Морские рассказы. Жизнь судового механика. Избранное

– «Леди Белла», «Леди Белла». Говорит капитан. Как вы слышите меня? Как ваши дела?

Приём.

– «Алика»! Это «Леди Белла». Говорит капитан. Слышу вас хорошо. Пожар пошел на убыль. Опасности взрыва топлива нет! Пострадавших, кроме старшего механика нет. Приём.

– Мастер, – продолжал капитан «Алики». – Я предлагаю Вам перевезти экипаж на борт моего судна. У нас для всех найдутся помещения, вода и пища. Это надо сделать, пока не наступила ночь. Приём. Капитин Брэдли немного помедлил с ответом и посмотрел на окружающих его моряков. В глазах каждого из них сквозила только просьба:

– Капитан! Не отказывайся! – но все молчали, ожидая, какое же решение примет сам капитан.

– «Алика»! Говорит капитан! Я полностью с Вами согласен, Мастер. Сейчас же начнем пересадку первой половины экипажа. Приём.

– «Леди Белла»! Говорит капитан. Я благодарен Вам за Ваше решение. С нетерпением ждем Ваш экипаж на борту. Приём.

– «Алика»! Говорит капитан. Спасибо, Мастер. Начинаем посадку в шлюпку. Приём.

Рация ещё немного потрещала, но оттуда уже ничего не было слышно, поэтому капитан скомандовал:

– Чиф! Проконтролируй, чтобы все матросы и мотористы первыми уехали на «Алику»!

Господа офицеры и механики поедут вторым рейсом. Филиппинцы дружно кинулись к штормтрапу и под руководством старпома начали посадку в шлюпку. Никакой паники и ажиотажа не было. Первоначальный страх и стресс уже прошел, поэтому посадка в шлюпку прошла спокойно и вскоре она отвалила от борта. Когда шлюпка отошла, капитан скомандовал старпому:

– Чиф! Заведи моторы на всех машинах на палубе. Включи на них фары и аварийные огни. Таким образом, мы обозначим себя, и нас будет видно издалека. Старпом с боцманом пошли выполнять приказание капитана, и вскоре все машины были заведены и у них на всех горели фары и мигали желтые аварийные огни. Понемногу начало смеркаться, поэтому четвертый помощник, который был оставлен у штормтрапа на вахте, не сразу разглядел подходящую шлюпку.

Она шла от ярко освещенной «Алики», поэтому её топовый огонь был трудно различим. Когда четвертый помощник различил топовый огонь шлюпки, он радостно прокричал:

– Капитан! К борту приближается шлюпка!

Капитан с Борзовым, Вадиком и Серегой вылезли из автобуса и прошли к штормтрапу. Все офицеры, уже не спеша, спустились в шлюпку. Последним был капитан. Спустившись в шлюпку, он скомандовал:

– Отходим.

Третий механик, прибавил газу, а третий помощник вывернул руль. Когда шлюпка отошла от борта, он направил её в сторону спасительной «Алики», которая сияла яркими огнями палубного освещения. Не спеша шлюпка приближалась к борту «Алики». С борта до воды был спущен парадный трап. Шлюпка уверенно подошла к нему, и четвёртый помощник кинул матросу, стоящему на трапе фалинь. Тот поймал его и, быстро поднявшись на палубу, закрепил его там. Борзова поразили борта «Алики». Они были идеально гладкие. На них не было видно ни единой выбоины и царапины. Борта сияли свежей краской, как будто её нанесли только вчера. Не то, что на «Леди Белле», где на бортах были видны следы всей её долгой жизни. У неё они были изъедены глубокими язвами и покрыты в несколько слоев шелушащейся краской. Разница почувствовалась сразу. «Алика», наверное, только недавно сошла со стапелей. Борзов, следом за остальными, поднялся по трапу на палубу. Обожженная нога давала о себе знать. На неё было почти невозможно встать. Палуба была тоже идеально чистая. Она была выкрашена в зеленый цвет, и на ней желтым цветом были обозначены дорожки для прохода, которые вели до самого бака. Борзов только поднялся на палубу, как к нему сразу подошел высокий филиппинец:

– Чиф, пройдемте со мной в лазарет. Я второй помощник. Я Вам помогу там устроиться.

