Змееборец. Змея в тени Орла – 2

– Все-таки ты живешь поперек времени, – Йорик отложил трубку, – деньги – это первое, о чем ты должен был узнать. Это золото и камни из хранилища в тайной школе барбакитов. Помнишь, ты о ней рассказывал?.. Ты-Эфа рассказывала. Насколько я понимаю, ты – единственный выживший барбакит, стало быть, и деньги твои. Наследство. А я свою карьеру здесь начал с того, что попросил у Лойзы людей, чтобы вывезти сокровища. И, полагаю, свой путь к смерти он начал с того, что не послал меня к лешему.

– Ты судишь предвзято, – немедленно вставил де Фокс. – Легенда ни с кем не связала бы жизнь только из-за денег.

Прозвучало это не очень уверенно, но Йорик не стал возражать.

– В школе я, кстати, оставил для тебя с полсотни записок, – сообщил он, – везде, где только можно было: в хранилище, в классах, в спальнях, в библиотеке. Даже на кухне и в кладовой. Я думал, что если ты жив, то про деньги обязательно вспомнишь и захочешь их забрать.

– Весточку от тебя я предпочел бы любым сокровищам, это точно. Книги ты тоже увез?

– И даже внушил Лойзе мысль, что читать – это не такое уж постыдное занятие. К сожалению, на то, чтобы разобраться с книгами, потребовалось слишком много времени. У нас здесь, в воеводствах, грамотность до сих пор не в чести, а приглашать на должность библиотекаря кого-нибудь из анласитских монахов – это, считай, подарить библиотеку какому-нибудь монастырю. Договориться со жрецами Многогранника нисколько не легче: у них свой интерес. Да к тому же монахов и жрецов, знающих все языки, на которых были написаны книги, найти не получилось. И в любом случае библиотека барбакитов – не самое подходящее чтение для духовных лиц. – Йорик пригорюнился, вновь свинтил крышку с фляжки с зельем и рассеяно понюхал содержимое. Пахло хорошо. – Так что, пока Лойза читал мифы и героические легенды, я штудировал философские трактаты.

Де Фокс, не иначе научившийся вдруг понимать не только эмоции, но и мысли, встал с сундука, извлек из-под крышки чересседельные сумки, а оттуда – две пиалки и флягу побольше.

Йорик принял полную пиалу и благодарно кивнул.

– Теперь я знаю, откуда у тебя неисчерпаемый запас сказок, и знаю, что у барбакитов были серьезные проблемы с сортировкой книг. Они не потрудились отделить учебники от исследовательских работ и считали, что магия – область философии, а философия – это математика. Наша с тобой книга даже не была заклята, то есть ее никто не счел ни опасной, ни особо интересной. Ну и я – не счел.

Он сделал глоток из пиалы. Хороший квирилльский карвалло, как ему и полагалось, не обжег небо, а обласкал ароматным теплом. Хороший? Куда там! Отличный карвалло. Но… что-то с этой выпивкой было не так…

Йорик поймал очень внимательный взгляд де Фокса.

Вкус? Нет. Запах?.. Лясны дзед, не запах и не вкус, и даже не цвет, но все вместе.

– Что это?

– Это карвалло, – де Фокс с улыбкой отпил из своей пиалы, – квирилльский карвалло из погребов Серпенте. Отличная штука, да, командор? Хансер хисс, Йорик, теперь я понимаю, почему ты не распознал такую ценную книжку. Ты соображаешь так медленно, что тебя эльф на льду обгонит! Чары, ну? Слышал такое слово?

– Здесь чары? – Йорик не поверил, принюхался, вновь попробовал напиток на вкус. – Не может такого быть! Настоящие чары? Откуда?

– Из плохого места, – де Фокс поморщился, но тут же вновь улыбнулся, – это еще одна история на потом, ладно? Барбакиты, при всех своих недостатках, были очень серьезной организацией и к книгам относились именно так, как книги того требовали. Философия – это математика высшей пробы, магия – это область философии, а чары – это то, чего даже ты не в состоянии ни понять, ни увидеть. Ладно хоть почуять смог, и то – с подсказкой.

– Хочешь сказать, книга зачарована.

– Не побожусь, – де Фокс пожал плечами, – но думаю, да. Что с ней не так?

– Я не смог ее прочитать. Я не знаю этого языка, я нигде не нашел даже упоминаний о нем. Смесь иероглифов и рун, прореженная чем-то вроде… графем?.. бес их поймет, букв эллийского и румийского алфавитов. Такое впечатление, что кто-то спятил и решил написать книгу, используя все существующие языки, да при том еще самостоятельно придумав для этого знаки.

