Завет Чингисхана. Доблестным предкам посвящается

– Он прав! – поддержал его старший, хотя и более мягким тоном – Послушай нас, мальчик: пора бы тебе, как и всем нам, склонить голову перед своим нойоном, и тем облегчить свою судьбу, а заодно и нашу. Увидев твою покорность, обласкает Таргутай тебя и твою семью, и забудете все невзгоды, что преследовали вас до сих пор!

– Но он не мой нойон! – поправил его мальчик, почтительно дождавшись, когда взрослый закончит речь – И если я в самом деле вам в тягость, так отчего не снимете с меня кангу, отчего не отпустите к семье?

– Ишь, чего захотел! – встрял в разговор третий, всё это время ехавший молча – Отпустим тебя, и примем страдания сами! Уж не поскупится Таргутай на кары не только для нас, но и для семей наших! Да и зачем подводить нам своего природного господина, спасая какого-то чужака, схваченного за убийство брата!

Остальные при этих словах поспешили разразиться репликами, на фоне которых предыдущая речь звучала вполне безобидно, и Тэмуджин замолчал, опустив голову.

Прошла ещё неделя, и пастухи переменились окончательно. Теперь он не слышал от них ни одного доброго слова. Напротив, каждый не упускал случая подчеркнуть своё презрение и злость. Она выражалась во всём: в упрёках и взглядах, в речах о нём, которые они вели между собой, и даже в молчании, которым они окружали его, когда все слова уже были высказаны. Теперь никто не кормил его. Лишь иногда вливали в рот чашку воды, с размаха всовывая её так, что от удара о зубы половина содержимого её расплёскивалась по колодке. Никто и не думал ссаживать Тэмуджина с коня, когда это ему требовалось, и вскоре он перестал просить их об этом. Уже не заботясь о состоянии привязанного к седлу мальчика, всё чаще переводили лошадей с рыси в галоп, и при ослабленных ремнях он не единожды падал, чудом избегнув переломов и копыт коня. И вот, когда уже пастухи забросали Хабича жалобами и мольбами, тот наконец-то смилостивился над ними. И в самом деле, наличие скованного кангой пленника не только усложняло работу табунщиков, но уже ощутимо сказывалось на состоянии лошадей! Решив, что достаточно уже вызвано ненависти к кияту, слуга нойона перевёл его к пасшим стада. У них всё повторилось в том же порядке, но гораздо быстрее. Теперь пастухи, наслышанные о тех неприятностях, что доставляет навязанная им обуза, с самого начала не испытывали добрых чувств к пленнику. Встретив настороженно, уже на второй день принялись укорять, а с четвёртого недовольство перешло в сплошное озлобление. Через неделю его снова перевели к другим людям, и так ещё дважды в течение месяца. И всюду мальчика ожидало одно и то же. Но на этом не закончились беды Тэмуджина. Тайджиуты, в чьих юртах приходилось ему ночевать, сперва благосклонно принимали нежданного гостя, ни в чём не отступая от степного обычая. В глазах многих он читал жалость к своей незавидной судьбе. Кормили лучшим из того, что имели сами. Из-за колодки гостя приходилось кормить с рук, что вызывало ещё большее сочувствие в глазах кормящих. Но со временем всё изменилось. Хабич всегда выбирал для ночёвки юрты наибеднейших соплеменников. И вскоре, принимая пленника в третий или четвёртый раз, люди преображались. Скоро сказывалась ограниченность в запасах еды, и нарастало раздражение за то, что постоянно приходится делиться тем, чего и так оставалось в обрез самим! Скрытое недовольство быстро перерастало в открытые упрёки, а то и оскорбления. Тэмуджин и раньше с тяжёлым сердцем смотрел в глаза кормящих его детей, в свою очередь истекающих слюной при виде кости с мясом, которой сами же кормили пленника. Было заметно, что далеко не каждый день они питались так сами, и ему было стыдно объедать их, пусть и вынужденно. А Хабич всё назначал и назначал для постоя лишь те юрты, в которых давно поселилась бедность.

