Подделки на аукционах. Дело Руффини. Самое громкое преступление в искусстве

Либби Шелдон высказалась в своем заключении максимально осторожно. По ее словам, картина была «написана в манере, которой следует ожидать от произведения начала XVI века, выполненного в такой мастерской, как у Кранаха». Кракелюр показался ей «хотя и не таким равномерным, как на его произведениях», но тем не менее «убедительным». Красители, такие как азурит, свинцовые белила, вермильон, растительный черный и земляные пигменты, в частности охра, «соответствуют указанной эпохе», хотя отсутствие свинцово-оловянного желтого ее удивило, равно как и состояние доски, одна сторона которой была повреждена сильнее другой.

Далее Christie’s связывается со специалистом по дереву, Иеном Тайерсом, однако тот отказывается дать свое заключение по причине плохого состояния доски: «8 % всех носителей, которые мне приходилось обследовать, было разрушено, – объясняет он в электронном письме, – и это, к счастью, вполне разумное соотношение, но для меня нет никакого сомнения, что такой же окажется и ваша доска». Волокна «настолько тонкие и так сильно повреждены», что он не рассчитывает получить достоверные результаты. Тайерс полагает, что этот «совершенно исключительный» фрагмент древесины мог быть подвержен некоему аномальному воздействию воды или тепла. Он считает доску «не поддающейся датированию», разве что в ходе долгих исследований со спорными результатами.

Беспокойство вызывает и ответ другого специалиста, приглашенного аукционным домом, высказавшегося более определенно. С первого взгляда Том Кейли из лаборатории Шепард в Уимблдоне говорит, что это «впечатляющее произведение, очень изысканное, высочайшего качества и хорошей сохранности». Но, продолжает он, это впечатление «ослабевает при более тщательном осмотре». Доска, поверхность которой обычно со временем темнеет, на этот раз «потемнела лишь местами». Ее оборотная сторона покрыта каким-то антрацитовым составом, что вызывает его удивление. В нижней части эксперт замечает бороздки, которые могли остаться после шлифовки наждачной бумагой. Он подчеркивает контраст между носителем «в плачевном состоянии» и изображением, «сохранившимся превосходно», и это противоречие, с его точки зрения, представляет проблему. Следующая аномалия – шесть следов столярных тисков, оставленных на равном расстоянии снизу и сверху доски. На черном фоне имеются микроскладки, в которых Кейли обнаружил «пыль и частички волос». Также ему кажутся необычными тени и пропорции тела Венеры. Нюансы цвета кожи издалека выглядят так, будто их действительно выписывал сам Кранах. Но вот ресницы «довольно небрежные». В целом «технические характеристики заметно отличаются от тех, которые можно видеть на других произведениях художника».

Это становится последней каплей, ведь картина и так в сомнительном положении из-за своего провенанса. Christie’s решает ее вернуть. 17 января 2013 года в роскошном офисе в квартале Сент-Джеймс аукционный дом передает «Венеру» обратно Метиазу, с которого берет 2456,73 фунтов стерлингов за экспертизу, что сильно портит ему настроение. Метиаза сопровождает его друг Торджман.

Внезапно им приходит в голову обратиться в известную галерею – к Марку Вайссу, – которая находится в пяти минутах ходьбы. Торджман, который уже предлагал Метиазу выкупить у него картину, хочет просто спросить у галериста его мнение. И тут его ждет сюрприз. На такую реакцию галериста друзья точно не рассчитывали: «Марк Вайсс не хотел нас отпускать. Он горел желанием приобрести картину сразу же, без переговоров», – в один голос утверждают они. Вайсс спросил цену. Метиаз ответил: «10 000 000 евро». «Это был самый настоящий блеф, – восклицает пораженный Михаель Торджман, – но Вайсс настолько вдохновился, что предложил 9500 0000, и Метиаз принял предложение. Галерист вытащил стандартный контракт и тут же подписал его. Я был потрясен!»