– Но ты все-таки попробовал? Иначе откуда тебе знать, что книга представляет ценность? И откуда мне это знать, кстати говоря? Информация просочилась, а никто кроме тебя источником быть не мог.

– Я ее пролистал, – сказал Йорик, – и нашел формулу, одну-единственную, записанную эллийскими буквами, и то не до конца. За буквы и ухватился. Слова там… ну, говорю же, автор кажется абсолютным безумцем. Так что в словах хорошо если первый и последний слоги были на своих местах. Однако через это я продрался. Знакомые буквы на фоне общего буйного текстового помешательства – это, знаешь, как подарок судьбы.

Он сделал еще глоток карвалло. Зачарованного карвалло… разве это возможно? Чары здесь – нечто за пределами реальности. И еще невозможным казалось то, что он когда-то незаметно для себя научился не верить. Не верить в то, что раньше было естественным, было такой же частью реальности, как смена времен года.

– «…Преодолел какой-то предел, – слова, дуновением ветра прилетевшие из прошлой жизни в эту, закрытую наглухо, он помнил с болезненной четкостью. – Прошедший сквозь наслоения снов, пробившийся до корней утреннего света, цветущий, упрямый звук. Что бы это ни было, кажется, он уже никогда меня не оставит. Жизнь после жизни»20…

– Охренеть можно, – пробормотал де Фокс, – ты это о чем?

– Это формула, о которой я говорил. – Йорик хмыкнул, – одна из нескольких сотен. Создатель формулы воспринимает магию как звук, как вибрацию, значит, он человек, потому что мы видим цвета и узоры.

– Формула? – В голосе шефанго было столько обиженного недоумения, что Йорик с трудом удержался от смеха. И напомнил себе, что умный и язвительный мастер Серпенте – это личина, под которой прячется двадцатилетний парнишка, имеющий самые смутные представления о магии.

– Это же древняя книга, де Фокс. Так когда-то писали научные труды: маги опасались конкуренции или не хотели, чтобы результатами их работы воспользовались в нечистых целях. Я умею переводить это на язык знакомых нам символов. Беда в том, что все остальное я даже прочесть не могу, не то что понять.

– Ясно.

В дверь постучали, и жена трактирщика вошла в комнату с большим подносом в руках. С тяжелым подносом. Эльрик и Йорик одновременно поднялись, чтобы помочь…

… – Дикари, – буркнул де Фокс, когда женщина шмыгнула вон из комнаты, не пожелав даже взять монетку за труды. – Причем в данном случае – мы с тобой. Напугали даму. Ладно я, иностранец, но ты-то местный, должен обычаи знать!

– Я не местный. Это Гиень, а я – из Уденталя. Нет никакого Загорья, ты разве еще не понял? Нет, и пока я здесь – не будет.

– Давай-ка, – де Фокс придвинул к нему поднос, – ешь и рассказывай мне все. С начала и до вчера. Все, что я тебе рассказал, но теперь так, как оно было на самом деле.

Телохранитель

Любовь к Эфе, едва зародившись, стала смыслом жизни. Целью было возвращение в родной мир, а смыслом – она, Эфа. И ничего не изменилось, даже когда взрыв, или что там произошло на Острове, уничтожил все живое и неживое, выбросив Йорика в иное время и пространство. Цель осталась прежней. И прежним остался смысл жизни. Эфы больше не было, однако Йорик продолжал надеяться на то, что она жива. Ведь выжил же он сам.

Сейчас место Эфы занял другой, уже не чужак, но все еще почти незнакомец. И тверди себе сколько угодно о том, что Эльрик – это Эфа, хоть язык сотри, напоминая, ничего повторения не изменят. Только шефанго могут понять, как это – быть одновременно мужчиной и женщиной, менять тело, не меняя личности, менять взгляд на мир, не изменяя воспоминаний. Для Йорика сегодня утром Эфа исчезла. Остался парень с длинными волосами и серьезными глазами, в которых Йорик – за прошедший день он несколько раз ловил себя на этом – снова и снова искал черное марево безумия.

Черное – потому что оно цвета крови. Крови шефанго. И крови самого Йорика.

Если Легенда говорила правду, рано или поздно Йорик увидит эту черную дымку.