Однажды жена пастуха, у которого Тэмуджин был определён ночевать в очередной раз, и вовсе отказалась потчевать его.

– Почему мы должны отдавать последнее взбунтовавшемуся глупцу, оставляя своих детей голодными? – заявила она мужу – И оттого только, что он из-за чванства своего не желает преклонить голову перед своим старшим родичем и покровителем!

При её словах хозяин семьи неожиданно смутился. Целая борьба чувств отразилась в глазах его, и он сказал, несколько поразмыслив:

– Разве можно так, Тухай! Как бы там ни было, но он гость! И разве можно винить его в том, что он, лишившись свободы, не в силах выбирать место ночлега?

– Да он же убийца! – крикнула женщина так громко, что стоявшая рядом девочка невольно вздрогнула – Больше того – не желающий признавать над собою того, кто должен властвовать над ним по праву!

– Оставим наследственное право нойонам! – также повысил голос мужчина, и металлические нотки заставили женщину присмиреть – Наше дело – соблюсти свой закон: пришёл гость – выкладывай на стол последнее! Возьми еду и сама накорми мальчика!

Приказ мужа не пришёлся по душе той, чьи дети и так жили впроголодь. Не спеша, она плюхнула в миску пару ложек просяной каши и приблизилась к Тэмуджину, так и не проронившему ни слова. Ненавидящий взгляд карих глаз ожёг его, и он почувствовал во рту горячую, почти раскалённую кашу. Мальчик сглотнул, обжигая гортань, и снова увидел в руках женщины наполненную ложку. Третьей не последовало. Хозяйка перехватила в другую руку опустевшую миску, и отошла, всем своим видом показывая презрение к незваному гостю.

– Может, ещё в нашу постель эту вонючку положишь? – спросила она мужа ровным голосом, выражая крайнее недовольство в лице.

– Зачем же в постель! – заметил мужчина примирительно, в глубине души уже склоняясь к её доводам – Ты хозяйка, вот сама и решай.

Место для сна нежеланному гостю отвели у самого входа, бросив какую-то почти истлевшую тряпку. Своих детей накормили, когда он уже лёг, причём гораздо сытнее. Наконец все заснули, и в юрте стало темно и тихо. Тэмуджин полулежал, привычно поёживаясь. От неплотно закреплённого полога тянуло холодом, но выбирать не приходилось и он, поёрзав, выбрал положение, наименее тягостное. Проклятая колодка не давала возможности лечь полностью, и всё время приходилось спать полусидя. По ночам особенно ломило спину, болела натёртая до кровавых ран и гнойников шея. Ему редко предоставляли возможность помыться, и он действительно вонял так, как не воняет самый шелудивый пёс. Кочуя в степи, люди особенно должны заботиться о чистоте. Нет более чистоплотного человека, чем степняк. Летом и зимой, во всякое время года, он использует любую возможность, чтобы помыться самому и привести в порядок одежду. Иначе не выжить в условиях частых перекочёвок. И тайджиуты, при всём своём теперешнем неприятии пленника, иногда снисходили до того, чтобы предоставить ему возможность искупаться в реке. Правда, сам процесс омовения был совсем не привлекателен для купающегося. Колодку никто и не собирался снимать. Закрепив один конец верёвки на ней, другой удерживали в руках. Затем, оставаясь на берегу реки, сталкивали мальчика в воду и ждали некоторое время. Речной поток сбивал ослабевшего пленника с ног, но канга не давала утонуть. Однажды он едва не захлебнулся в волне, но ему не дали погрузиться на дно, хотя такой исход вполне устроил бы Таргутая…

