородской губернии государственное от огня страхование было введено постановлением Президиума Губисполкома от 17 января 1922 г. Оно делилось на добровольное и обязательное. В обязательном порядке страховалось, к примеру, государственное и муниципализированное имущество, переданное «в пользование на арендном праве и на иных основаниях частным владельцам, коллективам, кооперативам и прочим организациям».

Согласно постановлению Президиума Нижегородского Губисполкома от 23 марта 1922 г. таковое имущество необходимо было застраховать до 15 апреля. Лица и организации, не выполнившие этого требования, подлежали административной и судебной ответственности. [Док. № 57].

В 1920-х гг. данные о «горимости» в губернии печатались регулярно. Счет пожарам шел на тысячи, в некоторых населенных пунктах за раз сгорали десятки и сотни дворов (см. приложение № 5). К примеру, только за 10 месяцев 1926–1927 гг. в губернии произошло свыше 3 тысяч пожаров и огонь уничтожил до 6 тысяч домов. В качестве страхового вознаграждения Госстрах выплатил погорельцам около двух с половиной миллионов рублей. [Док. № 82].

Среди причин пожаров обычно назывались: неисправность печей и труб, усиленная топка, неосторожное обращение с огнем, шалость детей, сушка хлеба и льна, и даже «гонка самогона». Но на первое место зачастую выходили поджоги. Их были сотни. [Док. № 65, 69]. Стоит предположить, что они являлись не столько проявлением классовой борьбы в деревне, сколько следствием зависти, мстительности, пьянства и массового, неуемного хулиганства. Газеты тех лет буквально пестрели сообщениями о такого рода безобразиях. «В дер. Березове-Враге, Богоявленской вол., гр-н В. Л. Гоглев пьяный ходил по улице и кричал: «У меня дом дополнительно застрахован и бояться мне нечего, я сожгу его и всю деревню». Такие угрозы гр-не слышат от него не первый раз и очень обеспокоены», – рассказывала «Крестьянская газета» в номере от 16 июня 1926 г. «Поджоги – бич деревни, – прямо писала в 1927 г. «Нижегородская коммуна». По ее данным, в губернии из каждых ста пожаров 28 приходилось на поджог, а в Лукояновском и Сергачском уездах из 100 случаев на поджог падало от 40 до 50 пожаров. «Вообще поджог является одним из величайших зол нашей деревни, с которым необходимо вести серьезную борьбу», – считала газета. [Док. № 79].

Как обычно, на крестьян больше действовали не уговоры застраховать свое имущество, а правда жизни, порой весьма суровая. Показательной в этом смысле была заметка о пожаре в с. Таможникове Нижегородского уезда, опубликованная в «Крестьянской газете» 30 декабря 1925 г. под характерным названием «При страховке и пожар не так страшен»: «В селе Таможникове прошлой весной сгорело 12 домов. То же повторилось и весной нынешнего года. Все сгоревшие дома оказались застрахованными. Результаты страхования теперь налицо. Все пострадавшие получили страховку, и построили дома даже лучше прежних.

Бывшее раньше некоторое недоверие к добровольному страхованию среди населения, теперь полностью устранилось». [Док. № 70].

Необходимо отметить, что Нижгубстрах не только покрывал убытки от пожаров, но и занимался их профилактикой, так называемыми предупредительными мероприятиями. Среди такого рода мероприятий в различных публикациях назывались: приобретение за счет своих прибылей пожарного оборудования для экономически слабых городов, содержание разъездных монтеров по ремонту пожарного инвентаря в уездах, премирование лучших пожарных дружин и даже устройство в Нижнем Новгороде телефонной пожарной сигнализации. [Док. № 78, 83].

В 1927 г. Госстрах выделил внушительные средства на проведение 3-недельных пожарных курсов для начальников сельских пожарных дружин и пожарных старост. [Док. № 84].

К тому времени, по данным Губкоммунотдела, пожарная охрана в Нижегородской губернии «рисовалась» в таких цифрах: в 15 уездах имелось 14 пожарных команд численностью 450 чел. и 17 добровольно-пожарных дружин с количеством дружинников 876 чел. В 107 волостях губернии насчитывалось 1380 дружин, в которых состояло более 37 тыс. дружинников. На вооружении всех этих сил имелись 3344 пожарные машины. [Док. № 75]. Цифры впечатляют, но следует понимать, что в качестве машин в то время выступали главным образом ручные пожарные насосы на конной тяге, состояние которых, как и другого пожарного инвентаря, зачастую оставляло желать много лучшего. Не всегда на высоте находились и сами пожарные. [Док. № 80].

Реклама огнестойкого строительства. 1927 г.

