Полная версия
Гиперборея: приключения идеи
Так или иначе, в Греции Анахарсис «выказал свою великую мудрость»[46] и тем прославил весь скифский род.
Слава Анахарсиса как философа была столь велика, что он был включен в число Семи мудрецов, обретя тем самым статус одного из родоначальников философии. В этой группе Анахарсис появляется не сразу. Платон, отдавая должное скифу как великому изобретателю и ставя его в этом отношении выше Гомера (Resp. X 600а), нигде не называет его ни мудрецом, ни философом. Соответственно, не значится Анахарсис и в знаменитом платоновском списке мудрецов-афористов (Prot. 343а) – первом из подобных. По-видимому, впервые одним из Семи называет Анахарсиса младший современник Платона Эфор Кимский, утверждая, что подобной чести греки удостоили его «за безупречную моральную чистоту и разум»[47].
Подчеркивая выдающуюся культуртрегерскую роль Анахарсиса, Эфор приписывал ему изобретение якоря, гончарного круга и кузнечных мехов. Впрочем, уже Страбон, приводящий слова Эфора, относится к ним весьма скептически: «Я упоминаю об этом, хотя и прекрасно знаю, что сам Эфор не во всех случаях говорит целиком правду, как это ясно из рассказа об Анахарсисе. Как же гончарный круг может быть его изобретением, если уже Гомеру, который жил раньше, этот круг был известен?»[48].
Возвышение Анахарсиса шло у Эфора в русле идеализации всего скифского народа, древность, а стало быть, мудрость которого подтверждена свидетельствами о нем самого Гомера (Strab. VII 3, 7). Благозаконие и непобедимость скифов Эфор выводит из их скромного образа жизни, общности жен и отсутствия имущества. Подобная идеализация северных варваров была нова для своего времени. Интересно, что одним из непосредственных источников столь комплиментарного отношения к скифам было учение Платона об идеальном обществе, где были впервые объединены семейный и имущественный коммунизм и простой образ жизни[49].
Судя по всему, именно у Эфора формируется образ Анахарсиса как «мудреца-дикаря», побеждающего простым правдивым словом замысловатую эллинскую дискурцию и служащего живым упреком развращенным и испорченным цивилизацией грекам. В апокрифических «Письмах Анахарсиса» (III в. до н. э.) этот образ использовался для пропаганды кинических идей. В этих письмах, в большинстве своем адресованных правителям прошлого, их автор обличает насильственный характер любой власти, борется с «расизмом» греков, ставящих себя выше варваров, и прославляет простоту и нестяжательство: «Одеждой мне служит скифская хлена, обувью – подошва собственных ног, постелью – вся земля, моя лучшая еда – молоко, сыр, мясо. Все лакомства – голод. Я свободен от всего того, из-за чего большинство людей постоянно в трудах»[50].
Подобная же риторика отличает скифа в рассказе Диодора Сицилийского о визите к Крезу «первейших среди мудрецов» – Анахарсиса, Бианта, Солона и Питтака. Пожелав оценить мудрость старшего из философов (а таковым оказался именно Анахарсис), царь спросил его, кого из сущих он считает самым храбрым, самым справедливым и самым мудрым? Тот ответил: самых диких животных, ибо они живут в соответствии с природой, а не с придуманными законами. Крёзу не оставалось ничего, кроме как посмеяться над ответами равнодушного к богатству философа, объяснив их его «зверообразным воспитанием»[51].
Анахарсис – мудрец, потому что скиф.
Скульптура Пьера Ле Гро, конец XVII в.
Образ Анахарсиса как критика цивилизации и проповедника простой и скромной жизни развивается у более поздних авторов – Плутарха, Элиана, Лукиана. То, что показалось первостепенным в истории с Анахарсисом Геродоту – неприятие скифами эллинских обычаев – окончательно уходит на второй план. Назначенный киниками живой антитезой для всего, что им казалось гибельным в культурной жизни человечества, Анахарсис сохранит эту роль вплоть до наших времен. Общее отношение греков к странствующему мыслителю доносят «Письма Аполлония Тианского»: «Скиф Анахарсис был мудрецом – и если он скиф, и потому что скиф»[52].
