Серебряный след

Она схватила Анаса и Асет за руки и хотела вывести, но дети уцепились за тело матери:

– Деца (тетя, с чеч) Не уводи нас, оставь с мамой, – кричали мальчик с девочкой, перебивая друг друга. Анас еще отступил, а Асет обхватила обеими ручонками тело умершей матери.

– Оставь меня с мамой!!! – кричала она, захлебываясь в слезах. Анас стоял растерянный. Его испугала неподвижность матери. Написат еле отцепила девочку от кровати и вывела детей на улицу…

III

Вот так неожиданно для всех завершился короткий жизненный путь шаройской красавицы. Тогда на вечеринке бабушки Субайды, она станцевала последний раз в своей жизни и раскрылась всем сердцем навстречу этому теплому весеннему вечеру, как будто хотела напоследок вдохнуть в себя его прохладу… А дальше? А дальше продолжалась жизнь. Магомед-Мирзе с каждым часом становилось хуже. Хамид теперь проводил все время с отцом. Старик был без памяти, только изредка, в ночном бреду повторял имя так рано ушедшей из жизни дочери.

Хамид решил сразу же сообщить Хайрулле о случившемся, но сам поехать в город не мог, бросив умирающего отца. Да и в глубине души признавал, что не смог бы, никогда не смог бы посмотреть ему в глаза и сказать, что ее больше нет. Мужчина решил отправить старшего сына Адама. Адам был бойким парнем, хорошей опорой отца. Недавно обзавелся семьей, и несмотря на свой молодой возраст, успевал во всем, всегда помогал и Муъминат. Малик просился с ним в город к отцу, но тетя не отпустила ни за что.

Ранним утром Адам отправился в путь. Преодолев дорогу, пройдя через конвоиров, посты и многое другое он оказался на пороге Грозненской тюрьмы. Сердце парня забилось сильнее…

– И зачем же именно мне выпала миссия, чтобы сообщить эту горькую новость Хайрулле? Как я смогу сказать ему, что его малолетние дети остались без матери??? О Аллах! Даруй ему и нам терпения! – шептал про себя Адам.

Тревога охватила и Хайруллу, когда ему сообщили о свидании. С Шароя редко кто приходил… Хайрулла сидел за маленьким столом и пил небольшими глотками чай, точнее горячий кипяток. Адам зашел и поздоровался:

– Ассаламу-Алейкум, Хайрулла.

– Ва алейкум салам, Адам, садись, – слегка приподнялся Хайрулла. Адам замялся. Я пришел… я сразу скажу зачем… я, ты сильный человек… я знаю, что ты на все смотришь здраво…

– Что случилось? – сухо оборвал его Хайрулла.

– Она умерла… – его голос сорвался, губы задрожали. Адам опустил голову и закрыл рукой глаза, – пусть Аллах смилуется над ней, – прошептал он сквозь слезы.

Железная кружка с рук Хайруллы с грохотом упала на бетонный пол. Что угодно ожидал он услышать, что угодно, но не это. Адам выбежал из помещения, не попрощавшись, не сказав ничего Хайрулле.

– Не дорос я, видимо, еще, чтобы сообщать такие новости. Как же рано ты нас покинула, тетя! – шептал он на улице, опустившись на железную лавочку. А Хайрулла сидел неподвижно. В час этого безумства и безрассудства, перед его глазами, как черно-белая кинолента пробегала вся жизнь – образы своих детей, которые в одночасье остались и без матери, и без отца в этом суровом горном краю, обиды, нанесенные ей, пусть даже и невзначай, первые чувства, разбудившие его заросшее бурьяном сердце… Вассо у родника, сумасшедший взгляд ее черных глаз, наполненный огнем, та осенняя ночь, когда она подала ему хрупкую руку, спасая его имя и честь… тяжелые роды, когда она подарила ему сына и дочь, отара овец, за которой она бесстрашно погналась на чужом коне – все эти жизненные кадры вставали перед глазами, меняя друг друга как в калейдоскопе. И виной всему произошедшему он считал лишь себя, свой крутой нрав, неумение жить и ладить с жизнью. Хайрулле казалось не окажись он за решеткой, Муъминат была бы жива.