Там для Вас приготовлена кровать и там я Вам сделаю перевязку. Борзов не сопротивлялся. Силы, как-то сами, оставили его. Он с трудом оперся на руку филиппинца и вошел в надстройку. Там он увидел стоявших в нерешительности Вадика и Серегу. Он им махнул рукой:

– Идите за мной в лазарет. Я думаю, там места для всех хватит.

С трудом преодолев два трапа, он поднялся ещё на одну палубу.

– Чиф, поворачивайте налево, – предупредил второй помощник. – Там, в конце коридора находиться лазарет. Из угловой каюты, расположенной так же, как и у Борзова на «Леди Белле», выглянул полноватый, небритый мужчина в чалме. Он вежливо обратился к Борзову:

– Добрый вечер, чиф. Как ты себя чувствуешь? – и, не дождавшись ответа, продолжал, Рад приветствовать тебя на борту нашего судна. Проходи в лазарет, там тебе всё приготовлено. Если что тебе или твоим друзьям понадобиться, – он посмотрел на Вадика и Серегу, – обращайтесь ко мне. Я старший механик. Не стесняйтесь. Мы вам во всём поможем. Борзов прошел в лазарет и в бессилии опустился на прикрепленный к переборке топчан. Второй помощник тут же достал со стола заранее приготовленные медикаменты и принялся обрабатывать обожжённую ногу. Вскоре с забинтованной ногой Борзов устроился на кровати и полностью расслабился. Нога после обработки и перевязки уже так сильно не болела. Второй помощник, убедившись, что с Борзовым всё в порядке, обратился к Вадику и Сереге:

– Пойдем со мной. Я вам покажу, где можно будет взять переносные кровати и постельное белье. Они ушли, и Борзов остался в лазарете один. Вокруг все сияло чистотой и пахло свежестью. Кондиционер гнал прохладный воздух. Всё было новым. Вокруг стояла тишина. Это так разительно отличалось от той обстановки, где несколько часов назад находился Борзов. Неожиданно постучали в дверь, но она не открылась. Зная, что так всегда поступают филиппинцы, Борзов крикнул:

– Войдите!

В лазарет вошел старший механик.

– Чиф, – вежливо обратился он к Борзову. – Я тут принес тебе зубную щетку, пасту, мыло и бритву. Ты уже прими их, пожалуйста. Это я тебе принес от всего сердца. Не отказывайся. Борзов был поражен такой вежливостью индуса.

– Спасибо, – пролепетал он, стараясь подняться на кровати. – Посмотри сам куда их поставить. Стармех прошел в душевую кабину, совмещенную с туалетом, и вернулся. Из пакета он вынул рубашку с длинным рукавом и брюки:

– А это тебе на первое время, до Японии, – объяснил он.

– Так вы что, в Японию идёте? – тут уже пришла пора удивляться Борзову.

– Да, – подтвердил стармех, – в Японию. Через неделю будем там.

Тут в лазарет вошли Вадик с Серегой. Они принесли раскладушки, матрасы и постельное белье.

– А теперь, – обратился стармех уже ко всем, прошу вас пройти в столовую. Там повар приготовил для вас ужин. Вы, наверное, уже давно ничего не ели… Серега помог Борзову слезть с кровати. После перевязки нога уже не так сильно болела, и он сам, своим ходом, доковылял до столовой. Экипаж уже сидел за столами и поглощал пищу. Один из столов был свободен. За ним сидели капитан со старпомом. Капитан махнул рукой Борзову:

– Проходи к нам, чиф! У нас тут свободно.