Далее Марк Вайсс обращается за заключением о состоянии произведения к своему реставратору, Кэтрин Ара (она же повезет картину на осмотр к Вернеру Шаде, когда будет получено его согласие). В своем отчете, датированном 22 января, Ара придерживается достаточно трезвого тона и указывает на некоторые странности – хотя она и не знакома с результатами предыдущих исследований. По неуказанным причинам радиография, выполненная в Институте искусств Курто[11], дала лишь «смазанное» изображение, с которым работать нельзя. Ара обращает внимание на вертикальную трещину, перекрытую изображением, хотя столь щепетильный мастер, как Кранах, вряд ли стал бы писать свое произведение на уже растрескавшейся доске. Также она указывает на «неуверенный и неровный» рисунок, что нехарактерно для художника. Вслед за Либби Шелдон Ара отмечает отсутствие свинцово-оловянного желтого, свойства которого Кранах оценивал очень высоко, особенно в изображении украшений, и его замену красителем с «чрезмерно грубыми» частицами и меньшим количеством связующего.

Реставратор выдает справедливое заключение, в котором перечисляет как минимум одиннадцать проблем, связанных с картиной. Кракелюры «неоднородные» и не кажутся «связанными со структурой изображения и фона», «изображению не хватает «тела», как того следовало бы ожидать от произведения соответствующей эпохи», «на темных участках недостает прозрачности, яркости и гладкости, характерных для произведений XVI века», рисунок под картиной неуверенный и неровный, со следами переноса композиции, скопированной с другого источника; реставратор удивлена включениями «крупных белых частиц», состоящих из сульфида свинца.

Многие ученые, исследовавшие картины, выставленные на рынок Джулиано Руффини, выказывали обеспокоенность необычно высоким содержанием этой соли свинца. Они отмечали также наличие беловатых скоплений на поверхности изображения. В действительности этот феномен достаточно часто встречается на картинах старых мастеров, часто использовавших белый пигмент на базе карбоната свинца, который, смешанный с мелом, называется свинцовыми белилами. При определенных обстоятельствах, которые пока не вполне изучены, в процессе растворения металла его ионы связываются с жирными кислотами некоторых масел и смол. Тогда формируются выпуклости, прорывающие слой краски, и на поверхности возникают крошечные разноцветные протуберанцы.

Исследования этого феномена начались достаточно недавно. На него обратили внимание примерно двадцать лет тому назад, во время реставрации «Урока анатомии доктора Тульпа», картины Рембрандта, покрытой такими пустулами. Они же были обнаружены на «Ночном дозоре». Далее их стали отмечать на многих произведениях, начиная с XIII века; в Галерее Тейта в Лондоне данный дефект был обнаружен на двух третях экспонатов из собрания английской живописи со времен Ренессанса до XVIII века, когда свинец был признан ядовитым. Но его причины пока до конца не установлены: «Этот феномен многосторонний, и каким-то одним сценарием его не объяснишь», – предупреждают Катрин Кеуне и Яап Бун, двое ученых из Амстердама, которые первыми начали исследования. Наиболее популярная гипотеза объясняет его особенностями связующего, технологией сушки и, возможно, участием других пигментов, в сочетании с атмосферными условиями. Процесс может ускоряться, если картина намокает или нагревается. Одно время считалось, что в случае с «Уроком анатомии» Рембрандта причина заключалась в пожаре в королевском дворце Амстердама в 1723 году, откуда картину удалось спасти. Но есть подозрение, что в действительности всему виной неумелое вмешательство реставраторов в следующем столетии, которые могли увлажнять и нагревать картину, чтобы облегчить себе работу. Добавление растворителей проблемы не решило, особенно с учетом размаха, с которым они использовали ацетаты. Так или иначе, эти скопления солей свинца могут сильно варьироваться, но ученые убеждены, что некоторые их формы свидетельствуют о применении методов подделки. Например, когда данный феномен проявляется слишком быстро, это означает, что картину помещали в печь при низкой температуре, чтобы высушить и искусственно состарить. В подобных случаях помогла бы процедура, позволяющая выявить особенности процесса кристаллизации, по которым можно установить, побывала картина в печи или нет. Но пока эти исследования находятся в зачаточном состоянии и больше сосредоточены на особенностях данной болезни у старинных шедевров, а не на выявлении подделок.

