bannerbannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

«Азбука» в составе четырех книг объемом 47 печатных листов вышла в свет 12 ноября 1872 г. Она была напечатана тиражом 3600 экземпляров и продавалась по 2 руб. за экземпляр. В каждой книге «Азбуки» давались рассказы и басни для чтения, тексты на славянском языке с переводом на русский (отрывки из Несторовой летописи, Евангелия и т. п.), материалы для занятий по арифметике и методические указания для учителя.

Первая книга «Азбуки» открывалась алфавитом с изображением русских букв, напечатанных крупным жирным шрифтом. Толстой предлагал начинать обучение чтению с изучения букв. По его мнению, все методы ознакомления детей с буквами хороши, если дети не скучают.

Современное прочтение и оценка рассказов «Азбуки» подтверждают мысль о том, что именно «Азбука» явилась связующим звеном между опытом Яснополянской школы и разработкой религиозно-нравственного учения и что «Азбуку» можно рассматривать как прообраз детской версии учения о нравственной жизни человека («Беседы с детьми по нравственным вопросам», 1908). Духовно-нравственные основы «Азбуки» отражают понимание Толстым соотношения вертикали и горизонтали человеческой души. В представлении Толстого понятия «духовность» и «нравственность» не рядоположны, но взаимосвязаны.

Духовность выражает высшее устремление человеческой души (вертикаль). Нравственность – это поведенческие аспекты жизни (горизонталь). По Толстому, пересечение духовной, смысловой вертикали и горизонтали отдельных временных сознаний – это момент воплощения нравственных целей, ценностей в деятельность, поступок, обнаруживающий глубинное Я. Именно этот момент встречи «плоти и духа» выявляет истинное лицо человека, разрешает противоречие, что приводит либо к нравственному возвышению, либо к регрессу[28].

В процессе восприятия рассказа из «Азбуки» ребенок имел возможность усваивать сложные мировоззренческие понятия о месте человека в мире, о его целях и устремлениях, убеждаться в истинности тех или иных нравственных решений, получать опыт нравственной оценки. В одной из своих педагогических статей Толстой утверждал: «Я не согласен, чтобы дети не любили мораль; они любят мораль, но только умную, а не глупую»[29]. Подавляющее большинство рассказов в «Азбуке» моралистичны, но их назидательность ненавязчива. Она естественно вытекает из самого повествования, даже и в тех многочисленных текстах, мораль которых образно выражается пословично-поговорочной или афористичной концовкой. Смысл рассказов в том, что при чтении их у детей возникает нравственная самооценка. Переживание ситуаций, считал Толстой, даст возможность закрепления правильной самооценки, не приведет к безнравственным поступкам. Это и есть в его понимании опыт, т. е. работа души.

При анализе духовно-нравственных основ «Азбуки»[30] мы будем опираться на классификацию духовных ценностей – «плодов духа» (любовь, радость, мир, долготерпение, милосердие, вера, кротость, воздержание) и «дел плоти» (прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, пьянство, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства и тому подобное)[31]. В христианской этике духовность связывается с внутренней чистотой и умиротворенностью, со скромностью и послушанием. С точки зрения Толстого, духовно-нравственное развитие опирается на развитие культуры чувств человека, что формирует духовный стержень его личности.

Согласно классификации нравственных ценностей мы разложили рассказы первого раздела «Азбуки» Толстого на темы:

1. Чувство справедливости, долга.

2. Совесть, стыд, ответственность за свои мысли, поступки.

3. Непротивление злу насилием.

4. Противоречия, хаос и несчастья, которые порождает человек своим неразумным поведением.

5. Вера – Любовь – Добро – Благо – Красота.

Рассказы первой группы дают пищу глубинному Я человека, которое является смысловым, аксиологическим стержнем сознания, духом, который «собирает» все силы души – разум, волю, чувство долга и справедливости. Ребенок лишь утверждается в своих догадках о добре и зле, о чувстве долга перед старшими, которые дали жизнь, и младшими, которые нуждаются в нем. Раскрыв и утвердив в детях чувство справедливости и долга, сделав их обязательным внутренним стержнем личности, можно говорить о задатках нравственных качеств человека.