Другая семья приняла гостя вполне сдержанно, хотя и без прежней благосклонности. Зато в последующие ночи пришлось выслушивать такие речи, на фоне которых высказывания Тухай просто блекли. Всё чаще ему и вовсе отказывали в куске хлеба. Детская душа давно очерствела от всего того, что пришлось увидеть, услышать и прочувствовать. Но всё новые унижения подавляли, множили физические страдания. У него складывалось устойчивое впечатление, что в целом свете он одинок, и никто больше не питает к нему добрых чувств, лишь только злобу и ненависть. «Но ведь это только здесь, у тайджиутов, в месте моих мучений! – пытался убеждать он сам себя, когда становилось совсем невмоготу – Ведь есть ещё моя мать, и братья, и сестра! Они по прежнему любят меня и, верно, страдают, зная, что я томлюсь в неволе!» Он вдруг вспомнил, как мать пристыдила его, заставив благодарить бросающего их Мунлика, и мальчик, успокаиваясь невольно, стал припоминать те редкие случаи, когда с ним обходились участливо. Вскоре обида на людей утихла, и он понял, что жалость к слабым быстро проходит, зато сильным прощается многое, если с ними успех. «Мне бы только выбраться из этого места! – твёрдо решил мальчик – И тогда, на воле, или погибну, или, обретя силу, стану таким же могучим, как и мой отец!»

Однажды вечером Хабич, разглядывая искусанное до самой крови лицо пленника, с издёвкой спросил:

– Что, заели мухи моего мальчика?

Увидев Тэмуджина в обществе Таргутаевского слуги, в ожидании очередного представления стали собираться люди. И Хабич постарался оправдать их ожидания. Куражась, он почти выкрикнул, чтобы было слышно всем:

– Ты, раз уж скованы руки, отгоняй их как собака – ногой! Попробуй, у тебя обязательно должно получиться!

Как и предполагал оратор, тут же раздался громкий хохот его соплеменников. Довольный, он расплылся в улыбке, но тут послышался голос Тэмуджина, от звука которого тайджиуты уже стали отвыкать. Слыша одни лишь упрёки и оскорбления, мальчик замкнулся в себе и всё больше молчал. Но сейчас он, разлепив ссохшиеся от давней жажды губы, осипло произнёс:

– Ты, видать по всему, хорошо овладел тем, что сейчас предлагаешь мне!

И снова раздался хохот, причём громче прежнего, только теперь предметом смеха выступил сам Хабич. Слуга пришёл в бешенство. Схватив мальчика за колодку, он протащил его до самой коновязи, и привязал к ней, говоря:

– Теперь, щенок, придётся ночевать тебе под открытым небом! Останешься на привязи, как собака, а утром встретишь своего хозяина с покорностью, иначе моя камча будет охаживать тебя до тех пор, пока не покраснеешь от крови!

