Натянута верёвка была несильно, кое-как связана хлипким узлом где-то там, на противоположной стороне дерева, так что ребёнка практически не сдавливала и не мешала в движении. Конечно же, девчонка могла бы просто присесть, выскочив прочь или приподнять ту руками, чтобы вылезти. Но правила и сюжет игры требовали изображать беспомощную пленницу.

Оставалось только вздыхать, прислоняясь уймой тонких косичек к старой тёмной коре, и снисходительно взирать, как её «спаситель» не помнит даже, за чью честь сражается и кому из королей, придуманных ими же в таких своих игрищах, как бы прислуживает.

– Короля Родгара! – поправился в своей пафосной речи с её слов светловолосый мальчуган, чуть выпятив нижнюю губу и сдувая лезшую в голубые глаза непослушную чёлку.

Детские ручки в спадавших рукавах крестьянской белой рубахи задирали к небу резной деревянный меч, причём не просто парочку перекрещенных маленьких дощечек, с какими обычно играли деревенские ребятишки, а настоящую резную работу мастера-столяра Войтега, отца мальчика.

– Тебе не пройти мою защиту, – изображал едкий старческий хрип другой мальчуган, сжимая перекошенную извилистую палку с себя ростом, судя по всему, изображающую колдовской могущественный посох.

Ветер забавно поигрывал с длинным хвостиком его каштановых волос, оставленным позади. Хотя в анфас причёска чернобрового паренька казалась бы просто коротким прямым пробором, аккуратно в чёлке расчёсанным на обе стороны. Как мог он изображал пленителя несчастной, которую явились освобождать.

– Мне – нет, – оставив меч только в правой, протянул Эскан левую ладонь вперёд, расставив пальцы, будто бы упираясь в невидимую капсулу плотного барьера, и обречённо опустил голову. – Но вот моему зачарованному в драконьей крови и выкованному из серебра горных эльфов мечу – да! – швырнул он тот, как копьё, угодив не шибко заострённым кончиком в живот по зелёному жилету своего оппонента, чуть выше синего пояска с медной застёдкой.

– А-а-а, нет… как… – скрючивая пальцы, выронив посох, высовывая язык и сгибаясь пополам, хрипел второй мальчишка, изображая гибель своего персонажа.

– О, дочь Редгара! – Подобрав свой деревянный клинок, Эскан намеревался разрубить им «оковы» рыбацкой верёвки, дабы спасти «принцессу».

– Родгара, – снова поправила она его, закатив свои густо-карие глаза к причёске-косичке в виде сплетённого венка, окаймлявшей девичий лоб и обращавшейся сзади во множество более маленьких кос.

– Я погубил это исчадье преисподней и всех его демонов! Теперь ты свободна! – гордо заявлял мальчуган.

– Да, наконец-то! – вылезла из-под верёвки пленница в фиолетовом сарафане с вышивкой цветов на юбке и белыми тонкими узорами традиционных народных орнаментов по краям. – В смысле… Я так рада, сэр Эскан, что вы, наконец-то, прибыли в эту тёмную пещеру из столицы! – изображала она свою роль.

– Да, ха-ха, – гордо улыбнулся тот, выпячивая грудь и запуская пальцы в свои густые светлые волосы, дабы поправить их. – Это было непросто, но…

– Гаргамеш! Домой! Ужинать! – откуда-то снизу холма, с стороны деревни, раздался визгливый и тонкий женский голос.

Тихо шипящий зеленоглазый парнишка, изображавший колдуна, аж вздрогнул, вскочил с земли, спешно отряхиваясь от листьев, веточек, травинок и прочего мусора. Поправил пальцами тёмно-синюю, в тон своего пояса, ленту, стягивающую волосы на затылке в хвост, и промчался мимо остальных двоих своих друзей, быстро топая ножками.

– Мне пора… Пока, Эскан, пока, Мирра! – махал он им рукой, спеша на зов матери.

– Блин, если его уже зовут, то мне тоже пора, – томно засопел на выдохе светловласый мальчишка. – Мама сказала, когда Гарг домой, тогда и мне.

– Вот те раз, – расстроилась Мирра. – Я думала, мы ещё поиграем, – взглянула она не на собеседника, а с холма на вид красивого заката над далёким хвойным лесом и рекой, что подходила к их поселению весьма близко.

Зарево было кроваво-алым, стремясь к багровым оттенкам, растворявшимся в фиолетовую окраску вечереющего неба, всё ещё пронизанного последними золотистыми лучами. Ещё немного – и начнёт по-настоящему темнеть. Играть на холме в сумерках было куда интереснее: как ребятишкам всегда казалось, можно было увидеть лесные блуждающие огоньки – вылезших из-под своих укрытий светлячков. Ещё можно было рассказать страшные истории, поиграть в нападение вампира – кто ж будет в такое играть при свете солнца. В конце концов просто посидеть на массивных ветвях многовекового дуба, которому между собой дали прозвище «Старина Джек», как обозначение места для встречи в случае необходимости.

Но сегодня мальчишки уходили пораньше, что не могло не сказаться на настроении Мирры. Без них, совсем одной, играть уже было как-то неинтересно. Но и сделать с этим она ничего не могла. Прошли уже те деньки, когда она была способна уговорить кого-то из них ослушаться старших, нарушить те или иные правила и запреты: отправиться в лес по ту сторону речки или явиться за полночь, загулявшись на улице. Повторять свои полученные за то наказания те теперь не желали и знали, что с такой озорной девчонкой лучше держать ухо востро.

– Не сегодня, – вздохнул Эскан, тоже опустив глаза, но не спеша покидать её общество, словно ему хотелось до последнего мгновения здесь задержаться.

– Тупая традиция, после ужина сразу укладывать спать, – фыркнула девочка на нравы местных взрослых. – Сами ещё сидят за столом, горланят, или во дворе на лавочке, почему мы не можем тоже полночи ещё гулять?

– Да уж, тебя не загоняют, ты у нас та ещё «ночная фурия», – смеялся Эскан.

– Просто уже почти год после переезда, а всё равно не понимаю местные нравы, – вздохнула та.

– Старший брат Гарга гуляет с девицами семьи Мофет после захода солнца, мы тоже сможем, надо только подрасти, – заверял тот.

– Ох, скорее бы! Может, завтра подольше получится, – пожала плечами девочка в фиолетовом сарафане.

– Да! Поиграем в защиту от упырей, наберём осиновых палок, сделаем кресты. Я чеснок стащу, Гарг – ещё что-нибудь, – пообещал Эскан.

– Отлично, можно будет побегать прямо возле кладбища, – улыбнулась Мирра.

– Ой, завтра ж банный день, загонят париться, потом надолго не выпустят, – вспомнил тот. – Может, послезавтра? В поле пособираем маки и медуницу, венок тебе сделаем. Чертополох твой любимый вот-вот зацветёт! И я обязательно выучу имя этого короля, – пообещал он. – Надо ж ещё схватку с драконом сыграть, штурм замка, – глянул Эскан снизу вверх на могучий дуб, которому предстояла роль не то первого, не то второго в этом списке. – Рыцарский турнир или смертельные бои на арене, – перечислял светловолосый мальчуган, задумавшись о планах и фантазиях.

– Может, лучше придумаем королю имя попроще? – усмехнулась девочка.

– Да, можно. Гарг сыграет мага или рыцаря, убившего короля, а я буду наследным новым принцем идти по его следу, – кивнул Эскан.

– А я кем буду? Его помощница? Твоя спутница? Цыганка-гадалка, попавшаяся в пути? – покружилась она в своём сарафанчике, – Может, вообще я убью короля, а не Гаргамеш?

– Точно! Будешь ведьмой ордена Чёрной Розы, повелительницей воронов, с оружием из чистейшего обсидиана! – фантазировал её приятель.

– Лучше ведьмой ордена Чертополоха! Лук свой возьму, – кивнула на это Мирра, вспоминая про игрушечный и где-то висящий в её комнате.

– А в конце мы тебя поймаем и сожжём! – с уверенностью заявил Эскан.

– Хей! Что так сразу-то?! – нахмурилась его подруга.

– Ну, не по-настоящему же. А что, ты хочешь, чтобы зло победило? Взялась играть злодейку, изволь корчиться, вон как Гаргамеш, – указан он рукой туда, где недавно тот корчился, изображая предсмертные муки, а сейчас валялась лишь палка, его отброшенный «посох».

– Он вот любит играть злодеев, – подметила девочка. – Всегда соглашается.

– Ну, у него круто выходит, – произнёс Эскан. – Все вот эти голосочки ещё, – попытался он сам изобразить что-то одновременно и старческое, мерзкое и шепелявящее, высунув кончик языка в уголке губ.

Мирра засмеялась. Эскан выглядел глупо, когда пытался так подражать образу типичного сказочного негодяя. У него они никогда не получались. Разве что какой-нибудь грозный командир орков. А так, даже в образе чёрного рыцаря, мальчишка казался ей слишком преисполненным доблести и светлого пафоса, из-за чего атмосфера игры рушилась и ничего толком не получалось.

– Ладно уж, иди давай, пока не наругали, – подметила Мирра, что солнце совсем садится.

– Да, а то ещё меньше шансов будет завтра куда-либо выбраться. Ну, увидимся утром, пока в баню не загонят, а после уж не знаю, обычно никуда не пускают, чтобы не простыл, – морщился тот.

– У меня волосы у самой сохнуть будут долго, на вечернюю прогулку с холодным ветром тоже не выпустят. Послезавтра поиграем во что-нибудь до самой темноты! А завтра утром тогда пособираем цветки чертополоха, – согласилась теперь девочка на его предложение.

– И чем он тебе нравится, колючий весь такой, даже в листьях, – пробубнил тихо Эскан.

– Зато цветёт красиво! Так распушится ярко-розовым с малиновой серединкой и торчащими фиолетовыми «палочками»! – улыбалась та, вспоминая прошлое лето, когда они с семьёй как раз здесь обосновались у старушки Клотильды, приютившей всех троих – Мирру с родителями – в своей просторной избе. – У роз тоже шипы, между прочим, – заодно напомнила она, так как большинство девушек и женщин в деревне особо радовались подаренным именно этим цветам, насколько она подмечала.

– Тогда надеюсь, что завтра уже распустится. Бутоны уже все такие розовые-розовые проглядывают на кончиках «шишечек», видел. Словно вот-вот взорвутся красками. А мама вот из одуванчиков плести венки предпочитает, – рассказывал голубоглазый мальчуган, всё никак не уходя домой.

– Папа бы сказал, что из одуванчиков лучше вино, а не венки, – рассмеялась Мирра.

– А ты сама ещё тут останешься? Домой не пойдёшь? – интересовался он у девочки, явно желая пойти по деревне с ней вместе.

– Ага, посмотрю, как звёзды в речке отражаются, – кивнула та.

– Везёт же! Не гонят домой, приходи, когда хочешь. Повезло с родителями… Ладно, долго не сиди. А то обычно встану, а ты ещё спишь, – насупился Эскан. – Я твоего отца уже достал, наверное, пять раз за утро забегать, звать тебя.

– Он сегодня сети готовил. Откуда, по-твоему, у нас для игры появилась лишняя верёвка?! Так что он с утра пойдёт рыбачить, завтра не сможешь ему надоесть, – сообщила Мирра, посмеиваясь.

– Ну, хорошо! Давай тогда, до завтра, спокойной ночи! – потупив взор, раскачиваясь на своих башмачках взад и вперёд, вставая то на пятки, то на носочки, проговорил мальчишка, лишь мельком поглядывая подруге в глаза и снова отводя взгляд куда-нибудь под ноги, на траву поляны возле дуба и гонимую ветерком старую листву.

– Ага, спокойной ночи, – кивнула девочка. – И приятного аппетита заодно, – припомнила она, что ему сейчас бежать на ужин.

Тот благодарно кивнул, порозовев щеками. Прощаться у него никогда не получалось, особенно если приходилось вот так наедине, а не просто помахать рукой и бежать на зов родных, как сегодня их приятель. Хотелось-то вообще обняться или даже получить поцелуй от девчонки в щёку, но на подобное с Миррой рассчитывать не приходилось.

Тем не менее, понимая, что и так уже изрядно задержался на закате, Эскан, сжимая игрушечный меч в правой руке, понёсся вниз с холма к бревенчатым домикам деревни, где справа у ближайшего паслись привязанные белые козы, а через дорогу напротив в наплывающих сумерках ещё внятно виднелись грядки с зелёной ботвой крупной свёклы.

Мирра осталась одна, неспешно в своих бурых сандалиях обходя дуб и развязывая слабый узел на папиной верёвке, чтобы ту не забыть вернуть домой. Оставь они её здесь, наверное бы, ничего не случилось и никто не забрал, но всякое же возможно. Мало ли кому понадобится вдруг ничейная, плотно связанная в переплетённую косичку из трёх более тонких частей верёвка.

Пробыть в одиночестве долго она не планировала. Голод уже тоже давал о себе знать, неплохо было бы и домой наведаться. От деревни ввысь холма поднимались ароматы супов и жареной крольчатины, иногда можно было особо хорошо учуять морковное рагу, пропаренную репу или же перебивающий многие другие запах сельдерея, который ей, в отличие от друзей-мальчишек, как раз очень нравился и не казался противным. А вот цветную капусту она не любила, но и насильно есть её девочку никто благо не заставлял.

Свет не горел только в доме музыканта Стефана, молодого одиночки, пока так и нашедшего себе пару ни здесь, ни среди девок на выданье из соседних деревень. Он уже отужинал, а потому бренчал и настраивал свою лютню, пока вокруг никто не спал и не жаловался на его музыку. И звуки его мелодий тихо-тихо доносились даже до холма со старым разросшимся дубом.

Когда девочка обошла дерево, сматывая верёвку в свисающее с руки кольцо, и вернулась примерно на то самое место, где прощалась с приятелями, то спешащий к себе домой по дорожке силуэт Эскана уже не было видно. Теперь уж точно одна. Все по домам, в окошках повсеместно горели свечи, слышался гул голосов с вечерних застолий, в котором даже можно было с огромным трудом выловить знакомые тембры, но невозможно было конкретно разобрать слова.

Пальцы свободной руки, закончив с верёвкой, коснулись сплетённых тёмных волос над лбом. Мирра мечтала, чтобы завтра в этом полукруге косички оказались пышные цветы яркого чертополоха. Её карие глаза взирали на потемневшее небо, где загоралось бесчисленное количество огоньков, и на то, как оно отображается в извилистой, уходящей к дальнему сосновому бору речушке, близ которой завтра будет рыбачить сетью её отец.

Тело вздрогнуло, вытянувшись стрункой и ощутив холодок пробежавших мурашек буквально повсюду – по шее, спине, всем конечностям, вмиг потеряв даже аппетит, когда маленькие детские ноздри среди идущих с деревни ароматов сготовленных к ужину блюд ощутили доносящийся сзади мерзостный запах тлена и гниющей плоти.

Не оглядываясь, доверяя собственному слуху, она услышала мягкий шелест листьев под бледными когтистыми лапами, аккуратно ступавшими по ту сторону холма и взбиравшимися вверх, уже практически приблизившимися к дереву. Хруст тоненьких веточек по разные стороны от ствола выдавал, что тварь была не одна.

Если б это были не упыри, наверняка можно было сориентироваться ещё по отзвукам тихого дыхания. Однако эти бледно-серые, со сросшейся на месте глаз кожей, существа были представителями мира мёртвого, чужеродного и потустороннего. И хотя у них имелся человеческий торс, а также по две руки и ноги, в облике этих созданий, привыкших передвигаться уже исключительно на четвереньках, не осталось практически ни следа от того, что они когда-то тоже были людьми.

Обращённые силами тёмного колдовства после смерти в обезумевших от голода пожирателей плоти, они постепенно меняли свой облик год от года, пока не превращались вот в таких ползучих белёсых ищеек, верных спутников некромантов и других чёрных чародеев, что способны призвать таких к себе на службу.

Мирра помнила, что, куда бы они с родителями не отправились, где бы ни пытались начать нормальную жизнь, их след всегда находили и за ними являлись твари с подобным запахом, который девочка ни с чем не могла спутать. И этот запах означал неминуемую трагедию и новое бегство с насиженного места.

Буквально кожей она ощущала каждое их движение, знала их чёткое количество и будто каким-то внутренним взором видела расстояние от её хрупкого тельца до каждого из приближавшихся упырей.

Просчитав всё до мельчайших деталей, уловив подрагивание окружавшего воздуха от прыжка и усиление тошнотворного аромата гнили от их приближения, она сделала резкий скачок вперёд, когда два голых и истекающих слюной существа одновременно ринулись на неё в прыжке. Хищные твари столкнулись гладкими лбами вместо того, чтобы схватить девочку крючковатыми и вытянутыми, как грабли, когтями примерно в том месте, где она до этого стояла.

Медлить дальше было нельзя. Эти двое ещё порычат друг на друга, словно обвиняя в случившемся провале, слегка преградят путь остальной своре ищеек, но другие из них будут уже более расчётливы, да и склон холма вниз благоволит её отступлению. Так что ножки в сандаликах с жёсткой подошвой что было сил ринулись вперёд по деревенским улочкам в направлении дома, в котором она жила.

На плече подрагивала сложенная плетёная верёвка, увы, ничем не способная сейчас помочь или как-то защитить. Но хотя бы лёгкая, почти невесомая, никак на обременявшая своей ношей и не задерживающая быстрый бег. За спиной слышался топот множества догонявших лап, вырывающих длиннющими и чёрными когтями клоки травы и поднимая пыль с земли в скрывавшую их от любопытных глаз серо-бежевую дымку. Сердце бешено колотилось в груди, а лязг зубов выпирающих из крупных и лишённых щёк прожорливых пастей звучал резкими вспышками тревожных, почти парализующих молний прямо над ушами.

Они пронзали воздух своим пугающим шипящим свистом, характерным для этих созданий, исходящим на особой волне для человеческого уха, отчего услышавшим становится не по себе, морозные иглы тревоги вонзаются в кожу, а на глаза от испуга сами собой наворачиваются слёзы. Они отравляли воздух своим зловонием, клацали пастями и стремились как можно скорее настичь свою жертву.

Впервые в жизни девочка жалела, что не попросила себе короткую стрижку, опасаясь, что эти многочисленные клыки враждебных зловонных ртов, усаженные там сверху и снизу в несколько рядов, вот-вот дотянутся до её задранных в воздух от быстрого бега косичек, предательски делающих её такой досягаемой и уязвимой.

И всё было бы именно так, но от трагической неминуемой гибели её спасло расположение жилища старой Клотильды: нужно было сделать поворот, что ловко удалось ребёнку, но оказалось непосильным ни для кого из целой своры хорошо разогнавшихся четырехлапых бледных ползунов. Ближайших за ней заносило собственным весом, они были не готовы, что уже настигнутая ими жертва внезапно улизнёт куда-то в сторону. Другие, такие же безглазые свирепые существа, не успевали притормозить и сориентироваться на нюх своими треугольными носовыми впадинами, а потому натыкались на своих же, сбивая с ног или отталкивая подальше.

Когда они все снова были готовы продолжить погоню, озлобленно рыча друг на друга, издавая дикое шипение, выгибая щетину на костлявой спине, словно бесконечно ругаясь между собой, девочка, добежав до избы, уже плотно закрыла массивную дверь, забегая на крыльцо и громко захлопнув вход в сени.

– Вот и наш ночной мотылёк подоспел, – раздался приятный бархатный голос отца, выглянувшего к ней. – Даже как-то рановато для тебя сегодня. Проголодалась? Думаю, даже картошка не пропеклась в печи, не говоря уж о…

Тёмно-каштановые, почти чёрные, глубоко посаженные глаза из-под густых чёрных бровей и слегка взъерошенной недлинной причёски взирали на неё с вытянутого лица, окаймлённого аккуратной, того же тона бородкой. Улыбавшиеся чуть приоткрытые мужские губы тут же опустили свои уголки. Глядя на напуганную, примкнувшую спиной к двери и пытающуюся отдышаться после погони дочь, он всё понял.

– Дани, они здесь! – встревожено крикнул он кому-то, оглянувшись на залитую светом подсвечников комнату, а затем рванул в сени к девочке, взяв ту на руки и спешно занося в дом.

Внутри, за обеденным столом сбоку сидела в голубоватом платье её мать, молодая женщина чуть за тридцать, с тёмными, как у вбежавшей девочки, волосами, собранными под изящной маленькой диадемой из разукрашенного дерева в крупную косу, пронизанную переплетёнными алыми и рыжими лентами. Её янтарный взгляд выражал явный испуг на нежном лице с такими же аккуратными мягкими скулами, как и у дочери.

А по дальнюю сторону, возле принесённого чайника, располагалась сама Клотильда – низенькая пожилая дама с округлым морщинистым личиком, в тёмно-зелёном сарафане и с уложенной в пучок копной седых волос, похожих на тонкую паутину.

Снаружи раздалось характерное шипение скулящих и предупреждающих о том, что они уже рядом, бледных упырей. А потом все четверо ощутили скрежет, с которым эти создания, окружившие избу, карабкались по бревенчатым стенам и даже залезали на крышу, постукивая длиннющими когтями мощных лап, как бы перекрывая все пути обхода и даже попытку влезть на чердак.

– Только ищейки или «они» тоже? – приняла дочь из рук супруга Дани, прижав Мирру к груди, а потом поставив ножками на пол.

– Не знаю, ты видела? – присел отец возле дочери, посмотрев той в перепуганные глаза.

– Только этих, – всё ещё не отдышавшись, отвечала напуганная девочка, кивнув в сторону окна.

– Так или иначе, себя ждать не заставят, придётся сражаться, раз снова выследили, – показывала свой серьёзный настрой женщина в голубом платье.

– Я отважу любую дрянь с порога моего дома, – спокойно отпила чай из чашки Клотильда. – Они ещё не знают, на чью избу позарились.

– Дело не в них, дело в… – забормотала мать девочки, но её оборвал стук во входную дверь.

– Здесь не рады гостям, – громко, старческим скрипучим голосом воскликнула Клотильда тем, кто стучался снаружи, опираясь на стол и поднимаясь медленно на ноги подрагивавшим совсем не от страха, а исключительно из-за старости телом, хватаясь за изогнутую деревянную клюку, без которой уже не могла передвигаться.

Стук повторился, что, несомненно, злило хозяйку дома. Она неспешно, прихрамывая левой ногой, вышла из-за стола, но встречать незваных гостей не собиралась, а просто встала по центру этой трапезной комнаты, откуда одна дверь, что была напротив, вела в сени, а три вдоль стены по левую руку – в спальни, принадлежавшие ей, Мирре и родителям девочки.

– Я сказала: вам здесь не рады! – приподняла клюку старуха, ударив той по полу и создав невидимую, но ощутимую энергетическую волну, сбросившую со стен всех цепко рассевшихся там, как пауки, упырей, попадавших со сруба на землю и недовольно заскрежетавших зубами от такой дерзости в свою сторону.

Мирра жалась к матери, хватая ту за талию и прижимаясь к бедру. Нежная заботливая ладошка поглаживала по всем заплетённым косичкам в тщетных попытках как-то успокоить и сбить нарастающее изнутри напряжение. Отец стоял у двери, чуть согнув колени и сжав руки в кулаки, будто готовился к драке и намеревался врезать первому встречному кто заявится к ним в дом.

Снова раздался всё тот же стук, с чуть большими промежутками между ударами, ставшими более сильными и оттого более громкими. Клотильда попросила Дани помочь ей и сдвинуть стол к центру комнаты. Едва она убрала небольшой ковёр, на котором тот стоял, открылась дверца в подземный лаз, куда тут же велели направиться девочке.

Маленькие каменные ступеньки вели неглубоко, сверху свет проникал в щели между половыми досками, а внутри была лишь кладка из серых камней и ничего кроме: ни припасов, ни мебели, ни мешков, просто небольшая узкая комнатушка, где девочке пришлось затаиться в углу, поджав колени.

Все эти попытки постучать снаружи были не более чем проявлением любезности или даже игрой в кошки-мышки. Одним рывком под треск всех засовов дверь сорвали с петель направленным магическим действом. В сенях раздалось постукивание чьей-то обуви под неспешные и вальяжные шаги, и вскоре в дверном проёме показалась женщина в широкой тёмной шляпе с приподнятыми полями.

Брошь с эмблемой орла – символом ордена – украшала тонкие чёрные ленты завязок на вороте её белой атласной блузки с красивыми кружевными манжетами. Поверх той был надет блестящий чёрно-синий жилет с тесьмой вдоль застёжек и помпезными эполетами с серебристой бахромой и фигурами смотрящих в разные стороны металлических черепов без нижней челюсти.

Снизу же было ощущение, что на даме одновременно и брюки, и ещё декоративная юбка поверх них, а чёрные блестящие туфли с небольшими каблучками венчались в носке украшением в виде серебристой розы с жемчужиной под цвет её волос в центре цветка.

Лицо, да и вся кожа, казались бледноватыми на фоне находящихся в доме людей, губы были напомажены чёрным, ресницы столь густые и большие, что даже представить подобное было тяжко. Женщина смотрелась статно, выглядела молодо, но едва ли была младше Дани, а недобрый и даже презрительный прищур её нежно-фиалковых глаз, с которым она разглядывала троицу взрослых, казалось, изучал их и следил за каждым движением.

– Данея, Клотильда и… – взглянула она с усмешкой на мужчину.

– Фрис, – уверенно представился тот.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2