Не менее тревожным кажется и тот факт, что реставратор из Англии обнаружила в жемчужинах на колье Венеры титановые белила, пигмент, разработанный в 1920-х. Но поскольку она не смогла точно определить, находится ли он в глубоких слоях картины или только на поверхности, Ара сделала предположение, что пигмент мог быть внесен при недавней реставрации. Но, честно говоря, никто не знает, проводилась ли эта реставрация, когда и при каких условиях…

Но кому есть дело до таких мелочей! 10 000 000 евро! Ну, или почти. Радость Жана-Шарля Метиаза оказывается, однако, недолгой. На следующий день после покупки приятель Марка Вейсса, сотрудник Christie’s, открывает тому секрет: его аукционный дом только что отказался от приобретения спорного произведения. Галерист немедленно требует расторжения контракта, и Метиаз вынужденно идет ему навстречу. Расторжение официально оформляется 29 января, спустя всего двенадцать дней после подписания соглашения. Жан-Шарль Метиаз делает еще одну попытку, с Sotheby’s, но безуспешно.

Тем не менее мудрый Марк Вейсс не совсем теряет к картине интерес. Стремясь к полной ясности, он связывается с двумя историками искусства из Базеля, ранее признавшими картину оригиналом – Дитером Кепплином и Бодо Бринкманном. Переговоры с ними его не убеждают. В электронном письме от 12 февраля 2013 года Бринкманн признается, что произведение показалось ему «загадочным» (puzzling – это слово он повторяет несколько раз). Его тоже смутили глубокие кракелюры, которые «внезапно обрываются». Он выдвигает гипотезу: возможно, они идут дальше под «толстым слоем повторно нанесенных красок», добавленных несколько веков спустя. Этим же допущением он объясняет и погрешности стиля, допущенные на многих участках тела богини. Однако он настаивает на том, что «пропорции и изящество этого произведения могут указывать на авторство Кранаха Старшего». Двое экспертов единогласно выражают свое «замешательство относительно подписи, выполненной в двух цветах (что очень необычно!)». Крайне упрощенная форма крыльев дракона внушает Кепплину «глубокое беспокойство», в то время как Бринкманн находит «слишком ровными» цифры датировки, 1531. «Вкратце, – заключает последний, – картина представляется спорной и, следует отметить, плохо сохранившейся».

По-прежнему пребывая в сомнениях, Марк Вейсс звонит Бодо Бринкманну по телефону, и тот признается, что не стал бы предлагать столь проблемное произведение ни одному музею (не говоря уже о собственном, Музее изобразительных искусств Базеля). Галерист отправляет ему из Лондона заключение Кэтрин Ара, которая, напротив, подчеркивает «очень хорошее состояние» картины. Хранитель швейцарского музея остается при своем мнении и намекает, в ответном электронном письме, на другое предположение, которое лишь усиливает беспокойство Вейсса: «На мой взгляд, который разделяет Дитер Кепплин, невозможно, чтобы правая рука и левое колено принадлежали кисти Кранаха. В них не просматривается ни его манера, ни его вкус. Если у Кэтрин имелись основания предположить, что они оригинальные, это можно объяснить только тем, что картину написал не Кранах, а его имитатор или фальсификатор. Это не моя точка зрения, поскольку я считаю, что они были переписаны. Но это было бы единственным логическим объяснением». Отмечая, что ему было сложно изучать картину по фотографическим репродукциям, отправленным ему из Лондона, Бринкманн рекомендует инфракрасную рефлектографию, которая позволит исследовать глубокие слои краски и рисунок под ними. И, главное, он советует обратиться к немецкому специалисту по творчеству Кранаха, Гуннару Гейденрейху, дабы воспользоваться его «широкими научными познаниями». Этому совету никто так и не последует.

Тем временем, вооружившись полученными сертификатами подлинности, Михаель Торджман связался с Конрадом Бернхеймером. Последний пришел в точно такой же восторг, что и его коллега Марк Вейсс. Молодого финансиста, по его собственным словам, сильно удивил «апломб» опытного антиквара, отмахнувшегося от сертификатов: «Очень хорошо, что они у вас есть, – сказал он, – но, честно говоря, мне они не нужны; я достаточно опытен и сам являюсь специалистом по Кранаху, потому что изучал его всю свою жизнь».

