Смерть из первых рук

Расставаться бывает очень сложно, особенно, если вместе было так тепло и уютно, если нежность наполняла каждое мгновение, а приятный, так быстро ставший родным запах успокаивал, проникая в самое сердце. Именно такая форма отношений выстроилась между девушкой и великолепной двуспальной кроватью, на которой она провела уже четвертую ночь. Завтра она поедет дальше, в Москву. Врач предупреждал Елизавету, что поездка в Тверь, на малую родину, может вызвать в памяти негативные воспоминания, но девушка сошла во время остановки, и в столицу поезд отправился уже без нее.

"Что ты делаешь…"– недоумевал внутренний голос, в то время как ноги торопливо несли ее по ступенькам в переход, под станцию. Каждый удар каблука, отдаваясь в затылок, просил опомниться и не задерживаться в городе, из которого она сбежала тринадцать лет назад. Магия чертовой дюжины. Плохой ли это знак, или наоборот – добрый, как для прόклятого Летучего голландца, раз в тринадцать лет сходившего на берег. В любом случае, Лизе не хотелось сравнивать себя ни с голландцем, ни с какой-нибудь прокаженной. Ей хотелось казаться смелой в собственных глазах и, если получиться, то клин клином выбить Тверью Тверь. Сведениями о судьбе отца после побега она не располагала, знала лишь, что не убила его той ночью, иначе бы ее точно нашли.

Цикл начался с задержкой в десять дней, может гинеколог права и все дело в стрессе, а сейчас, когда она пообвыкла, он немного прошел. Лиза выпила таблетку успокоительного и задумалась, о словах врача. Она и до этого слышала о возможном возникновении зависимости, но всегда придерживалась дозировки. Убрав лекарства в сумочку, девушка подошла к ростовому зеркалу и несколько минут изучала свое тело. «Не дурна», – отметила она, глядя на отражение. Светло-русые волосы закрывали тонкие плечи, сбегая мелкою волной. Ясные голубые глаза ни капли не напоминали туманные стекляшки. Глядя в них, Лиза в очередной раз убедилась в отсутствии зависимости. Ее пальцы скользили по коже, останавливаясь на животе и груди, на щеках и на лбу. Девушка наклонила голову и поправила рукой волосы так, что все они повисли на одну сторону, открывая тонкий изгиб шеи и ямочку ключицы.

Позавтракав в номере, Лиза спустилась на набережную. Туман практически рассеялся, а серый ватник стелящихся туч, быстро летящих по небу, все шире и шире рвался, обнажая блакитную подкладку.

Вчера, в субботу, собравшись с мыслями, она шла на место, где когда-то стоял ее дом. Странное, нелогичное чувство. Ей казалось, будто она может не успеть, и что-то важное может пройти мимо. Лиза скорее вспомнила, чем вновь услышала голос матери, впервые взывающий к ней после побега. По телу пробежали предательские мурашки. Чего она ждала от встречи с прошлым, девушка уже, и сама не знала, но чувство тревоги нарастало в ней с каждой минутой. Что если отец заметит, или еще хуже – узнает. «Простил ли он меня?», спрашивала себя Лиза, и сама же отвечала: «Нет». От прилива бессилия ей захотелось рыдать. Еще больше ей захотелось, чтобы отец увидел ее слезы и пожалел. Диазепам и время поработали над Лизиной памятью, подавляя особенно болезненные воспоминания, и унося их в самый дальний, самый темный угол, где всегда и прячется страх.

Дома на месте не оказалось, лишь обычное, полуразвалившееся здание с заросшим участком. Дом Лизы развалился со смертью матери. Переплетение эмоций породили чувство, с которым девушка не могла или не хотела свыкнуться моментально. Вот дом и сад, и вот она у покосившегося забора, а между всем этим невидимая стена, непроницаемая и в тоже время неосязаемая оболочка. В один момент она не стала смелее, и прошлое отодвинулось лишь на мгновение, но страх перед домом пропал, а на смену пришли разочарование и легкость. И может, прав был тот врач, уверявший, что все это было не с ней.

День клонился к вечеру, быстро темнело и холодало. Обманчивые сумерки сгущали и без того мрачное мерцание редких фонарей, расставленных вдоль набережной. Лиза возвращалась в гостиницу, её начинала одолевать скука. Быстро гаснущая ностальгия начала эволюционировать в безразличие, первую ступеньку, ведущую в подвал апатии.

