Оковалки. Тайна Фрейда

«Живые завидовать будут мёртвым», – выбилась фраза: в пятый? в который раз?

– Нет!! – вскричал он.

Рядом был пост ГАИ-ГИБДД. Он с визгами тормознул. Отдав честь, рыжий инспектор начал:

– Вы нарушаете…

Он не слышал. Он бессознательно вёл машину и не разбился разве что чудом. Выяснив, что он трезв, единственно не в себе на вид, гибдэдэшник взял штраф за скорость и обязал посидеть в машине.

– Может, беда у вас?

Кронов молча кивнул. Беда, он сказал бы, но промолчал, у всех. Приблизилось жуткое, и оно упразднит жизнь, счастье и истреблявшую их культуру. А виноваты эти круги. Пусть тайна их скрыта странной их мощью, в том числе боксами, факт есть факт. Кронов будет выискивать эти боксы. Есть ли системность в их топографии?.. Ха, причём системность?! Классификацией и системностью, устроением и дедукцией, регуляцией и анализом разум только и жив; он не стал бы внедрять круги близ шоссе и на улицах, нарушая порядок – базисность разума…

Человечьего разума! – впало Кронову. Разум мог быть другим! Будь чувственность, фантазийность, память о прошлом в их высшей мере – нынешний разум сразу исчез бы; образовался бы разум новый, не разбирающий мир по брёвнышкам, не субъектно-объектный, а разум цельный, со-единяющий, эмпатический разум не первородного криминала, но разум райский. Нынешний разум стал упорядочен до мертвящих логических жёстких норм, знал Кронов, что губят жизнь.

На Пятницкой бокс был в лавке. Кронов зашёл за хлебом, и за высокими ширмами обнаружился бокс (из платины, серебра, палладия либо просто дюраля).

– Что там? – спросил он.

– Канализацию ремонтируют.

Когда ночью в проулке у Патриарших «двойка» застыла, Кронов по окнам, тёмным и тихим, понял: дочери нет… Он сник. В конце концов, он не мальчик и он устал безмерно… Он вынул «Кэмел»… Мальчиком «Кэмел» он подобрал на улице и стал верен данному бренду, пусть это вряд ли рационально: есть бренды лучше… Рационально? Он много делал вдруг, безрассудно. И видел сны, цветистые, коим въяве аналог не находился: их достоверность крыла мистичность, потусторонность. Часто он чувствовал, чего не было, но что позже обычно происходило. Мать с ним пошла к психологу, был диагноз: мальчик «особо интуитивен». Кронов прочёл потом, став студентом, что интуиция, эрос, память и грёзы правили разумом на заре прогресса. После формальный, рациональный, строго логичный и понятийный логосный разум грубо избавился от загадок в области мысли ради «всеобщности», дабы всё понималось всеми едино и одинаково. Отрешаясь от качеств, видящих жизнь в единстве, разум кроил жизнь, чтоб, разделяя, властвовать…

Кронов сильно потёр глаза, ибо снова стеклистость стала в них взмелькивать. Сидя в старой машине, он посмотрел вокруг. Ночь. Второй этаж дома, где он жил с Дашей, сплошь залит светом; значит, у водочника гости… Вот они вышли, в белых костюмах, с шумными дамами, погалдели, разъехались; страж закрыл дверь за боссом. Кронов помедлил и отвернулся. Строй стилизованных фонарей из бронзы лил лучи на известный до рвоты, хрестоматийный, так сказать, пруд, где плавали парой лебеди. Пахло маем… В доме направо плакал рояль, часть григовского концерта. Верно, Старик играл, тот Старик, какового он помнит с раннего детства как старика. Старик был всегда старик и играл для себя. Известнейший физик возрастом лет под сто, когда-то он схоронил детей и играл с тех пор. Он держался отшельником; а ещё был высок, в одежде от лучших брэндов. Он вызывал почтение. На прогулках с ним рядом шли бодигарды от ФСБ. В трудах его крылся математический строй вселенной. Свой миллион, твердили, он получил ещё до войны. Старик был символ. Если умрёт, твердили, – мир прекратится.

Кронов, при Брежневе, как-то был в оперетте с матерью; опереточный светлый дух, сулящий любовь и счастье, околдовал его, недолетка.

«Карамболина, Карамболета,

ты королева-а красоты-ы-ы»…

«Всё-ё это был лишь со-он, мне-е до-орог он»…

«Севастопольский ва-альс, золотые деньки-и»…

«Зачем мечтать напрасно, на свете счастья нет»…

Да, счастье. В жизни, в искусстве все его ищут. А его – нет. Реформы, прожекты и революции, философии, этика ищут счастье. Люди живут для счастья, не для труда и войн.