Вот как получилось, что Бернхеймер, несмотря на все предыдущие перипетии, подписал контракт о покупке.

Глава 4

Обследование «Венеры»

После изъятия французскими властями картину подвергают новой, продолжительной экспертной проверке в Исследовательской лаборатории музеев Франции. Расположенная в бункере под двором Лувра, эта лаборатория была основана в 1920-х двумя аргентинскими медиками, Фернандо Пересом и Карло Майнини, стремившимся убедить хранителей музея доверить им экспертизу драгоценных экспонатов. Они собирались проводить исследования с помощью новейшего оборудования, в частности рентгеновского аппарата. По сей день инструменты анализа произведений искусства, в частности сканеры, заимствуются в основном из медицины. Среди последних можно упомянуть ОКТ, оптическую когерентную томографию, предназначенную для исследования оболочек глаза, с помощью которой можно измерить толщину слоя лака на картине, составляющую доли миллиметра.

Первая лаборатория, официально открытая в Лувре в 1931 году, получила название Институт Менини. Под давлением двух ученых, горящих жаждой деятельности, хранители музея, в конце концов, выделили им подвал в павильоне Флоры, но обязали взять на себя все расходы за их очаровательное «хобби». Далее она перешла во владение Лувра, а в 1968 году была переименована в Лабораторию ансамбля музеев Франции. Тридцать лет ей руководила Магдален Урс, превратившая исследование произведений искусства в настоящую научную дисциплину. Ныне лаборатория располагает самым современным оборудованием, в частности, единственным в мире ускорителем частиц, использующимся исключительно для изучения произведений искусства, который был дополнительно усовершенствован в 2017 году. Однако ее настоящим сокровищем, по моему мнению, является команда ученых, авторитет которых признан во всем мире. Как и в медицине, снимки приносят пользу, только если их правильно интерпретировать, а также использовать для их получения наиболее совершенное компьютерное оборудование.

Озабоченность британских экспертов подтвердили и ученые лаборатории, посвятившие несколько месяцев тому, чтобы снять-таки с Венеры ее вуаль. Исследование, которое они провели, было поистине беспрецедентным. Лаборатории потребовалось около двухсот часов работы, чтобы 13 июля 2016 года вынести, наконец, свой вердикт. По причине подъема воды в Сене все оборудование пришлось вывозить, поскольку оно находилось под землей, а затем, когда опасность миновала, устанавливать заново. Эксперты, трудившиеся под залами Лувра, находились в непростом положении: несколько лет тому назад лаборатория дала добро другой картине, поступившей из того же источника, портрету, приписываемому кисти голландца Франса Хальса, о котором мы еще поговорим.

Мало того, примерно в то же время разразился скандал с поддельными предметами мебели, каждый из которых вызвал свою долю споров и злонамеренных слухов. Многие сотрудники лаборатории чувствовали себя оскорбленными лично, хотя поставить им в упрек ничего было нельзя. Однако беспокойство усиливалось недоверчивым отношением прессы, всегда охотнее предпочитающей скандалы фактам.

Естественно, подобная атмосфера не способствовала спокойной сосредоточенности, которую так ценят люди науки. Возможно, она сказалась и на тоне доклада, переданного судье. Высказываясь в осторожных – с учетом обстоятельств – выражениях, авторы предварительного отчета на шестидесяти семи страницах, Элизабет Раво и ее ассистент Жиль Бастьен, воздержались от окончательных выводов и ограничились перечислением «спорных моментов», каковые выглядели весьма неутешительно.

Прежде всего, они отмечают, что Кранах обычно не использовал дуб для своих работ, предпочитая липу или бук. По данным доклада, основанным на недавних исследованиях, из 217 проанализированных картин этого художника лишь три написаны на дубе. Эту цифру оспаривает хранитель коллекции князей Лихтенштейна Иоганн Крафтнер, утверждающий, что их, по меньшей мере, двадцать. Но фактически, на момент экспертизы, из 1359 картин, зарегистрированных в цифровом архиве Кранаха, профессором Питером Клейном из Габсбурга было изучено дерево под 248 произведениями с его признанным авторством. Одно известно наверняка: дуб художник использовал лишь в нескольких случаях, прежде всего, на пяти двойных панно, написанных во время пребывания в Голландии в 1508 году, и для небольшой группы работ, созданных между 1527 и 1530 годами. Пятьдесят лет назад считалось, что их было больше, но после совершенствования методов исследования эти цифры были пересмотрены в сторону уменьшения. «Общее соотношение остается неизменным, – сообщил мне Гуннар Гейденрейх, занимавшийся составлением упомянутой базы данных, – и использование дуба для Кранаха событие чрезвычайное».