Толстой считал, что ребенок от рождения совершенен: «Учить и воспитывать ребенка нельзя и бессмысленно по той простой причине, что ребенок стоит ближе меня, ближе каждого взрослого к тому идеалу гармонии, правды, красоты и добра, до которого я, в своей гордости, хочу возвести его. Сознание этого идеала лежит в нем сильнее, чем во мне»[32]. Значит, в любом человеке, по мнению Толстого, от рождения заложены духовные и нравственные начала, которые в процессе жизненного пути либо раскрываются, либо исчезают. Любое воспитание начинается в семье. Все окружающее человека воспитывает его постоянно, дает определенный нравственный опыт. Именно в семье в нем развивается любовь к близким, долг перед ними, способность различать добро и зло. Бог, по Толстому, вложив в человека инстинкт добра, предоставил ему нравственную свободу. Добро и зло зависят от человека, сознательные волевые усилия в соответствующей переделке собственной личности должны обусловливать «все направление жизни»[33]. Писатель не сомневался в том, что от самих людей зависит следование своим эгоистическим стремлениям или отречение от них во имя того, что внутренний голос диктует им как нравственный долг. Стоит употребить усилия, и может быть достигнута победа над собой, то высшее выражение свободы человека, каким является для Толстого самопожертвование.

Своим рассказом «Ученый сын» Толстой подводит детей к великой заповеди: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлить дни твои на земле…» (Исход, 20:12). Сам Толстой писал о долге С.Н. Толстой (жене И.Л. Толстого): «…я думаю, что первое условие хорошего воспитания есть то, чтобы ребенок знал, что все, чем он пользуется, не спадет готовым с неба, а есть произведение труда чужих людей. […] Поверь мне, Соня, что без этого условия нет никакой возможности нравственного воспитания, христианского воспитания, сознания того, что все люди братья и равны между собой»[34].

Он считал, что чувство справедливости проявляется в любом детском коллективе и при разумном подходе потребность в свободном размышлении может стать импульсом к развитию культуры поступков, нравственных принципов и духовных качеств. Необходимо только дать возможность ребенку услышать свое Я. Говоря о нравственном совершенствовании человека, которое связано с чувством справедливости, долга и взаимопомощи, Толстой показывал не только положительные, но и отрицательные качества человека, т. е. доносил мораль «от противного». Особую роль в мотивах и поступках человека играет совесть (вторая тема нашей классификации рассказов), в понимании Толстого – интуитивный оценочный критерий, соединяющий человека с Богом, истиной, вечностью. Благодаря ей (совести) человек способен обнаружить тот единственный смысл, который содержится в каждой житейской ситуации и который иногда не осознается человеком, но заставляет его действовать тем или иным образом: «Совесть есть сознание своего духовного начала. И только тогда, когда она есть такое сознание, она – верный руководитель жизни людей»[35]. «В человеке есть свой суд – совесть. Дорожить надо только ее оценкой»[36]. Толстой отмечал, что «в период сознательной жизни человек часто может заметить в себе два раздельные существа: одно – слепое, чувственное, и другое – зрячее, духовное»[37]. Зрячее существо, которое можно сравнить с компасом и «проявление которого в просторечии мы называем совестью, всегда показывает одним концом на добро, другим – на противоположное зло. Но стоит сделать поступок, противный направлению совести, и появляется сознание духовного существа, указывающее отклонение животной деятельности от направления, указываемого совестью»[38]. Совесть – уникальный «механизм» связи человека и среды, «судья последней инстанции» в споре желаемого и должного, посредник в борении страстей. Не имеющая в основании гуманных, духовно-нравственных убеждений, подлинной культуры, неразвитая, заземленная, безответственная, она бессильна. Возникает то положение, о котором говорят: «совесть молчит».