Если образ скифа Анахарсиса на века закрепился в античной культуре как образ благородного дикаря, народного мудреца и воспевателя простой жизни, то имя Абариса прославили в большей степени совершенные им чудеса.
Чудотворец Абарис стоит в ряду посетивших Грецию гиперборейцев несколько особняком – его имя фигурирует в таком большом количестве источников, что в его реальном существовании сомневаться весьма затруднительно. Скепсис в этом отношении допускал разве что Геродот, однако в равной степени он не верил и в существование самих гипербореев – это-де абсурдно, ибо нарушает правила симметрии: «Ведь если есть какие-то люди на крайнем севере, то есть и другие – на крайнем юге»[53], но о них никто не слышал.
Согласно Пиндару, Абарис появился в Элладе при лидийском царе Крёзе[54], т. е. в промежутке между 560 и 546 гг. до н. э. Целью поездки Абариса в Грецию был, очевидно, не «интеллектуальный туризм» и желание посмотреть мир (в подобные поездки отправлялись греки, но не варвары) и вряд ли только «восстановление дружбы и родства с делосцами», на чем настаивает Диодор Сицилийский[55] – будучи жрецом Аполлона (Porph. V. Pyth. 28; Iambi. V. Pyth. XIX 90), Абарис, очевидно, выполнял в Греции какую-то функцию, связанную с отправлением культа.
Известен он был, в первую очередь, тем, что «странствовал по всей земле со стрелой в руке и при этом ничем не питался»[56].
Единого мнения по поводу предназначения стрелы Абариса, с которой мудреца неизменно ассоциировали, начиная с Геродота, впрочем, не было никогда. Ликург Афинский полагал, что стрела была нужна Абарису как жрецу в качестве символа Аполлона – он предъявлял ее как своего рода удостоверение[57]. По Гимерию, Абарис просто ходил, вооруженный луком[58]; стрела в таком случае служила ему боеприпасом. В свою очередь Фотий объяснял, что стрелой Аполлона метафорически именуется красноречие, и именно на такой-то стреле Абарис и облетел все земли и все моря[59].
Своя версия нашлась и у Оригена, отмечавшего способность Абариса бегать со скоростью летящей стрелы. Что, по мнению александрийца, отнюдь не является признаком божественности, как сказали бы многие. «Допустим, что действительно божественность наделила Авариса Гиперборейца такой силой, благодаря которой он мог носиться со скоростью стрелы. Но какую же пользу мог получить от этого род человеческий? Чем была полезна скорость, равная полету стрелы, и ему самому? – и все это при том предположении, что вся эта история нисколько не заключает в себе вымысла, что все это действительно происходило, хотя бы и под влиянием некоторой демонической силы»[60].
Но чаще всего, особенно, в эллинистический и более поздние периоды, стрелу Абариса наделяли поистине фантастическими свойствами, представляя ее как средство передвижения.
В своей биографии Пифагора Порфирий поведал об Абарисе, прозванном Воздухобежцем за то, что на полученной в дар от Аполлона стреле он «перелетал и реки, и моря, и бездорожья, словно бежал по воздуху»[61]. О том же и рассказ Ямвлиха (буквально слово в слово повторенный за его учителем): «у Абарида <было прозвище> "Ступающий по воздуху", так как когда он ехал на дарованной ему стреле Аполлона Гиперборейского, как бы ступая по воздуху, он переправлялся через реки, моря и непроходимые места»[62].
Та же легенда воспроизводится и у эпического поэта Нонна Панополитанского:
Абарис юный также по небу часто летает,Если Феб на стреле его отпускает в поездку[63].Летание на стреле подчас интерпретируется, даже современными авторами, вполне буквально. Ольга Фомина, в частности, напоминает, что многие древние авторы, «настойчиво говорят о летательных способностях гиперборейцев, то есть о владении ими техникой полета… Может ли быть такое – чтобы древние жители Арктики владели техникой воздухоплавания? А почему бы и нет? Сохранились ведь во множестве изображения вероятных летательных аппаратов – типа воздушных шаров – среди наскальных рисунков Онежского озера»[64].
