Сведи меня в могилу

– Ты не любишь меня. Это неправильно… Так нельзя. Меня нельзя. Меня нельзя!

– Что нельзя? – спросила темнота, и твёрдость голоса, ровный тон в сравнении с истеричными воплями вернули полоумную в реальность.

– Меня никто, – жалобилась та. – Не бывает. Не со мной…

– Это не тебе решать.

Сказал – как отрезал. Без намёка на ярость, но прозвучало грубо. Очевидно – возражений не потерпит. И в своём зависимом положении Вини сникла. Растерялась.

– Это не тебе решать, – он медленно вышагивал к ней. – Кто дал тебе право решать за меня? Много на себя берёшь, не находишь?

Живая статуя не нашла, что ответить. Да и если б нашла – озвучить не решилась. В пустой голове двумя светлячками перемигивались сомнения.

– Я всегда делаю, что хочу. Люблю – кого хочу. Сплю – с кем хочу. И не тебе, и никому, не выбирать за меня. Поняла?

Молчание.

– Поняла?

Богат нагнулся к ней. Вини почувствовала, что её сейчас ударят. Но он только бережно коснулся запястья, помог выпрямиться. И она стыдливо закивала.

– Больше такого не повторится? – смягчился супруг.

Вини замотала головой.

– Да, я не ошибся.

Целовал сухо, многократно. С детской осторожностью, с взрослым подтекстом. Как физический маятник достигал предела и тут же отдалялся. Снова приближался, снова отстранялся. Какой будет следующая цель? Лоб? Губы? Щека? Вини не могла ни увидеть, ни угадать. Это упражнение на разминку неожиданно захватило всё её внимание. Завлекло лёгкостью.

У всех случаются промахи. Пусть Богат мнит себя вторым после Казановы, девушка удивлялась, как до сих пор не плюнул на всё это дело. Поражённая его упорством, не переставала тяготиться. Не переставала благодарить – не словом, так делом. И бездействие – действо, ценность коего растёт от случая к случаю. Вот Вини даже не пискнула, когда темнота подхватила её. Ноги, потеряв опору, поджались. Вини рефлекторно свернулась в рогалик.

Богат проронил смешок. Такой милой, такой маленькой она казалась в его руках. Как жестокий ребёнок с пойманным зверьком, он с интересом наблюдал, как она справится с новым своим положением. Площадь прикосновения обнажённых частей тела ещё никогда не была такой большой, и муж знает, что для Вини это рубеж. Преодолела его быстро (добрый знак). Прижалась виском к мужской груди. Нашла себе занятие – послушать сердце.

«С кем ещё была столь близка?» – кичился бессмертный.

Уложил на кровать. Вини напряглась. С усилием выпрямила спину, чтобы ему было удобно на ней. Но только его колени подпёрли её бок. Обманутая страхами, слепая, нечаянно крякнула, когда горячие руки сжали трапециевидную мышцу. Отпустили и снова сжали. Заметив, как лоб пациентки вдавился в матрац, Богат прокомментировал:

– Твоими плечами орехи колоть.

Прикусила язык, чтоб не замычать. Боль в шейно-воротниковой зоне, истосковавшейся по блокадам, лечила. Всполохи электричества от очередного нажима напоминали, насколько человеческое тело всё же уязвимо. Вини могло бы стать неприятно от касаний, которых, по её убеждению, Богат не хотел. Но нега быстро вытянула все соки. Под конец жизни Винивиан Степанчик нашла истинное предназначение своё в качестве пластилина в руках скульптора-самоучки. Не отреагировала, когда её оседлали. Мельком отметила потерю натяжения ремешка бюстгальтера. Истома вменяла происходящему прозаичность. Отвлекала от самоуничижения.

Наминая спину супруги, он никак не мог избавиться от параллелей с совращением несовершеннолетних. Обычный массаж через минуту-другую перестал восприниматься безобидным занятием. И это не вина Богата. Методичность, вынужденная медлительность, некая дубоватость действа раздражала и… томила. Супротив логике, либидо откликнулось на жалкие попытки партнёрши идти против природы. Как киноман, по бесплатному приглашению очутившийся в театре, в какой-то момент проникается к происходящему на сцене и начинает аплодировать со всеми. Карикатурное целомудрие девушки в каждом вдохе, в каждом шевелении пальчика по свежей простыни ворошило в его душе нечто древнее. Даже запретное, особенно для той роли, которую он сейчас играл.

В нетерпении вцепился ей в плечи.