Толстой в своем учении советовал: «Постарайся полюбить того, кого ты не любил, кто обидел тебя. И если это удастся тебе сделать, то тебе сейчас же станет очень хорошо и радостно на душе. Как свет ярче светит после темноты, так и на душе бывает особенно хорошо, когда вместо злобы и досады почувствуешь любовь к тому, кого не любил и кто обидел тебя»[39].

Третьей темой нашей классификации стал новый идеал нравственного поведения, к которому должны стремиться люди. «Люди не верят в то, что за зло надо воздавать добром, а не злом, только оттого, что их с детства научают тому, что без этой отдачи злом за зло расстроится вся жизнь людская»[40]. «…Не платить злом за зло. Злу должно противиться всякими праведными средствами, но никак не злом»[41]. Читателям дается право осознанного выбора, а затем раскрываются его последствия. На примере противопоставлений богатый и бедный, злой и добрый, сильный и слабый – Толстой кладет на чаши весов добро духовное и материальное. В рассказе-были «Камень» человек носит зло «за пазухой». Вместо милостыни, которую просил бедняк, богач бросил в него камень. Бедняк камень подобрал, затаил обиду и ждал расплаты, но прошло время, и не поднялась рука на жалкого, страдающего богача. Уступка «духовному существу» была сделана бедняком, когда он «пораздумался, бросил камень наземь». Настоя щий разлад между существом духовным и животным, муки совести показал Толстой в рассказе. Без всякого внешнего принуждения, руководствуясь только духовной потребностью, бедняк простил свою обиду. «Что надо делать, когда человек злится на тебя и делает тебе зло? Делать можно многое, но одно наверное не надо делать: не надо делать зла, то есть того самого, что тебе сделал человек»[42]. Толстой считал, что нужно отстаивать добро, но не любыми способами. У разных людей могут быть разные представления о добре, свои представления о способах решения тех или иных проблем, но любые попытки добиться добра с помощью силы, с применением насилия закончатся торжеством зла. Применение насилия, все равно – психологического или физического, – обязательно вызовет чувство ненависти у противника, а где ненависть, там нет места добру. Из этого не следует, что надо отказаться от борьбы со злом, – нет, но надо бороться только ненасильственными средствами, отказаться совершать безнравственные поступки. Фактически в учении о ненасильственном сопротивлении злу Толстой создал новую концепцию героизма, мужества: величие и сила человека не в том, чтобы нанести ответный удар, а в том, чтобы не ответить на удар. Благодаря такому поступку нравственный человек не будет продолжать цепь насилий, более того, ударивший человек может задуматься или даже устыдиться своего поступка, а это уже путь к его нравственному излечению. Учение Толстого устраняет противоречие между идеалами христианства и стремлением к героизму. Толстой создал новый идеал нравственного поведения, к которому должны стремиться люди. Далеко не все могут пойти по этому пути, но ведь и не все готовы на героизм.

Четвертая тема связана с ошибками и хаосом, которые человек порождает своим поведением. Пример – басня в прозе «Овцы ходили под лесом…». Мораль басни: «шаловливая овца волку корысть». Люди в жизни часто вынуждены учиться на собственных ошибках, на собственном опыте, иногда горьком, когда ничего нельзя исправить. Сюжет рассказа-басни «Тонкие нитки» напоминает сказку Х.-К. Андерсена о голом короле: гордыня и тщеславие затмили зрение и разум человеку, заказавшему пряхе нитки.

Басня «Обезьяна и горох» – о жадности, за которую обезьяна была наказана. Всегда следует соизмерять свои желания со своими возможностями. Автор скорее всего специально выбрал героем рассказа обезьяну – суетливое животное, которым движут неразумные желания.

Смысл басни «Дележ наследства» в том, что человек, бедный душой, закрытый для любви к ближнему, не может сделать свою жизнь лучше ни в материальном, ни в духовном отношении и может потерять даже то, что имеет. Виноват в этом будет только он сам, потому что им руководит жадность. Человек сам творит хаос в собственном доме, в собственной душе.