– Как же я сломал ей жизнь!!! Будь трижды проклято мое имя!!! – крикнул он и ударил кулаком по железной двери…

В Шаройских горах уже по-летнему припекало солнце. Малик пропадал у дяди вместе с двоюродными братьями, которые были немного старше него. Смотрел за дедушкой, помогал по дому. Хамид хотел, чтобы мальчишка насовсем перебрался к нему, а младших забрать к себе решила тетя Написат. Но Малик отказался наотрез.

– Отец скоро приедет! Что я ему скажу? Что сам не справился с домом и сбежал к тебе? Ты этого хочешь? И маленьких к тете не отпущу! Сам справлюсь! – раздраженно сквозь слезы выпалил мальчишка, сверкая озорными серыми глазами.

– Ну ладно, ладно! Я хотел, как бы лучше для тебя. Не обижайся, Малик! – Хамид, улыбнувшись погладил его по голове.

– Хорошо. – виновато улыбнулся в ответ племянник.

– Как же ты похож на него! Такой же дерзкий и своенравный! Да и мать была такой же… – прошептал Хамид, глядя вслед убегающему мальчишке.

Лето для горцев не было долгожданной порой отдыха. Все вышли на поля. Каждый был занят своим трудом, а Написат разрывалась между домом и двумя племянниками. День клонился к закату. Анас и Асет взобрались на крышу своего дома и сидели, болтая ножками. Так свысока легко было увидеть идет ли тетя Написат.

– Да не придет она сегодня… вон уже вечер, давай слезем отсюда, – начал хныкать Анас.

– Придет! Сиди на месте! – прикрикнула на него Асет и больно толкнула локтем. Анас обиженно замолчал. Вдруг глаза ребенка заиграли огоньками, и он громко вскрикнул:

– Вот она!!! Идет!!!

– Я же говорила! Я же говорила тебе, что придет, а ты не верил мне, – повторяла счастливая Асет.

Издалека дети увидели знакомый силуэт Написат, которая шла, закинув за плечо мешок. Женщина с каждой минутой ускоряла свой шаг, чтобы поскорее добраться до детей. Она жила в другом хуторе, чуть ниже. И ей нужно было взбираться наверх и преодолевать достаточно долгий путь. Но никакие трудности не могли сравниться с радостным возгласом детей: «Деца!!!», который она слышала издалека. И каждый раз, после этого возгласа перед глазами Написат вставал красивый образ ее исхудавшего лица, и счастливый крик детей смешивался с ее порывистым «Не бросай их никогда, слышишь?»

– Ну что мои, ягнята? Проголодались? Тетя вас заморила сегодня голодом, заморила, – повторяла Написат, целуя то мальчика, то девочку.

Написат решила остаться с ними на ночь. Пришел и Малик. Все сели за стол. Асет уплетая за обе щеки кукурузную лепешку тети сказала:

– Вкусно… как у мамы!

Написат не шел кусок в горло. Она с болью смотрела на детей, как будто чувствовала своим чутким женским сердцем сколько горя им придется еще хлебнуть. На следующее утро Написат собиралась домой, как услышала громкий плач Асет. Женщина выбежала на улицу.

– Что случилось, родная?

– Деца (Тетя), они не дали мне с собой играть, потому что у меня куклы нет… у всех есть, у меня нет… понимаешь… а в игре у каждой должна быть кукла, – обиженно всхлипывала девочка. Глаза женщины наполнились слезами:

– Будет тебе кукла, Асет, будет! Обещаю!

– Правда? – в заплаканных глазах девочки вспыхнул озорной огонек. Размазывая по лицу слезы, она крепко обняла тетю. Отбросив все дела, Написат тут же села мастерить тряпочную куклу. Асет с восторгом наблюдала за каждым движением женщины. Кое-как соединив цветные лоскутки, Написат собрала из нее образ куклы. Так вот одна беда…

– А как же… она у меня будет без косы? – расстроенно воскликнула девочка. Задумавшись, Написат ответила:

– Будут у нее и косы. Неси ножницы! Девочка побежала за ножницами, а Написат сняв с головы платок, распустила собранные в узел, растрепанные волосы. Девочка застыла на мгновение с ножницами в руках.

