Из ниоткуда в никуда. Часть 3

Он прошёл за Дашей и, поцеловав в щёку, сразу покаялся:

– В квартире, где я был в гостях, не было телефона, а до телеграфа идти было поздно.

Даша, понимая, что сильно закручивать гайки время ещё не пришло, охотно приняла извинения, но и сдаваться так быстро ей не хотелось.

– Голодный? – спросила она. – Садись, я сейчас погрею и принесу.

За ужином Максим рассказал о произошедших событиях. Даша слушала, думая о своём.

– Ты говоришь, этот художник был гений? – наконец спросила она.

– Я не знаю, гений или нет, но таких картин я никогда не видел. И дело не в том, что они необычные. Каждая из них цепляет, заставляет думать…

– Это хорошо, но что он получил взамен? Деньги? Славу? Ничего!

– Ты это к чему?

Даша стояла у окна, по которому текли капли дождя, и думала, что впереди долгая осень, потом холодная зима… От таких перспектив было грустно и хотелось плакать.

– Максим, мы не дети и можем говорить честно. Я понимаю твоё желание найти себя, но может быть, это просто кризис среднего возраста?

– Что это значит – кризис среднего возраста?

– Ну, это когда человек уже может увидеть, какое будущее его ждёт, но это будущее ему не нравится.

– И тогда он хочет его изменить? – улыбнувшись спросил Максим.

– Кто-то хочет изменить, а кто-то спрятать голову в песок.

– Думаешь, что лучше прятать голову?

– Я не знаю. Всё зависит от того, что ты ждёшь от этого будущего… Славы? Денег? Покоя и уверенности?.. Но ведь всё имеет обратную сторону.

– Какая обратная сторона у славы?

– Завистники. Ты думаешь, что тебя будут окружать молодые поклонницы, а на деле даже друзья в тайне станут тебя ненавидеть. Потому что ты рискнул и у тебя получилось. А они спрятали голову.

– А если я рискну и у меня не получится?

– Тогда вместо зависти будут насмешки и презрение.

– Невесёлые перспективы. Так значит нужно выбрать покой?

– Покой? Это не всем дано. Думаю, что в твоём случае это невозможно.

– Ну, а на свободу-то я хотя бы могу рассчитывать? Какая обратная сторона у свободы?

– Может, потому что я женщина, но мне кажется, что все эти люди, на словах выбравшие свободу, всего лишь испугавшиеся жизни ленивые ущербные неудачники, которые нашли себе причину ни за что не отвечать. Какая обратная сторона у свободы? Одиночество. Точнее, невостребованность. В конце концов ты становишься таким свободным, что тебе никто не нужен и ты сам не нужен никому, – Даша подошла к Максиму и села на диван рядом с ним, положив голову ему на плечо.

– Мне кажется, люди так устроены, что им необходимо за кого-то отвечать, – сказала она тихо.

– И что же мне делать?

– Это решать тебе самому. Но я была обязана сказать то, что я об этом думаю. И ещё у тебя есть дочка…

Максим понимал, что Даша права, но убрать из своего будущего все загадки и отказаться от всех ожиданий было страшно.

«Жёлтый дождь стучит по крышам. По асфальту и по листьям…» Вспомнил он какую-то старую песню.

Глава 6

Даша уехала на работу рано утром, и Максим завтракал один, вспоминая вчерашний разговор.

«Кризис среднего возраста, кризис пожилого возраста, старческий кризис – всё это заложено в человеке. И если ты хотя бы иногда задумываешься над своей жизнью и своим будущим, то эти кризисы неизбежны. Справиться с этим можно только двумя способами: или быть уверенным в том, что ты всё делаешь правильно, или водка…» – Максим вздохнул.

Последнее время её было очень много, а вот уверенности не было совсем. Он хотел подумать о том, что это, наверное, как-то взаимосвязано, но его отвлёк телефон. По частым звонкам он понял, что это междугородний.

– Привет. Это Миша. Не ожидал?

Максим действительно не помнил, чтобы давал ему номер телефона, но спрашивать об этом было неудобно. Он поздоровался, попытавшись скрыть удивление.

– Ты же юрист, – быстро затараторил Михаил. – Мне сейчас Снежана позвонила. Простит с ней встретиться. А мы на ножах. Не можешь пойти со мной? Буду очень признателен.

Максим растерялся. Он прекрасно понимал, что не стоит лезть в чужие разборки, так как ничего хорошего от этого не дождешься. Миша это почувствовал и сразу сделал заманчивое предложение:

– А потом заедем в одно интересное место, где я храню остальные картины Германа и не только его.

– Хорошо, – согласился Максим. – Я позвоню, когда буду подъезжать.

Он быстро собрался и пошёл на электричку. Еще спускаясь с пешеходного моста, он увидел Лену в белом коротком пальто. Она была так рада встрече и приветствовала его так эмоционально, что Максим сразу забыл о прошлых неурядицах. Лена рассказала, что снимает квартиру поближе к институту, а приезжала навестить родителей.

Всю дорогу до Москвы она восхищалась его решением  изменить жизнь, о котором ей рассказал отец. Это естественно льстило Максиму, особенно после разговора с Дашей.

– Как я тебе завидую! – восторженно говорила она. – Вот так взять и начать всё сначала. Новая жизнь. А я каждый день хожу в этот институт. Политэкономия, высшая математика, история КПСС… Зачем мне всё это?

Максим обратил внимание, что Лена чуть поправилась. И скорее всего, через несколько лет станет весёлой шустрой толстушкой. Но сейчас она ещё была очень привлекательна. Когда Лена что-то улыбаясь рассказывала, на щеках появлялись милые ямочки, пухленькие губки складывались в заманчивую улыбку, а из прищуренных весёлых глаз по всему вагону электрички летели сексапильные искорки.

– А ты очень спешишь? – неожиданно спросила она. – Мне в квартире надо шкаф передвинуть. Отцу всё некогда. Может заедем на пару минут? Поможешь? А я тебя чаем напою.

Максим согласился, не успев подумать. Через полчаса они были у неё. А через час Максим пришёл в себя на широкой кровати рядом с Леной после сумасшедшего секса.

Он не мог понять, как это случилось, а Лена уже опять болтала, как будто бы ничего необычного не произошло.

– Только если решил рисовать, то надо определиться с кем ты, – она закурила длинную тонкую коричневую сигарету, и комната заполнилась табачным дымом, смешанным с ментолом. – Сейчас самое время рискнуть. Я прямо чувствую скорые перемены. Рисовать трудолюбивых рабочих и колхозников уже не модно и за это плохо платят. Нужно больше настоящего реализма. Посмотри вокруг… Востребовано всё, что бросает тень на социализм. Значит, кто-то за это хорошо платит. Если раньше главным героем в искусстве должен быть великий советский народ-освободитель, то сейчас нужны другие персонажи. А народ надо рисовать таким, как он есть: ленивым, скучным и вечно пьяным…

– За такие вещи по головке не погладят, – ответил Максим, думая совсем о другом.

– Да ладно! – воскликнула Лена. – Во-первых, кто не рискует, тот не пьет шампанского. А во-вторых, что тебе сделают? Сейчас в Сибирь не ссылают. Вон, этого писателя… как его… Солженицына. Выслали в наказание за границу. Да у нас полстраны мечтает, чтобы их так наказали. Значит, кто-то даёт знак, что всё можно. Надо уметь видеть такие моменты и не прозевать свой шанс.

– Ну а совесть? А свобода творчества? Была одна команда – рисовали БАМ и Магнитку. Теперь помойки рисовать? – заинтересовавшись мыслями девушки, спросил Максим.

– Без денег свободы не бывает. А благодарности от нищих не дождешься. Поэтому надо уметь видеть вперёд и понимать тенденции. Сейчас явная задача – чем больше грязи, тем больше денег, – она потушила сигарету и встала. – И не надо бояться. Вышлют за границу, так там будешь нарасхват, – засмеялась Лена. Потом нагнулась, поцеловала его дежурным поцелуем и довольная собой, не стесняясь наготы, ушла в ванную.

– Всю жизнь мечтала в Париж попасть! – крикнула она оттуда. – Смотрел «Высокий блондин в черном ботинке»?.. Ведь живут всякие придурки в раю и не осознают, – добавила она и закрыла дверь.

Глава 7

Когда Лена скрылась в ванной, Максим вспомнил про Мишу. Он увидел на столе телефон, набрал его номер и они договорились встретиться через полчаса у дома, где жил Герман.

– Спасибо, что приехал, – приветствовал его Миша у знакомого подъезда, даже не намекнув на то, что Максим так сильно задержался.

– Прости, что я так долго, – извинился Максим, – по дороге дела появились…

Они поднялись на пятый этаж и нажали на нужный звонок. Где-то за дверью в глубине квартиры прозвучала бодрая мелодия, потом наступила тишина, и не слышно было никаких звуков.