Большие надежды современники возлагали на так называемое огнестойкое строительство. В 1923 г. в Москве, по сообщению «Крестьянской газеты», даже состоялся… суд над русской крестьянской избой, в ходе которого она была «осуждена, как малопригодная для жилья земледельца».

В 1924 г. при Нижгубземуправлении была организована должность специалиста по огнестойкому строительству. Проводились совещания, через газеты пропагандировался передовой опыт по сооружению такого рода построек: «Красный петух гуляет по старой деревне. Деревне построенной по-новому не страшен красный петух». Однако массового развития это направление в 1920-х гг. не получило. Сказывались как хроническое безденежье большей части сельских жителей, так и извечная недоверчивость крестьян к новым веяниям.

Страхование скота

Обязательное (окладное) и добровольное страхование сельскохозяйственных животных было введено в Нижегородской губернии с 1 января 1923 г. Оно рассматривалось как давно назревшая мера укрепления сельского хозяйства губернии.

«Живой инвентарь крестьян вследствие империалистической и гражданской войн, голода 1921 г., дошел до катастрофического состояния, угрожающего основам благосостояния сельского хозяйства губернии, – писала в феврале 1923 г. «Нижегородская коммуна». – По сравнению с 1917 годом количество лошадей по губернии с 312.998 упало до 223.345, рогатого скота с 510.203 до 407.222, свиней с 113.342 до 59.410». [Док. № 85].

Подрыв животноводства напрямую сказывался на питании населения и снабжении армии «конским составом», на внутренних транспортных возможностях и плодородии почвы.

«Обязательное страхование рогатого скота не есть какой-либо налог на крестьянина. Обязательное страхование скота – это самопомощь, – разъясняла газета. – Страхование есть одно из экономических мероприятий, укрепляющее крестьянское хозяйство и предотвращающее рост безлошадных и безкоровных хозяйств». [Док. № 80].

Несмотря на столь убедительные аргументы, крестьяне страховать скот не спешили. Пример тому – «картинка», нарисованная корреспондентом «Нижегородской коммуны» в марте 1925 г. с собрания в д. Безводной Красно-Баковского уезда.

«Приехал из волости председатель, собрал общее собрание крестьян и сделал доклад о необходимости страхования крестьян.

Поднялся крик, шум, гам, хоть с собрания беги.

– Как, за животину еще платить? Да этого и допрежь не было!

– Обдирать крестьянина хотите!

Больших трудов стоило председателю восстановить порядок. Когда поутихли, начал разъяснять выгоду страховки скота.

И слушать совсем не захотели, разошлись с собрания. Страховку уплатили очень немногие. (…)». [Док. № 89].

О том, что «крестьяне, в большинстве случаев, страховать скот идут неохотно» и зачастую, не желая платить страховые взносы, скрывают его, сообщалось в корреспонденции из того же уезда в мае 1926 г., то есть через три года после введения этого вида страхования. [Док. № 97].

Чтобы следить за поголовьем скота, страх-агенты каждые полгода обновляли регистрационные списки. «Дело страхования скота требует точного учета всего скота, достигшего страхового возраста для того, чтобы правильно построить тарифы (платежи), и чтобы точно учесть падеж скота с тем, чтобы своевременно принять надлежащие лечебные меры. Укрывать скот от регистрации невыгодно для Госстраха, а главным образом не выгодно самому крестьянину», – разъяснялось в прессе. [Док. № 94].

Как и в других случаях, в деле страхования скота на крестьян вновь лучше всего действовали не слова, а конкретные примеры из жизни. По данным газет, было немало фактов, когда в случае падежа скота незастраховавшие его мужики прибегали в сельсовет «вымаливать деньги», но им в выплатах с полным на то основанием отказывали: «Чтобы этого избегнуть, нужно было страховать скот до беды». В то же время застраховавшие скот крестьяне получали причитавшиеся им деньги «немедленно и бесспорно».

В целом по губернии данные по выплатам выглядели весьма внушительно. В 1925 г., например, по неполным сведениям Госстраха, в губернии пало 15 334 головы рогатого скота и 13 735 лошадей. За павший скот население получило 1 млн 314 тыс. 618 руб. страховки. [Док. № 96]. Страхование скота было для Госстраха делом убыточным.

Убыточность этого вида страхования, помимо большой смертности животных от болезней (особенно сибирской язвы), нападений хищников, пожаров и наводнений, увеличивалась по причине хронической страховой недоимки, а также ввиду неточного учета скота в регистрационных списках. Еще одним большим злом, влияющим на рост страховой убыточности, газеты называли злоупотребления страховыми случаями путем составления подложных актов на падеж скота.