Лиза лежала в кровати, как вдруг обрушилась темнота. Девушка моргнула, но темнота не исчезала. Повернув голову, она заметила тонкую полоску, выбивающуюся между плотными шторами. Страх против воли накатывал, пока Лиза пробиралась к окну. Раздвинув занавес, гостья вернулась на кровать и, понимая, что это обычный перебой с электричеством, стала по не многу успокаиваться. Сумерки, заползая в утонувшую во мраке комнату, нерешительно разбавляли темноту, но и этого было достаточно, чтобы дойти до двери и выйти в коридор. К удивлению Лизы, в коридоре тоже оказалось темно. «Неужели свет погас во всем здании», – пронеслось у нее в голове. Из других номеров никто не выходил, и Лиза практически на ощупь кралась до угла, к лестнице, ведущей вниз. Чувство тревоги, вновь захватившее её, никак не хотело отступать. Сердце барабанило у пересохшего от волнения горла. К счастью, заглянув за угол, девушка увидела спуск и утопающий в искусственных лучах первый этаж гостиницы.

– Хм, автомат вырубился. Видать, что-то с напряжением, – сказал портье, выключая фонарь, – ну вот, все нормально.

– Спасибо, я так испугалась, – прошептала постоялица, жмурясь от вспыхнувшего света.

– Бывает.

Вернувшись в номер, Лиза зажгла все возможные светильники, не забыв про свет в ванной, и настольную лампу в другом конце комнаты, а также телевизор. Девушка знала, что дневная норма таблеток была выпита, но никак не могла отойти от внезапного стресса. Сделав глоток воды и возвращая стакан на тумбочку, Лиза замерла в оцепенении. Руки затряслись, и стакан полетел на пол, превративший его в бесконечное множество осколков. Звон разбитого стекла задержался в ушах на мгновение, ставшее невообразимо долгим. Девушка опомнилась (но не пришла в себя), когда портье, вышедший на крик из-за стойки, поймал ее на нижней ступеньке лестницы, ведущей на первый этаж.

– Что случилось? Успокойтесь! Что произошло? – животный страх моментально передался дежурному, предав голосу высокие истеричные ноты.

Лиза никак не могла остановиться, задыхаясь на каждом звуке, а побелевшее лицо напоминало маску Венецианского карнавала.

– Ам, ам! – кричала девушка, размахивая руками, – там!

– Что там, что там?! – срывался с катушек портье, поддаваясь внезапной панике, – пожар?

Лиза закрыла глаза и нервно затрясла головой в знак отрицания.

– Так, пойдемте, посмотрим.

Девушка резко затрясла головой, предложение дежурного показалось ей слишком смелым.

Портье осторожно положил руку на плечо постоялицы, пытаясь ее успокоить, а заодно и самому прийти в чувство.

– Опять свет погас?

Покачивание головой вместо ответа.

– Я сейчас пойду и посмотрю, оставайтесь здесь.

Настала очередь Лизы вцепиться в мужское плечо, увидев в нем единственную опору.

– Нет, нет, нет. Там ничего нет.

– Как ничего нет, если вы так кричали и вообще ваше состояние, – недоумевал дежурный, – давайте сходим вместе. Уверен, вам что-то показалось.

Дрожащие ноги медленно поднимали по лестнице перепуганную девушку, мертвой хваткой цепляющуюся одной рукой за перила, другой – за плечо дежурного.

– Спокойно, успокойтесь, – как молитву бормотал провожатый, от чего и сам с каждым шагом становился все уверенней. Серьезного же ничего серьезного не случилось.

Дверь в номер раскрыта нараспашку. Портье осторожно заглянул в ярко освещенный люкс и не обнаружил ничего необычного. Блуждая недоумевающим взглядом от предмета к предмету, дежурный все больше убеждался в правоте собственной теории.

– И что не так?

– У двери, – шепотом проговорила Лиза, – справа. Сапоги, – одними губами закончила она, боясь заглянуть внутрь.

– Нет здесь ничего, – ответил портье, – ни справа, ни слева, никаких сапог.

– Нет?

– Ну да, поглядите сами, вы из-за этого так кричали?

Лиза с опаской медленно заглянула за дверь, скользя нервным взглядом по полу. Пол был чистый!

– Они… Они были здесь! Сапоги стояли около моей двери!

– Ничего не понимаю. У вас украли сапоги?

– Да ничего у меня не … – осеклась Лиза, внезапно поняв, что спорить бессмысленно, – постойте, я оденусь. Стойте здесь! – резко добавила она.