Скоро стемнело и изрядно похолодало. Степной ветер окреп и посвежел, просыпались первые капли дождя. Тайджиуты поспешили в юрты, и вовремя. Порывы ветра внезапно усилились, и хлынул ливень. Мальчик сидел под потоками воды, обхватив колени. Мокрая одежда противно липла к телу, и довольно скоро стал бить озноб. Но неоткуда было ждать ему помощи. Услышав о решении Хабича, люди разошлись, вполне довольные им. По крайней мере, в эту ночь никому из них не придётся принимать в своей юрте опостылевшего нахлебника, да ещё терпеть его немыслимую вонь! Именно по этой причине, а может быть, и из страха перед нойоном и его приспешником, никто не спешил помочь тринадцатилетнему мальчику, к страданиям которого все уже успели привыкнуть. Сейчас, под открытым и таким неласковым небом, Тэмуджин острее всего ощутил свою беспомощность. Щемящая жалость к себе охватила его. Он опять вспомнил братьев, сестру и мать, её частые рассказы о знаменитых ханах и багатурах древности. Но разве приходилось им тогда терпеть то, что теперь суждено выносить ему! И не легче ли сразиться с врагом, сжимая оружие в руках, полностью доверившись Небу? Но тут в памяти всплыли слова песни, которую часто напевала мать, убаюкивая его в раннем детстве… И, неожиданно для себя, мальчик запел. С первых же слов Тэмуджин удивился своему голосу – он зазвучал тихо, прерывисто и жалко. Пленник сглотнул пересохшим горлом и снова запел, стараясь повысить голос до крика. Голос срывался по прежнему, но в этот раз слушался не так тоскливо. Казалось бы, нет ничего глупее затеи – орать песню под проливным дождём на леденящем ветру, когда сам, промокший до нитки, сидишь в грязной луже! Но сейчас пленнику так захотелось услышать свой прежний голос, что он уже не думал ни о чём. Тэмуджин набрал полную грудь воздуха, и снова запел. В этот раз голос окреп и уже не срывался, но вскоре холод стал сводить челюсти, и петь стало труднее. Он помолчал немного, набираясь сил, и в который раз послышался его срывающийся под дождём голос. Мальчик пел, с усилием крича, пел о маленьком жеребёнке, что скачет, радуясь солнцу, всё дальше отдаляясь от матери. Пел о степных далях и беркуте, что парит высоко, и голос его прорывался через шум ливня, то и дело заглушаемый им.

Горланя песню, Тэмуджин не заметил, как перед ним возникла девочка. Небольшого росточка, она с усилием развернула принесённую попону и накрыла его, не произнося ни слова. Укутав пленника, девочка также быстро исчезла за струями дождя, и он снова оставался один. Дождь всё лил и лил, но принесённая попона держала тепло, и мальчика стало клонить в сон. И в эту минуту он почувствовал, как чья-то ладонь легла ему на плечо.

– Идём со мной! – услышал Тэмуджин мужской голос и, подняв лицо, вгляделся в стоящего перед ним.

С трудом он узнал Бэсудэя – пастуха, которого пришлось заменять ему во второй день своего плена. Бэсудэй уже успел отвязать верёвку от канги, и отбросил её к коновязи.

– Идём! – повторил тайджиут, и пленник поднялся на непослушные ноги.

Они вскоре вошли в юрту, и Тэмуджин, оглядевшись, увидел женщину, настороженно разглядывающую его, и двоих девочек, старшая из которых и укрыла его попоной. Не медля, Бэсудэй приказал жене:

– Дай ему что-нибудь поесть и уложи спать. Видишь, мальчик совсем без сил!

– Что поесть? – пробурчала в ответ хозяйка – Разве много у нас самих еды для того, чтобы кормить киятов украдкой!

Но как бы там ни было, женщина не задержалась на месте. Хлопоча у очага, она налила в чашку молоко, и поднесла его ночному гостю вместе с лепёшкой.

– Зачем только ты привёл этого несчастного к нам? – продолжала она бурчать, обращаясь к мужу – Хватило бы с него и того, что укрыли мы его попоной от холода и дождя! А теперь, узнав о том, что без спроса приютили мы пленника, как поступит с нами Таргутай?

Бэсугэй молчал, нахмурившись, а женщина, уже поя Тэмуджина, всё продолжала причитать:

– Ведь никто не догадался притащить к себе его этой ночью, кроме нас! Мало того: соседи наши вознесли хвалу небу за то, что не пришлось им отбирать еду у детей своих, кормя чужака. Только тебе да глупым дочерям нашим не спится под вопли этого юнца, что зовутся песней!

Так, приговаривая, она накормила Тэмуджина, и бросила ворох какого-то белья ближе к очагу. Он прилёг, удобнее пристраивая колодку, и тут же заснул.

Едва первые, робкие лучи солнца забрезжили на горизонте, Бэсудэй разбудил мальчика.

– Пойдём! – сказал он негромко, и тут же поторопил – Вставай поскорей!