Борзов устроился за столом, и стюард принес ему тарелку с макаронами и кусками обжаренного мяса с луком. На столе стоял соус к мясу, от которого во рту чуть ли не возник «пожар». Так что пришлось его срочно гасить из поставленного тут же на столе кувшина с соком. Немного посмеявшись и закончив ужин, капитан сказал:

– Я сейчас пойду на мостик и позвоню Хозяину. Узнаю, что нам делать дальше, а вы пока располагайтесь. Как вы устроились?

– Мы втроем поселились в лазарете. Там всё хорошо, – успокоил его Борзов.

– А меня вы сможете найти в каюте лоцмана, – проинформировал Борзова капитан. – Ну, я пошел. Что передать Хозяину?

– Передай ему, что мы сделали всё возможное, но пожар оказался сильнее нас, – Борзов развел руками.

– Хорошо, – капитан поднялся и направился к выходу из столовой команды.

Борзов с парнями поблагодарили повара за сытный ужин и поднялись в лазарет. Он лег на кровать и молча лежал, глядя в потолок и вспоминая события прошедшего дня. Постепенно мысли стали путаться в голове, и он начал проваливаться в глубокий и спасительный сон.

* * *

Борзов подскочил на койке и ухватился за ногу. Наверное, он неловко повернулся во сне.

– Что, Владимирыч, опять тушишь пожар? – участливо спросил Вадик, – Сейчас сходим на завтрак, потом возьму бинты. Сделаем тебе перевязочку. Не волнуйся. До Японии пять денёчков осталось-то. А там и доктора рядом. Не переживай. Хотя и меня кошмары одолевают чуть ли не каждую ночь.

– Не говори, Вадя. И мне всякая хренотень по ночам жить не даёт, – как всегда, спокойно подтвердил проснувшийся Серёга. "Алика" мерно переваливалась с борта на борт. Двигатель работал мощно и ритмично. Что ж. Она новая. Ей только шесть месяцев. Не то, что было "Леди Белле" – двадцать семь лет. У «Алики» всё впереди. А "Леди Белла" осталась одна в океане в пятистах милях к северу от Гавайских островов, глубоко осевшая в воду кормой из-за затопленного машинного отделения, сгоревшая и брошенная на произвол судьбы. Затонет ли она от первого же циклона? Или будет месяцами бродить по океану, как Летучий Голландец, пока её не найдут и не отбуксируют в порт на разгрузку и дальнейшую разделку. Ведь весь груз остался цел. Топливо в дизельных цистернах, из-за затопления машины, не взорвалось, поэтому она была цела и осталась на плаву. Когда "Алика" уходила с места аварии, Борзов вышел на корму, и долго смотрел вслед этой частичке своей судьбы, брошенной в океане жизни. Слёзы сами наворачивались на глаза. Но их сдувало ветром, надвигавшегося циклона. Всё-таки как много хорошего у него было связано с ней, с "Леди Беллой". А сейчас пора ковылять на ужин. Их повар, чилиец, изумительно готовит.

Январь 2019 г. Владивосток

«Шатура»

Жизнь судового механика (начало)