– Вини? – вырвалось у него. Компрометирующее. Жалобное.

И та отозвалась звуком голоса, невнятным, но определённо означающим согласие. Отказ сложнее слова «нет» мозг сейчас не мог воспринимать. Ведомый внутренним животным, придержав Вини за горло одной рукой, второй Богат смахнул волосы с её шеи и провёл по коже языком. На вкус … март. Холодная талая вода. Пережив его причуду в недвижности, та подписала себе приговор, схватив за бедро.

Не в силах больше сдерживаться, перевернул её. Его поцелуи и хватания не походили на истинную страсть. Скорее, напоминали пародию на акт любви, как представляют дети. Но жар, похоть, не находящая выхода, были самыми настоящими. Вини глотала звуки. Богат не раздевал, ограничивался открытыми участками. Пусть дал обещание, сейчас запрет доводил его до исступления.

«Как с тобой сложно!» – ругался про себя.

Она, бедняжка, не знала, куда деться. Сердце ухало. Табу, верные спутники её жизни, теперь явились в материальный мир бестелесными призраками. Склочными, докучливыми, но немощными. В эту минуту её единственным покровителем стало пугающее предвкушение.

А потом произошло нечто необъяснимое. Дикое, уму не постижимое. Вини без предупреждения взяла всё в свои руки. Не ожидавший такого поворота, Богат вылетел из реальности. Задохнулся. Откинулся назад. От одного её прикосновения натянулась каждая струнка тела. Спина выгнулась. Суставы позвоночника сплюснуло бы болью, если б вовремя не опёрся на локти.

Так власть вольной птичкой упорхнула от него. Променяла надёжное плечо на изящный женский изгиб. Стоп-краны ещё не сорваны, но они с каждой секундой будто стягивались проволокой. Здравый смысл не покинул его – молча лицезрел всё это как бы со стороны. Поглупевший Богат не заметил потери. Где? Что?.. Капилляры надувались холодом. За маской Герды пряталась Снежная королева. Кай обманут, беспомощен. Не забывая, кто он и зачем здесь, пленник женских рук оставил реальность гореть синим пламенем и всецело отдался сладкому оцепенению. Таял кристалликом взрывной карамели.

Не первый раз посчастливилось испытывать нечто подобное. До края Вселенной однажды подбросила сибирская принцесса из ночного клуба в тандеме с голубой таблеткой. Если бы голова тогда по правде взорвалась, смерть обернулась бы избавлением. Потому что после такого жизнь должна лишиться всякого смысла, казалось бы. А нет! Мир большой и интересный, богатый на сюрпризы. Кто бы подсказал, что ключ от потерянного рая спрятан у старой девы, погрязшей в депрессии.

Психологический портрет Вини – самый сильный катализатор. Недосягаемая, за столько лет никем не тронутая, всё же повелась. Даже сейчас, в процессе, по-прежнему руководствовалась крайне путаными, противоречивыми идеями. Понапрасну мирила ангела с демоном. Коктейль её задушенных чувств, подавляемых инстинктов и болезней души, узнаваемых в каждом содрогании, доводил до экстаза. Был готов разделить безумие на двоих, потерять себя, лишь бы не… лишь бы не…

Очевидно, подготовилась. Посмотрела кино. Ей не хватало умения. Но это её ласковое рачение, эта самобытная деликатность…

«Пожалуйста… – надрывалась его истерзанная наслаждением душа. – Пожалуйста!»

Неопытная, бесталанная, она вила из Богата нити, не догадываясь об этом. Распускала всего и сплетала, распускала и сплетала. Мог бы переродиться. Мог бы на мгновение вознестись над земным бременем и вечным временем. Однако окончательно самообладания не утратил.

«Вини, я обещал тебе. Я обещал».

Ах, если бы тело слушалось! Успешно подавив её лишнюю инициативность, в своём положении не стерпел. Не справился. Взвыл сквозь зубы. Скрючило всего. Внутри поселилось так много всего, что они, духи прошлого и настоящего, казалось, разорвут тонкую кожу. И ладно. Секунды растянулись. Он растворялся и проваливался в себя. Мир – бесцветный трафарет, потерялся в его зрачках. А когда собрался по частям обратно, рай обратился в ад. Как писаный красавец, выворачиваясь наизнанку в фильме ужасов, становится чудовищем, так и блаженство сейчас обернулось букетом наисквернейших чувств. Рефлекторное отторжение к даме после кульминации – немного. Стыд – в том числе. Однако это вторичное.

Вини сидела перед ним на коленях, держала правую руку, как куриную лапку. Глаза по-прежнему завязаны, зато сведённые бровки, опущенные уголки приоткрытого рта однозначно трактовали реакцию. Не видела, но знала, что произошло, и реальность шокировала её. Кажется, предложи в моменте отрубить вторую кисть – протянула бы, не раздумывая. Лишь бы избавиться. Будто до настоящего момента не была уверена, как оно работает. Но разве это возможно?

Богат сперва подхватил испуг. Затем пришло смирение с участью проигравшего. А потом в душе его не осталось ничего, кроме чёрной обиды. Кроме концентрированной ненависти. Да, несмотря на все усилия, оступился. Но коли так вышло, раз ненароком открылся ей, пал, повиновался… как Вини ответила? Как поддержала, чем отплатила? Брезгливостью. Плохо скрытой, такой очевидной!

Униженный, достал из прикроватной тумбочки пачку влажных салфеток. Вытянул одну и, больно сжав жене запястье, небрежно утёр ей ладонь. Слепая, она оробела под натиском грубости.

«Не теснит овечья шкура волчьей сущности – так носи дальше».

Приноровившейся к темноте топот босых ног показался набатом, а хлопок двери – взрывом. Воздух, согретый дыханием двоих, застуденел до консистенции киселя. Пока Богат уходил по-английски, сознание готовилось к нырянию в чёрную дыру, к водружению всей тяжести пустоты на плечи. А в итоге ничего не изменилось. Ребёнок в утробе лучше чувствует окружающий мир, чем Вини сейчас. Её поймёт только… только утопленница.

Точность сравнения испугала – иголочкой ткнула в живот и, подхваченная ветром в голове, улетела в небытие. Слепо и бездумно, как крот, девушка опасливо положила липкую руку на простынь. Сжала-разжала. В следующую минуту, согнув локти, вздыбилась. Ещё через какое-то время поломанной змеёй сползла на пол.

По движениям и каменному лицу её можно было бы предположить, что кое-кто ку-ку. И это стало бы чудесным оправданием. Правом на чёрствость. В каком-то смысле крыша уехала очень давно. Но не та, которая есть ум. Та, что дарует защиту, целостность «дома». Хозяйка который год стоит посреди некогда уютной комнаты и мокнет под проливным дождём. Смотрит, как темнеет тряпичный диван. Как плачут шкафы, хныкают кустистые фиалки. Как розетки плюются искрами в лужи на ковре. Но когда сама промокла до нитки, неудобство сырости умаляется. Принимается как данность.

Вини медлила. Корячилась в позе эмбриона на холодном полу. Прижалась к нему лбом. Потом лопаткой приложила язык, быстро убрала. Приступообразно оскалилась, но улыбка не продержалась и секунды.

– Вот мне… половая жизнь.

Снова попыталась придать своему лицу выражение злого торжества, и опять неудача. Она силилась вывести себя на эмоции. Пристыдить, выдавить слезу, истерический смешок. Застонать, закричать. Что-нибудь. Хотя бы притвориться. Ну для себя-то можно? Ведь момент значимый, немыслимый в своей многогранности, драматичный и тупой. И… ничего. Колодец души исчерпан. Только ковшом царапать по дну. Даже интим, хоть, безусловно, воодушевил, не подействовал должным образом. Сколько ещё нужно звоночков, чтобы утвердиться в своём решении?

Она могла бы так пролежать всю ночь. Водить руками и ногами, играя со своим немым бесованием, смакуя своё пустосердие, и так и не снять повязку с глаз. Не позвать Богата, чтобы разрешил. Такая нелепая формальность завершённой ролевой игры. Вини хотела наказать себя, довести абсурдность до совершенства. Потому что мёртвые не видят. Их обитель – темнота.

«Так научусь принимать, быть благодарной».

Мужчина, который сделал вид, что хлопнул дверью, а потом полчаса наблюдал за женой, молча подошёл к ней и подхватил на руки. Как организатор научного эксперимента, сделал выводы. Утешительные. Тридцати минут ему хватило для прощения. Особо поспособствовал момент, когда лизнула место, где он ступал. Из дурости. И в этом что-то было.

– Говорил – не сиди на полу. Холодно.

Выражение лица супруги не переменилось. Только, показалось, вроде бы потеплело. Или так лунный свет упал? Богат вернул её на кровать. Будто ведомые неким пророчеством, предчувствовали будущее. Приняли. Даже Вини.

– Хочешь видеть?

– Нет.

Тот отнёсся уважительно:

«Бережётся. Не всё потеряно».

Сюжет знакомый. В этой версии вкусить запретный плод предложил Адам. Змея-искусителя не видно – прячется в кроне, висит над ними дамокловым мечом. Образно, райское яблоко Ева даже не сорвала с ветки, но и вырваться из рук мужчины, направляющего её руки, не смела. В полной мере прощупала, погладила. Наливное, румяное. Кожица так и лопалась от сочной мякоти. Адам давно кормился с этой яблони. Мол, видишь, ничего страшного, никто не выгнал из Эдема. Принципиальная женщина всё же не попробовала плода. Не лизнула даже. И мужчина, солидарно, на сей раз угощаться не стал.

Вини и эта, по факту, подростковая шалость, была в диковинку. Кроме того, что говорить, Богат поделился занимательными открытиями о возможностях её тела. А ведь до последнего надеялся, что жёнушка выкобенивается. Что всё-таки изучала себя сама. Холодная майская ночь подарила ей множество приятных переживаний.

Вини осталась. Не пришлось даже обсуждать. Укрывшись одним одеялом, двое дистанцировались, отвернулись друг от друга. Боролись с неловкостью. Даже Богат. Но вместе с тем обоим было хорошо.

Глава 10 – Кто празднику рад…

Богат и ломаного гроша не ставил на красивый финал. Произошедшее в спальне будто бы откатило их к началу. Не обсуждали. Обжимались только на фотографиях. Друзья-соседи. Вини как по взмаху волшебной палочки вновь стала собранной, скрытной мадам. На лицо последняя стадия – принятие.

Муж скрывал своё желание повторить. Хватит ему унижений. Однако заменить чем-то похожим, с другой, тоже не решался. Вечером возвращался домой, чтобы в тёмное время суток не оставлять жёнушку одну. Ей вроде нормально, даже хорошо – улыбается легче и чаще, чем когда-либо. Не робеет. Перед фотокамерой комфортно устраивается в объятиях, кладёт голову на плечо. Тепло и удобно.

Настал последний весенний день. Дверь кабинета грохнула о стену. Богат выглянул из-за монитора – поглядеть на крушителя. Вини всплеснула руками.

– Сво-бод-на!

– Юху! – поддержал её тот. – Ну, ты как хочешь, а это надо отметить.

– Составишь компанию?

– Ясен пень!

Бизнесмен вернулся к заполнению электронной таблицы, но снование жены туда-сюда и шуршание вещей отвлекало.

– Безработные, не мешайте делать деньги! Сожжём торжественно твои бумаги позже, хорошо?

– Но мы опаздываем, – Вини оторвалась от сборов. – У тебя срочно?

Помрачнел. Последнюю неделю углубился в работу, лишь бы не думать об уготованной ему роли. Даже не спросил, как отреагировали коллеги и друзья на приглашения на похороны. Посчитал любопытство неуместным. Откладывать составление отчёта пока можно, а обязанности провожающего – уже нет. Чувствовал себя сиделкой лежачего. И ему избавлять от страданий. Убивать. Того, кто дважды спас его от смерти. Карать иглой с ядом.

«Это больно. Адски больно. Зачем я сохранил твой номер?»

– Днём в бар одни брошенки ходят, – поделился мудростью Богат. – Или домашний раздербаним?

– А других вариантов нет? – доносилось из глубин шкафа.

Каверзность вопроса подчёркивалась безответностью.

– Нам пора.

– Куда?

– Сумки сама соберу. Ты одевайся. Перекуси.

Довольная находкой – пластиковым чемоданчиком с красным крестом на крышке, Вини встретилась c напряжённым взглядом супруга. Бесстрастно заметила:

– Ты ведь согласился.

– Да на что?!

Она чуть наклонила голову, смущённая, но голос оставался твёрд:

– Я тебе доверилась. А ты мне?

Богат хмыкнул, внезапно обессилив. Девичьи губы, вкушённые им одним, растянулись в невинной улыбочке.

– Отдохни со мной. А если очень хочешь – вот, держи. Оно удобнее.

Вини кинула ему что-то серебристое. Это оказалась старинная фляга. Кованая роспись, чей-то фамильный герб. Приметная, ценная вещица в отличном состоянии. Сколько ещё сокровищ распихано по дому?

В тонированном окне пасмурное небо казалось зловещим. Того и гляди – разломит молния и тучи, и бронированное стекло. И не важно, что пелена и дождя не осилит – самой воды мало.

Богат наблюдал тучи в самой удобной позе – лёжа, закинув руки за голову, на пассажирском сзади. На переднем – Вини, что интересно, не в роли водителя. Машиной управлял неизвестный. Патлатый, бородатый. Мужу хозяйки Угунди услышать его шанс не представился. Покидая ставшую родной усадьбу, встретил их двоих возле автомобиля. Супруга показывала незнакомцу что-то на экране телефона, тот кивал. Заприметив Богата, поманила рукой.

– Загрузились. Поехали!

Инстинкт самосохранения заскулил, попросился назад. Зашуганный, истерзанный, очень хотелось потакать ему. Но как бы это выглядело? Ответили бы ему на очевидные вопросы? Быть в зависимом положении оскорбительно. Достоинство кормилось невысказанной злостью. Только и оставалось, что смотреть, как улочки Копейкино сменяются натуралистическими пейзажами. Берёзовые колки, дремучие деревеньки, ручьи, пастбища, лесополосы.

Два часа по трассе, полчаса по бездорожью – прибыли. Слева поле, справа – лес. Богат вылез последним. Предательская тревога зудела между лопаток, не давала стоять на месте. С невозмутимым видом Вини перекинула через борт багажника два походных рюкзака. Накинула ветровку, натянула бейсболку, собрав волосы в конский хвост. Ремешок на её бедре оттягивала кобура. Муж не заметил, как отошёл от машины метров на десять. Закончив со сборами, жена обменялась с водителем рукопожатиями. Очнуться Богат не успел. Прыткий Угунди сорвался с места, колёсами растирая одуванчики, и укатил в обратном направлении.

Вини отвернулась. Щёлкнула предохранителем.

– Зачем тебе пистолет?!

Истеричный вопль испугал её не меньше, чем его – молчанка. Почувствовав себя маньяком, измывающимся над жертвой, та виновато призналась:

– От зверей.

Пресекая попытку дать дёру, убрала огнестрел. Залепетала:

– Не хотела напрягать. В тебя стреляли. Но тут волки… Твою мать, я думала, мы это уже прошли!

За что в теории должна бросить его истекать кровью в лесу? Понятное дело – многовато покушений для одного года. Психологическая травма, всё такое. Однако голова вроде на месте. Чего не пользуется, трусишка?

– Тогда объясни мне, – Богат шатался. – Объясни, на хер конспирация? Чего ты хочешь?

– А согласился бы?

Обескураженный и угрюмый, протестующе сунул руки в карманы. Вини хихикнула. Он невольно расслабился. Не привык к её смеху.

Взяла рюкзаки за лямки. Поволокла.

– Никогда не ходил в походы?

– Так-так-так, не понял, мы тут надолго?

– Погуляем немного, а завтра нас буду ждать во-о-он там, – она указала на горизонт, загороженный бесчисленным липово-берёзовым полком. – Да не дрожи ты так! Я знаю этот район как свои пять пальцев. – Закидывая груз на плечи, добавила осторожно, – Ну, побудь со старушкой напоследок. Умасли. Моя очередь показывать, как можно по-другому.

Не выдерживая её взгляда, тот отвернулся. Вот так рокировка. Теперь глаза символично завязали ему.

Не успело лето вступить в свои права, а травы уже по пояс. Деревья, накрывающие землю в день солнечный теневым кружевом, всё же не могли приструнить свирепость цветковых и злаковых. Красотки берёзки, грузные тополя и костлявые вязы, напротив, словно попустительствовали растительному бесчинству. Отдавали путников на растерзание своим «пасынком» и «падчерицам», наблюдая свысока. Из пучины лебеды, мятлика и овсяницы то тут, то там проглядывали розовые пёрышки змеевика, пушились хвосты папоротников. Своих же душил вьюнок, обвешивал гирляндами из маленьких изящных юбочек. Не обойди сегодня жара Подмосковье – духота сморила бы за считанные минуты. А так даже мошкара не донимала.

Богат шипел всё реже, когда нога проваливалась во что-то хрустящее. Адаптировался к пряным запахам, задышал глубже. Только и знай – гляди во все стороны. Да и наверх поглядывай, чтобы какой-нибудь меткий дятел ненароком не озолотил. Дырявые кроны на фоне серой пелены плыли медленно. Ракурс нагонял тоску. По детству. По безвозвратно ушедшему, даже от тех, кто живёт вечно.

В безветрии птичий концерт помпезен. Под аккомпанемент шороха травы – вообще песня. Вини прокладывала дорогу. Не поднимая головы, едва слышно пропела:

– Кукушка, кукушка, сколько мне осталось жить?

Пернатая последний раз икнула и замолкла. Заказчица предсказания застыла на месте. Даже у её спутника мурашки по спине пробежали. Пусть подобной ерундой скептика не купишь, но так захотелось без явной причины отвесить дурёхе подзатыльник. Вместо этого ладонь мягко опустилось на женское плечо.

– Раз стоим.

Вытянул руку с камерой, прижал супругу к боку. Только затвор ляскнул, девушка напомнила:

– Хорош, папарацци. Показали достаточно.

– Это… мне.

Тронута.

– А будет в программе что-то кроме снования по бурьяну?

Вини сняла рюкзак, вынула оттуда два плетённых диска с тарелку. Тряхнула – расправились корзиночками, как у той же Краской Шапочки.

– Игра «Собери ужин». Ягоды рвать не советую. Или разбираешься?.. Ну вот. Мы в зоне шампиньонов. С ними не прогадаешь.

– А ты у нас, можно подумать, знаток?

– Не отходи далеко, – только и сказала она, высыпая из лукошка сухой лиственничный мусор, – Медведь пришибёт – я тебя по кускам собирать не буду. И без того мазила. Потолок – семёрка.

«Боже праведный, да со мной амазонка!» – ёрничал про себя Богат.

Березняк потихоньку мешался с тайгой. А где хвойные – там и чащоба посвободнее. Идти легче. Удивительным образом и до этого Вини как-то углядела в густотравье три аккуратных грибочка. Разок исчезла из вида – нагнулась обчищать земляничную полянку, сокрытую всевозможными колосками, цветами и цепкими усиками. Когда весь этот «салат» стал понемногу редеть, Богат обнаружил под лопуховым листом свой первый грибной трофей. Супруга оставляла заметные шампиньончики мужу. Подкупала его детская радость от очередной находки. Себе оставляла прочие. Рвала «чайный букетик».

Эпоха деградации подмосковных лесов закончилась ещё до войны. Достояние – общественное, природа – заповедная. Не то, что, заблудший, не сгинет – голода не познает. Есть у лесников в штабе люди уникальные – сеятели. Ребята в камуфляже, с джутовым мешочком на поясе. Бродят, рассыпают споры, разбрасывают семена. Бдят, чтоб горожане лесные богатства особо не крали. Угощались разве что. Вот и сейчас паре встретился один. Девушка помахала ему, а он проигнорировал, дальше пошёл. Их присутствие вменяет чувство безопасности. Потому что у сеятеля помимо мешочка в арсенале автомат. А то хищники совсем озверели. Тут экологические программы сработали, конечно, не в пользу человека.

До речки добрались с доверху наполненными грибовенками.

«Привал? Аллилуйя!» – порадовался раньше времени путник.

Местечко живописное, и небо начинает подозрительно синеть. Однако Вини предупредила – оставаться надолго нельзя. К водопою под вечер стекается всякая живность. Но освежиться им никто не мешает. Богат, на ходу сбрасывая одежду, вбежал в воду. Поверхность дохнула подземными ключами и болотной сладостью. Потревоженные рябью кубышки заволновались, закивали жёлтыми луковками бутонов. Брызгаясь и крича от восторга, он зазывал к себе. Но напарница стояла на бережку, обхватив плечи, спиной к нему.

– Я второй пойду! Купайся!

– Ха! Чтоб меня одного слепни сожрали?

Ведь точно. Она же не видела его нагим. Когда развязывал ей глаза, уже под одеялом был. Ещё и утром ускользнула. Не успел показаться во всей красе. А вот если перестановка… Полюбоваться русалкой сейчас был бы совсем не прочь. Чтобы, стоя в воде, выжимала мокрые волосы. Чтобы капельки очерчивали изгибы. Окружение благоволит. К тому же – хоть что-то интересное. Но, поменявшись со спутницей местами, не обернулся. Потому что она о том попросила.

Ночь супруги встретили на лесной прогалине. Низкая трава – колючая ворсовая подстилка. А вокруг – лес, лес, один лес с его корягами, пышными кустами и кусачей крапивой. Полянка была сродни колыбели. Ни журчаний ручьев, ни скрипа ветвей, ни кукушкиной считалочки. Отдыхай себе, скиталец. Только прежде развесь по периметру датчики охранной системы, чтоб не проснуться с волчьими клыками в шее. Куда лучше вскочить от визга сигнализации и спросонья палить по светящимся глазам.