Ямвлих, впрочем, предложил и еще одну любопытную версию, рассказав, что золотая стрела, которой обладал Абарис, указывала тому дорогу[65]и выступала, таким образом, не только транспортным средством, но и устройством для ориентирования на местности.
Весьма интересная гипотеза, особенно, если учесть возможное происхождение Абариса с Рифейских (Уральских) гор! Если ей найдутся другие подтверждения, то получится, что жители Гипербореи знали компас с магнитной стрелкой более чем за полторы тысячи лет до китайцев (первое упоминание о нем содержится в трактате Шэнь Ко «Записи бесед в Мэнси», относящемуся к 1086 г.[66] И тогда можно будет предположить, что знаменитая стрела Абариса являлась ни чем иным, как стрелкой его путеводного устройства, казавшегося грекам невероятным чудом.
Тот же Ямвлих, однако, повествует еще об одной удивительной особенности стрелы Абариса – оказывается, именно с ее помощью Гипербореец совершал свои вошедшие в легенду санитарно-гигиенические процедуры[67].
По указанию афинского грамматика Гарпократиона, Абарис прибыл послом от гипербореев во время распространившейся по всей земле моровой язвы, чтобы совершить моление Аполлону[68]. Миссия оказалась успешной: «Лакедемон после произведенного им в этой земле очищения уже не заражался чумой, тогда как прежде эта болезнь часто поражала его из-за того, что он расположен в неудачном месте: над ним возвышаются Тайгетские горы, и стоит отметить, что это создает духоту. Абарид также очистил Кносс на Крите. Известны и другие свидетельства способности Абарида производить очищения»[69].
Как было сказано, сделано это было Абарисом при посредстве стрелы, которую он всегда носил с собой. Рационального объяснения, каким образом можно очистить город от чумы с помощью подобного приспособления, у нас нет (о технологиях, существовавших в Гиперборее, пока можно только догадываться), однако символическое объяснение дать этому факту довольно несложно. Стрела – атрибут Аполлона как бога солнечного света и, в другом аспекте, бога-врачевателя. Очевидно, что в аполлоновской стреле воплотились представления о целительных и животворящих свойствах солнечного света. Получив ее в дар от своего бога[70], жрец Абарис обрел вместе с нею и чудесные способности к врачеванию и обеззараживанию огромных территорий.
Гипербореи представлялись грекам «небожителями», обладающими сверхъестественными способностями – таков, например, «воздухошествующий» Абарис.
Впрочем, вполне возможно, что именно за свои чудесные способности и диковинную мудрость Абарис прослыл среди греков жрецом Аполлона, таковым отнюдь не являясь. Как это случается и поныне, сработал стереотип: если мудрец с Севера, то непременно – служитель Аполлона (в VI в. до н. э. процесс его рецепии в греческой религии еще не завершился, и этот бог по привычке воспринимался как чужой, заграничный); если умеет делать необъяснимые вещи – значит, волшебник.
Что касается эпидемиологических мероприятий, проводимых отдельно взятым гиперборейцем в масштабе целых полисов, то для их рационального объяснения опять придется обратиться к смелым гипотезам. Можно предположить, что страна Гиперборея, существуй она на самом деле, обладала более совершенной медициной, нежели Эллада. Доступные им знания о гигиене и санитарии станут достоянием просвещенной Европы лишь в XIX–XX вв.
Медицинские таланты Абариса и владение техникой полетов роднили его с рядом героев древности, в т. ч. с легендарным королем бриттов Бладудом (X в. до н. э.)
На илл. – фронтиспис из книги Джона Вуда «Описание Бата» (Лондон, 1749)
Интересна в этом ключе формулировка Платона, называющего Абариса заклинателем от болезней[71]. Гипербореец лечит заговорами, т. е., словом, и тем предвосхищает практику логотерапии и психоанализа, которая станет реальностью для Европы в тех же XIX–XX вв. Вместе с тем, лечить словом он мог не только с точки зрения содержания и смысла, но и с точки зрения определенных ритмических воздействий. Во все века целители использовали в своей практике молитвы, стихи, мантры, зикры, задавая пациенту определенный ритм позитивных вибраций. Лечение музыкой было развито у греков, особенно, у пифагорейцев, к которым Абарис был отнесен Ямвлихом[72]. Не исключено, что первична в данном случае была ритмотерапия, практикуемая Гиперборейцем, который был старше Пифагора как минимум на одно поколение[73].