«С злоупотреблениями должна вестись самая беспощадная борьба не только страховых органов и советской власти, но и непосредственно самим населением, – считали в Госстрахе. – Каждый сознательный крестьянин должен обратить на это самое серьезное внимание. (…). В дело борьбы со злоупотреблениями должно быть вовлечено широкое общественное мнение и весь актив деревни, – только таким путем возможно скорейшее их изжитие». [Док. № 103].

Как и в случае с огневым страхованием, в страховании скота Госстрах старался действовать наступательно, упреждая наступление негативных последствий. В 1927 г. с целью борьбы со смертностью животных из прибылей Госстраха было отпущено 4000 руб. на устройство по губернии показательных скотных дворов. Еще 1000 руб. направлялась на устройство показательных кузниц и 5000 руб. – на премирование сельских обществ и санитарных попечительств за устройство лучших могильников. [Док. № 105].

Интересно, что Госстрах выплачивал охотникам премии за убитых волков. По сведениям на февраль 1926 г., агенты государственного страхования на местах выдали им премию за 36 убитых хищников. В качестве доказательств трофеев охотники предоставляли сотрудникам Госстраха… волчьи уши. [Док. № 28].

Трудно сказать, насколько эффективной была профилактическая и поощрительная деятельность Госстраха, скорее всего, в 1927 г. благополучно совпали разные факторы, но как бы то ни было, по данным на ноябрь того далекого уже года падеж животных по губернии заметно сократился. [Док. № 106].

Страхование посевов

На протяжении веков безжалостными спутниками крестьян были не только пожары и падеж скота, но и неблагоприятные явления природы, особенно градобития. «Если еще можно бороться с такими бедствиями, как пожары и падеж скота, то совершенно немыслима борьба с градобитиями, – сообщалось в агитационных материалах Госстраха 1920-х гг. – Наука до сего времени не дала средства рассеять грозовую тучу, а прикрыть от нее посевы и нечего думать. Крестьянину приходится бессильно смотреть, как гибнут его труды, положенные на поле».

Этот факт не мог не обратить на себя внимания государства. Как следствие, Госстрахом были введены обязательное и добровольное страхование посевов. «Большой враг летом крестьянину град. В прошлом 1923 году от градобития пострадало 26.829 домохозяев, у которых повреждено 17.829,52 десятины озимых посевов и 4.737,38 десятин яровых посевов. За убытки уплачено вознаграждения 2.185.689 рублей совзнаками, – информировала в 1924 г. нижегородская «Крестьянская газета». – Все приведенные цифровые данные ярко говорят о том, как необходимо дальнейшее развитие дела Государственного Страхования для крестьянства и возражать против этого будет разве только самый несознательный человек, или же непримиримый враг Советской власти». [Док. № 13]. Неизвестно, сколько было в деревне врагов у Советской власти, но «несознательных» хозяев хватало. Известная поговорка «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится» носила в данном случае буквальный характер.

Масштабы градобитий в губернии были впечатляющими. Без ураганов с ливнями и градом не прошло ни одно лето, без них не обошелся ни один уезд, но особенно часто страдали от этого Лукояновский, Сергачский и Семеновский уезды. (См. приложение № 6).

В целом, по опубликованным данным, ущерб от градобитий по Нижегородской губернии выглядел следующим образом:

Брошюра Госстраха. Нижний Новгород. 1929 г.

Поскольку полис обязательного страхования покрывал ущерб только на треть, сотрудники Госстраха вели активную агитацию за страхование посевов по дополнительному тарифу. И делали это весьма убедительно, что называется, «с цифрами в руках». «Если принять во внимание, что обязательное страхование оплачивает приблизительно лишь третью часть действительно убытка, то окажется, что население понесло не возмещенного убытка от градобития в 1924 г. 258.808 руб., в 1925 г. – 534.734 руб. и в 1926 г. – 160.909 р.», – объясняли они крестьянам в 1926 г. [Док. № 119].

Как сообщалось, в 1927 г. в Нижегородской губернии было добровольно застраховано 30 тыс. десятин посевов на сумму свыше 1 млн руб. [Док. № 122].

Денежные выплаты позволяли сельским хозяевам приобретать зерно либо на пересев полей, либо для питания семей.

По данным за 1926 г., пострадавшие хозяева должны были заявлять о фактах градобития в страховые органы не позднее трех дней с момента побития посевов. Ранее сроки не устанавливались, что приводило к многомесячным задержкам выплат за понесенный ущерб. [Док. № 114]. Механизм оценки ущерба доводился до населения через публикацию информации в газетах, разъяснений на плакатах, размещавшихся в инспекциях Госстраха, и, конечно, через самих страхагентов.