– Я же ей только что перезвонил и предупредил, что мы сейчас подъедем.

Михаил занервничал и нажал на кнопку звонка ещё раз. Ничего не изменилось. Дребезжащая трель и потом снова тишина. Тогда он нажал на соседний звонок. Через некоторое мгновение  они услышали шаркающие шаги и входная дверь открылась. За ней стояла старушка в байковом халате и вопросительно разглядывала гостей.

– Здравствуйте. Извините, пожалуйста. Мы друзья Германа, – начал объяснять Михаил, – договорились встретиться со Снежаной, а она не открывает.

– И ты, внучек, решил, что раз её нет, то и я подойду? – с иронией спросила бабушка.

Максим сразу обратил внимание на её взгляд. Несмотря на то, что бабушке-соседке было не меньше восьмидесяти лет, и она  пыталась изобразить доброжелательную улыбку, в её взгляде из-под седых густых бровей была хорошо заметна пугающая суровость и даже жестокость.

– Мы просто думали, что, может быть, она не слышит… – продолжал оправдываться Миша.

Вдруг взгляд у старушки неожиданно изменился, и в её блёклых, когда-то голубых глазах проскользнули весёлые искорки.

– Да ты так трезвонишь, что не дай бог архангелы услышат и за мной пошлют кого-нибудь, – голос у соседки уже смягчился. – Скажут: засиделась бабка – пора забирать её оттуда… Да ты проходи, внучек. Сам посмотри, дома твоя мадам или нет.

Миша с Максимом прошли по длинному коридору коммунальной квартиры к двери в комнату, в которой совсем недавно они были в гостях, и в которой несколько дней назад лежал на полу труп Германа. Постучали в дверь, но никто не откликнулся.

– Проходите на кухню, – гостеприимно предложила пожилая соседка, так и стоявшая у двери, – подождёте, может она сейчас и придёт, а я вас чаем напою.

Михаил вопросительно посмотрел на Максима.

– Может, в магазин вышла? – предположил он растерянно. – У тебя ещё есть время?

– Раз приехали, надо подождать.

Соседка-старушка провела их на большую кухню  коммунальной квартиры.

– Да вы не робейте, – успокаивала их бабуля, зажигая газ под тёмно-зелёным эмалированным чайником. – Мне всё равно делать нечего. Когда ещё ко мне такие гости пожалуют? На этом свете точно уж не дождусь.

– А вы давно здесь живёте? – вежливо поинтересовался Миша.

Бабушка повернулась от плиты и в её глазах опять промелькнула какая-то пронизывающая холодком непримиримость.

– Да как родилась в одна тысяча девятисотом, так и живу… Когда царя батюшку скинули, я уже в Елизаветинской гимназии училась. Здесь недалеко, в Казённом переулке… Какой демон его теперь Гайдаровским обозвал?.. На всех Гайдаров переулков не наберёшь, – бабушка говорила медленно, делая паузы, чтобы передохнуть. – Только один большой перерыв у меня был…

– Уезжали куда-то?

– Уезжала, внучек, – тяжело вздохнула хозяйка и открыла маленький шкафчик с посудой. – Вот такой же чернявенький красавчик как в двадцать восьмом году меня отсюда под Воркуту отправил, так только в пятьдесят восьмом вернулась, – она поставила на стол две красивые чашки с блюдцами и устало положила на него ладони. – Сначала я на втором этаже жила с родителями. И квартира у нас своя была. С отдельным входом.

– За что же вас так? Если не секрет, – взволнованно спросил Миша.

– За квартиру, внучек… За что ещё?

– Как так?

– Да как… Приглянулась наша квартира следователю. Вот он нас всех по лагерям и определил. Я выжила. А папа мой, профессор, и мама там навсегда остались. На кладбище в вечной мерзлоте.

– А что с этим следователем дальше было? – заинтересованно спросил Максим. – Занял он квартиру?

– Может сначала и занял, не зря же он мне пальцы ломал, – кивнула бабушка. – Только через семь лет я его в Воркуте встретила, когда санитаркой в лагерном изоляторе работала. Он мне как родной матери обрадовался. А я ведь тогда мечтала выжить,  только чтобы вернуться и убить его, мерзавца. А как увидела… весь трясётся… поняла, что не жилец. Там с одного взгляда видно было, кто выживет, а кто нет. Но выходила я его.

– А потом? После лагеря вы его не встречали?

– Как не встречала? Нас в одном году реабилитировали. И меня и его одним указом. Он сейчас в соседней комнате живёт. Больной совсем. Не выходит. Ношу ему покушать и кормлю с ложечки.