После этих незначительных ремарок относительно материала доски, представители лаборатории переходят к красителям, признавая, что они «совпадают с предположительной датировкой произведения». Однако у них вызывают сомнения присутствие азурита и отсутствие знаменитого свинцово-оловянного желтого, которым объясняется «отсутствие точности, тонкости и выпуклости» у жемчужин, написанных плохой смесью свинцовых белил с охрой – что невероятно для такого мастера техники, как Кранах, который к тому же вел собственную торговлю пигментами.

Стратиграфическое исследование двух микропроб выявило наличие аппрета на базе мела, содержащего фрагменты окаменелостей, использование которого весьма нехарактерно для мастерской Кранаха. Либби Шелдон из Лондона отмечает, что доклад уделяет мало внимания обилию хлорида свинца, который, на ее взгляд, «нетипичен и, на данный момент, никак не объяснен». Однако авторы доклада указывают, что обилие металлических частиц отмечено и на другой картине, поступившей от Джулиано Руффини, и также изъятой следователями ОСВС, «Битва поста и масленицы», позднее идентифицированной как поддельный Брейгель – об этом речь пойдет в главе 8.

Недоверие у ученых вызывает и сеть кракелюр «с необычным рисунком», который «не следует деформациям древесины» и более заметен на светлых участках, но «практически не затрагивает черные». Автор доклада делает вывод, что речь идет «де-факто, не о естественных кракелюрах», а о следах «искусственного состаривания».

Это мнение, однако, будет в дальнейшем оспорено; основываясь на фотографиях деталей картины, Джулиано Руффини ответил мне, что такие же кракелюры присутствуют на других работах Кранаха, авторство которых установлено, и отметил, что, с течением времени, темные участки стареют не так, как светлые. Что касается князя Лихтенштейна, он сослался на заключение английской специалистки, подтвердившей, что «кракелюры вполне могут соответствовать датировке XVI века».

Однако экспертиза ученых Лувра этим не ограничивается. Упоминая о складках на поверхности красочного слоя, входящих в «противоречие с деформациями доски», они делают вывод о «пребывании картины в среде, где температура достигала чрезмерных значений», что подтверждается «отложениями черного цвета» на оборотной стороне.

Ученые не смогли сравнить картину с «Тремя грациями» Кранаха, которых Лувр купил в 2010 году за четыре миллиона евро у Франсуаз Селингманн, наследницы знаменитого рода арт-дилеров. Последние также датируются 1531 годом и демонстрируют сходство с нашим спорным произведением. Лаборатория, судя по всему, столкнулась с проявлением несговорчивого нрава хранительницы коллекции Лувра (да, мир этого музея весьма и весьма странный…). Тем не менее они сравнили Венеру с двумя другими работами Кранаха из Лувра: «Портретом Иоганна Фридриха Саксонского», также 1531 года, где сосредоточились на сравнении подписей и дат, и «Венерой на фоне пейзажа», 1529. Для этого 5 июля 2016 года, после закрытия музея, оба произведения были доставлены в подземные помещения лаборатории.