Пятая тема объединяет понятия Вера – Любовь – Добро – Благо – Красота, т. к. они являются показателями высоко нравственных отношений между людьми. Любовь, вера, Бог, добро, благо – нравственные ориентиры, которые должны быть свободно и осознанно приняты человеком. Все эти понятия объединены нами не случайно. Проведенный анализ книги Толстого «Путь жизни» позволил сделать вывод об их взаимосвязи и взаимозависимости: «…Бог – любовь. А от любви не может быть ничего, кроме добра»[43], «Бог желает блага всему, и потому если ты желаешь блага всему, то есть любишь, то в тебе живет Бог»[44].

Используя эти понятия, Толстой попытался дать объяснение глубинному Я сознания человека, которое является смысловым стержнем сознания, духом, собирающим все силы души – разум, волю, чувства, совесть. Разум, воля, чувства – вот, видимо, часть составляющих по-настоящему нравственного человека, которые определяют и свободу его нравственного выбора, ведь «жизнь человеческая есть ряд поступков от вставанья до постели; каждый день человек должен не переставая выбирать из сотни возможных для него поступков те, которые он сделает. […] А без руководства в выборе своих поступков человек не может жить»[45].

Идея Бога дает возможность понимания божественной природы человека. Положения истинной религии, по Толстому, «в том, что есть Бог, начало всего; что в человеке есть частица этого божественного начала, которую он может уменьшить или увеличить в себе своей жизнью; что для увеличения этого начала человек должен подавлять свои страсти и увеличивать в себе любовь; и что практическое средство достижения этого состоит в том, чтобы поступать с другими так же, как хочешь, чтобы поступали с тобою»[46]. Человечность человека нельзя выразить без идеи Бога. Опираясь на понятия вера, Бог, добро, любовь, благо, религия, душа Толстой выразил смысл жизни человека как идею совершенного добра, любви, справедливости по отношению к другому человеку. Поднимая проблему добра и зла, он писал Н.Н. Страхову 11 мая 1873 г.: «…на вопрос, что такое добро – сущность жизни, мне так же легко отвечать, как на то, какое нынче число. […] Добро есть только противоположность зла, как свет – тьмы, и как и света и тьмы абсолютных нет, так и нет добра и зла. А добро и зло суть только матерьялы, на которых образуется красота – т. е. то, что мы любим без причины, без пользы, без нужды. Поэтому вместо понятия добра – понятия относительного – я прошу поставить понятие красоты. Все религии, имеющие задачею определить сущность жизни, имеют своей основой красоту – греки – плотскую, христиане – духовную. Подставить другую щеку, когда ударяют по одной, не умно, не добро, но бессмысленно и прекрасно…»[47]

Сюжет одного из рассказов Толстого: девочка подобрала на пороге дома подкидыша. Правильно, «добро» поступила девочка. В чем же тут «духовная красота», о которой писал Толстой? Ответ можно найти в диссертации Н.Г. Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности»: «Когда у человека сердце пусто, он может давать волю своему воображению… Фантазия вообще овладевает нами только тогда, когда мы слишком скудны в действительности»[48]. Вот почему занятия, игры детей в рассказах Толстого просты и естественны – в этом разумный ход жизни, мудрость и духовность. Когда в сердце человека зарождаются любовь, жалость или сочувствие – «со-чувствование» с другими людьми, – он словно прозревает, ему кажется, что чудесно преобразился весь мир вокруг. Когда у человека чисты душа и мысли, когда он хочет творить только добрые дела, удача словно поворачивается к нему лицом. В преодолении трудностей проявляются любовь, дружба, верность, сила, отвага, доверие. Испытывая и осмысливая сострадание и жалость, человек платит за свое духовное прозрение.