Удивляла греков и еще одна особенность Абариса: он никогда не ел (Hdt. IV 36; Iambi. V. Pythag. XXVIII 141), или, по формулировке Эрика Доддса, «был настолько опытен в технике поста, что мог почти совсем обходиться без человеческой пищи»[74]. Значение поста могло заключаться как в сознательном аскетизме, упражнении тела на пути к освобождению духа (т. е. в религиозном смысле), так и в соблюдении строгой диеты для здоровья тела. После Абариса пост стал составной частью мистических практик у пифагорейцев и орфиков. От них эту практику позаимствовали стоики. А уже у них – христианские аскеты.
Абарис вошел в народную память и как предсказатель будущего. Согласно Ликургу Афинскому, став боговдохновенным, Гипербореец «изрекал оракулы и прорицания»[75]. Порфирий и Ямвлих сообщают, что, подобно Пифагору, Абарис обладал способностью безошибочно прогнозировать землетрясения[76]. Об умении Абариса предсказывать землетрясения, а также моровые болезни и небесные явления свидетельствует и Аполлоний Пара-доксограф[77].
Свои предсказания Абарис не только провозглашал, но и записывал. Суда перечисляет его произведения: оракулы, которые называют «Скифскими», «Свадьбу реки Гебр», «Очищения», «Теогонию» в прозе и «Прибытие Аполлона к Гиперборейцам» в стихах[78].
Подобные предсказания могут рассматриваться как прогнозы, которые делаются на рациональном, научном основании. Современному человеку не кажется удивительным умение ученых предсказывать начало эпидемии или природные катаклизмы. Как знать, возможно, определенной научной базой для такого рода прогнозов обладали и гиперборейцы.
Весьма удивительным представляется тот факт, что, будучи человеком явно чужой для греков культуры (чем они объясняли многочисленные чудеса Гиперборейца), Абарис, однако, достаточно быстро вписался в греческое общество, как бы сказали сегодня – натурализовался. Этот факт подчеркивал, например, софист Гимерий: «Говорят, что мудрец Абарис был родом гиперборей, а по языку – эллин; по одежде и внешнему виду – скиф, но чуть только пошевелит языком, – его слова казались исходящими из среды Академии и самого Ликея»[79].
Абарис так и остался для греков самым знаменитым гиперборейцем, посетившим их края. Существует, правда, сообщение Евсевия Кесарийского (Euseb. Praep. evang. V 28, 4) о том, что выходцами из Гипербореи являются все делосцы («это одинокое свидетельство, но оно характерно», – замечает А.Ф. Лосев[80]), да Гераклид Понтийский рассказывал в книге «О душе», как войско гипербореев захватило «греческий город Рим, лежащий где-то… <на западе>, на берегу Великого моря»[81]. Однако с последним сообщением древние разобрались и сами – оказалось, что речь в нем идет о взятии Рима галлами в 387 г. до н. э.[82] – кстати, аккурат в год рождения Гераклида. Гиперборею же и Великое море, по словам Плутарха, Гераклид, «этот сказочник и выдумщик», приплел к своему рассказу просто ради красного словца[83].
Галлы, принятые Гераклидом Понтийским за гиперборейцев, мошенничают при взвешивании выкупа. «Горе побежденным!» – воскликнет галльский вождь Бренн в ответ на возмущенный ропот римлян
Греки в Гиперборее
О посещениях Гипербореи греками известно крайне мало. Сказочная, таинственная страна, Гиперборея, в представлении древних, и посещалась разве что богами и легендарными героями. До пределов Гипербореи, согласно Эсхилу, доходила в своих скитаниях дочь речного бога Иноха, жрица аргивской Геры Ио[84]. Посетить эту северную страну удалось уже потомкам Ио – Персею, где он боролся с Горгонами[85] и Гераклу.
