7 | Чалдон

История и культура человечества полны озарений о человеке, его природе, происхождении и назначении. Собственно, весь путь человечества озарён самопознанием, и жизнь каждого из нас светла в меру этой озаренности. Мы всегда находимся в собственном утре и утре всего человечества, и даже последний вздох нередко – очередное, уже последнее в этой жизни озарение своего существования.

Перечислять или пытаться как-то систематизировать, типологизировать эти озарения – задача заведомо абсурдная – ведь ещё не вечер, ещё только утро, и что нас ждёт впереди?

Я же вспоминаю только самые сильные из озарений и приведу их не цитатно, а как запомнились и понялись.

Платон: о серьёзных делах и вещах, например, о Боге, надо говорить серьёзно, о вещах несерьёзных надо говорить играючи: человек – любимая игрушка Бога, не только уже порядочно заигранная, но и бережно хранимая, например, у Христа за пазухой.

Христос: Я есть – это не только самое сакральное и грозное имя Бога, но и признание того, что Бог во Мне, что Я, как человек, есть Его воплощённость и носитель Его сути и пути, который для человека – крестный, а сделан тот крест из Древа Жизни.

Кант: нравственный императив заключается в том, что человек должен во всяком случае поступать так, как если бы от его действий зависела судьба мироздания или, иными словами, никогда не должен превращать других людей в средство своих действий и не допускать, чтобы его использовали как средство – отказ от средствиальности человека означает и отказ о его целесообразности; мы живём не с целью, а благодаря трансцедентально полученным ценностям.

Гёте: человек – это природа, которая познаёт самое себя, мы, стало быть, есть рефлексия природы.

Дарвин: в эволюции видов человек занимает особое место, скорее всего, он вообще не имеет к эволюции никакого отношения.

Достоевский: красота спасёт человечество и – я не приемлю вселенского счастья и гармонии, построенных на всего лишь одной слезинке замученного ребенка —зло неизбежно, но не фундаментально…

Ницше: человек только тогда человек, когда преодолевает в себе рабскую природную сущность и ещё более рабскую сущность раба Божия. Человек становится человеком, только преодолевая свою природу и выходя за рамки своей человечности.

Фрейд: самый мощный и распространенный комплекс – Эдипов, в нас неистребима совесть отцеубийц во всю историю человечества.

Рикер: человек – это место встречи, встречи других людей, а главное – Разума и природы.

Хайдеггер: человек – это единственное существо, вынужденное постоянно доказывать своё присутствие в мире своими размышлениями, и когда он выпадает из мышления, он выпадает из самого себя.

Лефевр: через человека проходит вселенская ось этической асимметрии, золотое сечение Добра и зла, и каждый из нас ответственен за сохранение этой гармонии.

Штайнзальц: последняя битва при Армаггеддоне идёт непрерывно и ежечасно, и мы участвуем в этой битве нашими делами и мыслями. Злые мысли чёрными демонами окружают и жалят нас, превращая нашу жизнь в ад, добрые мысли порождают светлых ангелов, несущих нам рай.

Бородай: человек имеет трансцедентальное происхождение и трансцедентально совестлив, человек несовместим с природой и, оставшись с ней наедине, погибнет, самоистребится.

Я, чалдон: только в отрицании себя человек становится человеком, по мере преодоления в себе нечеловеческого и сообразно образу Человека в себе.

Встреча с Разумом

Она уже состоялась и продолжается. Мы находимся в непрерывном контакте с разумом. Это не патронаж и не опыты на кроликах. Разум живёт нами, людьми, имеет живую форму своего существования. Возможно, у него форм существования много.

Что ждёт нас? Будем ли мы покинуты разумом или сами покинем его? И сам разум – насколько он вечен и нет ли и у него путей к банкротству? – эти вопросы уже не столько из пчеловодства, сколько из пасечниковедения…

Ну, вот и завершилось это небрежное и, как и было сказано в самом начале, неверное, неистинное размышление. Я не ставил перед собой цель – достичь или построить истину: это невозможно. Но я проделал путь – и это оправдывает меня, если же у читающего и прочитавшего появится свой – короткий ли длинный, Бог весть, – путь размышлений, то и в добрый час.