К чаю бабушка открыла сверхдефицитную коробку шоколадных конфет «Золотая нива». Они посидели ещё почти час, расспрашивая хозяйку о её жизни. Но Снежана так и не появилась.

Когда они уходили, гостеприимная старушка остановила Максима и, обращаясь почему-то именно к нему, сказала:

– Приходил к нему, к художнику вашему, кто-то ночью. Дверь своим ключом открыл. Почти сразу и ушёл, – она говорила, глядя снизу вверх Максиму в глаза. – Тому милиционеру, что приходил, я говорить не стала, но он и не спрашивал. Но ты ведь тоже… – бабушка понимающе улыбнулась. – Тридцать лет лагерей, внучек… Тридцать лет. Вся жизнь… Шапочка у него дурацкая… Я уж в окно потом посмотрела… С белым помпоном.

Глава 8

– Я что-то не понял, про какую шапку она говорила? – спросил Миша, когда они шли по бульвару вдоль пруда к метро.

– Помнишь, к нам в пивной подходил какой-то парень, которому ты чем-то не понравился? – напомнил Максим, остановившись, чтобы достать зонт из сумки.

– Ну да.

– А шапочку его спортивную помнишь? Такая синяя с полоской… с помпоном наверху… Вот про такую, наверное. У него, кстати, тоже помпончик был белый, – вспомнил Максим.

Две симпатичные девушки, проходившие рядом с ними, тоже пытались раскрыть зонт, но он упорно их не слушался. Наконец, защемив палец, одна из них не выдержала и попросила:

– Молодые люди, не поможете? Это не зонт, а конструктор «сделай сам».

Михаил немедленно пришёл на помощь. После нескольких попыток у него получилось. Счастливый, как юноша на первом свидании, держа зонт, как букет цветов, он протянул его девушкам. Но в этот момент резкий порыв ветра вырвал его из Мишиных рук, и через мгновение зонт плыл по водной глади пруда. Он бросился его догонять, но поскользнувшись на крутом берегу, сам оказался по колено в воде.

Девушки сначала простодушно засмеялись, но быстро опомнились и сделали вид, что переживают за здоровье незадачливого помощника и за зонт, плывущий к соседнему берегу.

Максим тут же обошёл пруд, ловко поймал приплывший зонтик и вернул его девушкам. А Миша уселся на скамейку, снял ботинки и стал выжимать свои носки. О том, чтобы идти смотреть картины, не было и речи. Ему нужно было идти домой.

– Как же стыдно, – пробормотал он, когда девушки ушли. – Я теперь месяц буду вспоминать этот позор.

– Да брось ты! Всё хорошо.

– Я так устроен. От какой-нибудь ерунды могу на весь день замкнуть. Буду пережёвывать до бесконечности… А тут такое… Мне с девушками никогда не везло.

– А у тебя есть какая-нибудь подруга? – спросил Максим.

– Сейчас нет.

– А была?

– Ну, конечно, была, – не очень уверенно ответил Миша. – Мы с ней в кино ходили, в театр…

– И всё?

– Что всё? – Миша надел мокрый носок и, поставив ногу на ботинок, снизу посмотрел на стоявшего рядом Максима, держащего над ним зонтик.

– Секс у вас был? – улыбнувшись, спросил Максим.

– Я не знаю, – Миша взял ботинок с большой блестящей пряжкой в руку и постучал им об угол скамейки.

– Как это?

– Один раз она пришла ко мне в гости, когда дома никого не было… Я сильно разволновался, и поэтому много выпил… – вспомнил он и замолчал.

– Не стесняйся, рассказывай. Я никому… – подзадорил его Максим.

– Да не помню я ничего. Проснулся утром голый, но один.

– А что она потом сказала?

– Не было никакого «потом». Я больше ей не звонил.

– Почему?

– Понимаешь… Я, кажется, той ночью описался… И после этого я с девушками не очень…

Миша обулся, и они пошли обратно. Максим решил, что лучше проводить расстроенного приятеля до дома.

– Если честно, я всегда завидовал высоким красивым  парням, – Миша посмотрел сбоку на Максима. – Таким, как ты. У тебя, наверное, проблем с девушками нет…

– С ними нет проблем, когда их самих нет, – усмехнулся Максим, вспомнив про сегодняшнее утро с Леной. – А у меня с ними сплошные проблемы. Впрочем, сам виноват.