Страхование жизни и от несчастных случаев

Разнообразные виды личного страхования постепенно начали вводиться с 1925 г. Первоначально Госстрахом было введено групповое страхование жизни (не менее десяти человек) рабочих и служащих, работающих в одном и том же учреждении или на предприятии. Затем стало внедряться страхование жизни сельских пожарных дружинников, кооперативных работников, сотрудников милиции, пассажиров, строительных рабочих и разъездных служащих… При этом Губстрах нес ответственность не только в случае их смерти или инвалидности от несчастных случаев, но и, как штрих времени, от бандитских нападений.

Подход к этому делу был гибким. Скажем, пассажирам от несчастных случаев можно было застраховаться на разные сроки, начиная от одного-двух дней. Виды транспорта тоже были разными: поезд, трамвай, речные и морские суда, автобусы, самолеты. [Док. № 130, 131, 133]. На выплату взносов по определенным видам страхования Госстрах предоставлял длительную рассрочку и приурочивал их к дням выдачи зарплаты. [Док. № 138].

Условия страхования изменялись, становились все более привлекательными для клиентов, вводились дополнительные риски и льготы. К примеру, с 1927 г. Госстрах не только брал на себя ответственность на случай смерти или постоянной инвалидности пожарных, полученной при исполнении ими служебных обязанностей, но и выплачивал от 1 до 3 руб. суточного пособия при временной потере трудоспособности, происшедшей вследствие несчастного случая. [Док. № 134].

По сообщению «Нижегородской коммуны» от 3 ноября 1926 г., за истекший операционный год Губстрах заключил 1687 страхований от несчастных случаев на 3 млн 332 тыс. руб. Убытков по этой отрасли страхования не было. [Док. № 132].

Первоначально в основном страховались жители городов и рабочих поселков. В дальнейшем страхование жизни и от несчастных случаев распространилось и на крестьян. «Страхованием интересуются как крестьяне, так, в особенности, сельские кустари, ремесленники и малообеспеченные, многосемейные кустари», – отмечалось в прессе.

Если в 1926 г. в губернии ежемесячно заключалось по 150 страхований жизни с ответственностью Госстраха в 90 тыс. руб., то в 1927 г. уже по 350 с ответственностью 190 тыс. руб. [Док. № 138]. К концу 1927 г. по сравнению с предыдущим годом число страхований выросло на 70 %. [Док. № 144].

Значительное влияние на рост числа застрахованных оказывали конкретные случаи страховых выплат пострадавшим или их наследникам в случае смерти. Госстрах использовал для этого публичные акции, выдавал деньги на рабочих местах, в присутствии большого числа потенциальных страхователей. По сообщениям современников, после таких мероприятий уже не страхагенты ходили за рабочими с предложением застраховать жизнь, а те сами ходили за страхагентами, «так как поняли, что Госстрах идет навстречу рабочим». [Док. № 142]. Активно применялись и различные льготы.

В 1928 г. работники промышленных предприятий в Сормово, Растяпино, Выксе имели возможность застраховаться прямо на заводах, в общежитиях и на квартирах. [Док. № 145].

Гарантийное страхование

«Сущность гарантийного страхования заключается в том, чтобы возмещать убытки, происшедшие от воли и действия служащих тех или иных органов, на ответственности которых находятся ценности – касса, товары и т. п. В русской практике такого страхования еще не было, – доходчиво разъясняла в 1926 г. своим читателям «Нижегородская коммуна». – Гарантийное страхование ставит перед собой задачу не только возмещения убытков, происшедших от страховых случаев или преступных действий отдельных служащих, но, главным образом, задачу вести упорную борьбу с преступными явлениями, – стремиться создать такие условия, при которых невозможно было бы злоупотреблять. Отсюда вытекает жесткость правил гарантийного страхования». Причем не только правил, но и отбора гарантийных служащих.

Отбор и прием были возложены на регистрационное бюро Госстраха. При этом рассматривалось как наличие у кандидатов соответствующей квалификации, так и благонадежности во всех отношениях. Отбор был жестким, его проходил только каждый второй претендент на место гарантийного служащего.

Гарантийное страхование было введено в Нижегородской губернии в 1925 г., и за первый месяц было заключено два страхования, во второй месяц – четыре, в третий – пять, в четвертый – 11, в пятый – 10 и в шестой месяц – пять. «На 1-е октября мы имеем 37 страхований, – сообщал руководитель Нижгубстраха Агеев. – В общем итоге страховая сумма достигает свыше 400 тысяч рублей, а страховая премия до 5000 руб.». Большие надежды возлагались им на заключение крупных страхований с заводом «Красное Сормово», Приокским горным округом, Госспиртом, «Красной Этной» и т. д. [Док. № 149].