Что будет человек

И помни весь путь, которым вел тебя Господь

Втор. 8.2

Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!

Рим. 11.33

В конце времён люди, вероятно, будут жить долго, как и в начале времен – сотнями лет. Эти Мафусаилы всем остальным радостям и ценностям жизни противопоставят саму жизнь, ее продолжительность. Естественно, что репродукция окажется весьма второстепенным делом: эгоизм стариков не будет выходить дальше сексуальных удовольствий и удовлетворения изысканного сексуального спроса. Роды за пределами ста лет, даже для 600-800-летних будет казаться чрезмерной затеей, как это было с 92-летней Софонимой, невесткой Ноя, которому при ее родах было уже под четыреста.

Продолжение рода будет сдерживаться старческой мудростью и безволием: «нет человека – нет проблем» – будут говорить древние потомки на возможные окрики и понукания демографов и политиков к размножению. Падение рождаемости в условиях роста продолжительности жизни не будет выглядеть катастрофически, более того, оно создаст социальное спокойствие и убаюкивающую социальную уравновешенность. В вечном споре отцов и детей дети проиграют решительную битву – они просто перестанут появляться на свет или их будет меньше медленно уходящих со света. При медианном (среднем) возрасте населения около ста лет это непременно должно случиться и, так как люди сами будут заинтересованы в сокращении своей численности во имя увеличения продолжительности жизни, то и мер по предотвращению падения рождаемости предприниматься не будет. Лозунг «во имя будущих поколений» будет замещен на «во имя нашего бессмертия\долголетия».

И вот, наконец, родится последний человек, Адам. Он переживет свою бездетную Еву, как когда-то первая Ева пережила своего многодетного мужа.

В тихом и мудром, сосредоточенном одиночестве последний Адам создаст себе новую виртуальную жену, Лилит, и наплодит с ней во мраке ночей новые виртуальные существа, духов, бессмертных и бестелесных.

И когда это исполнится, сознание Адама побелеет и просветлеет, на его экране не останется ничего, кроме ясного и яркого света. Кончившуюся пленку с фильмом жизни Адама вынут из аппарата, положат в коробку, но ставить ее будет некуда – так как продолжения стеллажа для будущих зрителей нет, то и проблем хранения нет ни этой последней, ни всех предыдущих жизней людей. Как и не было их – только кости да зубы, только остатки жизнедеятельности и культуры кучками экскрементов или потерявшими функции, а потому никому непонятными и ненужными сооружениями, приборами, машинами.

И останутся лишь безразмерные, нематериальные и бессмертные духи, новые субъекты Космоса и Разума.

В космологии выделяют два важнейших принципа моделей Вселенной: безантропный (безотносительный к человеку) и антропный. Антропный, в свою очередь, представлен слабым принципом (человек или вообще разумный субъект может присутствовать во Вселенной) и сильным (человек или разумный субъект с необходимостью присутствует во Вселенной для ее наблюдения, изучения, познания и освоения). Я же придумал очень сильный антропный принцип: Вселенная такова, каков выбор познающего ее человека или разумного субъекта.

Если принять этот принцип, то из него вытекает следующее:

1) Вселенная единственно представлена, если мы одиноки в Космосе, и представляет собой множество миров, если имеется множество космических субъектов.

Во втором случае возможно взаимопроникновение и взаимопересечение миров, которое мы можем наблюдать как явления Бога или дьявола.

2) Вселенная находится в процессе динамического разворачивания и последовательных перевоплощений адекватно разворачиванию и изменениям наших представлений о ней. Иными словами, Вселенная существует объективно в силу и в мере субъектности ее познания и моделирования. Мы обладаем субъектностью, противопоставляя ее объектности окружающего нас мира: по мере расширения сферы объектности исчезает другая, чужая субъектность, субъектность других разумов.