Дежурный коротко пожал плечом, остался.

Лиза быстро оделась, одним махом сгребла в сумку все, что было на тумбочке, включая телефон, таблетки и косметику, и вышла из номера.

– Вы уходите?

– Я уезжаю, вот, за стакан и беспокойство, – сказала девушка, протягивая тысячу рублей.

– Какой стакан?

– Это неважно, – поспешно сунув деньги в руки портье, Лиза застучала каблуками по коридору, – за вещами я пришлю.

Сев в такси, дежурившее у гостиницы, девушка попросила отвезти ее в Москву. Три часа по темной дороге неизвестно с кем, – представила Лиза, – я еще не сошла с ума. Или сошла, – задумчиво проговорила она, едва шевеля губами, – если старые отцовские сапоги мерещатся.

– Стойте. Стойте! Остановите у вокзала!

Глава четвертая

понедельник, 17 октября

Гул раннего поезда скользил над железнодорожной насыпью. Сквозь рассветное марево виднелись полосы деревьев, поднимавшихся вдоль дороги. На фоне хмурого неба желтые листья вырисовывались не столь яркими. Низкие березки, первыми одевшиеся в золото, выстроились перед зеленой стеной хвойников. Солнце еще не поднялось, и косые лучи не прорезали лесопосадки.

Железнодорожные столбы, словно края кинопленки, разделяли меняющиеся кадры пейзажа, бесконечные рельсы серебряными нитями струились перед составом. Мерный стук колес убаюкивал ранних пассажиров, торопившихся в Москву на работу. Люди дремали, прикрывали зевки, кто-то слушал музыку, читал газету. Машинист и его помощник вели в кабине тихую беседу, обмениваясь последними новостями. Поезд только отошел от остановки, как внезапно глаза машиниста выхватили из бесконечной полосы рыжего пропитанного пылью щебня небольшое светлое пятно, лежащее на встречных путях.

– Это еще что, – пробормотал машинист, кивком отвечая на вопросительный взгляд помощника.

Подъехав поближе, не высказанная догадка опытного железнодорожника подтвердилась. Светлое пятно оказалось человеческим телом.

– Леха! – крикнул машинист, несмотря на то, что помощник был рядом, – быстро, диспетчерскую, тело на путях встречного направления!

Помощник, засмотревшийся на труп, зазевался, за что и получил подзатыльник.

– Я говорю быстро, диспетчера! – еще громче крикнул машинист. – Пусть ментов вызывают. Началось в колхозе утро, твою мать.

Алексей засуетился, раньше ему не доводилось видеть мертвых где-нибудь, кроме кладбища. Да и тогда он был еще маленький. Судьба миловала Алексея, и он был не частый гость на похоронах, видимо поэтому, увиденное на долго осталось в его памяти.

Слыша себя будто со стороны, помощник поднял трубку и автоматически произнес: «Диспетчер? Говорит помощник машиниста тверского двадцать-двадцать. Только что видели тело на путях встречного направления. Через триста метров после клинского переезда».

Электричка была первой по расписанию, направляющейся в Москву. Диспетчер, молодая девушка, уставшая и с непривычки придремывавшая за столом после ночной смены, моментально вскочила и затараторила:

– Тверской, тверской, слышите меня? – забыв нажать кнопку включения рации, девушка быстро опомнилась и с возросшим напряжением продолжила вызывать машиниста. – Тверской! Тверской, это диспетчерская! Что произошло? – голос сотрудницы наполнил кабину истерическими нотками.

Поняв, что на другом конце провода такой же дилетант, машинист выхватил трубку из рук помощника.

– Полицию вызовите, повторяю, тело, встречные пути, триста метров от клинского переезда.

– Поняла, – только и успела сказать девушка, перед тем как повесила трубку.

– Катя, что произошло, кто вызывал?

Заметив растерянность в лице девушки, старшая смены догадалась: произошла внештатная ситуация.

– Светлана Дмитриевна, там тело на путях, на переезде клинском, триста метров, – скороговоркой выпалила Катя.

– Господи, сядь, я сейчас сама позвоню, – сказала начальница, поднося телефонную трубку к уху, – триста метров, триста метров, метров триста, – пропела женщина, набирая номер полиции.

Светлана Дмитриевна передала доклад машинистов. Дежурный принял вызов и сказал, что немедленно свяжется с областным отделением. Диспетчер положила трубку и принялась успокаивать Катю. Ей было жалко девушку, видно было, что она сильно взволнована.

– Катюш, всякое бывает.

Слова начальницы вернули Катю к реальности. В реальности болела голова, а во рту чувствовался привкус крови. В висках стучало, а пересохшее горло распирал ком. Вот такой была Катина реальность.

– Помню, как в деревне на перегоне человека сбили. По дороге бежала соседка и кричала, что Колю, брата ее, поезд сбил… – Катя поджала губы и покачала головой – я тогда еще маленькой была и побежала с мальчишками смотреть. Зря.

– Все, Катюш, успокойся, – перебила Светлана Дмитриевна, – не надо сейчас прошлое ворошить, всякое бывает в жизни, если через себя все горе чужое пропускать, слез не хватит, тем более нервов. Если человеку можно помочь – грех не помочь, но, когда уже нельзя, когда поздно помогать, то и причитать не надо, только душу свою насиловать.

Девушка кивнула, но отсутствующий взгляд выдавал ее мысли, блуждавшие в царстве воспоминаний. Волшебные прикосновения памяти оживляли стершиеся страшные образы, помогая им вновь обрести силу, расцвести кровавыми подробностями. Катя угодила в бурю, где сошлись два грозовых фронта: прошлое и настоящее.

Тогда, в детстве, прибежав с мальчишками на «железку», она не догадывалась, что может увидеть. Около железнодорожной колеи стояли несколько местных, но рядом ничего не было. «Странно», – подумала Катя, и, лишь подойдя ближе к взрослым, заметила, куда обращены их каменные взгляды.

В десятке метров от растущей толпы, между рельсами, лежал большой темный клубок, сильно выделяющийся на фоне мелкой щебенки. Клубок – это отрезанная человеческая голова, а рядом, ладонью вверх, покоилась кисть с частью предплечья. Пальцы, подогнутые внутрь, просили милостыню, и быстрая смерть стала последним подаянием. Тело лежало с внешней стороны колеи, под углом к рельсам, на животе, слегка раскинув ноги. Верхняя часть грудной клетки и плечи отсутствовали, место, где колеса поезда разрезали человека, скрывала сползшая одежда темная, густо пропитанная кровью. Сечение являло собой ярко красный овал, блестящий разорванными сосудами. Мертвая плоть гипнотизировала Катю. Не способная оторвать взгляд, она не испытывала страха и даже не понимала, что пять минут назад здесь, по насыпи, шел живой человек. Пропасть разделяла в ее голове образы людей, стоящих рядом, и трупом, валявшимся в стороне. Из оцепенения Катю вырвал внезапный и громкий плач.

Глава пятая

понедельник, 17 октября

– Личность пока не установлена. Я же сказал, нечего тут смотреть, расходитесь, – уставший повторять одно и то же, помощник участкового безрезультатно разгонял зевак, собравшихся возле от переезда.

Помощник в звании сержанта был невысок, пучеглаз, представлял собой лицо правопорядка и простого деревенского парня одновременно. Форма на нем сидела кургузо, оттопыренные на коленях брюки, казались велики на пару размеров. Завершала образ сутулая спина, создавая полное впечатление того, что парень донашивает форму старшего брата, который кроме всего, был еще на голову выше и в полтора раза толще.

– Кого сбили-то? – обращаясь одновременно ко всем и ни к кому в отдельности, громко пробасил высокий мужчина, только подошедший на место.

Ему никто не ответил, и он, избрав другую тактику, переспросил уже тише, слегка толкая в плечо рядом стоящего парня:

– Чего случилось?

– Сам не видел, но говорят, девушку сбили. Сапсан, небось, или ночной, дальний, – поделился новостью парень.

– Черт бы их подрал эти скоростные. Торопишься – лети на самолете, одни проблемы с ними, то на переезд по полчаса ждешь, то шумят – спать не дают, людей калечат. – Высокий сплюнул и привычным движением, не глядя, поправил кепку.

– Сержант! – Крик участкового заставил молодого вздрогнуть и пулей подскочить к начальнику. – Гони их к чертовой матери, – добавил он тише и кивком указал в направлении стоявших зевак, – сейчас эксперты приедут, оно мне надо потом по мозгам получать за посторонних.

Сержант приложил руку к козырьку и побежал обратно к красной ограничительной ленте, натянутой, через пути и закрепленной к железобетонному столбу с одной стороны и маленькому указателю, расположенному между путями – с другой.

