Полная версия
Хуннизмы в чувашском и других языках мира
Хуннизмы в чувашском и других языках мира
Леонид Клавдиевич Филиппов
© Леонид Клавдиевич Филиппов, 2021
ISBN 978-5-0055-7328-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Рецензенты:
доктор филологических наук, профессор А. М. Молодкин,
доктор исторических наук, профессор А. Н. Донин
Филиппов Л. К.
Хуннизмы в чувашском и других языках мира. Историко-географическое и лингвистическое исследование: [монография] / Л. К. Филиппов. – Саратов: Научная книга, 2020. – с.
ISBN
В книге впервые в науке предпринята попытка выявить хуннизмы – хуннские лексические единицы, фонетические и словообразовательные элементы – в чувашском и некоторых языках Северо-Восточной Азии (включая Сибирь и Крайний Север), Средней Азии, Северного Кавказа, Восточного Закавказья и Европы.
Для специалистов в области языковых контактов, исторической лексикологии и фонетики, а также интересующихся взаимодействием, взаимовлиянием, взаимообогащением языков.
Обобщённо осмысливая
Настоящее исследование, выражаясь языком математики, – уравнение с несколькими неизвестными, ибо лексика хуннского, гуннского языка не отражена в словарях, фонетический строй не описан, система грамматических норм не разработана; сверх того, в науке нет единства мнений в определении хуннского, гуннского языка. Несмотря на это, его автор взял на себя масштабную задачу выявить хуннизмы, гуннизмы в чувашском и некоторых других языках мира. Выполнение её в ситуации, когда о хуннском, гуннском языке мало что известно, кажется, заведомо бессмысленное занятие. Между тем, читая монографию, неуклонно укрепляешься во мнении, что тема её заслуживает должного внимания и имеет научную перспективу. В ней предпочтение отдано панорамным обзорам, охватывающим огромные время (отправная точка III тыс. до н.э.) и пространство (от географического востока Земли до запада), что, собственно, продиктовано темой монографии.
Тема и цель исследования предопределили изложение этногенеза и этнической истории восточно-азиатских хуннов, их предков и потомков в общих чертах. Сведения историко-географического характера рассматриваются в неразрывной связи с лингвистическими и наоборот.
Используя методы лингвистического, исторического, географического анализа, автор приходит к непротиворечивым и достаточно хорошо аргументированным выводам, которые имеют под собой очевидную историко-географическую и лингвистическую основу, порой только отсутствие письменных свидетельств лишает их абсолютной достоверности.
Представляется вполне соответствующим действительности возведение предполагаемого самоназвания хуннов, гуннов к словосочетанию *сы *р/*äр: кит. сы – название племени, др.-тюрк. *р/*äр – «человек; люди», т.е. «сы человек; сы люди», а сы *р/*äр – к словосочетанию *сы жень: кит. сы – название племени, кит. жень – «человек; люди», т.е. «сы человек; сы люди», на основе которого образовалось сложное слово со вставным звуком [п/в] *сыпар/*сывар, которое впоследствии стало употребляться как простое и в значении этнонима. Историко-географически и лингвистически объясняются также его фонетические варианты, возникшие в разные исторические эпохи на той или иной географической территории и сохранившиеся в греческих, латинских, арабских, армянских, сирийских и других письменных источниках, а также в фольклоре некоторых народов Западной Сибири: савар, сыпыр, сывыр, сыбыр, сибир, сипыр, сепыр, сапир, савир, сабир, сувар, сепер, сепир, севар, север, себёр, сябёр, супар, супра, себар, сопра, шабёр, сёпыр, шапыр, сибыр, савыр, сирти (сиирти, сииртя), сирти-ма, сибер-та, один из которых может максимально приближаться к реальному звучанию подлинного имени хуннов, гуннов. Лингвистическое толкование их не оставляет сомнения в том, что они действительно являются фонетическими вариантами этнонима сыпар/сывар и распутывает их запутанное переплетение.
Условно хуннские, гуннские лексические единицы в исследовании представлены отдельными словами, этнонимами, топонимами, гидронимами, происхождение и значение которых рассматривается на широком историко-географическом фоне, а это – задача не из лёгких, ибо этимология слов требует учёта не только фонетических данных, семантических, словообразовательных схождений и расхождений, фактов ареальной лингвистики и т.д., но и обстоятельств, не являющихся языковой сущностью. Автору удалось пролить свет на хуннский, гуннский язык и тем самым выявить отдельные хуннизмы, гуннизмы в чувашском и некоторых других языках мира. Предложенные их этимологии открывают большие возможности новой этимологической и семасиологической интерпретации уже известных хуннских, гуннских слов.
В результате системного выявления хуннизмов, гуннизмов в ряде языков мира автор логически обоснованно приходит к суммирующему заключению, что хуннский язык по своему происхождению восходит к дунхускому (пратюркскому) языку, что он не есть древнетюркский язык, что чувашский язык генетически связан с хуннским, представляет собой отдельную ветвь алтайских языков и является надёжным ориентиром в поиске хуннизмов, гуннизмов в других языках мира, подтверждение тому – настоящее исследование.