После четвёртого курса, я был направлен на практику на теплоход «Шатура», который ходил на линии Находка-Магадан. Это был четырёх трюмный лесовоз польской постройки примерно двенадцатилетнего возраста и экипаж его в основном состоял из проштрафившихся моряков. Это тех, кто по каким-то причинам что-то нарушил в таможенном законодательстве при пребывании за границей, то есть тех, кто где-то и когда-то напился, и попался нашим доблестным органам, но только из-за милости администрации не был уволен из пароходства. Им была только прикрыта виза. То есть, они потеряли право выхода в заграничные рейсы. А чтобы вновь открыть визу, нужно было целый год отработать в каботаже и проявить себя с лучшей стороны. Это с точки зрения командно-политического состава судна, а если яснее, то в лице помполита. Это был помощник капитана по политической части, а ими были, в основном, неудавшиеся штурманы, электромеханики, начальники радиостанций и те, кто прошёл специальный курс обучения на специальных политических курсах в Одессе или Хабаровске. Администрация судна, в лице капитана и партийной организации судна, только ходатайствовала о новом открытии визы молодому моряку или «залётчику», то есть мотористу, матросу, механику или штурману перед пароходством. Она писала бумаги, собирала собрания, утверждала решение этих собраний и … отправляла всё это куда-то наверх. А там уже какой-то божественный дядя решал ничтожную судьбу очередного грешника. Ходить ему за границу – или не бывать там никогда. Ну, а нам, курсантам, после нескольких лет учебы тоже открывали визу. У меня пока её ещё не было, потому что после перевода из МВИМУ в ДВВИМУ, по мнению командира нашей роты Сысоева Геннадия Гавриловича, я ещё не созрел для того, чтобы с честью представлять наше Советское государство за границей из-за многочисленных «залётов», произошедших в моей курсантской жизни. Вот поэтому виза у меня ещё была не открыта, даже, несмотря на то, что учился я хорошо. За сессию в моей зачётке иногда бывали и тройки, хотя в основном она была заполнена отметками повыше. Но вот с дисциплиной у меня постоянно были проблемы. А, если бы я был уличён во всех «самоволках» и остальных проступках, которые случались со мной очень часто то, наверное, меня давным-давно бы выперли из училища. Но, слава богу, я уже окончил четвёртый курс, и был направлен на индивидуальную практику. Это явилось только результатом моей учёбы. Тот, кто учился только на тройки – проходили коллективную практику на учебных судах «Профессор Ющенко» и «Меридиан». А везунчики, то есть отличники, и даже те, кто не был отличником, проходили индивидуальную практику на судах загранплавания. Им визу открывали заранее. У некоторых из них родители были у «власти», то есть начальниками в администрации края, города или каких-нибудь райкомах и парткомах. Вот если бы с сегодняшней точки зрения рассуждать о результате нашего обучения, то на учёбе в Училище, которая рождает истинных моряков, я бы оставил только троечников. Потому что все отличники, хорошисты и дети влиятельных родителей вскоре после окончания Училища ушли на берег и на пароходы смотрели только с высоких строек коммунизми.

Морю они не отдали ни капли своей души, да и жили только для себя. Для них главной целью было – это получить диплом. А остальное – Вася не чешись. Романтики в этом не было. Да и какая романтика в жизни механика? Грязь, постоянные нарекания за невыполненный ремонт, переживания, постоянно грязная роба, замазученные руки и тело, которые свели в могилу не одного из моих друзей, истинных троечников. Недаром наша профессия, как механика, штурманами пренебрежительно называется «маслопуп». И ими же пренебрежительно бросалось в наш адрес: «Жопа в масле, грудь в тавоте, но служу в торговом флоте». Иногда это писалось на стенках туалетов «замазученными» пальцами уставших пацанов. После несложного оформления документов в отделе кадров Дальневосточного пароходства, я выехал в Находку. Ночной поезд доставил меня в этот необычный морской город, вытянувшийся вдоль берегов бухты Находка. Погода была самая, что ни на есть Приморская. Туман, морось и слякоть. Мне ещё в отделе кадров Мария Александровна рассказала, как добраться до судна, которое стояло на мысе Астафьева. Так что, пока я доехал до мыса Астафьева, то промок до нитки, но цели достиг. На проходной узнал, где стоит «Шатура» и без труда нашёл её на контейнерном терминале мыса Астафьева. Приняли меня на судне хорошо. Вахтенный матрос сразу отвёл меня в каюту второго механика, осторожно постучав в открытую дверь:

– Степаныч. К вам нового моториста прислали.

Из глубины небольшой каюты вышел полный, похожий на колобок, лысоватый мужичок с пронзительным взглядом.