3) Наконец, мы создаем Вселенную «под себя», но мы до сих пор не определились с «последней ценностью». В качестве основной альтернативы выступает выбор между «бессмертием-жизнью» и «Добром и злом». Как только мы осуществим этот выбор (если мы его осуществим), наша Вселенная приобретет некоторый вектор развития, и мы сможем считать свою миссию выполненной. Пока же мы живем в четырехмерном пространстве:

Попробуем описать каждое из этих пространств. Но сначала – несколько слов обо всем этом пространстве и его координатах.

Хорошо математикам и прочим программистам в их уютном бинарном мире плюсов и минусов, нолей и единиц. Чуть в стороне от них, то есть в реальности, Добро вмещает в себя зло и противоположно злу (старая иудео-христианская проблема), бессмертие противоположно жизни, но жизнь противоположна смерти, а не бессмертию. Реальные бинарности либо асимметричны, либо противоположны с некоторыми искажениями. Именно поэтому, слава Богу, не математизируемы и не программируемы. Они лишь допускают возможность абстрактного редукционизма до прямого и полного противопоставления.

А коли так, то и все это пространство – слегка кривое зеркало, с ловушками и эффектами, кажущимися нам искажениями и обманами. Нам не хватает слепоты веры и доверия этому пространству, и всё-то нам кажется и мнится, что, если вглядываться в него попристальней и в более мощный телескоп-микроскоп, мы увидим его истинную прямизну. А оно истинно кривоколенно. И в этих искривлениях заложен глубокий смысл – по прямолинейному пространству мысль и воображение скользят бесплодно, ни на чём не задерживаясь и не испытывая шероховатого трения искажений. Мир слегка не в фокусе, чтоб мы могли останавливаться в своём потоке мыслей на мутных тенях идей.

Нам вменено быть склонными и причастными к Добру. Как утверждает и доказывает В. Лефевр, предпочтение между Добром и злом проходит по «золотому сечению» – 0.62. Это значит, что мы лишь склонны к Добру, но не принадлежим ему. Это – первая трагедия. Наше несовершенство и не беcспорная принадлежность Добру усугубляется не только свободой – свободой выбора между Добром и злом, но и тем, что мы совершенно не знаем и путаемся с содержанием Добра.

Другая трагедия заключается в гамлетовском вопросе:

Что благородней духом – покоряться

пращам и стрелам яростной судьбы?

Иль, ополчась на море смут, сразить их

противоборством? Умереть? Уснуть?

– И видеть сны, быть может…

какие сны приснятся нам во сне?

Вот, что пугает нас, вот в чём причина

того, что бедствия так долговечны.

Жизнь – это Добро? Но жизнь не совместима с бессмертием по природе своей, как Василиса Прекрасная не совместима с Кащеем. И, следовательно, бессмертие – зло? Но как быть тогда с бессмертной душой, бессмертием Бога, беcсмертием Гомера и других великих, бессмертием как высшей мечтой и ценностью? А если жизнь – зло, то смерть – Добро?

И там, где мы видим тяготение людей к жизни как к Добру, мы видим почти животную, упорную борьбу за своё здоровье и долголетие, превращение жизни в сплошное тягание железа и диету, в рационализацию жизни и её уничтожение, таким образом. И здесь же мы видим предательство во имя жизни и трусость во имя жизни, мы видим утробное, почти звериное материнство и презрение к прожитой почти до конца жизни своих родителей.

Если неровный квадрант «жизнь как Добро» орошается мелкими и постоянными заботами ни о чём и по пустякам, то противоположный ему «бессмертие как зло» – как из ведра, обухом по голове, пыльным мешком из-за угла.

Здесь мы погружаемся в глубокую, пещерную, абсолютную темень и первое, что теряем, – время. Странно, но эта потеря воспринимается как бесконечность. В «Божественной комедии» Данте ад страшен не своими муками, а их бесконечностью.

Вторая потеря – потеря себя как субъекта действий. Потеря собственной субъектности невольно и однозначно значит для нас практически всё в себе. В злом бессмертии мы объективируемся – и, как знать? – не является ли Космос и мы вместе с ним омертвлённой объективацией чьей-то субъектности? И тогда горестный вопль Ницше «Бог умер!» – может быть, самая высшая догадка человека о происходящем вокруг него мире.

