Полная версия
Три повести
Сергей Ледовских
Три повести
Диалектический идеализм школьного возраста
Посвящается рыжим девчонкам.
Огненно-рыжим посвящается вдвойне.
I
Первая влюбовь
В заголовке нет опечатки. «Влюбовь» – от слова «влюбиться», именно так. Зоя Сергеевна, по русскому и литературе, несомненно, полоснула бы начальную «в» по живому. Обязательно. Жирно бы черканула, наискось, красно, зловеще. Пустила бы ей «крови», этой моей «влюбови», чтоб другим неповадно было.
А что же делать? Писать как есть, открытым текстом? Страшно ведь, боязно. Такого навешали нам в школе! Такого нагромоздили! Высокое, необыкновенно прекрасное, чудесное и в то же время ужасно роковое здание счастья. Эйфелеваябашня какая-то! И полюбить нужно на всю жизнь, полюбить жертвенно, чисто, одного-единственного, забыв о себе. «Отдаться чувству»! Тьфу, произнести страшно, не то что написать такое.
И кого именно полюбить? Сильного, мужественного, честного, самоотверженного, слегка безрассудного, внимательного, умного… Уф-ф! Это ж всё нужно выяснять. Долго. Не предложишь же ему анкету заполнить. А если, например, он, этот самый – обычный непоседа с предпоследней парты? Плюётся из трубочки, строит из себя клоуна и изредка хладнокровно и изобретательно дерзит преподавателю. Смышлёный вообще-то, но прикидывается оболтусом. Куда его девать? Как с ним быть? Ждать, пока подрастёт, поумнеет, возмужает? Э, куда хватили! Постареешь так, ожидаючи. Должны же быть варианты!
Нет, ну сколько можно?! Хватаю ручку, пишу балбесу этому записку. Метелин его зовут. «Метелин, – пишу, – я тебя люблю! Чего же боле?!» Посылаю по надёжному каналу. Начинаю следить за ним, за его реакцией, за его внутренними переживаниями. Вот, передали ему! Так – развернул, читает. Долго что-то очень и небрежно как-то… А-а-а-х! Каков подлец! Показывает Савицкому, соседу своему за следующей партой, грубияну и хаму! Ну вот, напряглись оба, вижу, покраснели, то ли от стыда, то ли от смеха. Ох, как тяжело смотреть на такое! Жестокий мир!.. Получаю, наконец, ответ: «А боле ничего! И так выше крыши! Твой Метелин». И сердечко пририсовано. Какое удивительное хамство! Пишу опять: «Метелин и Компания! Вы не волнуйтесь, я пошутила!» М-да, с этим покончено. Прошла влюбовь.
Ну хорошо, кто же теперь? Кто ещё достоин женской влюблённости, восторженного интереса, пылкости? Кто? Обсуждаю кандидатуры с Петуховой. Мы идём домой и рассуждаем отвлечённо, но с привязкой к конкретным условиям. Должен быть, во-первых, одноклассник и обязательно умный, – Петухова в курсе. Во-вторых, с чувством юмора, симпатичный, цвет волос не имеет значения, но желательно, чтоб был светло-русый или шатен. И не мелкий… И получается – тупик. Класс ведь не резиновый. Петухова здесь логично замечает, что есть же ещё «А» класс, а там: и Полонский, и Томашевич, и – ах-ох! – Шатилов!
– Петухова, – говорю значительно глубоким голосом, – в Шатилова может влюбиться любая дура. Эти бездонные светлые глаза, эти яркие выразительные губы, волнистые волосы, прямой тонкий нос! А уши какие!..
– Уши?! – удивляется Петухова. – Именно. Очень важная деталь мужской натуры. Но так ведь нельзя! Нельзя же прийти, понимаешь, в Лувр, приклеиться к портрету Джоконды и рыдать над ним до закрытия музея. Нужно видеть мир шире, разнообразнее, открывать прекрасное не только там, куда тебя тыкают носом… Ох, нет, должен быть одноклассник, должен, должен! – Ну почему, почему?!
– К объекту влюблённости нужно присмотреться, понаблюдать за ним внимательно. Где и когда я могу присматриваться к твоему Томашевичу, ой, то есть к этому, к Шатилову! Ну, где?.. Ты понимаешь? Должен быть одноклассник. Мне необходимо время, чтоб мысленно написать его портрет у себя в голове. Раскрасить каждую деталь. И если портрет получится яркий, характерный, если он мне понравится, вдохновит меня, тогда лишь только я возьму ручку и, затаив дыхание, напишу; или наберу номер и, глубоко дыша в трубку, скажу: «Шатилов, что ты завтра делаешь после уроков?..» Тьфу! Прицепился этот твой Шатилов!.. Итак, кто же?