– Да я понимаю, но всё равно завидую. Зависть – очень плохая штука.

– А Герману многие завидовали? – неожиданно спросил Максим, посмотрев на дом художника, мимо которого они опять проходили.

– Завидовали?! – вскрикнул Михаил. – Да его талант бесил всех художников! Столько врагов не было ни у кого.

– Потому что темы не те выбирал?

– Это не главное, хотя тоже… Ведь никому не хочется писать то, что указывают сверху. Только большинство боится. Да и кушать хочется сытно и качественно. Коммунистическая партия правильных художников хорошо прикармливает.

Миша шёл, смешно хлюпая сырыми ботиками, но не обращал на них внимания, потому что сам увлёкся тем, что рассказывал.

– Дело не только в том, что он рисовал, – говорил он и для убедительности размахивал рукой, будто в ней была кисть, а перед ним картина, – а в том, что ему это очень легко давалось. Кто-то годами работает над техникой, а у него всё получалось легко, без всяких усилий. Вот Илья – хороший художник. Но то, что Гера делал походя, за полдня, то для Ильи – месяцы работы.

– Илья тоже завидовал? – поинтересовался Максим.

– Конечно. Когда он первый раз Геркины картины увидел, то хотел бросить рисовать. Порезал несколько своих картин. Полгода был в депрессии, – Миша помолчал, грустно вздохнул и добавил: – Зависть, а ещё жадность – страшные чувства. И чужую жизнь легко разрушить и свою… Видишь, то розовое здание с массивными колоннами? – решил он поменять тему разговора. – Это и есть та самая Елизаветинская гимназия, где та бабушка училась, соседка Геры. А напротив трёхэтажный дом с магазином внизу – это дом моего прадеда. Он купцом был. У него доходные дома по всей Москве были. В одном я сейчас и живу. В маленькой квартирке. Так что та бабушка с моим прадедом наверняка здесь встречались, прогуливаясь по вечерам. Вот как бывает.

– А разве твой прадед не еврей был?

– Еврей, конечно. А что? – настороженно спросил Миша.

– Я думал, до революции им в Москве жить было нельзя.

– Не знаю… Может кому и нельзя… Но ему, купцу первой гильдии, никто не запрещал, пока революция не случилась. Он ведь  тоже художникам помогал. Даже стипендию учредил для очень бедных, но талантливых. И знаешь, что самое смешное?.. Что его дочка, моя бабка, Розалия Семёновна стала яростной революционеркой. Чуть было его не расстреляла. Он два года в тюрьме отсидел, а потом с ума сошёл. Умер в психушке под Егорьевском в тридцатых годах.

– Да-а, книжки можно писать.

– Бабушку потом саму расстреляли.

Они дошли до Мишиного подъезда и остановились. Дождь закончился, и Максим сложил зонтик. А Миша всё никак не мог остановиться:

– Мне иногда кажется, что нас, евреев, кто-то использует.

– Я думал, это евреи всех используют.

Максим посмотрел на часы, намекая, что торопится, но Михаил этого даже не заметил. Ему очень хотелось выговориться.

– Это только наивные люди так думают. У нас есть такие особенности характера, за которые, как за ниточки, можно подёргать и мы готовы на всё что угодно.

– Например?

– Гипертрофированное самолюбие и одновременно закомплексованность, вспыльчивость и ранимость, доброжелательность и злопамятность, – Миша улыбнулся. – В общем-то, у нас всё то же самое, как у всех, но на полную мощность. С обнажёнными нервами. Поэтому нас очень легко втянуть в любое дело. В миссионерство какое-нибудь…

– Наверняка у твоей бабушки была какая-то серьёзная причина стать революционеркой, – сказал Максим, протягивая руку, показывая, что ему пора.

– Говорят, из-за любви к какому-то красавцу. Но что это за любовь, если из-за неё ты становишься убийцей?

Максим потихоньку освободил руку от долгого Мишиного пожатия, почти затолкал приятеля в подъезд, повернулся и пошёл обратно.

– А картины мы с тобой в следующий раз посмотрим, – крикнул Миша ему вдогонку. – Меня Снежана давно просила опись сделать. Гера об этом и не думал…

Глава 9

«Налево – домой или направо – к Даше?» – подумал Максим, спускаясь с пешеходного моста на станции. Врать он не любил, да и получалось это у него очень неуклюже, поэтому его пугала необходимость смотреть в глаза женщине, которой только что изменил.