– Граждане, расходитесь! – в голосе сержанта чувствовалось, что он уже изначально не верит в силу своего словесного убеждения. – Не создавайте препятствий для проведения следственных мероприятий.

Со стороны переезда приближались три фигуры: двое в штатском, один – в форме. Носы лакированных ботинок штатских цепляли щебенку, а гладкие подошвы проскальзывали по шпалам, закапанным отработанным маслом.

– Твою мать, принесла нелегкая, – буркнул участковый, завидев новые лица. Он не пошел на встречу, а демонстративно повернулся спиной, предчувствуя неприятную беседу. Взгляд снова упал на труп, который, как ему казалось, он изучил уже досконально, и поморщился. Участковый уже не раз проклинал хмурое утро с его отвратительной находкой и тем, что придется исписать кучу бумаги с отчетами по случившемуся.

– Ну, что у нас здесь, господин участковый, – не пройдя и половину пути от дежурившего сержанта, растягивая слова, начал один из штатских, а подойдя ближе и протянув обернувшемуся участковому руку, добавил, – приветствую.

Участковый здоровался, поочередно пожимая руки штатским. Сотрудник в форме оказался сержантом, ему он даже не кивнул. Участкового звали Кошкин Сергей Анатольевич, штатских – Борисов Евгений Иванович, районный следователь, ранее занимавшийся только оперативной работой и Шилов Геннадий Александрович, криминалист. Сотрудника в сержантской форме Кошкин не знал, но припоминал, что тот, скорее всего, водитель.

– Ух ты ж, е-мае, – упавшим голосом сказал Борисов, переведя взгляд на бездыханное тело. – Ген, звони труповозам, пусть забирают. Пока приедут, мы как раз осмотреться успеем.

– Мда, – протянул Шилов, скользя глазами по трупу, – Вась, ты чего? – Сержант стоял рядом бледный и с отсутствующим взглядом. – В морге что ли не был?

Водитель медленно опустился на рельсы. Подперев голову и опустив лицо, сержант несколько раз дернулся и, сделав короткий вдох, его стошнило прямо на ботинки.

– Твою мать, – одними губами произнес Борисов.

Тело девушки находилось в ужасном состоянии. Волосы на маленькой головке в некоторых местах вырваны вместе с кожей, особенно большие фрагменты отсутствовали со стороны затылка. Лицо представляло собой сине-красную кашу со смятым носом, вывернутым наружу порванными крыльями. Нижняя челюсть имела многочисленные переломы и, так же, как и в верхней, в ней отсутствовали передние зубы. Шея сломана. Кожный покров с тела был содран ровной неглубокой бороздой, проходящей от лопаток до конца ягодиц. На ладонях, локтях, икрах и пятках кожа тоже отсутствовала. Помимо прочего, тело так же имело многочисленные, более мелкие, травмы и ссадины разной глубины и формы. Лицевая сторона, включая грудь и живот, имели значительно меньше повреждений, но и они не оказались лишены застывших кровоподтеков и ран. Одежда на теле отсутствовала полностью, не считая резинки с клочками капроновых колготок телесного цвета, каким-то чудом удержавшейся в районе поясницы. Из украшений имелись серьги желтого цвета, предположительно золотые.

– Что думаешь, господин участковый, – задумчиво начала Борисов, не разжимая губ, чтобы сигарета не выпала.

– Одно могу сказать, волокло ее долго. Мы с сержантом метров на триста ходили, никаких следов. Ни клочков одежды, ни крови.

– Твой-то сержант, как его, не блевал?

– Не, мой не блевал.

Криминалист достал фотоаппарат и сделал несколько снимков погибшей с разного расстояния, попутно не забывая делиться своими предположениями.

– По поводу крови могу сказать сразу, что вся она размазалась еще в начале пути. Там же и одежду сорвало. Подробнее только после вскрытия и детального осмотра. Из минусов – отпечатки. Целыми остались только большие пальцы, на других подушечках, как наждаком все стерто.

– Вась, ты бы на рельсе не сидел, задницу отморозишь. – Борисов улыбнулся. – И ботинки пойди листвой протри, а то вся машина провоняет.

Сержант медленно поднялся и пошел в направлении лесопосадки.

– В общем так, Кошкин, ты – участковый, пиши, как несчастный случай, если что – переклассифицируем, а мы займемся установкой личности.