…Когда Йорик Хасг, выходец из далеких степей Эзиса, появился среди людей Лойзы Удентальского, воевода не сразу, но понял, какой подарок сделала ему судьба. Эзисец был хорошим бойцом и – что казалось воеводе странным, чуть ли не постыдным – он был мудрецом. Трудно жить с таким именем, во всяком случае, в Удентале, поэтому, когда Йорика Хасга переделали в Ярни Хазака, тот только плечами пожал. Какая разница, как называться?

Да. Он был воином и он был мудрецом, и жрецы не слишком любили его, потому что мудрость Хазака приносила пользу, а от мудрости жрецов нападала зевота.

Йорик, в свою очередь, тоже ценил воеводу. Тот был молод, а это означало, что при должном внимании он проживет долго и многое сможет сделать. Еще Лойза не был женат и не имел законных наследников (а парочка незаконных воспитывалась в надлежащей строгости), и Йорик знал, что когда наследники появятся, он сможет вырастить из них достойных преемников отца. Он устраивался в Удентале всерьез и надолго. Поиск путей возвращения домой мог затянуться не на один десяток лет, и эти годы хотелось бы провести с пользой. Причем не только для себя. Кроме того, со временем Йорик привязался к своему господину – тот был горяч, но разумен; честен, но хитер; слишком уж романтичен, однако с возрастом романтичность должна была переплавиться в благородство.

И так оно и случилось.

Со временем.

Лойзе был тридцать один год, когда в Удентале появилась Легенда. Именно появилась, нежданно-негаданно, на праздновании Нового года.

Гуляла вся столица, по удентальскому обычаю на площади были накрыты столы и выкатили из подвалов воеводы бочки с вином и водкой. За шесть прошедших лет, в течение которых Йорик был капитаном гвардии и беззастенчиво пользовался преимуществами своей должности, народ поотвык устраивать по пьяни совсем уж непотребные беспорядки. Так что праздники оставались праздниками, даже когда подходили к завершению.

Вот и в первый день месяца рыжень21, солнечный, но пронзительно-осенний, все было ярким, золотым, алым. Громкая музыка. Громкие песни. Красивые наряды. И как, откуда она возникла, эта женщина? Ее словно вынесло водоворотом, она родилась из взрыва красок, как последний мазок, придавший картине завершенность. И совершенство.

Йорик ее даже не сразу узнал. Помнил-то злющую, вечно мрачную стерву в мужской одежде, готовую в любой момент вцепиться когтями тебе в лицо. А в тот миг перед ним – и перед Лойзой – предстала волшебная фея. Нежная, тоненькая, большеглазая. Она была одета по моде Десятиградья, а там царят вольные нравы (и теперь ясно, кому надо сказать за это спасибо). Платье, вроде бы скромное, заставило немедленно возмечтать о том, что оно скрывает, а юбки были такими легкими, что нет-нет, да показывалась из-под них тонкая щиколотка в изящном шнурованном башмачке, и на голове вместо чепца или платка красовалась шляпка, из-под которой вились упругие, сияющие золотом локоны.

Классика обольщения, но, святы небе, на обольщение обычно требуется какое-то время, разве не так?

– Ты видел ее?! – воскликнул Лойза, подаваясь вперед.

Он, по обычаю, сидел во главе стола для знати – на парадном крыльце дворца. Пир уже заканчивался – с минуты на минуту Йорик ожидал от воеводы знака, что пора уходить и снимать оцепление вокруг стола. И уж точно Лойза не должен был пытаться вскочить из кресла, чтобы устремиться за дивным видением.

Поэтому Йорик, стоявший за его креслом, мягко, но уверенно ухватил господина за рукав и усадил обратно раньше, чем кто-то из соседей по столу успел обратить внимание на порыв воеводы.

– Ярни, я должен снова ее увидеть! – Лойза послушно хлопнулся в кресло. – Я должен знать, что это не было сном. Найди ее, прошу! Приведи ее!

Когда дело доходило до слова «прошу», в просьбе лучше было не отказывать. Да и к тому же Лойза всегда мог приказать, а приказы следовало выполнять неукоснительно. Поэтому, подозвав Краджеса, Йорик передал ему свой ответственный пост за креслом воеводы, а заодно и почетную обязанность наливать вино в золотой воеводский кубок, сошел с крыльца и ввинтился в праздничный вихрь на площади.