А его таки нет.

– Играет, Старик-то…

К кроновской «двойке» брёл с сигаретою едва видный в тени от лип, заслонявших фонарь, сосед, приземистый, крепкий, стриженый, лет за сорок, Сашин отец, полковник из МВД, начальник ОБЭПа округа. Он свернул к своему «Cherokee» полюбоваться, втуне сравнить его «двойкой» Кронова; а потом засмеялся и произнёс: – Кому он оставит эти хоромы-то, наш питейный барон? Отжал этаж, а своим габаритом только для гроба… Что, отдыхаешь? Дашка не дома? Сашка пропал с утра.

– Я свою утром видел, – Кронов ответил. – В школе. Там был и Саша. Оба пошли куда-то… Дети есть дети.

– Дети-то дети, а понесёт в подоле, ты не ходи ко мне. Как ведь: сучка не всхочет – фалик не вскочит, – вёл сосед пошлое, да и малоприятное. Он, не местный, жил здесь, в старинном статусном центре, так как «взлетел в верха» в силу свойств своих, адекватных напору и агрессивности.

– Ярлыки раздал? Даша с Сашей друзья, не больше, – хмурился Кронов.

– Я не с того, – прервал сосед, – что твоя дочь хуже. Просто итог иной. Сашка – кто? Он хромец больной. Сашке нужно учиться, образование. Он и так лентяй, хоть в отличниках. А ещё… Без обид прими… – И сосед замялся. – Тут наблюдательность ментовскáя: Даша, я видел, вышла из «бэхи». Есть у тебя кто с «бэхой»? Тут вообще блуд в центре. Шваль и ворьё – все в центр бегом… – указал он на типов, что отирались возле пруда. – Спроси их – с Кавказа либо с Бердичева. Им зачем сюда? А затем, что отсель до баров, всяких танцулек, клубов, притонов пару шагов шагнуть. Грабануть также можно не продавщицу, а бизнес-леди с тысячей баксов в сумке от Prada; много богатых.

– Да. Меня тоже, – Кронов изрёк, – ограбили. В сотне метров отсюда, на Спиридоновке.

– Ты запомнил что?

– Номер джипа.

– Джип-то крутой, наверно? – хмыкнул сосед. – Забудь тогда, здоровее останешься… – Он кивнул на дом. – Вот меня взять – я думал в центре жить, сам я с Монино; человек помог в девяностом; но позвонил на днях: брат, съежжай давай, предлагают риэлторы кучу баксов, ты и съезжай давай, говорит; центр рвёт в куски олигархщина; сверху требуют, говорит, чтоб этому… – бормотнул он фамилию и опять кивнул на их дом, – дать площадь… Гада, – он сплюнул, – к стенке бы. Но нельзя с его баксами… Гэть!! – прикрикнул он на пьянчугу, гадящего в кустах. – Я съеду – сразу тебя попрут оглоёбы. Что им курьеры? – И, отшвырнув окурок, чин почесал в затылке. – Съеду, короче… Да и погано тут. Экология на нуле, пыль хренова, толкотня, тусовки. Ты Дашу тоже… Девка – красотка. Что соблазняться? Клюнет на роскошь, будет таскаться – я без обид – по «бэхам». Ты тут нормального не отыщешь, эти все съехали добровольно; тут сплошь уроды из богатеев и бандюганов… Шины чинил? Сигнальчик. То ещё будет… Я вот уеду – вытурят. Лучше нам на окраинах… Вообще бардак! Люди молятся на кругах, – на этих, что появились… Храм для Кибелы2 неподалёку обосновался. Полный песец!

– И что там?

– Оргии! – сплюнул чин. – Там жрица; всем, мол, даёт, по слухам, ради любви, мол. Я б этих сучек… Эй! – отошёл он, так как от Бронной брёл, освещён фонарями, Саша. – Парень! Постой-ка! Где был?

– Нигде.

– Что? Как отцу отвечаешь?!

Кронов спросил из «двойки»: – Даша? Ты с ней был?

– Я не подследственный!! – крикнул мальчик. – Я… Я не знаю где… Ничего я не знаю!

– В дом, – приказал чин, взяв его за плечо.

– А фиг! – огрызался мальчик.

Мать голосила в окнах их дома: – Са-аша! Домой иди!

Тот её передразнивал: – Никакой я не Са-аша!!