С Гипербореей связан одиннадцатый подвиг Геракла – похищение золотых яблок из сада Гесперид. Согласно Псевдо-Аполлодору, яблоки эти находились «не в Ливии, как утверждают некоторые, а у Атланта, там, где обитают гиперборейцы»[86]. Заполучив с помощью Атланта искомые яблоки, Геракл отнес их в Микены своему патрону и двоюродному брату Еврисфею. Тот подарил их Гераклу, Геракл отдал их Афине, а Афина унесла их обратно в Гиперборею, ибо «было бы нечестием, если бы эти яблоки находились в другом месте»[87].
Персей, покровительствуемый Афиной, отсекает голову горгоне Медузе. Фрагмент рельефа из храма в Селинунте (Сицилия), середина VI в. до н. э.
У гиперборейцев же Геракл заполучил оливу для разведения ее в балканской Греции с тем, чтобы награждать оливковыми венками победителей Олимпийских игр (Pind. Ol. III 16–60; Pausan. V 7,4).
Уолтер Крейн. «Геракл и нимфы» (1893)
Согласно Вакхилиду, путешествие в Гиперборею совершил и царь лидийцев Крёз. После падения Сард под натиском персидской рати он взошел на костер вместе со своей семьей, не желая покориться врагу, однако был спасен Зевсом, затушившим пламя, после чего Аполлон увез своего любимца на заслуженный отдых в свою северную вотчину:
Делосский ФебИ старца-отца и узконогих дочерейУнес на покой в края гипербореян, —Ибо чтил он богов,Ибо больше всехПрисылал он в божественные Дельфы[88].Нужно отметить, что Крёз, согласно древним авторам, и в самом деле всходил на костер, приговоренный к смерти Киром, однако относительно его дальнейшей судьбы источники расходятся. В любом случае, Гиперборея Вакхилида, куда Стреловержец доставил последнего царя Лидии, – это не реальная, пусть и далекая страна, наподобие эллинистической Индии, но скорее, аллегория загробного царства.
Судя по всему, единственным гостем Гипербореи, историческая достоверность которого практически ни у кого не вызывает сомнений, был Ариелей Проконнесский. Большинство исследователей склонны, вслед за античной традицией, относить время его жизни к VII в. до н. э.[89] Древнейшее упоминание о нем содержится у Пиндара[90]. Геродот приводит его достаточно подробную биографию.
Согласно Отцу истории, Аристей родился на острове Проконнес, что в Мраморном море, в семье Каистробия, одного из знатнейших граждан про-понтийского полиса. Он был служителем Аполлона, златокудрого бога света и мудрости, покровителя искусств. Аполлон, как мы помним, связывался в мифологии с Гипербореей, и неудивительно, что Аристей отправился на поиски таинственной северной страны, будучи «одержимым Фебом» (фофоХартттос;)[91]. Последнее замечание Геродота позволяет предположить, что экспедиция Аристея носила не торговый, не дипломатический, но религиозный характер, будучи чем-то вроде паломничества. Впрочем, коммерческие цели его миссии тоже нельзя до конца исключать, если принять во внимание наличие уже к 1000 г. до н. э. у места слияния Камы и Волги крупного торгового и культурного центра, являвшегося «основой восточнорусского бронзового века», на что указывает немецкий историк географии Рихард Хенниг[92].
Главным источником сведений о Гиперборее выступала для эллинов поэма Аристея Проконнесского «Аримаспея».
По Геродоту, путь до Гипербореи оказался Проконнесцу не под силу, и дошел он лишь до исседонов. Именно по рассказам исседонов, согласно
Геродоту, Аристей и собрал все необходимые сведения для своей поэмы.