Он ее нашел. Причем быстро. Просто пригляделся и увидел над толпой бело-золотое сияние магии, изящный и очень сложный узор заклинания. На такое плетение он обратил бы внимание даже в родном мире, а уж здесь это кружево просто-таки слепило взгляд. Белое и золотое – это значит, что в заклинании использованы все цвета элементального и духовного спектров. Фантастика. Нечто из области сказок. Причем сказок не этого мира, в котором самые простенькие магические упражнения проходили по разряду сверхъестественного, а далекой и пока недостижимой родины.

Да, заклинание стоило того, чтобы полюбоваться им. Но Йорик уже разглядел за сплетением магии женщину, привлекшую внимание Лойзы. Разглядел и узнал. Он сначала даже обрадовался: первое, о чем подумал, это о том, что если она жива, значит, и Эфа – тоже, значит, Эфа где-то рядом, они же всегда вместе были, сколько он их помнил, и в тот последний день тоже ушли в бой вдвоем. А она, разумеется, высматривала, кого же пошлет за ней воевода, может статься, ждала самого воеводу – самомнения ей всегда было не занимать. И, увидев Йорика, покривилась:

– Ты и здесь хорошо устроился. Ублюдок.

Некоторые вещи не меняются.

В общем-то она права была по обоим пунктам, Йорик действительно был доволен своим положением и той ролью, которую он играл при дворе воеводы. И да, Йорик был ублюдком, полукровкой, смеском, какие там еще есть слова для определения метисов. Был и третий пункт: он считал, что обращать внимание на выходки этой сумасшедшей стервы ниже его достоинства, так что она всегда выходила правой. Но сейчас Йорик всерьез задумался о том, чтобы вернуться и доложить воеводе о том, что незнакомка затерялась в толпе.

Не вернулся. Потому что, во-первых, Лойза бы все равно не поверил, что Ярни Хазак и вдруг кого-то не нашел. А во-вторых, эта сучка, она же все равно не отвяжется. И лучше уж самому устроить ей встречу с Лойзой, чем гадать, где и как она поймает его в следующий раз.

Легенда, конечно, была не в восторге от встречи. Но у судьбы странное чувство юмора. На Ямах Собаки в судьбу не верили, там сказали бы: дурацкая случайность, и Йорик тоже считал, что это случайность, причем на редкость глупая. Однако деваться было некуда, встретились так встретились. Не рвать же друг другу глотки только потому, что когда-то, причем давно, прониклись взаимной неприязнью.

А еще Легенда чего-то ожидала, не только того, что Йорик сейчас отведет ее к воеводе. Она даже нахмурилась и головой тряхнула так, что изумруды в серьгах закачались, разбрасывая блики.

– Так ты идешь со мной или будешь головой мотать? – поинтересовался Йорик.

Легенда поджала губы, однако руку приняла, и они вместе пошли через расступающуюся перед ними праздничную толпу.

Хуже нет работы, чем командир гвардии. Нужно ограждать воеводу от нежелательных контактов, к которым он рвется всей душой; защищать от опасных людей, которых он считает лучшими друзьями; тихо давить по темным углам слишком хитрых претендентов на власть, которых Лойза непременно оправдал бы за отсутствием доказательств их участия в заговорах; а кроме этого есть еще множество других дел, в большинстве своем таких, после которых хочется выполоскать душу в щелоке. Работенка – в самый раз для бывшего боевого генерала, привыкшего с подозрением относиться к любому особисту.

Йорик с грустью вспоминал о Гоблине, верном и незаменимом начальнике службы разведки и контрразведки, погибшем на проклятом Острове тридцать лет назад. Гоблин погиб. Или, может быть, вернулся домой, хотя это вряд ли. Гоблин погиб, а никому из смертных Йорик не доверял настолько, чтобы переложить на их плечи большую часть деликатных проблем. Он не опасался предательства – среди его людей предателей не было – он просто понимал, что ни один из его парней никогда не сравнится с ним самим. Не проживет достаточно долго, чтобы сравниться. А любым делом должен заниматься тот, у кого оно лучше всего получается.

У него получалось. И даже Легенду он со временем вынудил играть по его правилам.

Как тридцать лет назад. Тогда это плохо закончилось. А тут и началось – не ах.

Она сказала, что ее зовут Лена22, и правда, это имя подходило ей идеально.

– Лена – и все? – уточнил Йорик, стремясь хоть на мгновение отвлечь внимание Лойзы. – Только имя?

Он не нашел понимания. Лойза просто не услышал его, Легенда – сделала вид, что не услышала.

Прекрасная эльфийка… Вужалка23, тварь лесная, ядовитая.