Тэмуджин поднялся и последовал за ним, спросонья громыхнув чем-то в темноте юрты. За войлочным пологом было свежо, но сейчас, после нескольких часов сна в тепле, воздух уже не казался таким холодным. Пастух подвёл мальчика к коновязи и, торопясь, привязал его к той же верёвке. Затем, стараясь не встречаться с пленником взглядом, заторопился прочь. И тут Тэмуджин впервые за ночь подал голос.

– Бэсудэй! – окликнул он мужчину, и когда тот обернулся, готовый услышать какую-нибудь просьбу, сказал – Спасибо!

Утро давно уже уступило свои права дню, а Тэмуджин так и остался сидеть привязанным к коновязи. Никто в этот раз не тащил его на работы, обременяя пастухов, не спешил со своими издевательствами Хабич, лишь стайки детей собирались напротив. Они с интересом рассматривали пленника, более всего сейчас напоминающего зверёнка, посаженного на цепь. Ни капли сочувствия не было в их глазах. Беря пример с взрослых, они с тем же пренебрежением относились к кияту и сами. Очень скоро заливистый их смех стал перемежаться с обидными выкриками, а особо рьяные принялись забрасывать его комьями грязи. Тэмуджин сидел молча, не уворачиваясь, хотя дважды затвердевшие куски попадали ему в голову, причинив боль. Не известно, как скоро детям наскучила бы их новая игра, но откуда-то сбоку послышался окрик проходившего мимо старика, и детишек словно сдуло ветром. Весело галдя, они разбежались, и старик, бросив короткий взгляд в сторону пленника, продолжил путь. Переваливаясь из стороны в сторону на своих кривых ногах, он добрался до стоявшей поодаль юрты и скрылся в ней, но, несмотря на его отсутствие, продолжать свою новую забаву дети не спешили. Больше никто не тревожил Тэмуджина, и до самого полудня он просидел, погружённый в свои мысли. То и дело урчал пустой желудок и хотелось пить, но мальчик давно уже привык к этому состоянию. Вокруг сновал люд. Кто-то привязывал своих лошадей или, напротив, спешил ускакать по своим делам, но никто уже не обращал внимания на измождённого, покрытого грязью, гнойниками и ссадинами юного колодника, привязанного, словно собака. Все давно привыкли к виду этого несчастного, и его страдания уже никому не бередили душу.

Когда солнце достигло зенита, в сопровождении верного Хабича показался Таргутай. Важно вышагивая, он приблизился и остановился напротив. Со стороны могло показаться, что сейчас готовятся к разговору отец и сын. Те же ярко-рыжие волосы у обоих, та же изумрудная зелень в глазах. Нойон простоял некоторое время в молчании, в упор рассматривая своего пленника, и наконец спросил, криво усмехаясь:

– Ну что, поумнел ты за это время?

В ответ ему было молчание, и Таргутай, заметно ярясь, продолжил:

– По всему видать, так и остался ты глупым и злобным волчонком, что кусает руку того, кто кормит его! Без моей милости к тебе давно запорол бы тебя Хабич, или забили бы пастухи, которым всегда ты был в тягость!

Он помолчал, надеясь услышать наконец голос своего пленника, и в этот раз Тэмуджин действительно разлепил губы.

– Отчего ты так ненавидишь меня, Таргутай? – спросил он, искренне недоумевая – Ведь я тебе хотя и дальний, но родич, так зачем мучаешь, будто я татарин, а не борджигин!

– Ты страдаешь справедливо, согласно Закону! – не замедлил с ответом нойон – Будешь упорствовать дальше – и вовсе заслужишь смерть!

– За что?! – с жаром произнёс мальчик – Ведь знаешь сам, что не нарушил я Закона Степи, убив Бектэра!

При этих словах глаза Таргутая засветились довольством, и едва заметная усмешка растянула губы.