О локализации земель исседонов можно судить из самого этнонима, который расшифровывается как «асы многочисленные, живущие у реки (иссе – асы,/асии + т – формант множественного числа в иранских языках и осетинское «дон» – река)»[93]. Таким образом, можно предположить, что древний народ исседонов жил на Дону. К слову, В санскрите схожесть с «дон» имеет слово dhuni
Именно поэма «Аримаспея» являлась для эллинов главным источником сведений о Гиперборее. По мнению Джеймса Болтона, поэма исчезла еще до основания Александрийской библиотеки, и потому вряд ли стоит надеяться, что сколько-либо крупные отрывки из нее могут быть найдены на папирусах[96]. Сохранившиеся фрагменты «Аримаспеи» очень малы, и их немного (Tz. Chil. VII 678–684; Pausan. I 24, 6; Ps.-Long. De sublim. 10, 4; Strab. II 3, 5). Однако ряд заимствований из поэмы содержатся в произведениях как Пиндара, Геродота и Гелланика и, возможно, Алкмана, так и у Гекатея Абдерского, Дамаста Сигейского, Плиния Старшего, Элиана, Симия, Плавта, Энния, а также Эсхила, описавшего в трагедии «Прометей прикованный» путь Ио через северные страны[97].
По Аристею, путь к гиперборейцам лежит через Северное Причерноморье, земли киммерийцев и скифов, затем – через длинновласых исседонов и одноглазых от рождения аримаспов.
Исседоны власами своими длинными горды.И говорят, что над ними живут человеки – соседиС севера, многи числом и воители храбрые очень,Многоягнисты они, многобычливы, конебогаты,Каждый на леном челе имеет единое око,Густоволосые, всех превосходят могучею силой[98].Еще севернее обитают «стерегущие золото грифы», а «еще выше за ними», на границе с морем – собственно, гипербореи[99]. Все народы, описанные Аристеем, по его замечанию, весьма опасны и воинственны и все время воют между собой, не ведая перемирий, – все, кроме гиперборейцев, не имеющих врагов и не знающих раздоров (в изложении Геродота еще слышны отголоски дельфийских легенд об утопическом «городе Солнца» за пределами известного мира).
Геродотова карта мира во многом основывалась на сведениях из поэмы Аристея «Аримаспея». На территории современной Украины Геродот обнаруживает племена дикарей-андрофагов («людоедов») Илл. из «Атласа античной и классической географии» Сэмюэла Батлера (1907)
Донесенные Аристеем рассказы исседонов о жестоких воинственных антропоморфных существах, вероятнее всего, преследовали вполне определенные практические цели. Согласно версии, которой, в частности, придерживается Рихард Хенниг, эти рассказы «явно расцвечены вымыслами, порой весьма страшными. Можно считать доказанным, что эти вымыслы, как не раз уже случалось (ср. рассказы финикиян в "Одиссее"), имели целью отпугнуть чужеземных купцов от поездок в области, особенно выгодные для торговли. За исключением этих сказочных сообщений исседонов, поэма "Аримаспея", видимо, не содержит каких-либо неправдоподобных сведений. Несмотря на стихотворную форму и частично легендарный характер, эпос основан на надежных географических и исторических фактах»[100].
Аримасп, сражающийся с грифоном. Аттическая краснофигурная пелика в керченском стиле, 375–350 гг. до н. э.
Со временем сказы о хожении Аристея к самому дальнему морю обрастали все новыми и все более чудесными подробностями, тем более, что проверить подлинность этих рассказов более уже никто не решался.
Шаман Аполлона
Несмотря на уверение Геродота, что Аристей передавал сведения о землях севернее исседонов лишь с их слов (Hdt. IV 16), существуют большие сомнения в том, что о Гиперборее он знал лишь понаслышке. Из рассказов об Аристее следует, что он обладал множеством нерядовых способностей, которые в античной традиции связывали исключительно с представителями гиперборейского народа.
Среди таких способностей – умение попирать смерть, а также находиться одновременно в двух разных местах (дар билокации). По сообщению Геродота, однажды поэт зашел в городскую сукновальню и там умер. Валяльщик запер свою мастерскую и пошел сообщить горькую весть родственникам усопшего. Прибыв на место, те, однако, не нашли там Аристея «ни мертвого, ни живого». При этом находились свидетели, утверждавшие, что лично встречали в эти часы Аристея и даже беседовали с ним – причем, одновременно как близ Кизика[101]