Наблюдая за веселящейся знатью, а точнее – за совершенно конкретной парочкой, поглощенной друг другом настолько, что обрушься у дворца крыша, они вряд ли бы это заметили, Йорик одновременно собирал о Легенде все сведения, какие можно было получить за пару часов. Узнал, что зовется она Леной Ведликовой, что отец ее родом из местечка Дест воеводства Уденталь, но уже много лет назад он уехал в Десятиградье, там женился, и там же родилась Лена. Купеческая дочка – ничего особенного, разве что единственная в семье, а с некоторых пор еще и круглая сирота. Словом, большая удача для любого жениха с понятием.

А в Уденталь она, оказывается, решила приехать после смерти родителей. Вот и приехала. Не далее как нынче утром, в самый праздник. Сопровождали ее пожилая служанка и четверо телохранителей, и остановились все шестеро в гостинице пана Облука – там останавливалось большинство приезжавших в Надерну анласитов, а уроженка Десятиградья конечно же исповедовала веру в Анласа.

Ну и прочее – по мелочи. Действительно по мелочи, говорить не о чем. И не к чему придраться.

К тому времени как гости стали разъезжаться, он разобрался, что такое эти ее волшебные серьги, понял, как действуют чары. Надо сказать, это даже для него был подвиг. Без лабораторного анализа, без возможности хотя бы подержать артефакт в руках, с приличной, язви ее, дистанции исследовать заклинание такой сложности и уложиться в несколько часов – тут недостаточно быть генералом Хасгом, недостаточно даже быть профессором Хасгом. Ну да. Тут надо быть Йориком Хасгом, в жизнь которого без приглашения заявилась одна из самых опасных женщин на свете.

Серьги не делали Легенду красивее, чем она была. Куда уж красивее? Серьги добавляли ей очарования. На словах это выглядело почти безобидно, и Йорик только сердито фыркнул, когда понял, что другой формулировки все равно не найдет. Да, сложнейшее заклятье всего лишь привлекало к Легенде внимание, доброжелательный интерес, почти сразу перерастающий в изумление, восхищение и преклонение. Отличный набор! В родном мире Йорика за изготовление артефактов с подобным действием наказывали денежным штрафом и лишением прав на магическую практику сроком от года до десяти лет. И даже в родном мире Йорика для создания артефакта, сравнимого с серьгами Легенды, потребовались бы мощности целого исследовательского института. В здешних условиях о том, чтобы нейтрализовать или хотя бы смягчить воздействие такой магии, не шло и речи.

Тем вечером Легенда не задержалась во дворце, ее добродетель, разумеется, не позволила ей даже на несколько минут остаться наедине с воеводой, и Йорик окончательно убедился в том, что дело плохо. Однако то, что ядовитая тварюка убралась хотя бы ненадолго, позволило ему перевести дух и взглянуть на проблему эльфийки и волшебных сережек под другим углом.

Да, смягчить воздействие такой магии невозможно, однако он-то сам поддался очарованию Легенды лишь на короткое время. Большую часть вечера эльфийка отработала по одной цели, но когда Йорик отыскал ее в толпе горожан, он совершенно точно сам попал под удар. И что же? Да ничего. Ни тебе восхищения, изумления и преклонения, ни даже доброжелательного интереса.

С последним было особенно плохо.

«Это потому, что я орк, – сказал себе Йорик, – я орк, а она эльф».

Прозвучало неубедительно. Он не был орком, он был смеском, и чувство собственной неполноценности походило на старый шрам, который привычно ноет к непогоде. Ерунда, ничего стоящего внимания.

Тогда, может быть, его равнодушие к чарам Легенды объяснялось тем, что он-то прекрасно знал, каким смертельным ядом напитана ее красота?

Эта мысль показалась не лишенной смысла, однако Йорик тут же спросил у себя, а при чем тут знание или незнание того, что таится за красивой оболочкой? Красота Легенды и ее серьги действовали, минуя разум, подавляя способность к критическому мышлению. Можно было тысячу раз сказать себе: «Эта красота убивает», но услышать себя все равно бы не получилось.

Больше ничего умного в голову не пришло. Ей, голове, и так досталось за вечер. Самым правильным теперь было нанести визит дорогой гостье. Поговорить начистоту.

Начистоту – с Легендой? Да уж, отличная мысль. Хорошо если на сотню слов, которые она скажет, хотя бы одно окажется правдой. Хоть самое завалящее междометие.