– Остаётся Савицкий, – тихо и неумолимо произносит Петухова.
– А-ах! Я так и предполагала! – потрясённо роняю портфель, всплёскиваю руками и осуждающе пристально вперяю взгляд в подругу. – Как у тебя язык только повернулся?!
– Да пойми же ты!..
– Этот позёр! Этот нахал!! Этот… этот… – хватаю портфель и гневно и решительно ухожу вперёд.
– Умный, между прочим, – дышит мне в затылок Петухова, – талантливый, в самодеятельности выступает. Чацкого сыграл. По геометрии как отвечает! Я после его доказательства в теорему Пифагора влюбилась просто. Чувство юмора – я балдею. Светло-русый, и уши такие…
– Уши!.. – останавливаюсь, наконец, и с усмешкой поворачиваюсь к подруге. – Что ты в этом понимаешь?.. И теорема, между прочим, была о сумме углов треугольника, а не Пифагора!
– Ты тоже обратила внимание? Тебе понравилось доказательство?
– Чушь полная! Стоит твой Чацкий у доски и машет руками, как вертолёт. Шуточки какие-то дурацкие!
– Не знаю, не знаю, годовую пятёрку наш математик кому попало не поставит и на олимпиаду зря не пошлёт. А руками он машет, мне кажется, очень даже выразительно, по делу. Жестикулирует.
– Дожестикулировался однажды. Помнишь? Заходит с Горецким в класс на физику – лабораторная должна была быть, – руками своими размахался, развыступался, оратор, «аркадий райкин» этакий, ничего вокруг себя не видит. На передней парте установка стоит: штатив, зажимы, проводочки. Он на ходу с размаху шарахает эту установку, всё там разлетается, гремит, падает. Физичка Любовь Никаноровна в ужасе и расстройстве подскакивает к нему и в сердцах лупит его ладонью по спине! Теряет лицо советского педагога. Так он её достал!
– Годовую пятёрку наша физичка просто так не поставит.
– Да что ты заладила! Не в пятёрках дело!
– А в чём?
– В отношении.
– В отношении к чему?
– К жизни, например!
– К жизни. По-моему, всё дело в его отношении к тебе лично.
– И в этом тоже, врать не стану.
– Отношение к себе другого человека всегда можно изменить.
– Боже, какая ты мудрая! Что ты хочешь этим сказать?
– Вместо того чтобы «присматриваться и наблюдать», как ты выражаешься, лучше задуматься, а что такого особо гадкого он тебе сделал?
– Савицкий?
– Да.
– Он сказал, ну, что я темнота, и вообще…
– По какому поводу?
– По поводу современной музыки.
– Подумаешь, ты и есть темнота. И слуха музыкального у тебя нет. Он мог сказать не подумав, сгоряча. Ты его чем-то смущаешь постоянно, не пойму я: когда ты поблизости, он вечно говорит какие-то глупости…
– Эти оскорбления, что я слышу от него постоянно, ты называешь глупостями?
– Вот уж и оскорбления. Про «темноту» я уже слышала. Ещё что?
– Он спросил как-то: «Что ты на меня так уставилась?»
– А ты разве не уставилась? Он отвечал у доски по литературе. «Герой нашего времени». Так?.. Возвращается на своё место, а ты смотришь на него, вылупилась. Он и спросил: «Чего смотришь?»
–А зачем он так спросил?
– А зачем ты его гипнотизировала?
– Я гипнотизировала?! Я?! Ну, знаешь! Я с тобой после такого!..
– Поговорили, в общем.
– Поговорили! Пока!
С Петуховой нужно обязательно помириться, иначе – крышка, умру старой нецелованной девой.
Новенькая
В прошлом году это было. Весна стояла буйная такая, апрель с ума сошёл просто. Где та капель, где ручьи, где подснежники?! Забудьте! Просто и жутко стоит натуральная теплынь-жара, зависла над городом так основательно, что хоть загорай. Самое время для футбола, плавания и всего остального…
Являюсь утром второго в школу, и сил просто нет никаких! Мысли разбегаются, словно тараканы от солнечного света. Вы понимаете меня?! Каникулы только-только отгулял, день рождения вчера отпраздновал, настроение почти летнее, а тут – бац! – четвёртая четверть! Нужда и неволя! Невыносимо… Подхожу к кабинету русского и литературы, натыкаюсь на Семёнова с Горецким.
– Именинник! – сообщают они мне глупо торжественно и загадочно. – Взрослый совсем уже.
– Я знаю, – усмехаюсь горько, затем спохватываюсь: – А вы на что намекаете?
– Поздно намекать, – смеются. – Ты женился, Савицкий? Так и говори, не виляй.
– Что за коллективный дебилизм?! Пойдите выспитесь или запишитесь на приём к врачу…
– К венерологу? Мы к нему всегда успеем, – не унимаются товарищи. – Зайди в класс, глянь, там новенькая пришла. Ничего себе, клёвая, в норме. Ты только прикинь её фамилию!
– Я сейчас всё брошу и начну прикидывать её фамилию!.. Ну что? Что за фамилия? – всё больше раздражаюсь и кипячусь я. – Троцкая?! Джонсон?!
– Сам ты Джонсон! – ржут. – Савицкая! Понял?!
– Савицкая. Большое дело, – оторопело рассуждаю я вслух. – Я сам Савицкий, и – ничего. Не жалуюсь… Долбозвоны вы оба, видно за километр невооружённым взглядом. Всё, закончили театр…
Легонько отстраняю обоих и вхожу в класс. Вхожу и вижу Новенькую: светлые волнистые волосы, округлые глаза, длинные прямые ресницы, нос с горбинкой, подвижное улыбчивое лицо. Деревянно подхожу к ней и как дурак спрашиваю:
– Мы с тобой случайно не родственники?
– Не-ет, – тянет она удивлённо.
– Слава богу! – отвечаю.
Поворачиваюсь и, поражённый внезапным приступом собственного идиотизма, иду на своё место.
Почему я это вдруг вспомнил?
Зелёный луч
У Савицкой чувство, любовь – это продукты каких-то сложных и целенаправленных логических умозаключений.
Ой, что-то такое я сейчас написала и сама испугалась. Хочется выражаться проще, но получается не всегда.
Так вот, Савицкая свою «влюбовь» вычисляет. Она воспитывает её в себе, развивает, ухаживает за ней, как за редиской на грядке. А проще поступить иначе. Нужно глубоко вздохнуть, выглянуть в окно, что-нибудь там увидеть и этим восхититься, очароваться, одухотвориться. Неважно чем: свежестью листвы, умытостью улиц, холодной синевой неба. Потом выйти на волю, оглядеться вокруг и сейчас же ощутить на себе взгляд незнакомого молодого человека с серьёзным лицом и смеющимися глазами. Ощутив этот взгляд, немедленно позволить молодому человеку в себя влюбиться. Или не так: влюбить его в себя своей вдохновенной сиюминутной неотразимостью. Возможно, я всё упрощаю, вот только собственный жизненный опыт – очень упрямая и убедительная вещь…
Песок быстро остывал и приятно холодил пятки. Засыпающее море размеренно вздыхало и тихо пошлёпывало в близком полумраке у опор прогулочного пирса. Гигантская сороконожка удобно вытянулась как раз в направлении уходящего на покой солнца. Вечернее сияние над морем для заядлого пляжника – картина привычная, но всё равно завораживающая, особенно в такие ясные и прозрачные дни, каким был этот. Я поразмыслила и решила случая не упускать, вышла на тёплые, шершавые доски настила и двинулась в открытое море, словно стараясь поближе подойти к закату, чтобы получше его разглядеть. Созерцающих на пирсе было совсем немного. На самом же его краешке сидел странный зритель: загорелый, широкоплечий пляжник в шортах и шляпе с загнутыми полями. Он вглядывался в краски заката отчего-то очень уж напряжённо, заинтригованно, что ли, будто смотрел интересную передачу по невидимому телевизору марки «Горизонт». Будто бы там вдали, у края неба, играли в футбол, судья назначил штрафной, и вот именно в тот момент нервная защита суетливо выстраивала стенку у своих ворот.
– Что-нибудь новенькое покажут сегодня? – пошутила я, усаживаясь неподалёку.
– Должны, я думаю, – сосредоточенно отозвался пляжник.
– Неужели зависнет и не сядет? – глупо вырвалось у меня.
– Вряд ли зависнет, – успокоил собеседник. – Но зелёный луч должны показать обязательно.
– Какой-какой? – удивилась я.
– Зелёный, – он оставался невозмутим.
– А фиолетовый тоже покажут?
– Спорим, – вдруг предложил загорелый.
– На рубль, – отпарировала я.
– Вот рубль, – он вытащил бумажку из кармана шорт, слегка похрустел ею, – Если покажут, мм, фиолетовый, или совсем никакого не будет, он – ваш. Если таки сверкнёт зелёный луч – я вас провожаю до дому, – мой собеседник покруче надвинул шляпу на лоб и скользнул лёгким, весёлым взглядом по моим ужасающе рыжим в лучах горящего заката волосам.
– Эх, на трёшку нужно было поспорить, – вслух пожалела я, усаживаясь поудобнее и приготовляясь к действу.
Волнистые прозрачные струи побежали по нижнему краю меркнущего диска. Небо у горизонта подёрнулось свинцовой дымкой. Ночь дохнула в самый затылок и нетерпеливо замерла в ожидании своего часа. Вот уже последний сверкающий кусочек начал быстро уменьшаться и угасать, превращаясь в едва заметный, светящийся уголёк. Но вдруг, напоследок, перед тем как исчезнуть совсем, уголёк игриво и радостно вспыхнул лучистым изумрудным светом, торжественно и хитро подмигнул мне и растаял в холодной дали горизонта…
Телефон звонит. Кто там ещё?.. Да иду я! Растрезвонились!
– Алло, Петухова.
– Слушаю тебя, Савицкая.
– Ты обиделась?
– Нет, что ты! Не очень.
– И я тоже не очень. Забыли тогда?
– Забыли.
– Я вот о чём. Вспомнила ещё одну его выходку.
– Ох, надо же! Ну-ну…
– Он заявил мне однажды, что рад, просто счастлив, что мы с ним не родственники! Ну, не хам ли он после этого?!
– Сморозил, с кем не бывает… Только, знаешь, что это могло значить на самом деле?
– Сгораю от нетерпения и негодования.
– Если ты ему не родственница, значит, нет никакого табу и в тебя можно влюбляться!
– Ха-ха-ха…
– Что «ха-ха-ха»?
– …Мне нужно подумать.
– Прекрасно. Думай сколько влезет, ретушируй мысленный портрет. Я пошла учить геометрию. Завтра контрольная.
– Значит, дружба опять?
– Дружба, мир, счастье.
Завтра контрольная по геометрии. Если квадрат гипотенузы не равен сумме квадратов катетов, то нужно в первую очередь разбираться с гипотенузой. Она женщина, и от неё можно ожидать любых капризов.
Выше крыши
Вот почему я вспомнил! Сегодня на уроке литературы Она призналась в любви Метелину. Приспичило ей примерно на двадцатой минуте урока. Одурела, что ли, от сновидений Обломова или по другой какой причине призналась – неизвестно, только Метелин, кажется, тихо ужаснулся такому признанию, будто не записку получил, а повестку из военкомата. Немедленно начал меня тормошить и советоваться. Нашёл советчика. Что тут было делать? Я сам слегка тронулся, прочтя такое; поразмыслил и выдал на этот счёт, конечно же, идиотский комментарий: «Это уже выше крыши». Почему «выше крыши»?! Что за лексикон? Почему я всегда говорю глупости, когда Она рядом? Даже сейчас, описывая это событие, я за глаза откровенно грублю Ей и обижаю Её. Нужно прекратить… Метелин, разумеется, тут же мой комментарий записал и, облегчённо вздохнув, ей отослал. Списывальщик.
Нашей жизни не хватает истинных потрясений. Мы, затаив дыхание, замираем, приникаем к крышке парты, когда учительница всего лишь навсего медленно и, как нам кажется, зловеще водит пальцем по журналу, сосредоточенно выискивая жертву: «Калиниченко, Лемешев…» – бормочет литературная наша, Зоя Сергеевна. Классная дежурная муха в такие секунды обалдело носится под потолком, соображая, отчего бы это в целом мире могла вдруг наступить такая глухая и вязкая тишина. «Линникова… отсутствует… Савицкий… ответит попозже… Решетников! Нет, стоп! Решетников отвечал в прошлый раз… Так…» – Зоя Сергеевна выразительно поднимает брови, это значит, что жребий брошен, и сейчас вот-вот должно жутко бабахнуть, выстрелить. «Тышкевич!» Словно стрелой пронзённая Тышкевич поднимается печальная и бледная, как полная луна в тихую ночь. Вы думаете, в этом месте все облегчённо вздыхают? Как же! Тышкевич, скорее всего, внутренне рыдая, отвечать откажется; и измученная высоким процентом неуспеваемости Зоя Сергеевна вновь примется совмещать мушку прицела со строчками в классном журнале. Боже, как мелко мы плаваем! Как постыдно дрейфуем! Нас приводит в ужас любой прямо заданный вопрос, на который мы не знаем ответа. Двойка. Привод родителей в школу. Ежегодный визит к стоматологу. Что ещё?.. Записка с текстом: «Я тебя люблю». Леденящий, прямо-таки парализующий ужас немедленно зарождается в кончиках пальцев и, разливаясь по всему телу, достигает кончика носа. Что с этим «люблю» делать? Куда его девать или, как в случае с Метелиным, куда от него деваться?