Толстой писал, что в раннем детстве душа еще не засорена ложью жизни и каждый человек не может не вспомнить «того блаженного чувства умиления, при котором хочется любить всех: и близких, и отца, и мать, и братьев, и злых людей, и врагов, и собаку, и лошадь, и травку; хочется одного – чтоб всем было хорошо, чтоб все были счастливы, и еще больше хочется того, чтобы самому сделать так, чтоб всем было хорошо, самому отдать себя, всю свою жизнь на то, чтобы всегда всем было хорошо и радостно. Это-то и есть, и эта одна есть та любовь, в которой жизнь человека»[49]. В своей «Азбуке» писатель последовательно проводил идею нравственного развития человека, стремления к тому нравственному идеалу, который всегда связан с торжеством добра, справедливости, дружбы, взаимопомощи, долга и т. п. Толстой утверждал эти начала, показывая, как положительные примеры, так и раскрывая отрицательное в людях.

Содержание «Азбук» будет перекликаться с «Беседами с детьми по нравственным вопросам», сборниками «Круг чтения», «На каждый день» и книгой «Путь жизни».

Думается, что у Толстого складывается совершенно определенное отношение к педагогическому каналу передачи идей о духовном и нравственном развитии детей. Со взрослым населением задача оказалась куда более сложной.

Педагогическая деятельность Толстого в 1870-е годы отличалась большой разносторонностью его интересов в области народного образования. В эти годы писатель выступил не только как составитель «Азбуки», «Новой Азбуки» и автор теоретической статьи по педагогике, но и как выдающийся организатор школ и инициатор развития народного образования в Крапивенском уезде, где он был избран членом училищного совета.

Толстой много сделал для распространения начального образования среди детей крестьян Крапивенского уезда. Имея в виду эту работу, он писал А.А. Толстой: «Я теперь весь из отвлеченной педагогики перескочил в практическое, с одной стороны, и в самое отвлеченное, с другой стороны, дело школ в нашем уезде. И полюбил опять, как 14 лет тому назад, эти тысячи ребятишек, с которыми я имею дело. […] Я не рассуждаю, но когда я вхожу в школу и вижу эту толпу оборванных, грязных, худых детей с их светлыми глазами и так часто ангельскими выражениями, на меня находит тревога, ужас, вроде того, который испытывал бы при виде тонущих людей. Ах, батюшки, как бы вытащить, и кого прежде, кого после вытащить. И тонет тут самое дорогое, именно то духовное, которое так очевидно бросается в глаза в детях. Я хочу образования для народа только для того, чтобы спасти тех тонущих там Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых. А они кишат в каждой школе. И дело у меня идет хорошо, очень хорошо. Я вижу, что делаю дело, и двигаюсь вперед гораздо быстрее, чем я ожидал»[50].

К великому сожалению в советский период истории нашей страны все, с чем воевал Толстой в педагогике, стало достоянием педагогической науки, методики начального обучения и теории воспитания. Стало возможным высказывание одного из известных историков педагогики А. Пинкевича во вступлении к книге Н.Н. Гусева «Л.Н. Толстой в его педагогических высказываниях» (1928): «Как педагог-теоретик он [Толстой] – глубоко реакционен…

В наше время нам почти нечему учиться у Толстого – теоретика педагогики». «…Но, – добавлял Пинкевич, – мы никогда не забудем великого художника детства, сумевшего в своих произведениях близко подойти к ребенку и тем подготовившего почву для педагогики будущего».

Следует заметить, что Толстой действительно готовил нас к восприятию опытной, экзистенциальной педагогики, т. е. педагогики будущего, в чем оказался неожиданно прав критик. Подобного рода рассуждения стали спасительным ходом педагогов-исследователей, которые, несмотря на дежурные оговорки о «заблуждениях» и «слабости мыслителя», вынуждены были признавать гуманизм, народность, демократический пафос, творческий характер педагогики Толстого. Такая позиция свойственна всем учебникам истории педагогики, на ней воспитаны многие поколения учителей.