Потом, когда обстоятельства сложились наихудшим образом, Йорик спрашивал себя, в чем он ошибся. Что сделал не так? И всякий раз приходил к выводу, что действовал правильно. Ему нужно было получить сведения об Эфе, узнать хотя бы о том, как она умерла. Или о том, что она жива?.. Нет, в это Йорик уже десять лет, как не верил. Ладно, нужно было узнать об Эфе и избавиться от Легенды. Убить ее он, увы, не мог.

Слишком долго прожил на Ямах Собаки? Пожалуй что так. Слишком – не слишком, но вполне достаточно, чтобы отчасти усвоить одну из традиций Анго: нессн'х'геррсе арро24. Да, они с Легендой вместе сражались, и убить ее после этого было… нельзя. Вот нельзя, и все. Вопреки здравому смыслу, вопреки естественному желанию наилучшим образом решить проблему, вопреки даже безопасности Лойзы. Будь Йорик шефанго, он вообще был бы вынужден отвернуться и дать Легенде возможность вытворять все, что ей заблагорассудится.

К счастью, он не был шефанго.

Поэтому под утро он, никем не замеченный, вошел в покои Легенды.

Ее телохранители спали в крохотной прихожей. Ее служанка спала на сундуке у дверей. Йорику не пришлось прилагать больших усилий к тому, чтобы они уснули глубоко-глубоко, крепко-крепко, он даже позаботился о том, чтобы им снились хорошие сны.

А вот Легенда не спала. Но она не успела ничего сделать: ни схватиться за оружие – длинный стилет был спрятан у нее под подушкой, ни даже вскрикнуть.

– Тихо, – прошептал Йорик, замотав эльфийку в одеяло, и коленом придавил к кровати получившийся кокон. – Не кричи, или я тебя убью.

Ему так похорошело от этой мысли, что он даже улыбнулся. Похоже, улыбка получилась убедительная, потому что кричать Легенда не стала. Она зашипела и оскалила зубы – куда там шефанго:

– Что тебе нужно? Ты, животное…

– Мне нужно, чтобы ты убралась из Уденталя. Желательно – навсегда.

Легко быть честным, и правду говорить – одно удовольствие. Но Легенда искренности не оценила, выругалась, а потом тихо хихикнула:

– Ты что, и здесь в наложниках правителя? Ревнуешь Лойзу ко мне?

– Боюсь за его жизнь, – признался Йорик.

И тут его осенило.

С Лойзой, разумеется, их не связывало ничего, кроме присяги и некоторого подобия дружеских отношений. Но Легенда вспомнила сейчас о тех временах, когда Йорик имел сомнительное счастье быть любовником

наложником? да, пожалуй, так

сумасшедшей, но прекрасной богини плодородия. Сорхе. Ее звали Сорхе, и была она скорее демоном, чем богом, но Легенде, даже с волшебными серьгами, со всей вложенной в них удивительной магией, далеко было до Сорхе, Дарующей Жизнь Лесу. Плодородие – оно плодородие и есть: эльфийке, пусть и очень красивой, не сравниться с богиней, отвечающей за рождение новой жизни. Сорхе в свое время сделала Йорику такую прививку от любовных чар, что его не проймет и десяток Легенд, с головы до ног увешанных волшебными украшениями.

Что ж, теперь нужно придумать, каким образом это может помочь Лойзе…

– Ублюдок, – выдохнула Легенда. Переливающиеся, бело-золотые нити опутали Йорика. И соскользнули с него, как шелк по стеклу. – Я не уеду из Уденталя.

– Как скажешь, – он постарался, чтобы это прозвучало как можно радостнее. И с такой готовностью поднес к ее лицу нож, что Легенда задергалась в своем коконе.

– Что ты…

– Отрежу тебе нос, – объяснил Йорик, – и выколю глаз. Только не кричи, хорошо? Охрана твоя все равно не проснется, но я не люблю, когда кричат.

– Мы можем договориться…

Вот это – вряд ли. Но сама ситуация была идиотской до смешного. Запугивать и женщин и мужчин приходилось не раз, но никогда – в таких условиях. Неужели ночью, в спальне, в одной постели с изумительной красоты эльфийкой нельзя заняться чем-нибудь более естественным? М-да, похоже, и его наконец-то проняло. Значит, просто отнять у Легенды волшебные серьги не получится. Магия в ней самой. Чужая магия, заимствованная, но, увы, неотчуждаемая. Во всяком случае, не силами Йорика.