Кронов полез из «двойки» и обнаружил, что группа типов, коих сосед его пять минут назад приводил в пример как мигрантов, бдит его от пруда. Риэлторы? Будут вновь давить? Бить по психике? Вероятно, по физике. Пресс психический – пусть, он выдержит, тренированный мерзостью бытия. Но Даша… Нет, дочь нельзя подвергать опасности! Он решил в себе, если только риэлторский, а по сути бандитский нажим усилится, уступить, – не тóтчас; после событий школьного бала. Времечко есть пока… Да, пока здесь живёт сосед-эмвэдэшник, водочный шейх (король, бог, барон и прочая), норовящий прибрать дом, будет держаться хоть минимальных рамок закона… У богатея ведь тоже дочь за окошками из бронированного стекла и стали – только его дочь как бы «добро». Дочь Кронова и он сам, не знавшие года три назад богатея, – это всё «зло», «негодное».

Он ворвался в квартиру, слыша трезвонивший телефон; во тьме взял трубку. В трубке молчали. Также молчали, когда, застегнув псу шлейку, он побежал на новый звонок, ведь это могла быть дочь, обиженная, но любящая, мнил он… Либо риэлтор… Может, и водочник наверху, резвящийся после пьянки. Сцапав дом, он настроит мансард, наставит у лестниц статуй, после оцепит дом чугуниной, переплетённой хмелем, милином, кáмписом, розой, и посчитает, что прожил славно. Глупость, наивность. Не проживёт никто. Кронов чуял вселенские напряжение и беду, которые мир взорвут.

Найдя молоток, он с таксой на шлейке вышел. Типы у сквера, что заключал пруд, двинулись следом. Кронов шёл к кругу неторопливо и молоток не пряча: типам в острастку. Кстати, и Кронов был долговяз и жилист; плюс дряхлый такса мог отпугнуть врага. Минул дом космонавтов, перед которым – стройка. Бой задирал там лапу подле забора, что он и выполнил по обычаю. Кронов стал – стали типы. Бой помочился. Кронов продолжил путь к Спиридоновке, на которой машин и встречных в этот час не было. Типы – сзади… Вот перекрёсток, так что направо, метрах в полстах, – Садовое. У гранитных бордюров он, сев на корточки, долбанул молотком в асфальт, где прежде был круг под боксом. Вязко дробилось свежеположенное пятно; он сбагривал сколки прочь… Концы молотка скользнули, словно по льду… Решившись, он приложил ладонь к оголённой им гладкости и тотчас, испустив крик боли, будто вбивали в темя зубило, начал метаться, стукаясь то в забор близ стройки, то в припаркованные авто, то в дом, то в типов, следом ходивших; после свалился, как показалось, и потерял сознание.

Отыскал он себя лежащим и ничего не могшим, кроме терпеть кошмарную, распиравшую нутрь боль, мучительно отступавшую…

Он привстал. Боль стихла, но чужеродное, распирающее, осталось. Мнилось, ударив в череп, выбросить, что теснилось там. «Боже…» – вскрикивал Кронов, приподымаясь. Бой тряс хвостом поодаль.

Как, Поварская, не Спиридоновка? Городская усадьба кн. Долгоруковых? Заблудился, быв без сознания?! Он побрёл назад, спотыкаясь, с громкими сипами.

Нервы? Приступ? Болезнь?.. Нет, круг причиною! Он притронулся к кругу – и завертелось.

Он, доволокшись до Патриарших, сел на скамейку под фонарями, глянул на дом. Квартирные окна тёмные; значит, дочери нет… Он всхлипнул вдруг оттого, что сел, обнаружил, там, где сидели в прошлом с Марго. Их место… Здесь до Марго он сходно сидел с родителями; один потом, мальчик, юноша… здесь сидел он с Марго-невестой, после – с женой Марго… Где Марго? Почему её нет? И дочь – где?!

Бой наблюдал подпалинами бровей. Дряхлеет… Помнит ли пёс Марго? Да, помнит ли, как она принесла его в дом кутёнком? помнит ли, как бродил за ней, забирался к ней на колени и горевал, когда она вдруг пропала; пёс будто понял, что не дождётся её до смерти.

Слышалось, как Старик играл. Он тоже терял: жизнь, силы, смыслы, надежды, радости, близких. Только он долго жил и с родными, и с жизнью и с многим прочим. Кронов, вразрез ему, потерял Марго, не насытясь. Он ей хотел дать счастье.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Родитель (англ.).

2

Кибела – фригийская богиня, культ которой предполагал состояние исступления.