– И кого это в очередной раз прислало нам наше родное Пароходство? – как бы с издёвкой, произнёс он. Матрос протянул ему мои документы. Степаныч напялил на внушительный нос очки и уставился в бумажки, которые передал ему матрос.

– А, студент, – протянул он разочарованно. – Ну что ж. Иди вниз. Вань, – уже обратился он к матросу. – Покажи ему Колькину каюту. Там он пока будет жить. А потом, сквозь очки, вновь пронзив меня взглядом, обратился ко мне:

– Устроишься, пообедаешь, а потом уже после разводки поговорим о твоей работе.

Второй механик сразу окрестил меня студентом. Это название так и прилипло ко мне на всю практику. Поселили меня в каюту с мотористом, который в данный момент спал после ночной вахты. Поэтому, чтобы не тревожить сон своего соседа, я прошёл в столовую команды и сидел там, перебирая газеты и дожидаясь обеда. Вот уже после обеда и началась моя трудовая деятельность. На послеобеденной разводке меня определили на работу к третьему механику. Это был высокий, худой дядька, от которого на версту несло перегаром. Видимо, перед обедом он немного «подлечился», поэтому работать ему не очень-то и хотелось. Посмотрев на выделенного ему помощника, он оценивающе окинул меня взглядом сверху донизу, а потом наоборот и, почесав в затылке, пробубнил:

– Пошли. Будем динамку разбирать. За стоянку надо её сделать.

Спустившись вниз на нижнюю платформу, он подвёл меня к трёхцилиндровому дизельгенератору, который уже был частично разобран.

– Вот его и будем курочить, – прокричал он мне на ухо.

Хотя дизель-генератор, который вырабатывал ток для судовых нужд, работал на правом борту, за главным двигателем, но для меня, с непривычки, здесь было очень шумно, но через пару часов я привык к этому шуму и почти его не замечал.

– Вот ключи, – кивнул он мне на ящик. – Бери их и начинай снимать лючки картера.

Будем масло оттуда выкатывать. Когда все будет готово, позовешь меня.

Прокричав всё это мне на ухо и обдав неповторимым амбре, он ушёл наверх.

Посмотрев на ключи, я подобрал нужные, и принялся за работу.

С непривычки ключи то не подходили к головкам болтов, то неожиданно соскальзывали с них. При таких манипуляциях я даже ободрал в нескольких местах кожу с рук.

Колупался я около часа. Когда лючки были сняты, а трубы разобраны, я пошёл искать третьего механика.

Найти его я нигде не мог. Но из одной каюты левого борта неслись громкие голоса. Было понятно, что там пьют. Постучав туда, я вошёл.

За столом сидело несколько человек. Среди них был и третий механик.

У всех в руках было по стакану, которые были частично наполнены. На столе, накрытом газетой, были разложены селёдка, лук и хлеб.

Когда я вошёл, то жаркий спор, звук которого я слышал в коридоре, прекратился и все в недоумении уставились на меня:

– Ты кто такой? – слегка заплетающимся языком спросил меня одетый в грязную робу кучерявый моторист. – Чё те тут надо?

– Третьего механика ищу, чтобы сказать ему, что работу я сделал, – сказал я это для всех, но увидев третьего механика среди сидящих на диване, обратился к нему. – Что дальше делать то?

– Так это же наш студент! – заплетающимся языком начал объяснять третий. – Он динамку разбирает. Лючки надо вскрыть, да масло с картера выкатать. Щас. – он пьяно мотнул головой. – Обожди. Вот допью, и пойдём, – осоловевшим взглядом он оглядел окружающих и поднёс стакан ко рту.

– Нет, – прозвучал абсолютно трезвый голос. – Так не пойдёт. Парень только что приехал. Ещё ничего не знает. А вы тут его нагружаете. Завтра будете его нагружать. А сейчас надо познакомиться, – и он протянул мне руку. – Вадим. Токарь. Я пожал его неширокую, шероховатую сильную ладонь:

– Алексей.