Ещё в детстве, придумав для оправдания какого-нибудь своего  проступка красивую правдоподобную, как ему казалось, легенду, и, рассказывая её матери, он сначала краснел, потом бледнел, потом начинал заикаться и, наконец, не закончив, начинал смеяться, понимая, как глупо звучат его оправдания.

Утром с Леной всё случилось так быстро и неожиданно, что он не успел, а может, не захотел подумать о том, что будет дальше. Только платить за удовольствия рано или поздно приходится всегда.

После недолгих раздумий он решил оттянуть момент, когда надо будет окончательно определиться, взял бутылку «Жигулевского» в магазине и, несмотря на осеннюю погоду, пошёл в парк.

Мокрые чёрные столетние ивы, давно уже потерявшие все листья, сочувственно смотрели на Максима не в силах ему помочь, хотя бы спрятав от мелкого нудного дождя. Он дошёл до беседки, и хотел было расположиться внутри, но сразу вышел из-за жуткого запаха мочи.

Рядом застыло до весны колесо обозрения. Аттракцион не был огорожен. Максим поднялся по лесенке на площадку и забрался в одну из кабинок. Железная крыша над головой защищала от дождя, делая это место хорошим приютом. Лучше укрытия, чтобы подумать о жизни, было не найти.

Максим открыл пиво, сделал большой глоток и поставил рядом. В зелёной бутылке сразу образовались красивые большие пузыри. Ему было о чём подумать. Деньги, отложенные в хорошие времена на чёрный день, заканчивались, и надо было определяться с трудоустройством. Возвращаться в прокуратуру желания не было совсем. Чтобы иметь хотя бы какую-нибудь свободу, можно было пойти в таксисты или, как Илья, в кочегарку.

Но важнее было определиться с другим.

Даша не раз предлагала окончательно переехать к ней. Говорила, что будет рада, если он оформит отношения со своим ребёнком и они станут жить все вместе. Но тогда у него не будет обратной дороги.

«В любом случае сдаваться рано или поздно придётся. А может, все твои проблемы как раз из-за того, что ты не хочешь или боишься брать на себя ответственность?» – спросил он самого себя.

Тут он заметил Дашу в синем плаще, стянутом на талии ремнём, которая медленно шла под зонтом по той же аллее, где недавно проходил он сам. Максим на мгновение задумался: если её не окликнуть, а она заметит его сама, это будет выглядеть очень странно. Поэтому он свесился через перила и громко крикнул:

– Барышня, не желаете поискать счастье на чёртовом колесе?

Даша убрала зонтик в сторону и взглянула наверх. Было незаметно, чтобы она удивилась.

– Ваше колесо, кажется, застряло на одном месте, – ответила она, чуть улыбаясь и покручивая зонтиком. – Но даже если бы оно крутилось, то вы всё равно привезли бы меня туда же, откуда забрали. Ты что здесь делаешь, Максим?

– Поднимайся ко мне, – позвал он, – расскажу.

Даша легко забежала наверх и села в кабинку напротив Максима.

– Я и так знаю, что ты здесь делаешь, – она внимательно  смотрела на Максима.

– И что же? – спросил он, стараясь не прятать глаза.

– Думаю, пытаешься уговорить свою совесть, – Даша продолжала улыбаться.

– Почему мне её надо уговаривать? – Максим не выдержал её взгляда, взял бутылку с пивом и, высоко задрав голову, допил до конца.

– Максим, я же не глупенькая девушка. Мне на тебя смотреть неловко. На тебе будто плакат висит, а на нём большими буквами написано: «Я переспал с женщиной».

– Ну что ты выдумываешь! – поморщился Максим, глядя в сторону. – Зачем мне это надо?

– Тебе ведь даже оправдываться не хочется.

– Потому что, если ты так уверена в этом, то тебя уже не переубедишь.

– Так ты и не пытаешься.

Даша встала, вышла из кабинки, сделала несколько шагов, чтобы уйти, но остановилась и довольно спокойно произнесла:

– Наверное, я сама виновата. Этот шлейф, который за мной тянется. Я понимаю, что тебе хочется другую девушку… Интереснее. Не такую простую… Но я, если честно, всё равно не вижу причин, почему мы не можем быть вместе.

– Может быть, нужна любовь?

– А почему ты решил, что у нас её нет? Ты точно уверен, что знаешь, как она выглядит и что ты при этом должен чувствовать?  Может, совсем необязательно, чтобы сердце куда-то выскакивало, чтобы жар в груди? Ведь, в конце концов, любовь – это не болезнь, а желание двух людей жить рядом и быть счастливыми.