Какие могут быть варианты ответа? Ответа именно моего и именно Ей. За других я больше не ответчик. Хватит.
Вариант первый, самый простой: «Я тебя тоже».
Что значит «тоже»? За компанию, что ли? Вроде как: «Так ты в лес собираешься? На природу? Ой, и я с тобой!»
Вариант второй, восторженный: «Это прекрасно!»
Придётся только уточнить: прекрасно, что любишь именно меня, или прекрасно, что любишь вообще? В первом случае ответ можно доработать, типа: «Прекрасный выбор!» Во втором случае ничего не остаётся, как добавить: «Продолжай постигать прекрасное. Это обязательно воздастся тебе сторицей».
Вариант последний, вымученный: «Я потрясён до глубины души».
Этот ответ универсален, годится на все случаи жизни и смерти. Другой подобный беспроигрышный образец: «Желаю счастья в труде и успехов в личной жизни». Нет, нужно писать наоборот, успех и счастье поменять местами. Толку всё равно никакого.
На основании этих беспорядочных метаний во все стороны могу предложить себе единственный взвешенный и необидный ответ на Её несбывшееся любовное послание. Такой:
«Когда получишь эту записку, повернись и взгляни на меня. Взгляни и постарайся прочесть ответ в моих глазах. Если многое останется неясным или не получится совсем, значит, мы ещё плохо знаем друг друга и с этим срочно надо что-то делать».
Сердечко здесь не нужно пририсовывать ни в коем случае!
Ха-ха-ха, размечтался. Она сейчас всё бросит и начнёт писать любовные записки всем мужчинам по алфавиту из классного журнала. Метелин, скорее всего, отбил у неё всякую к этому охоту.
А если самому написать?
Скорее небо улетучится, и звёзды замертво посыплются вниз, как стекляшки из разбитого калейдоскопа.
Ага
Боже, как я устала! Легко Петуховой: учит геометрию, и никаких возвышенных мыслей, никаких страданий и разочарований! Никаких терзаний! Ребёнок ещё. Что же делать тому, кто уже повзрослел и в состоянии иметь высокие чувства, следовать им, справляться с ними? Что если влюбовь, беспредметная, загадочная, уже хозяйничает внутри, и я летально инфицирована ею? У меня уже симптомы! Озноб, жар, рассеянность мыслей, нелепость поступков. И этот хам, Савицкий, оказывается, единственный, кто может мне хоть чем-то помочь! Абсурд!.. И каким это, интересно, образом помочь?..
Может, ему тоже написать записку? Для профилактики. Нет, поздно, момент упущен. Он подумает ещё, что я полная дура и пишу любовные записки всем подряд по алфавиту. Что же делать? Почему в жизни всё так сложно и непонятно?
В будущем, в светлом и далёком, чувства обязательно станут проще, короче, легче, элементарнее. К этому идёт, я уверена. Были же Тургенев и этот, Бунин. Жили, восхищались, любили и, самое главное, учили восхищаться и любить других. И что? Послушали бы они, что мы сейчас несём, плетём, морозим. Как мы говорим и какие вещи вытворяем! А что будет ещё через сто лет?
Язык будущего, такой простой, надёжный, экономичный, как, скорее всего, и грядущие человеческие отношения: изученные, классифицированные, упорядоченные. Такой вот, например, диалог из светлого завтра:
Объяснение в этой, как её?..
– Я тебя очень сильно!
– И я очень сильно, только не тебя.
– А кого?!
– Вот его.
– И ты! С ним?
– Представь.
– Он же мой лучший!
– Я знаю, и что?
– Я считал, что лучший, он – всегда! И в беде – никогда!