Нельзя не заметить своеобразие языка монографии. Он отличается от обычного сухого стиля лингвистического текста приближённостью к устному повествованию. Это, скорее, достоинство, чем недостаток, тем более что монография Л. К. Филиппова соединяет в себе важное свойство филологического труда: научность и популярность. Писать просто о сложных вещах – это большое искусство.
Внушителен список использованной литературы – 297 названий.
Разумеется, как и всякий научный труд на сложную и мало разработанную тему, данное исследование не может претендовать на полное и окончательное решение поставленной в нём проблемы. Отдельные сопоставления и объяснения, выдвинутые его автором, представляются маловероятными, главным образом в силу фонетических несоответствий (например, возведение славянского этнонима сéвер к гуннскому савúр – гл. 8 §8.2), а иногда – с точки зрения семантики (например, возведение славянского слова хмель через посредство чувашского хăмла «хмель» к гуннскому *кáмос «хмельной напиток» – гл. 9 §9.8). Остаются неясными и некоторые другие положения. Они нуждаются в специальных исследованиях, которые позволят уточнить, подтвердить или отрицать те выводы, которые носят предварительный характер и которые сделаются аксиомами только тогда, когда лингвистика окончательно объяснит все нуждающиеся в уточнениях, быть может, в новых толкованиях известные науке хуннские, гуннские слова. Впрочем, автор далёк от мысли, что его взгляды решают проблему полностью, окончательно и бесповоротно, ибо знает, что перед тем как гипотеза превратится в общепризнанную концепцию, она должна собрать полный комплект всех возможных доказательств. (В отношении знания о прошлом, к тому же столь отдалённом от нас, ничего нельзя утверждать однозначно).
Необходимым дополнением к книге являются два приложения, в первом из них на повестку дня поставлена задача исследования чувашско-китайских лексических соответствий, во втором —древнейших истоков чувашской государственности.
Настоящая монография – масштабное и глубокое исследование, она – достойный подарок столетию Чувашской автономной области.
А.А.Зарайский, доктор филологических наук, профессор, действительный член Национального общества прикладной лингвистики (МГУ, Москва, РФ)
Введение
Настоящее исследование является опытом синтеза сведений по истории, исторической географии и лингвистике, содержащихся в опубликованных книгах автора, посвящённых предыстории чувашского народа и его языка [Филиппов, 2008; Он же: 2009; Он же: 2010; Он же: 2012; Он же: 2014; Он же: 2018]. В его основе лежат общие для указанных работ положения. Поскольку они чрезвычайно важны для адекватного понимания анализируемого на последующих страницах монографии историко-географического и лингвистического материала, кратко изложим их здесь.
* * *
Хунны – один из древнейших восточно-азиатских народов; в китайской истории они известны под названием хунну или сюнну. Первое из них представляет собой старое чтение (произношение) китайских иероглифов, обозначающих чужеземное название, второе – современное [Кюнер, 1961, с. 25]. В данной книге предпочтение отдано фонетическому варианту хунну. В научной литературе на русском языке этноним хунну изменён на хунны, который принято склонять, а прилагательные, образованные от него, употреблять в форме хуннский (-ая, -ое, -ие).
Название хунну, согласно Цзи Юну, появилось в Китае в IV—III вв. до н.э. [Цзи Юн, 1956, с. 95]. Относительно его происхождения и значения нет единства мнений. Так, основоположник русского китаеведения Н. Я. Бичурин (1777—1853; Россия) считает, что оно – «древнее народное имя монголов» [Бичурин, 1953, т. 1, с. 39, прим. 1]. И поясняет: «Китайцы, при голосовом переложении сего слова на свой язык, употребили две буквы: Хун злый, ну невольник. Но монгольское слово Хунну есть собственное имя, и значения китайских букв не имеет» [Там же]. Другие этимологии этнонима хунну см. [Deguignes, 1756—1758, v. 2, p. 13; Rémüsat, 1820, p. 8—9; Neumann, 1847, S. 26; Erdman, 1862, S. 112; Vambery, 1882, S. 43; Tomaschek, 1888; Cahun, 1895, p. 46; Иностранцев, 1926, с. 15—16, 38—39, 90—91; Окладников, 1956, с. 91—92; Кузнецов, 1957, с. 126; Каховский, 1965, с. 126 и др.]. Обзорно они рассмотрены в одной из работ автора данной книги [Филиппов, 2014, с. 19—20].