Мимо зеленой иглой, тянущей за собой бесконечную стальную нить, пронеслась электричка. Полицейские стояли близко и, жмурясь от воздушной волны, провожали взглядом проходящие мимо вагоны. Когда поезд проехал, стало видно, что по рельсам от переезда движутся две фигуры в синих медицинских брюках и толстых куртках, расстегнутых до основания. Одна из фигур сжимала черный квадрат, при ближайшем рассмотрении оказавшийся сложенным мешком для перевозки тел.

Молодой врач, несший мешок, подойдя ближе, поморщился, в то время, как его коллега, шаря по карманам в поисках перчаток, не мог отвести взгляд от погибшей.

– Давай-ка без перекура, грузим и поехали, – сказал старший, нащупав перчатки.

Молодой санитар и не думал задерживаться. Не смотря на достаточный опыт работы в морге, он еще не имел дела со столь обезображенным телом. Обычно в местный судебно-медицинский морг отвозили тела либо с колото-резанными, либо с огнестрельными ранениями. Была пара случаев с отрезанием конечностей, но не более того.

Когда пальцы провалились в борозду, оставленную на спине долгим движением по щебню, санитар неприятно поежился. Расстелив рядом с телом мешок, он взял руки жертвы и заправил их за край черного целлофана, затем проделал ту же процедуру с ногами, после чего закатил внутрь все, что осталось.

Полицейские вернулись в отделение к обеду. Доложив начальству о несчастном случае и в подробностях описав увиденное, они согласовали план дальнейших действий и, взяв под козырек, направились в свой кабинет. Изрядно продрогнув и подустав, Борисов откинулся в кресле, но стоило ему расслабиться, как в голову пришла мысль о горячем чае.

– Ген, поставь чайковского, а то замерз, как собака.

– Видел лица врачей? Молодой явно был в культурном шоке. – Шилов наливал в чайник только отстоянную воду, запасаемую в трехлитровой банке. – По правде сказать, я и сам таких тел не встречал. Знаешь, Жень, чтобы так стесать кожу, надо ехать километров двадцать, если не больше.

– Зрелище, конечно, то еще, но лично мне Васиной блевотни хватило. Сказал же ему, вытри листвой, а такое ощущение, что он в той листве еще и в дерьмо вляпался. В машине хоть топор вешай. А по девчонке, ну, да, как это ее так угораздило, – Борисов вздохнул и подытожил, – ладно, ждем ассшчение, а то, глядишь, в ней алкоголя или другой дури намешано.

– Чем займешься?

– Сейчас чайку попью и буду личность устанавливать, проверю сводки, может, заявления о пропавших без вести, а ты тогда, бригаду вышли, вещи искать, мало ли что попадется, и пусть хоть до Москвы чешут.

Шилов связался с дежурным по отделению, и после короткого разговора на переезд был выслан наряд для поиска улик, в частности документов и обрывков одежды. Помимо этого, он попросил дежурного связаться с другим отделением, расположенным ближе к Москве, в Солнечногорске.

Положив трубку и отпив из кружки уже остывшего чая, Геннадий на секунду прикрыл глаза.

– Что-то я последнее время так сплю плохо, – деловито нахмурившись начал криминалист, в то время как следователь, не отрывая взгляд от монитора, просматривал сводки о пропавших без вести.

– Ген, ну не сыпь соль на рану, знаю я, к чему ты клонишь.

– К чему же?

– Хочешь, чтобы я завидовал вашей супружеской активности. Стыдно, гражданин Шилов попрекать холостяка, – подняв палец вверх, менторски декламировал Борисов.

Криминалист ничего не ответил и решил пока что повременить делиться проблемами.

– Ген, из морга нет вестей?

– Не звонили. Обещали к вечеру.

В седьмом часу раздался долгожданный звонок. За заключением поехал Борисов, а Шилов остался в отделении, ожидая отчетов по поиску вещей погибшей.

Осень сделала харакири, вывалив серые внутренности, спрятанные под золотым нарядом. Моросящий дождь размазывал по мостовой опавшие листья. Грустны октябрьские вечера, когда густая синяя темнота наступает так скоро, а солнце, проспав весь день, даже не показывается из-под пушистого серого одеяла. Неправду говорят, что у природы нет плохой погоды, у природы должна быть плохая погода, иначе не может быть и хорошей. Полицейские часто думают о хорошем и плохом, о добре и зле. Вечные вопросы, порой забредали и в голову Борисова. Это случилось и сейчас по пути в судебно-медицинский морг.