Потерянное пространство – пространство покоя и позабывания, эллинами оно описывается как пространство за рекой Летой: вот излучина, поворот, последний взгляд на жизнь и оставленных живых, последнее воспоминание – и полная потеря памяти о том. Лета несет на своих водах нового путника, потерянного, потерявшего всё, потерявшегося в небытии.

И ещё.

Любое бессмертие – потеря смысла и сюжета: они невозможны в силу бесконечности бессмертия, мыльные оперы – жалкие пародии на бессмертие – тому непочтенное доказательство. Бессмертное зло к тому же ещё и не имеет морали, которая ставится в конце любой жизни и басни.

Так определились первых два пространства – трагическое «Добро как жизнь» и потерянное пространство «зло как бессмертие».

«Добро как бессмертие» – модель, описанная в «Космическом субъекте» В. Лефевра, мир, подчиняющийся нравственному императиву И. Канта и второму началу термодинамики, которые по сути – одно и то же, мир тепловых машин, терпеливо борющихся с энтропией Вселенной, пыхтящее и работающее наджизненное пространство слепящих бездн, медитативная сосредоточенность на восходяще-нисходящих потоках сознания. Это пространство сосредоточения на себе одновременно и беспредельно эгоистично и беспредельно альтруистично, ибо забота о Вселенной при сильном и очень сильном антропном принципе есть забота о себе самом, а забота о себе – печение о Вселенной.

В представлениях многих древних народов (египтяне, эллины) душа (маленький ребенок) – фигурка в руках человека, идущего в царство мёртвых. Это – несомненный образ себя, который имеет свой образ себя, ибо то, что имеет образ – лишь остаток предыдущей инкарнации. А у того образа – есть свой осколок предыдущей инкарнации – и так до первого воплощения души многие сотни и тысячи лет. И каждый несёт в себе не обрывки событий, а лишь их этическое содержание, называемое нами совестью: чем дальше мы продвигаемся в «матрёшку» своих образов, тем более властно звучит в нас голос совести. И это значит, что миф («рассказ об истинном») – продукт коллективной, чаще всего этнической совести.

Так как масштаб здесь решительно не играет никакой роли, то эта матрёшка может быть вывернута наизнанку и рассматриваться как субъект космосостроительства.

И, наконец, «зло как жизнь», злоба дня, суета и маета невнятного потока будней, бестолковщина и вопиющая о самой себе, а более ни о чём актуальность, вихрь информационного мусора, пыль дорог, а более – бездорожья, тщательная тщета дел, бед, дней, полное рассеяние попусту и до пустоты, опустошённости, усталости. В рассеянном свете дня неуместны тайны, романтика, мистические озарения и вспышки – какие могут быть вспышки при свете дня? – они бесполезны. Здесь, в этом суматошном пространстве броунады на ковре и под ковром есть лишь хлопоты о пользе. Да, здесь не до Добра, здесь выбор лишь меж пользой и вредом. Освещённая повседневность и здравосмысленность этого пространства позволяет нам не подыхать с голоду, получать по заслугам и за труды, выполнять расписания и обязательства и ожидать того же от других.

И пока мы не сделали ставку на «последнюю ценность», пока пространство наше пёстро и небинарно, мы ещё присутствуем во свободе и не знаем неумолимости избранного пути.

И пока мы такие, мы – человеки, но, свершив свой жребий, мы образумимся до неузнаваемости, и что будет тогда человек без слабости свободы?

Добро, подобно здоровью, не имеет позитивного содержания – сюда можно складывать и штабелировать всё подряд.

Жизнь не имеет отрицательного содержания – мы не можем сказать, что жизнь есть не смерть, потому что смерть присуща только родившимся, а не родившиеся и не живут, и не умирают.

И потому так долог, сложен и безнадёжен путь к истине, которой, возможно, и вовсе нет.

На Востоке говорят – срок жизни одной души 3000 лет. Для человека это неслыханный срок, почти бессмертие. Гомер еще не прожил столько. Дряхлая и ветхая, истаскавшаяся по мукам перевоплощений, душа сходит на нет в своей последней инкарнации. И это исчезновение всегда связано со злодейством и святотатством, потому что высшее святотатство – покидание Духа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.