– Зря.
– И он тоже? Тебя?
– Да, очень сильно.
– Что ж, счастья вам.
– И тебе.
Или что-нибудь более монументальное.
Э-эх (пьеса из далёкого будущего в одном действии)
Слабодействующие лица: Невеста, Жених, Ответственное лицо, Толпа.
Сцена первая
Большой зал. Цветы кругом. Стихает праздничная музыка.
Ответственное лицо (торжественно, кивая на Невесту). Жених, вы её ага?
Жених (бодро). Ага!
Ответственное лицо (ещё более торжественно, кивая на Жениха). Невеста, а вы его ага?
Невеста (устало). Угу.
Толпа. Ох!
Ответственное лицо (с дрожью в голосе). Почему же «угу»? Сомнения?
Невеста (просто). Ага.
Ответственное лицо (расстроенно). Даёте! Ну что ж, тогда ещё раз, через месяц.
Толпа. Ах!
Жених (устало). Ох! Опять!
Невеста (бодро). Йес!!
Сцена вторая
Большой зал. Цветы кругом. Стихает праздничная музыка.
Ответственное лицо (нервно). Жених, вы её, конечно же, ага?
Жених (наигранно бодро). Конечно же! Ага!
Ответственное лицо (ещё более нервно и всё же торжественно). Невеста, а вы его, наконец уже, ага?
Невеста (вяло). Наконец.
Ответственное лицо (с дрожью в голосе). Так ага или не ага?!
Невеста (безразлично). Вроде как.
Ответственное лицо (потея). А конкретно?
Толпа. Ну!
Невеста (холодно). Ну… ага.
Толпа. Фу-у!
Ответственное лицо (наставительно). А без «ну»?
Невеста (поправляет фату и энергично обращается к Ответственному лицу). Понимаете, в жизни бывают такие моменты, когда женщине не просто решиться на большой и важный шаг. Когда человек, стоящий у алтаря рядом с ней, такой вроде бы знакомый и понятный, кажется ей…
Ответственное лицо (грозно). А покороче!
Возгласы из толпы – Что это?! На каком это она?!
Невеста (гневно). Я не могу покороче!
Ответственное лицо (растерянно). Есть же протокол.
Невеста (ожесточённо). К чёрту протокол!.. Я лучше пойду тогда, ага?
Ответственное лицо, толпа, жених (горько). Ну… ага.
Невеста (окидывает всех грозным взглядом). А без «ну»!
Ответственное лицо, толпа, жених (печально). Э-эх!
Невеста (скидывает фату и, дрожащим голосом обращаясь к толпе, поднимает указательный палец правой руки вверх). Вот именно!
Занавес
Но это всё когда ещё будет. А что же мне делать сейчас? В наше болтливое, несуразное, кипучее и беспокойное время!
Как говорит Петухова: «влюбиться можно и ненавидя». Где-то ведь прочитала, чувствую… Ненавидя. Странно.
Без паники, Соня!
– Вот так, – кратко и весомо произнёс мой новый знакомый, вскочил со своего места, вытащил заткнутую за пояс рубашку, палевую в весёлую оранжевую клеточку с высоко закатанными рукавами, быстро и ловко надел её, аккуратно застегнул на все, кроме последней пуговицы, церемонно придал своей шляпе строго горизонтальное положение и лишь после всех этих манипуляций, глядя в мои выжидательно задумчивые, слегка оторопелые глаза, он изысканно вежливо добавил: – Если вы только, не дай бог, не дальтоник, то можете легко согласиться, что было всё, как я обещал. Зелено. Что в переводе с языка семафоров означает: «путь свободен». Поэтому цепляйтесь за меня, и тронулись. – Он выразительно и галантно выставил вперёд согнутую в локте руку.
– А куда «тронулись», вы хоть знаете? – поинтересовалась я, поднимаясь и не очень уверенно хватая его под руку.
– Так вы мне сейчас расскажете, – спокойным, чуть хрипловатым голосом рассудил мой кавалер. – Надеюсь, что путь долгий, и времени у нас много, чтобы поговорить не только про наш с вами маршрут. Есть же и другие темы. Вот, например: солнце ушло, а мне кажется, что кусочек его всё же остался.
– Вы намекаете на мои огненно-рыжие волосы и думаете, что сделали мне комплимент, – усмехнулась я.
– По-моему, у вас замечательный гранатовый цвет, – ничуть не смутился он, – с янтарным отливом.