Для толстоведения значимы комментарии к педагогическим сочинениям в Полном собрании сочинений Толстого в 90 томах (Юбилейное издание). Что сделали их авторы в отношении Толстого-педагога?

Следует отметить, что авторы комментариев к 8-му тому (Н.М. Мендельсон, В.Ф. Саводник) уходят от анализа педагогических идей Толстого. Они находят «ростки многих педагогических идей» в дневниковых записях писателя.

Симптоматично, что даже в предисловии к 21-му и 22-му томам («Азбука», «Новая Азбука», «Русские книги для чтения»), написанном педагогами – профессорами Н. Константиновым и А. Петровым, давшими высокую оценку работы писателя над художественными текстами для учебных книг, нет никакого научного анализа методики и тем более методологии вопроса.

Впервые содержание толстовской критики немецкой педагогики, методической литературы отечественных авторов – современников писателя, созданной в развитие принципа наглядности (Корф, Бунаков, Евтушевский, Семенов и др.), было использовано в контексте анализа педагогических взглядов Толстого педагогом-исследователем профессором В.А. Вейкшаном. В книге «Л.Н. Толстой об обучении и воспитании» (1953) ученый совсем близко подошел к пониманию того, что в дидактике Толстой критиковал свойственный эмпирическим теориям познания путь формирования понятий, на основе которых формируется довольно низкий общеобразовательный уровень школьников. Однако, до официального признания этих фактов известным отечественным психологом В.В. Давыдовым должно было пройти двадцать лет. Большинство исследований 1950–1970-х гг. демонстрировало тупик, в котором оказалось педагогическое толстоведение, так как дальнейшее его развитие было просто невозможно вне оценки состояния отечественной педагогической науки и практики начального обучения, целиком базировавшихся в нашей стране в указанный период на эмпирических теориях познания.

Благоприятные условия развития отечественного педагогического толстоведения подготовлены самим ходом развития наук о человеке, деятельностной теорией учения, серьезной критикой рассудочно-эмпирической теории мышления в трудах Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, Ж. Пиаже, В.В. Давыдова, Э. Ильенкова и др. Содержание работ этих авторов позволило по-новому, более реалистично оценить философию и логику Гегеля и заимствование или отрицание Толстым ряда положений этого философа. Эпоха, побудившая Толстого в 1860-е годы обосновать в педагогических статьях принцип «опыт и свобода» и основные положения теории деятельности применительно к пониманию обучения, воспитания и развития («Закон движения вперед образования»), создала теоретические предпосылки необходимости гуманистической парадигмы образования уже во второй половине XIX столетия.

Для писателя это был спор не просто о качестве методической литературы, а вопрос более глубокий – о целях и задачах народной школы, об отупляющих методиках обучения, об отсутствии душевно-духовного развития учащихся в ходе обучения и воспитания, об изменении в целом взгляда на организацию народного образования. Толстой настойчиво двигался в уяснении оснований педагогики. В понимании Толстого не философских, а онтологических в новой педагогике жизни. В 1870-е годы начиналась подспудная работа – поиск смысла жизни; а «философские дрожжи» – встреча и беседа с философом Вл. Соловьевым – способствовали этому.

Толстой вступал в новый период жизни, связанный с созданием религиозно-нравственного учения или «науки жизни» и необходимостью обоснования онтологических основ как педагогики, так и «науки жизни».

Проведенное автором этих строк исследование подтвердило выдвинутую первоначально гипотезу о перерастании критики Толстым западноевропейской педагогической науки в гуманитарную экспертизу наук о человеке, культуре, образовании, которую еще предстоит глубоко осмыслить.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. Юбилейное издание. М.; Л., 1928–1964. Т. 38. С. 65, 67. Далее в ссылках это издание обозначено аббревиатурой ПСС.

2

Леонов Л.М. Слово о Толстом // Лев Толстой: В 2 кн. М., 1961. (Лит. наследство; Т. 69). Кн. 1. С. 17.

3

См.: Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1984. С. 304–317.

4

На страницу:
3 из 4