– Деца, ты что… свои волосы…

– Дай сюда! – прервала ее Написат, и выбрав прядь получше быстро отстригла ее. Прилепив кое-как волосы на куклу, Написат отдала ее в руки восторженной девочки.

– Вот! Теперь у тебя будет самая красивая кукла с длинными волосами…

IV

Далеко от дома, вдали от детей, за решеткой, метался Хайрулла, как загнанный зверь… проклиная себя и день, когда он появился на свет. Не прошло и двух месяцев после того, как он узнал о смерти жены, как руководство вызвало его к себе, и за хорошее поведение, ответственное отношение к работе досрочно освободило. Не мог он принять как есть этот факт. Знал, что кроется здесь участие третьего лица, но никак не мог понять какого. Руководство и слушать не стало его подозрения.

– Иди мол пока не передумали…

Хайрулла вышел на улицу. Жгучее солнце светило в глаза. Мужчина почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он оглянулся. За его спиной, опустив голову стоял Вассо.

– Прими мои соболезнования. Она была достойной женщиной, – тихо промолвил он.

– Спасибо! Вассо… Твоих рук значит дело? Не нужно было, Вассо. Я виноват, и было бы справедливо, если бы я понес до конца свое наказание.

– Ты там в горах нужнее… а жизнь сама рассудит кто прав, кто виноват, и сама накажет….

– В этом ты прав… меня, по-моему, уже наказала, – прервал его Хайрулла.

– Жизнь продолжается, ты нужен детям, – Вассо подошел и робко протянул ему руку. Хайрулла обнял его.

– Спасибо тебе! Я знал, что ты человек чести… князь Вассо! – добавил он. Попрощавшись, они разошлись. Какое-то непонятное чувство теплоты осторожно коснулось Хайруллы. Ему было приятно, что вечно враждовавший с ним Вассо в такую минуту проявил свое благородство…

Вечерело. Сам того не осознавая, Хайрулла приближался к Шарою. Сердце забилось сильнее. Интересно, кого же я встречу здесь первым – вставал перед ним раз за разом один и тот же вопрос. Волнение охватывало не на шутку. И неудивительно. Он кровник, как бы там ни было. А такое клеймо горцы просто так не снимают. Удар кинжалом, которым он рассек плечо Хакима мог бы стать и смертельным. На нем кровь по сути безвинного человека, и, учитывая это, Хайрулла даже не имеет права по адатам войти в это село на коне. Пока не простит его семья Хакима, он должен жить с опущенной головой. И сельчане, наверное, его не поняли, а ведь больше 17 лет он умело руководил аулом, а теперь потерял все – работу, жену, отмотал немалый срок и еле волоча ноги идет домой.

Хайрулла издали увидел силуэт приближающегося всадника. Холодный пот прошиб все тело. Перед ним стоял Мовлид Муртазов. Мужчина быстро соскочил с коня. Взгляд Хайруллы сразу упал на малоподвижную левую руку Мовлида.

– Слава Аллаху, что хоть без руки не остался – мелькнула первая мысль. Хайрулла понял, что Мовлид растерян, а тот в свою очередь видел его волнение. Они оба были в полной мере виноваты друг перед другом. Виной Мовлида стало его элементарное малодушие и невоспитанность сына, виной Хайруллы же стал пыл, который он не смог вовремя остудить.

– Прими мои соболезнования. Муъминат была удивительной женщиной. Весь аул скорбит по ней… и прости меня, Хайрулла… именем Аллаха тебя прошу! – Мовлид подошел к нему и обнял его. Удивлению Хайруллы не было предела.