– О чём ты говоришь, глупец? – спросил он, переглянувшись со своим слугой – Как может Закон оправдать убийство?

– Я убил его по праву! – запальчиво крикнул мальчик, и увидел, как напряглось в ожидании мясистое лицо Таргутая – Он…

И юный пленник, перенёсший уже столько мучений, готов был уже озвучить правду, оправдываясь, когда в памяти всплыли слова матери: «Никто не должен знать об истинной причине смерти Бектэра!» Он запнулся, но вскоре продолжил, выдав:

– … Мы рыбачили на Ононе, и поссорились из-за пойманной рыбки!

Лицо Таргутая помрачнело, и он, бросив короткий взгляд на хмыкнувшего Хабича, протянул с недоверием:

– Ну-ну! Не приходилось мне прежде слыхать, чтобы лишали жизни из-за какой-то рыбёшки! И совсем уж не похоже на правду, когда речь идёт о детях, пускающих стрелы в своего брата!

Нойон выдержал паузу, ожидая, что слова его убедят пленника, но тот сохранял молчание, и пришлось спросить самому:

– Скажи, мой мальчик, – почти задушевным голосом произнёс он – скажи честно своему родичу: что на самом деле явилось причиной смерти твоего брата? Скажи, и я смогу избавить тебя от тех страданий, которые ты претерпеваешь сейчас!

Таргутай видел, что слова его заставили задуматься мальчика. Борьба чувств отразилась на лице его, и он опустил голову, решая трудную задачу. Но когда пленник поднял глаза, то нойон увидел в них твёрдость.

– Я убил брата, поссорившись с ним из-за рыбы! – повторил мальчик, и Таргутай заиграл желваками.

Не этого, совсем не этого ответа ждал он от несмышлёного ребёнка!

– Волчонок уже достаточно вырос, и нам не переделать его… – прошептал на ухо Хабич – Уже никто в Улусе не промолвит и слова, жалея сынка Есугэя. Пришла пора разделаться с ним, пока не стал он взрослым волком. Иного выхода нет!

– Есть! – отвечал ему нойон в полный голос.

И, уже глядя в глаза Тэмуджину, усмехнулся.

– Пришла пора встретиться с твоей матерью, щенок!

Глава 3 Крушение надежд

Второй месяц Оэлун не находила себе места. От бессонных, полных тревожных мыслей ночей, лицо её осунулось и побледнело, а глубоко запавшие глаза не покидала скорбь. Женщина то и дело вспоминала своего первенца. Зачем только она, растя его, пичкала разными легендами о биях, полководцах и багатурах, зачем бередила разум, рассказывая о великих каганах и ханах! И ещё это злосчастное завещание Есугэя, совсем не согласное с Законом Степи! Если бы не оно, то рос бы сейчас её Тэмуджин, как и все остальные дети, набирался сил и креп, не терзаемый злыми людьми! А теперь… Как он там, её ласковый жеребёночек! В тяжкой неволе, среди враждебных тайджиутов, управляемых правителем, люто ненавидящим киятов! Какие муки сейчас приходится выносить её сыну? А ведь он, Тэмуджин, менее других готов к ним! С самого своего рождения отличался он повышенной чувствительностью. Радость его не знала границ, если удавалось поймать в силки какого-нибудь мелкого грызуна, но так же легко вызывались и печаль с отчаянием. Любой монгольский мальчишка взмахом руки отгонял надоевших ему собак, что бродили по родному кошу, но её Тэмуджин продолжал бояться их до самой откочёвки тайджиутов от них. И наверное, продолжает также бояться и теперь! Она страшилась даже представить, что сейчас происходит с её любимым сыном, какие страдания пришлось ему вынести и ещё предстоит претерпеть. «Ах, мой глупый и наивный Тэтуджин! – только и причитала она, проливая слёзы в стороне от детей – Отчего не уберегла я тебя, отчего не отвела стрелы твои от несчастного Бектэра!»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.