Серия макроснимков трех картин показалась весьма красноречивой всем, кто имел к ней доступ. Сравнение было не в пользу «Венеры с вуалью», у которой волосы, глаза, ресницы и брови, и даже лобковые волосы, выглядели плоскими, грубыми и нечеткими. Эксперты отметили не только это. «Взгляд кажется потухшим, а мазки» вокруг глаз «очерчены плохо»; нос, рот, пупок и груди, равно как камни и жемчуг в ожерелье, «написаны очень обще» и им не хватает «точности и контраста», «цвет кожи слишком однородный», без мазков почти чисто белой краски на наиболее светлых участках; «контуры подчеркнуты слабо»; волосы на голове написаны «одной массой»; не хватает легких прикосновений кисти, которыми художник выписывает кудри, ресницы и брови, а также прорисовывает сосуды. Услышав об этом, даже с учетом того факта, что картина могла быть написана кем-то из мастерской художника, а не им самим, князь Лихтенштейна наверняка должен был признать, что заплатил за нее слишком дорого – почти вдвое больше, чем Лувр за «Граций», приобретенных у Селингманн, притом что их качество бесконечно выше, а авторство подтверждено Гуннаром Гейнденрейхом.

Од Бюрези не удовольствовалась этим докладом, уже довольно объемистым. Она поручила Виолен де Вьеймерей проведение полной экспертизы, с включением данных, полученных в Лаборатории музеев Франции. Химик по образованию, неоднократно сотрудничавшая с полицией в научных исследованиях, эта молодая женщина основала в 2016 году «Ose Services», компанию по анализу материалов. Она собрала консилиум специалистов (историка искусства, эксперта по дереву и графолога), чтобы дополнить данные лаборатории, и прибегла к так называемому холистическому подходу, а результаты изложила в предварительном отчете на семидесяти шести страницах, плюс тридцать семь страниц приложения. В нем она высказалась гораздо более прямо, чем ученые лаборатории. И говорила уже не о «спорных моментах», а об «аномалиях».

Итак, она отметила «слишком слабые, почти неразличимые, контрасты», «тени, гораздо менее выраженные», чем на картинах Кранаха, «чрезмерно однородный» цвет кожи, лишенный светлых мазков, отражающих свет, «плохо очерченные контуры», украшения «с упрощенными мотивами, лишенными контрастности», камни в которых «не сверкают» и т. д. и т. п. И без колебаний заключила: «Исполнение и качество произведения не выдерживают сравнения» с другими работами немецкого мастера.

Виолен де Вьеймерей обратилась к историку искусства, который подтвердил ее заключение. Гвидо Месслинг руководил выставкой Кранаха в Брюсселе в 2010 году; но, главное, он являлся хранителем коллекции немецкой живописи в Венском музее. Свое заключение он подписал совместно с научной советницей музея, Моникой Штрольц, реставратором с тридцатилетним опытом. Они описали волосы «Венеры» как «соломенные», что в их глазах – настоящий провал. По их мнению, так мог их изобразить копиист – мелкими прядями, пытаясь воспроизвести шевелюру на картине с Лукрецией из Мюнхенской Пинакотеки, настоящем шедевре. Проблема, указывают они, заключается в том, что на работах небольшого формата Кранах применял другую технику, выписывая кудри точно и легко. Ресницы показались им «исполненными неумело». По их мнению «отсутствие плавности» мазка отражает «недостаточную уверенность и экономию средств» автора. Такое сочетание «неуверенности мазка» с «дотошностью» свидетельствует, в их глазах, о «тревожности» копииста. Гвидо Месслинг выражает сомнение даже в том, что картина могла принадлежать мастерской художника (отвечая тем самым на один из вопросов, поднятых защитой): «Эта работа не производит впечатления произведения из мастерской Кранаха или хотя бы кого-то из художников, обученных им». Вердикт неумолим: «Передача деталей, в частности волос, и подпись, свидетельствуют о том, что копиист намеренно пытался имитировать оригинал Кранаха, основываясь на нескольких источниках». Копиист. Или фальсификатор. Венский адвокат князя Лихтенштейна, Питер Полак, не преминул отметить, что «в том-то и вся разница, потому что в первом случае судебное преследование неправомерно».

Авторитетный графолог Кристина Жуишом в свою очередь изучила монограмму и пришла к выводу, что она «не выдерживает сравнения» с монограммой художника. Она обратила внимание на «неуверенность» в изображении крылатого дракона, образующего подпись, в то время как у Кранаха имелась привычка изображать его «движением мягким, плавным и стремительным». На его короне пять лучей, в то время как обычно их всего три. Вывод: «Подпись, равно как дата, сильно отличаются» от подписи и даты, которые ставил художник.