– Спасибо, да будет доволен тобою Аллах! Все мы покинем этот мир. А извиняться передо мной не стоит…

– Не надо. Я признаю, что искалечил твою жизнь. Я виноват перед тобой. Все могло бы быть по-другому, – прервал его Мовлид. Хайрулла молчал.

– Ну что мы стоим-то? Тебя же дети заждались, —улыбнулся Мовлид и подал Хайрулле поводья коня. Хайрулла въезжал в аул на коне Мовлида Муртазова – человека, которого он чуть не лишил жизни, человека, чья кровь была на его совести. Уже второй раз Хайруллу не разочаровала его сильная вера в людскую добродетель, о которой он всегда рассказывал старшему сыну. И она – эта вера в людей зажигала надежду уже на новую жизнь, и горящее от ран сердце постепенно остывало. Не доезжая до тропы, ведущей вверх в сторону его дома, Хайрулла остановил коня.

– Мовлид, спасибо тебе! Дальше я сам, свежим воздухом хочу подышать, очень сильно по горам соскучился.

– Конечно! Увидимся еще, Хайрулла. Все наладится, не переживай, – ответил Мовлид и уехал по своим делам, вскочив на коня. Хайрулла медленно брел домой. Боялся полной грудью вдохнуть свежий, пьянящий воздух родных гор.

– Сколько же всего пройдено здесь… и сколько, наверное, предстоит, – думал он. Поток его мыслей прервал резкий крик…

– Дада!!! Он оглянулся. За ним бежал мальчишка, в котором Хайрулла узнал старшего сына. Мальчик припал к отцу. Хайрулла заметил его полные слез огромные глаза.

– Тише, тише, тише! Ты чего, Малик? – Хайрулла поднял голову ребенка. По лицу мальчишки стекали слезы одна за другой. – Прекрати! Пошли домой! – строго приказал отец. И побрели они вместе по знакомой протоптанной тропинке, не смотря друг другу в глаза – нельзя мужчинам плакать, а слезы, видимо об этом не знают…

– Все говорили, что все хорошо будет, что надо добрыми быть! И хорошо все не стало! Все врут – дядя тоже. Он говорил, что мама выздоровеет, но она умерла, теперь дедушка тоже умирает, – всхлипывал Малик, вытирая слезы.

– Это решения Аллаха, Малик, мы не можем с ним спорить, нет у нас такой власти, понимаешь. А людей все-таки надо любить, надо. Помнишь я тебе говорил как-то про доброту, помнишь?

– Помню…

– Так вот, знаешь кого я первым встретил на окраине нашего аула?

– Андарбека что ли? – удивился Малик.

– Нет. Его отца Мовлида. Он именем Аллаха просил у меня прощения, хотя я его кровник, подал мне коня, обнял, выразил соболезнования. Это значит, что он изменился, Малик, изменился! А хотя бы одна человеческая душа, в которую пролился свет, дорогого стоит. Ты это когда-нибудь поймешь, потом вспомнишь. А злобу с сердца убери, слышишь меня? Убери! На кого ты злишься? На Аллаха? На кого? А мать… мать помни, и никогда ее образ не забывай, храни его в сердце, молись за нее, проси за ее покой у Всевышнего. Это лучшее, что мы можем сегодня ей сделать…

Пророчество Ахмада

I

Он вернулся, он вернулся домой, в дом, где еще жило ее тепло, ее ясный лик, ее шаги. Все это было в его доме, за исключением ее физического присутствия, которое он старался найти теперь в детях. Нужно было заново начинать жизнь, уже новую жизнь. Жизнь, в которой не было, и уже никогда не будет ее печального образа. Хайрулла не знал с чего ее начинать – эту жизнь, порой такую жестокую и несправедливую.

На следующий же вечер он пошел к мулле Ахмаду. В сумерки Хайрулла постучался в дверь богослова. Ахмад был рад его приходу. Они долго, как обычно тихим шепотом, вели свою беседу.

– Не зря у тебя на сердце волнение-то, Хайрулла! Беда к вам придет, большая беда.

– К нам? Не много ли их для меня одного? – усмехнулся Хайрулла.

– Не к тебе одному, а к народу целому, а я вот ее не увижу и слава Аллаху, что не увижу.

– Не понимаю тебя, Ахмад?!

– Да и я сам сейчас не совсем понимаю. Но беда будет большая. С последним зимним снегом обрушится она на всех вайнахов и надолго обрушится…

– Когда?

– Время покажет, время…

– Эххх время! Будь оно неладно это время! – Хайрулла сжимал кулаки…

Через несколько дней аул потрясла очередная новость – раскулачивание так называемых богачей, подозрение в помощи абрекам, скрывающимся в горах, и многое другое. Все было понятно – в район поступили доносы. Хамид рассказывал Хайрулле, что после его ареста власти частенько начали наведываться в аул по ложным и неложным доносам. А ведь сельчане даже и не знали, что преданный большевистскому строю Хайрулла, спас многих от грозненской мясорубки…

Заскочил взволнованный Малик.

– Дада! Дада!

– Что случилось?

– Дедушку Ахмада, муллу этого заберут, говорят, – тихо прошептал мальчишка.

– Когда?

– Сегодня. Мы не успели спрятать все. Вчера ночью с ребятами закопали Кораны, а другие сегодня спрятать не успели, – голос ребенка дрожал. Хайрулла пылал. Он вспомнил, как и раньше, после его предупреждений детвора, в том числе и его сын, помогали старику вместе с его внуками скрывать священные книги. Словно горящими углями осыпало всего внутри. Он не ожидал, что после смерти Муъминат какая-то новость сможет его так потрясти. Мужчина быстрым шагом вышел из дому. Везде шумели людские голоса, народ высыпал на улицу. Кто-то молча проклинал власть, кто-то бесшумно глотал слезы…

Среди собравшихся Хайрулла заметил статную фигуру всадника на сером коне в военном обмундировании. Это был известный в Шарое Арсанукай Хакуев – блестящий работник НКВД, который не дал в себе усомниться начальству ни на секунду ничем: ни случайным упоминанием Аллаха, ни намеренным сокрытием невиновного земляка. Его иконой была лишь власть Советов, которой он служил, служил, но не людской верой и не Божьей правдой. Холодный, расчетливый взгляд, красивый горский профиль и черные усы над крепко сжатыми, тонкими губами.

Арсанукая в Шарое знали все. Начальство редко доверяло чеченцам, но его преданность их ни разу не подвела. Арсанукай с Шароя! Так он представлял себя незнакомцам. А в самом Шарое многие его боялись, многие гордились, затуманенные советской идеологией они видели в нем безупречного героя – смелого и красивого. Но был единственный человек, который мог осадить крылатого коня его гордыни. И зная это, Арсанукай намеренно не пересекался с ним. Построить дружеские отношения у него не хватало благородства, которого было с лихвой в натуре Хайруллы. И как раз удачно подвернулся случай во дворе Мовлида, когда Хайрулла не сдержал свой гнев. И в этой печальной для него истории Арсанукай сыграл не последнюю роль.

Всадник приближался, а за ним шла сгорбившаяся фигура богослова Ахмада, тайно хранившего много лет у своего изголовья писание Творца. Старик шел по горной тропе, еле волоча ноги, с перекинутым за спину мешком, в котором лежали священные книги Аллаха. А молодой, бравый чеченец гарцевал на высоком коне, игриво перекидывая в руках поводья. Приблизившись к толпе людей, Арсанукай придержал коня. Устало вздохнув, остановился и Ахмад. Арсанукай, улыбаясь, окинул всех своим холодным взглядом, в котором на тот момент отсутствовало что-либо человеческое. Это был омерзительный взгляд шакала, который чувствуя отсутствие рядом волков, ощутил себя на мгновение повелителем гор…

– Ну что, Ахмад? Сегодня бы, наверное, хотел бы ты быть коммунистом, не правда ли? – рассмеялся Арсанукай. Но поздно уже, дядя! Надо было раньше меня слушать. Видишь, сколько ни читай у свечки этих книжек, сколько ни колдуй, а от власти не сокрылся. Вот и где спрашивается волшебство ваше религиозное? Правду ведь, говорю, Ахмад? – с издевкой в голосе продолжал свой разговор НКВД-шник. Хайрулла вскипал. Вот-вот и рука опустится к кинжалу, и эта гадкая голова в долю секунды слетит к ногам стоящих людей. Перед глазами Хайруллы уже вставала эта картина. Но взгляд мужчины встретился с глазами старика и шепот, слетевший с его трясущихся губ заглушил одновременно и смех Арсанукая и гнев Хайруллы.

– Не смей!!! – этих коротких два слова были направлены к Хайрулле, хотя он просто стоял, как и десятки людей, но Ахмад знал – на что способен Хайрулла….

– Чего ты там бормочешь? Отвечай по делу! – не унимался Арсанукай.

– Ответить говоришь, Арсанукай? Отвечу!!! Клянусь прочитанным мною священным Кораном, не хотел бы я сегодня быть коммунистом! И я беру этой клятве своей в свидетели десятки людей и эти горы, в подножье которых очень скоро найдут твое оскверненное тело! И тогда, Арсанукай, ты вспомнишь сегодняшний день и старца Ахмада, и твоя душа задаст тебе этот вопрос, который ты задал сейчас мне, но будет уже поздно. Вот мой ответ! – старик, тряся головой, окинул всех взглядом. Он говорил громко, и среди наступившей тишины шаройские горы тройным эхом повторили орлиный клекот непоколебимого старца. Арсанукай посерел. Железный атеизм не помог оставить без внимания проклятие старика.

– Пошел вон! – прикрикнул он и подтолкнул Ахмада, наклонившись с седла. Старик не упал. Он продолжил свой путь, не выпуская из рук мешок, в котором лежали последние откровения Всевышнего Аллаха. Люди долго стояли, пока эти две тени не исчезли за первым хребтом…

II

А время шло. Хайрулла был в замешательстве. Чем заняться? Как продолжить эту жизнь. Перед глазами постоянно стоял образ Муъминат, а в ушах звенел голос Ахмада: «Беда будет скоро… большая беда…»

Настала первая холодная, леденящая душу и сердце, зима, первая зима настоящего одиночества. Там за решеткой, когда она была жива он чувствовал ее тепло, ее жизнь, а сейчас он был действительно одинок. Не было той духовной опоры в ее лице. Было больно смотреть в горящие глазки Анаса и Асет. А старший Малик вечно пропадал то у дедушки, то у тети Написат. Все вокруг говорили, что мальчонка очень похож на отца. А Хайрулла как-то радостно не принимал этот факт.

– Дада! Это же хорошо, что я на тебя похож, я всегда хочу быть таким как ты, а ты и не рад, – обижался Малик.

– Будь во всем похожим на меня, но только умоляю тебя жизнь мою не повторяй! – говорил Хайрулла.

Зима отняла еще одного близкого человека для его детей. Не стало дедушки Магомед-Мирзы. Старик постоянно впадал в забытье, и Хайрулла так и не пошел к нему… даже был в какой-то мере и рад, что он все равно бы его не узнал – чувствовал перед ним некую вину за такой ранний уход из жизни его дочери Муъминат.

Не прошло и месяца как одним хмурым вечером Малик окликнул отца:

– Дада, к тебе пришли.

– Кто?

– Да вот он! – как-то холодно ответил сын и, недовольно кивнув в сторону гостя, вышел из дома. На пороге стоял Арсанукай Хакуев. Хайрулла был в недоумении. Он не мог понять, что могло привести этого человека в его дом.

А незваный гость ухмыльнулся, глядя вслед выбежавшему мальчишке:

– Негостеприимный что-то у тебя сынок?

– Главное, чтобы хозяин дома был гостеприимным! Заходи, Арсанукай, не стой на пороге.