– А-а, – понимающе протянул кучерявый моторист в грязной робе. – Это ты мой сосед что ли? – и увидев мой утвердительный кивок, представился. – Колян, – и пожал мне руку. – Будем, значит, вместе кантоваться, – весело подмигнул он.

Из самого угла широкоплечий, плотный мужик протянул мне свою, нет, не ладонь, а лопату:

– Сергей. Сварной. Давай садись, – указывая на свободный стул-раскладушку, прислонённый к переборке.

– Нет, – упрямо долдонил третий механик, размахивая одной рукой. Второй рукой он виртуозно держал стакан, не расплескав из него ни единой капли. – Он должен сегодня работать. Надо масло выкатать….

– Да, хорош тебе, Васильевич, – перебил его сварной. – Завтра все вместе всё и сделаем. Даже если и не будем успевать, то чуток задержимся после рабочего дня, – за подтверждением он обратил взгляд на Вадима.

– Точно так и будет. Так что Васильевич, не переживай. К отходу соберём мы твою динамку, – уверил третьего механика Вадим.

Тот что-то невнятно промямлил, но в знак согласия вновь мотнул головой и допил содержимое стакана. Потом, тупо посмотрев в его донышко, отвалился на спинку дивана.

– Готов, – констатировал Колян. – А ты садись. На. Вот тебе стакан, – он протянул мне пустой стакан. – Завтра будет вся твоя работа. Сегодня никак ничего не получается, – он приподнял плечи и немного развел руки, в расчете, что я его пойму. – Только вахта.

– Ну, ты и вахтенный! – ехидно усмехнулся Вадим, – А ты, Лёха не стесняйся, – он плеснул мне в стакан из бутылки. – За знакомство. Знакомство продолжалось ещё долго. Но к вечеру все угомонились и разошлись по каютам. Утром и в самом деле ребята взялись за динамку, и к отходу она была собрана и обкатана. Вот с такими парнями и пришлось мне начинать свою индивидуальную практику. А теперь «Шатура» опять подходила после очередного рейса к тому же самому причалу на мысе Астафьева. Это был специальный контейнерный терминал, плотно уставленный рыжими трёх и пятитонными контейнерами. Пограничники его не охраняли. Они охраняли только иностранные суда, которые приходили за лесом. Лесные причалы находились левее. И, чтобы пройти к проходной или на рейдовый катер, приходилось всегда проходить мимо них. Молодые пограничники подозрительно косились на нас, а мы в свою очередь с интересом рассматривали суетящихся на палубе иностранных моряков, наблюдая за их непонятной жизнью, о которой нам рассказывали столько много чёрных сказок. Судно быстро ошвартовалось у причала. Вокруг стояла тишина. Никому-то мы здесь были не нужны. Наш причал был безлюден. После каждого рейса желающие могли съездить домой. На это у них была установлена очередь. А нам, кто был «бездомным», приходилось все стоянки куковать на судне. Поэтому, как только судно приходило в порт, половина экипажа разъезжалась по домам, а остальные имели возможность выйти в город после рабочего дня. Только, об этом надо было поставить в известность своих главных начальников – старшего помощника и второго механика. Мотористы были обязаны подойти к Ивану Степановичу и отпроситься у него. Если Степаныч давал добро на сход на берег, то надо было сразу смываться, а то он мог и передумать через пару минут. А так как я был пока еще совсем зеленый, то мечты о посещении города и схода на берег, мне надо было напрочь выкинуть из головы. Моей задачей было только одно – посвятить себя изучению машинной установки и работать под руководством моих остальных двух начальников. Вадима – токаря и Серёги – сварщика. Вадим был парень лет тридцати. Он уже отслужил армию, работал на заводе, женился, а потом развёлся. И вот сейчас он отрабатывал год, чтобы ему открыли визу. Вадим был токарем. Он всегда понимал меня и всегда был готов прийти на помощь. В токарке у него был идеальный порядок. Станок отлажен, как часы, и любые вещи, которые заказывал ему Иван Степанович, Вадим мог выточить виртуозно. Серега был примерно такого же возраста, что и Вадим. Он в то же время был и лекальщиком. Он тоже был после армии. На вопрос, как он оказался на «Шатуре», он только махнул рукой:

– Будет время, расскажу, – было заметно, что такой разговор ему неприятен.

Серёга был неразговорчив, но дело своё знал отменно. Было чему у него поучиться. Он был классным лекальщиком. То есть, он умел так притирать форсунки на главный и вспомогательные дизеля, что после его ремонта, ни один цилиндр не дымил, и все цилиндры на двигателях работали ровно без излишнего разброса температур. В лекалке всегда были чистота и порядок. Дело свое он любил и хорошо знал. Меня он окрестил студентом и гонял так, как положено старослужащему, хотя поначалу это было обидно, но потом я к этому привык. Когда я уже приобрел небольшой опыт, то Серёга даже стал уважительно относиться ко мне, ведь я же в перспективе должен стать механиком. А сейчас у меня заканчивался второй месяц практики, и я уже ощущал себя оперившимся птенцом, который уже все может и все умеет. Но вот летать, самостоятельно ещё не научился. Особенно после того, как мы работали с четвертым механиком. Тот только в прошлом году закончил наше училище, но вид у него был профессорский. Со мной он разговаривал только через губу, постоянно пытаясь чем-нибудь поддеть, подчёркивая, что он старше, умнее и опытнее меня. А когда я его называл Женей, то он подчёркивал, что он не Женя, а Евгений Михайлович. Но, после того как мы с ним поработали на одной из грузовых лебёдок, он перестал задирать нос и остался для меня просто Женей. Иван Степановичу показалось, что одна из грузовых лебёдок, как-то шумно работает и я был выделен четвёртому механику в помощь. Надо было вскрыть лючки картера редуктора, чтобы осмотреть шестерни. Конечно, вскрывать пришлось их только мне, а мой начальник Евгений Михайлович только подавал ключи, забирал открученные болты и лез с советами, какой болт надо открутить в первую очередь. Когда лючки были вскрыты, то четвёртый механик Евгений Михайлович принялся вставлять свинцовую проволоку в зубья шестерён, чтобы снять выжимку, для определения зазоров и обнаружения места, предполагаемого «странного» шума. Конечно, всё это было правильно, согласно учебнику по судоремонту профессора Меграбова, лекции которого мы с удовольствием слушали. А я, в нарушении всех советов профессора Меграбова, взял обычную проволку, опустил её до дна и померял уровень масла в корпусе редуктора. Мерное стекло было разбито и заглушено и уровень масла в редукторе было невозможно определить. Оказалось, что масла в редукторе очень мало. Ведущая шестерня его только-только захватывала. Да и то это масло оказалось обводнённым. Хорошо, что лебёдками пользовались очень мало. Их использовали только для подъёма стрел, но не для выгрузки и погрузки. И поэтому шестерни ещё не заклинили и зубья на них не повылетали. По-хорошему, этому Жене за такое содержание лебёдок, надо было сделать прокол в талоне рабочего диплома. Но, на «Шатуре» это не профилировалось. Масло слили. Картер я промыл и вытер насухо, а потом заполнил свежим маслом. Лебёдка стала работать без «странного» шума, который слышал Иван Степанович. Я об этом случае никому не рассказал. Но четвёртый механик Женя после этого перестал задирать нос передо мной. Всё равно, несмотря на все свои пролёты, Женя строил из себя опытного и умелого механика. Когда он заступал на вахте в восемь утра, то у него был такой важный вид, что в пору было орать: