Камень власти

– А то ведь как бывает, уйдет хозяин в поход до Астрахани. А ты жди его до осени. Пока не уразумят, что ты за человек, то доверять не станут.

С первой оттепелью оставил Фома на хозяйстве в Сухоруково своего среднего брата. Сам уехал в Углич. Почти задарма купил строительный лес. Нанял толковых, мастеровых ребят и работа закипела. Однажды вышла незадача. Со стропил строящегося амбара упал верховой рабочий. И как на грех напоролся на сук, пробил мякоть верхней части ноги. Конечно, рану обработали, ногу завязали, но рана начала гноиться. Мужик оказался неспособным к дальнейшей работе. Фома вспомнил советы целительницы из Сухоруково и спросил у местных ягоды оранжевой королевы. Те недоуменно пожали плечами. Фома взял с собой одного из помощников, и они пошли в лес. Долго ли, коротко ходили, но в конце концов отыскали кусты в желтеющими ягодами. Стали собирать в лукошко. Вдруг оба встали будто вкопанные. За кустом малины стоял волк. Он не скалился, не показывал клыки, не рычал, он будто о чем-то просил.

– Слышь, Фома, – прошептал помощник, – слыхал я, что волки иногда у людей помощь просят.

Фома кивнул и сделал два шага навстречу волку. Тот медленно развернулся к нему задом, потом повернул голову и посмотрел прямо в глаза. Фома пошел за ним, а тот все ускорялся и ускорялся. Пришлось даже догонять. Волк, а точнее волчица, привела их к охотничьей яме. На дне обреченно сложив лапки, лежал волчонок. Кричать уже не было сил. Он только чуть-чуть разевал свою крошечную пасть. При падении волчонку повезло. Он не задел тельцем острые колья. Но испуг от безысходности и потери сил овладели им сполна. Мать-волчица отбежала немного и легла, положила свою морду на передние лапы. Достали веревку и привязали ее к дереву. По ней Фома спустился вниз, надел рукавицы и взял волчонка в руки, примерился и бросил его наверх. Помощник умело поймал щенка. Когда собрались уходить, увидели, что волчица облизывает своего детеныша и воспроизводит звуки, похожие на довольное урчание.

Снадобье раненому мужику помогло и на пятый день он уже сидел на верхотуре. Строители приносили с собой узелки с едой. Кто-то уходил утолить голод домой. Иногда еду приносили близкие люди из семьи: дочери, малолетние сыновья, сами жены. К этому привыкли и уже никто не обращал внимания. Фома и его помощники столовались у старушки из дома на соседней улице. Ходили два раза в день – утром и ближе к вечеру. Особых изысков не требовали, платили справно и не жадничали.

Среди строительной артели особо выделялся Домиан, мужик из Рогозового посада близ Углича. Ему еду приносил сынишка и чувствовалось, что это поручение он выполняет с удовольствием и без принуждения. В один из дней обед ему принесла дочь. Домиан сразу спросил про подмену. Та сообщила, что мать разрешила Сашке пойти с соседскими ребятишками на Волгу ловить рыбу.

– Сашок и так безотказный в домашних делах, а тут вроде у всех ребят единое желание проявилось, – оправдывалась дочь.

– Ты, Лушка, парня мне не порть. А то, ишь, с матушкой сговорились и пожалели мальца.

Фома посмотрел на дочь Домиана и увидел не Лушку, а вполне сформировавшуюся молодую девицу, очень приятной наружности. Называть ее Лушкой язык не поворачивался. Лукерья – дело другое. Казалось, имя придумано специально для этой девушки, а не наоборот.

После трапезничества Фома подошел к Домиану и высказал восхищение красотой его дочери.

– Толку что? – возмутился древодел, – в голове никакого ума, дура дурой.

– Я не заметил, – удивился Фома.

Домиан пояснил:

– Придумали с матерью, то бишь с моей женой, песню про счастье. Недавно парень сватался к Лушке. Видный, работящий и не пьющий. Они с моей женой отказали ему и его сватам. Стыдоба на весь посад пошла. А эти долдонят одно: «хотим счастья».

– Спорить не буду, но несчастных женщин видел. Сказывают, нет большего наказания, чем делить постель с нелюбимым мужиком.

– А ты где на всех любимых наберешься? Стерпится, слюбится!

– Бывает, что не слюбляется. А ты, говорят, известный во всей округе мастер наличников. У тебя каждый узор не только красив, но и содержателен.

– Эх, Фома, ушли, те времена, когда на это обращали внимание. Но через те самые наличники намедни вызывали меня к царевичу, точнее к его матери, Марии Нагой.

– Так у них вроде терем каменный. Неужели тоже наличники нужны?

– Не наличники она заказала.

Домиан перешел на шепот, взял Фому за рукав и повел в сторону.

– Царский трон она заказала для своего сына.

Фома опешил.

– Так вроде Феодор Иоаннович, дай Бог ему здоровье, царствует и уходить никуда не собирается.

– Ты ведь знаешь, как у нас уходят, – Домиан начал говорить совсем неслышно, – вроде утром бегал, а в полдень кувырк и нету.

Фома со всей крестьянской хваткой гнул свою линию и не упустил подвернувшийся случай.

– Домиан, можно глянуть на будущий трон? Ей Богу, никому не скажу, словом не намекну.

– Так я же его только начал.

– Все одно глянуть охота. Когда еще царский трон увидишь?

– Ладно приходи. Только когда?

– Давай послезавтра. Престольный праздник, я работы отменю, и мужики отдохнут, и мы с тобой отметим. Утром схожу в церковь и сразу к тебе. Сказывай, где живешь?

В праздник Святой Троицы Фома отстоял службу в Спаса-Преображенском храме. Причастился, поставил свечи за здравие и за упокой. У кремлевских ворот ждали своего часа три коляски, все, которые тогда лётали по городу. Фоме понравился ражий мужик с аккуратной бородой и в разноцветном кафтане. Сговорились, но сперва заехали на рынок. Купленные гостинцы удивляли многих встречных: пряники мятные в коробе; связка баранок, густо осыпанных маком; мешочек с орехами и туесок меда. Создавалось впечатление, что мужику деньги девать некуда, или собрался кого-то подкупить.

Дом древодела выделялся из общего ряда изразцами и яркими красками. На каждой воротине висели по звезде неправильной формы, но они нисколько не портили восприятие, наоборот, неправильные формы притягивали внимание. Возница развернул коляску в сторону города и повторил договоренности заехать за Фомой, как только колокольный звон позовет всех на вечернюю службу. Видать в семье Домиана ждали гостя и за улицей наблюдали из окон. Не успел Фома приблизиться к воротам, как калитка отворилась, показался хозяин в нарядной рубахе с убранными под ленточный пояс волосами и лучезарной улыбкой.

– Здравы будем, Фома Иванович!

– Чего меня по-боярски кличешь? И тебе здравие, Домиан.

– Проходь в дом, самовар только закипел. Жена чайку заварит с душицей.

– Вот к столу, гостинцами побалуемся.

– Тю, да тут цельная ярмарка получается!

Поначалу за столом оказалось трое: двое мужиков и жена древодела. В доме стояла полная тишина будто никого более нет.

– А где же детки ваши? Пусть вместе с нами порадуются Троице.

– Лушка у себя, а малец усвистал с друзьями на Волгу.

– Так зовите дочь. Такая красавица только глаз радует.

Лукерью позвали, но вышла она не сразу. То ли стеснялась, то ли прихорашивалась.

– Здравия всем! С праздником Святой Троицы, Господи, благослови!

– И вам того же, Лукерья Домиановна. Вот напросился к батюшке вашему в гости.

– Мы гостей любим.

Долго пили чай в прикуску со сладостями. Говорить особо было не о чем. Чувствовалось, что в этом доме пустая болтовня не приветствуется. Фома выбрал самую душещипательную тему.

– А что, Лукерья Домиановна, ваш батюшка сказывал, что вы весьма разборчивы в женихах?

Домиан и его жена онемели. Хозяйка строго глянула на своего мужа и прищурила глаза. Казалось еще немного и с губ сорвутся обвинения мужа во всех тяжких грехах. Но неожиданно прорезался голос Лукерьи. С каждым словом она говорила все увереннее и четче. А потом будто сечку рубила.

– Я за муж не хочу вовсе. Зачем? Нищету разводить? В нашем посаде через дом еле концы с концами сводят. До посевной доживают с трудом, потом с нетерпением и слезами ждут новые взятки с пашни. За деньги таки вообще не говори, носят то, что делают сами.

– Как же вы, ваша семья живет в достатке?

– Батюшке низкий поклон! Он делает то, что другие не умеют. Их таких древоделей, как он, человек пять на всю обозримую округу.

– Матушка с батюшкой два века не проживут. Хорошо коли помрут сразу, спаси Господи! А коли состарятся и превратятся в немощных? Кто их поить да кормить станет?

Похоже мысли Лукерьи зашли в тупик. Но она за словами не привыкла в карман залезать:

– А я пока молодая в монастырь уйду, – потом подумала и произнесла, – что же мне теперь за первого встречного за муж идти. Ведь таких как батюшка днем с огнем не сыщешь!

– Праздник нынче, ребятушки, – вступился Домиан, – может сей словесный поток оставим на другой день?

Лукерья казалась права. Такого батюшку – умного, рукастого, защитника своих детей точно не сыщешь.

В мастерской Домиана готовых изделий не наблюдалось. Все больше недоделок, да каких-то фрагментов. Он подвел гостя к обработанной доске.

– Вот спинка трона. Подголовник в виде солнца с лучами. Один луч уходит вниз и пойдет до самого сиденья. Четыре прорези по две слева и справа для проветривания спины. Успел обработать только одну прорезь.

– Вижу вокруг нее вьется какая-то ветка с листьями и похоже висят плоды.

– Виноград. Он так растет, но ветки у него колкие и на них не возляжешь. Понятно, какой смысл я заложил в этом?

Домиан дотянулся рукой до брусочка и перевернул его вверх.

– Подлокотник.

– Змея что ли вырезал?

– Требование заказчицы. Под обеими руками приказала змей соорудить. Дескать, вот оно какое окружение царя Дмитрия.

Домиан отвел Фому в другой угол и показал вырезанную фигурку медведя в стоячем положении и задранными вверх передними лапами.

– Догадался? – глаза древодела горели огнем, – таких медведей будет четыре – ножки под каждым углом трона. Имею в виду наш народ.

Прощались, когда коляска, согласно договоренности, уже стояла у ворот. Фома поблагодарил Домиана за гостеприимство и глядя прямо в глаза сказал:

– О чем я подумал, пусть твой сынишка пока хорошая погода отдохнет. Может, обеды тебе станет носить Лукерья? Спор мы с ней не закончили.

Домиан будто опешил, а потом хрипло и медленно произнес:

– До-го-во-ри-лись!

Глава третья

Пробуждение природы после долгой зимней спячки особенно будоражит молодые сердца и души. Хотя люди всех возрастов радуются наступлению теплых дней, но молодые более других восприимчивы к признакам весны. Матвей после трудового дня сидел на крыльце и с удовольствием вдыхал запахи дыма от сожжения жухлой травы. Заботливые хозяева приводили в порядок свои земли, озадачивались удобствами для новой поросли цветов и других полезных растений. С реки Москвы доносились команды речников и всплески воды. В планы дня у ярыжки Посольского приказа входило вечернее чаепитие с булками от приходящей кухарки, чтение книги персидского путешественника и глубокий сон.

Калитка отворилась и на пороге появился Румянцев Степан Владимирович.

– Здоровкаться не будем, за целый день друг на дружку нагляделись.

Матвей понял, что появление у него дьяка произошло не просто так, дескать шел мимо и заглянул. Похоже, у Румянцева важное дело. Дьяк поднялся на крыльцо и присел на скамейку. Поглядел на Матвея, как бы еще разок сверяя, не ошибся ли он в выборе.

– Будешь сопровождать ученого немца, нанятого самим государем для поиска залежей серы. Сера, ежели не знаешь, нужна любому государству. Без нее порох не сделаешь. По мнению людей осведомленных, такие залежи могут быть в устьях малых рек, впадающих в Волгу. Карту тебе передам завтра, там указаны те места, кои надобно исследовать.

– Как зовут немца?

– Генрих Циммерман. На Московию приехал впервые и по-нашему ни пень, ни болван. Будешь при нем и защитой, и организатором работ, и толмачом.

– Волга проходит через всю Русь до самого Хаванского моря. Что же мне с этим немцем полжизни проводить?

– Отработаешь по карте от Твери до Ярославля. Там передашь немца другому служке. Как узнать друг друга, тоже скажу завтра. Еще с тобой пойдут трое рабочих, кои на подхвате у немца, и трое гриденей. После передачи немца в Ярославле гридени вернутся с тобой обратно по сухом пути, рабочие поедут с немцем до самого конца.

– Все просто и понятно. Зачем нужно было тревожиться, идти на другой конец ко мне на разговор? Завтра в Приказе обо всем бы и договорились.

– Обо всем в Приказе не поговоришь. Главное тебе скажу здесь и теперь: наши люди в чужих землях, кои слышали про этого немца, предупреждают, что Циммермана могут интересовать не только залежи серы. Но эту слабость на твоих глазах он спрятать не сумеет. Еще важнее, что серные места он сыщет, но не укажет их и не нанесет на карту. Но где-нибудь в своих записях обязательно отметит. Такое в голове не удержишь. Вот и будет твоей главной задачей, сначала выведать, куда он записывает свои наблюдения, где их хранит и заглянуть в них. Надобно запомнить, а лучше всего переписать.

Глаза Матвея засияли. Он почувствовал доверие к себе, важность порученного дела и ответственность за исполнение.

– Помимо того, что я перечислил, надобно чтобы немец даже краем глаза этого не увидел, чтобы даже комар носа не подточил. Провалишься, немец поднимет вой и все дойти до самого государя. А вокруг него доброхотов много. Раздуют огонь в таком достатке, что нас с тобой днем с огнем не сыщут. Оставить немца без присмотра тоже не могу, они ведь при первом удобном случае всю Русь по камушку разберут. Ты должен об том всегда помнить.

Утром в хоромы дьяка Румянцева собрались все участники экспедиции, кроме немца. Его в Тверь повезут в мягкой карете и с ним же пару сундуков со склянками, реактивами, инструментами и приборами. В Твери готово речное судно, которое довезет всех участников экспедиции до Ярославля. Познакомились друг с дружкой. Как стартовали от Кремля, так и ехали почти без остановок. К вечеру дорога основательно вымотала всех и, подвернувшийся постоялый двор, вызвал ощущение счастья. Путников приняли приветливо, лошадей развели по стойлам, сундуки внесли в избу. На стол выставили горячую куриную уху в мисках, пироги с капустой, пшенную кашу в едином чугунке и хлебный квас. Хозяин что-то пролепетал про медовуху, но, глянув на Матвея, умолк. Пока гости наслаждались едой, хозяин нарезал круги вокруг сундуков. Матвей под предлогом сохранности содержимого, и с разрешения немца открыл сундуки. Немец впялился своими глазищами и начал трогать пузырьки руками. Потом сказал «гут» и сел за стол продолжать вкушать еду. Хозяин как-то сгас в своем гостеприимстве и вроде даже поменил в росте. Матвей вряд ли ошибся в своих предположениях. Улыбчивый хряк наверняка поддерживает связь с придорожной ватагой. После отъезда очередных гостей верст через десять-пятнадцать происходит налет, и воры отбирают все ценное. Хозяин тут не при чем, все шито крыто, и он в это время скорее всего принимает очередных гостей.

Ход Матвея избавил путников от проблем и, уже к полудню следующего дня показался город Тверь. Претензии на исключительность и самостоятельность Тверского княжества остались далеко в прошлом. В настоящее время город находился под полной подотчетностью Москве.

Представитель воеводы ждал гостей у пограничного столба. Опознались без лишних приготовлений, просто других встречающих в этом месте не было. Служка предложил отдых в избе, построенной специально для подобных торжественных случаев. Матвей слово в слово перевел немцу приглашение воеводы. Тот замахал руками и потребовал скорее приступить к работе. Понятно, что мнение ученого главнее всех других и путники сразу поехали к вымолу.

Команда состояла из двух речников, которые сразу заявили, что при движении рассчитывают на помощь пассажиров. Матвей предложил рабочих и лодка отчалила от берега. Была установлена полублена, своего рода навес с легкими стенами. Нутро помещения продувалось насквозь, но от дождя прикрывало надежно. В остатке первого дня отработали устье двух рек. Назывались они Созь и Хотч. В указанных немцем местах собрали образцы почвы и камушки. Образцы ученый надежно упаковал и сделал записи в своей маленькой книжечке. Потом взял карту и каждую речку обозначил цифрами 1 и 2.

К ночи стали выискивать место для отдыха. Знали, что на Волге балуют ушкуйники. Речники выбрали густой кустарник, выходящий прямо к воде. Лодку спрятали, вышли на берег, но огня не зажигали.

С утра прошли немало верст пока добрались до следующей малой реки, впадающей в Волгу. Сверились с картой и уточнили у местных жителей. Те подтвердили, что их речку, действительно, называют Жабня. Название режет слух, и более подходит кличка из старославянских времен. На реке провозились весь день. Когда закончили, следовать далее не имело никакого смысла, наступил вечер и ночь была уже не за горами. Пока возились с костром и ладили котелок над костровищем, рабочие растянули бредешок, взятый у речников, и немного прошлись им возле берега. Рыбы наловили целую корзину. Лишнюю выпустили в реку. Окунь, судак, язь, стерлядь, нельмушка. В варево добавили несколько горстей ячменя, посолили, и когда все приготовилось, бросили на развар ржаных сухарей. Поели быстро. Воздержание от горячей пищи насчитывало целых два дня. Даже немец со своей индивидуальной миской подходил к котлу дважды. Дежурные отправились к реке мыть посуду. Но вернулись быстро, взбудоражились так, будто за ними гонится целая ватага ушкуйников. Один из рабочих держал в руке необычный предмет из воска, похожий на брусок с острыми гранями из воска. Ребята сначала увидели на мелководье камень правильной формы, а, вытащив на берег, поняли, что это обычная шкатулка. Открыли крышку и нашли эту загадку. Ничего другого в ней не лежало.

Матвей осмотрел брусок и увидел на торце кусок бумаги или материи. Он попросил принести из костра уголек, надел рукавицу и стал водить угольком сверху вниз. Воск плавился и оголял пергамент. Когда свиток развернули, увидели текст. Матвей сразу узнал шведский язык, а немец похоже им не владел. Первым потянулся и впялил свои глаза в написанное, потом махнул рукой и отошел в сторону. Матвей тоже пожал плечами, и всем стало понятно, что и ему писанина не по зубам. Он положил пергамент в свой карман и попросил принести шкатулку. Ее быстро очистили от песка и налета, но ожидания не подтвердились. Она была сделана из дерева дуба или осины.

Любопытство распирало Матвея. Еле-еле дождался утра. И когда пошел по естественной надобности, развернул пергамент и прочитал письмо. «Многоуважаемый господин Краузер! Ко всему даю полную расшифровку, упомянутой в отчете «Манушкиной Избушки». Даю русскую транскрипцию, дабы не возникли разночтения. Третьего дня назад от даты написания один старик на берегу близ города Калязина распутывал свои сети. Мы угостили его вином. Что он поведал? Надобно идти сто шагов от маленькой церкви Святого Николая. Найти камень с половину человеческого роста, наверху которого вдавлен отпечаток куриной лапы громадного размера. Тогда, встав спиной к среднему когтю на лапе, иди куда указывает коготь до глубокого оврага. Продолжи путь по оврагу, он упрется в бурную реку. Поверни в сторону и иди по берегу пока не увидишь болото. Перейдешь через болото и начнется твердая земля – большой остров. В любую сторону он имеет в длину один человеческий переход. Потом мы многих спрашивали про это место, находили подтверждение, но нанять кого-либо в проводники не смогли. Главное, что все сходятся на одном – на этом острове полно золота или золотых самородков. Дабы не поднимать лишнего интереса к этому месту, в открытом отчете проходит лишь упоминание. Амадей Лунгрен. 7 июля 1583 года».

Рабочий день в команде начался как обычно. По карте добрались до речушки Домковка, взяли образцы грунта, насобирали камушков и пошли дальше. Отработали Вырезку и Грехов ручей.

Немец делал одно и то же. Сперва упаковывал образцы, потом отмечал на карте номерами те места, которые посетили. Для записей доставал книжицу и что-то в нее вписывал. И так он делал каждый раз.

Вид города Углича со стороны реки поразил своей красотой. На закатном солнце играли разными оттенками купола тысячи церквей. От расходящихся бликов посчитать количество храмов было невозможно. Неслыханными доселе звуками переговаривались колокола и колокольца. Небесной крепостью возвышался Кремль – обитель первого царя Московии, а теперь место проживания прямого наследника престола царевича Димитрия. Возле крепостной стены суетились люди в одиночку и группами, пешие и на лошадях, точь-в-точь как в Москве. Видать, не зря Углич называют второй столицей.

После поворота реки вдоль берега пошли вымолы. У каждого стояли лодки, кебаты, струги, насады. Крайняя в этом ряду пристань оказалась не занятой. Дерево совсем новое. Двое мастеровых что-то пилили на сколоченных наспех козлах. Подошли ближе, Матвей поприветствовал людей и попросил разрешения пристать к их вымолу. Один из пильщиков побежал за амбар. Гадать пришлось недолго, с посыльным возвращался человек по одежде и манерам явно начальный над всем этим строительством. Приблизившись к путешественникам на какое-то расстояние, он махнул рукой, дескать давай причаливай. Первым на берег сошел Матвей и поприветствовал хозяина.

– Фома, можно просто по имени. Так привычней.

Матвей сообщил о сути их путешествия и предъявил документы. Фома внимательно их прочитал, особо разглядывал печати. Похоже, все сомнения отпали. Перед ним стоял государев служка со своей командой. Выделялся иноземец, в его позе читалось величие, безразличие к происходящему и уверенность в своей незаменимости. Сошлись в цене, и Матвей продолжил:

– Кому нужно представиться, чтобы не вызвать подозрений? Дело в том, что на нашей карте для обследования указаны устье Каменного ручья и устье Шелковки. Речушки с двух сторон обрамляют Кремль, а в нем живет царевич.

– Существует специальный Приказ при княжеском дворе и называется он «Углицкий дворец». Приказ ведает вотчиной, а я знаком с дьяком, Семеном Кудимовичем. Сегодня поди он уже дома, чай пьет. Схожу завтра поведаю все, что ты мне сказывал. Ежели мало, понесу бумаги. Дашь мне их?

– Чего же не дать ради такого дела!

– Если и этого не достанет, то извиняй, пойдем в гости, естественно с подарками.

– Хорошо бы он дал человека, коего знают в Кремле и слово коего силу имеет. Ты сам-то местный?

– Нет. Приехал из Сухоруково, что недалеко от Троицкого монастыря. Там у меня большое хозяйство: жито, скотина, кожа. Работаем в основном на Москву, но чувствую тесновато становится. Судьба вывела меня на Волгу. Для начала займусь перевозками, а потом и свой товар возить начну.

– В Сухоруково кого на хозяйстве оставил?

– Среднего брата, а там и младший на подхвате и целый двор помощников.

– А тут местные чем знамениты?

– Кузнецы известны за пределами округи, особенно замочники. Таких надежных замков нигде не делают. Расходятся как горячие пирожки и еще их косы и топоры. Еще обушники знамениты, такие сапоги тачают – сноса нет, легкие, удобные.

– Скажи, где можно найти приют? Имеются постоялые дворы?

– Зачем тебе постоялый двор? У меня в амбаре есть помещение с теплыми деревянными полами. Дам длинные мешки, набьете сеном, вот и постель. Тебе и немцу выдам по мягкому войлоку для тепла и для дополнительного удобства.

Пока Матвей знакомился и сговаривался с Фомой, рабочие и гридени сообразили костер, приготовили уху и раздобыли во временное пользование самовар. За ужином Матвей сообщил о месте их приюта на время нахождения в Угличе. Немец потребовал отдельное помещение для отдыха и обработки полученных образцов. Матвей заявил, что из-за соображений безопасности он должен быть у него на виду.

– Утром уберем матрасы, сложим их в один угол, принесем стол и табурет. Сиди, гер Циммерман, работай и никто тебе не помешает.

– Но я хотел бы сперва доделать устье Каменного ручья и Шелковки.

– Эти две речки обозначают границы дворца королевича, – Матвей использовал слова, которые были бы более понятны иноземцу, – тут нужен специальный документ – разрешение. Завтра начну хлопотать.

С утра дружно сбегали на реку, искупались в еще не остывшей от вчерашнего солнца в воде и поели. Немец поднялся позже остальных, брезгливо пожевал мякиш ржаного хлеба и выпил чеклажку молока. Матвей сбегал к плотникам Фомы, выпросил стол и табурет. Немец разложил свои склянки, коробочки, щипцы и щипчики, развернул карту и начал проверять образцы. Матвей с двумя гриденями, одного оставили у амбара на всякий случай, прошлись по городу, постояли на службе в церкви. Потом заглянули на рынок, купили две потрошенных курицы, каравай хлеба и четыре клубня пареной репы. У вымола разожгли костер, сварили похлебку. Каждый имел свою посудину и ложку. Матвей черпаком распределял варево. Немец пришел к самому концу, но даже, если бы он совсем не пришел, то его часть все одно, никто бы не тронул. Разварную курицу положили на большую тарель. Но многие уже насытились. Ежели немец станет кому-то на что-то жаловаться, то только не на еду. Разве мог он себе позволить на родине сожрать половину курицы в обычный день?