Арсанукай зашел. Прежде чем он заговорил, перед глазами Хайруллы прошла целая вечность в ожидании. Он не мог и предположить зачем этот человек, который стоял по ту сторону жизненной баррикады пришел сейчас к нему, зачем он посетил его разрушенный маленький мир, в котором для него никогда не найдется места. Или может он хочет окончательно добить его и отпраздновать свою победу? Но ведь он, Хайрулла, проиграл! Проиграл… он больше не глава села, он отмотал срок, потерял спутницу жизни! Неужели и этого недостаточно. Я проиграл, но не духом… а здесь уж извини, Арсанукай, здесь и НКВД твое бессильно, и оружие, и вся власть Советов бессильна – рассуждал про себя Хайрулла. Первым тишину нарушил Арсанукай:

– Ты, наверное, удивлен моим визитом?

– Хм! Удивлен еще мягко сказано, – усмехнулся Хайрулла.

– Жизнь состоит из сюрпризов! Пора бы тебе привыкнуть, – пустил в ход иронию Арсанукай.

– Пора бы уже перейти к делу. Я знаю, что дружба уж точно тебя ко мне не привела, – начал нервничать Хайрулла.

– Спешка ни к чему, конечно, но что поделать раз вы не любите гостей, то быстрее изложу цель своего визита и уйду. А пришел я, Хайрулла, с деловым предложением, с очень, так сказать, для тебя выгодным предложением. В годы, когда ты умело руководил нашим селом о твоей честности, были наслышаны в высших кругах. Ты истинный патриот, любящий свою Родину и преданный нашей власти. После известных событий, ты теперь без дела, и я замолвил за тебя словечко, и народный комиссариат не желает, чтобы человек, верный их интересам остался без ничего, они ждут тебя и предлагают работу. А работы сейчас ой как много. Много нечисти в горах развелось, понимаешь ли. Ты ведь знаешь, о чем я. Даже при твоей ответственной работе она, эта нечисть, была. Много упущений у тебя, кстати, было. Эти сказочники, наподобие Ахмада. Как ты их оставил, не пойму до сих пор, – язвительно улыбался Арсанукай, испытывая последние капли терпения своего собеседника. Хайрулла поднял свое побагровевшее лицо.

– Так…! Так, хм… интересно?!

– На чем мы остановились? – Арсанукай спешно решил продолжить тему разговора, не провоцируя и дальше Хайруллу, – cвои люди в горах нам крайне необходимы сейчас. А ты из их числа. Так что, поздравляю тебя. Ты счастливчик! Удача не повернулась к тебе спиной! – Арсанукай встал. Вслед за ним встал и Хайрулла. Его гость торжествующе улыбался. Ехидный взгляд прожигал до костей.

– А если…

– А если откажешься, – прервал его Арсанукай. Если откажешься, припомню как покрывал Ахмада, как выбрасывал доносы. Думаешь, не знаю? Все я знаю, – прошипел он, вплотную приблизившись к Хайрулле. Хайрулла стоял молча. Незваный гость, хлопнув дверью, вышел из дому.

Хайрулла усмехнулся. У него не было другого выбора. Его берут и втыкают в ту гадкую кучу зла и лжи, которой он всегда опасался, которую он всегда обходил. Втыкают, чтобы сломать его до конца. Знают, как задеть за больное. А что остается теперь? Взять дать по мерзкой роже этого Арсанукая и отказаться. Пусть вершит над ним свой черный суд, все равно все когда-то предстанем перед тем Высшим Судом, когда судить будет уже не поганая власть Арсанукая, которой он продал свою душу, а Всевышний! Но Хайрулла не мог так поступить. Не мог, потому что один раз уже во дворе Мовлида Муртазова жестоко поплатился за свою несдержанность. Теперь за его спиной стояли малолетние дети, оставшиеся без матери. И для него единственной иконой, единственным маяком были они и их благополучие. Волей-неволей придется теперь врагом стать для родичей своих, благородство свое на кон положить, но еще не изучено ими до конца его свинцовое сердце, через которое уже никогда не пройдут их пули мерзости и несправедливости. – И все равно ты не победил меня! А ведь это действительно удача! Я могу еще спасать людей, добравшись в НКВД. Это действительно удача! – шептал про себя Хайрулла…