В 15 г. н.э. посланники китайского Двора предложили шаньюю – верховному вождю хуннского общества — переменить наименование хунну «злый невольник» (Н. Я. Бичурин) на гунну, что в переводе с китайского означает «почтительный невольник» [Бань Гу, 1973, с. 62]. В то время в Китае правил император Ван Ман (9— 23 гг.), который «название (древнекорейского государства. – Л. Ф.) Когурё (Высокое Курё) переменил на Хагурё (Низкое Курё), а с тех пор его правителя низвёл до ранга ху (вместо вана)» [Джарылгасинова, 1979, с. 126; 1972, с. 56—62]. Эти переименования были продиктованы, скорее всего, политическими мотивами. Вероятно, ими же руководствовались посланники китайского Двора, предлагая хуннскому шаньюю переменить наименование хунну на гунну. Он же, глядя на дорогие китайские подарки, «притворно» принял их предложение, но переменять подлинное имя своего народа на китайское название и не помышлял [Там же], о чём красноречиво свидетельствует значение слова притворно, т.е. ложно, фальшиво, лицемерно. «Мы, – пишет К. А. Иностранцев (1876—1941; Россия, СССР), – не можем придавать этому переименованию большого значения, потому что имя Хунну нисколько не дальше, если не ближе к имени знаменитого народа Аттилы, чем Гунну» [Иностранцев, 1926, с. 31, прим.].
Впоследствии наименование гунну стало широко известно в Европе. По аналогии с хунну оно в научной литературе на русском языке изменено на гунны, склоняется, прилагательные же, образованные от него, употребляются в форме гуннский (-ая, -ое, -ие).
* * *
Одни исследователи отождествляют хуннов и гуннов, другие различают их. К. Г. Менгес (1908—1999; Германия, США) убеждён, что «хунну в Китае по меньшей мере близкие родственники и предки гуннов на западе» [Менгес, 1979, с. 34]. Современный китайский историк Юй Тайшань считает, что гунны произошли от мигрировавших на запад сяньбийцев [цит. по: Григорьев, 2012, с. 24, 53]. (Использование так называемой двуступенчатой системы отсылочных сносок здесь и на последующих страницах данной книги продиктовано недоступностью автору того или иного исследования.) В приведённой цитате Юй Тайшаня под мигрировавшими на запад сяньбийцами скрываются не собственно сяньбийцы. А кто? Известно, что в конце I в. н.э. «свыше 100 тыс. юрт» северных хуннов (примерно 700 тыс. человек) подчинилось сяньбийцам и приняло их имя (гл. 2 §2.3) [цит. по: Материалы по истории сюнну…, 1973, с. 153; см. также Бичурин, 1950, т. 1, с. 150—151]. В 70-х гг. IV в. часть из них ушла на запад – в степи Южного Приуралья, оттуда вместе с другими соплеменниками – в Европу. Принимая во внимание сказанное, с большой долей вероятности можно утверждать, что под мигрировавшими на запад сяньбийцами скрываются северные хунны, принявшие имя сяньби и длительное время находившиеся в зависимости от сяньбийцев (гл. 10 §10.3). В наше время в Китае гипотеза родства гуннов с хуннами является преобладающей.
* * *
Подлинное имя хуннов, гуннов неизвестно. Вопрос о нём в науке освещался крайне недостаточно и не получил сколько-нибудь удовлетворительного решения. Наши разыскания в этой области позволяют полагать, что хунны, гунны сами себя называли *сыпар/*сывар (звёздочка * перед словом указывает на то, что речь идёт о форме, не засвидетельствованной и восстанавливаемой индуктивно) и что их подлинное имя этимологически восходит к китайскому *сы жень «сы человек, сы люди» (сы – название племени, жень – «человек») [Филиппов, 2008, с. 24—27; Он же: 2014, с. 20—26; Он же: 2018, с. 62—69].
* * *
Этническая принадлежность хуннов – вопрос спорный в науке [Филиппов, 2014, с. 17—18; Он же: 2018, с. 58—60]. Их идентифицировали с монголами, финнами, кетами (енисейскими остяками), иранцами. Высказывались также мнения, что хунны представляли собой смесь тюрок и монголов, монголов и тунгусов, тюрок, монголов, тунгусов и финнов. Наиболее распространённой является гипотеза, согласно которой хунны были тюрками. Но они не были тюрками, ибо древние тюрки возникли после того, как хунны перестали вести активную историческую жизнь (гл. 1 §1.9). Хунны были хуннами. Они «сделались» тюрками, когда термин тюрк (тюркологи истолковывают его как «твёрдый; крепкий; сильный») стал наименованием языковой семьи. (Обстоятельный анализ существующих в науке мнений о происхождении хуннов, гуннов и о взаимоотношениях между ними по состоянию на середину 20-х гг. XX в. дан К. А. Иностранцевым [Иностранцев, 1926], а по состоянию на сегодняшний день – Е. М. Григорьевым [Григорьев, 2012, с. 3—58], объёмная статья которого завершается обширным списком литературы.)
* * *
Нет единого мнения и по вопросу, кто исторические потомки хуннов (какой этнос или какие этносы). Согласно одному из существующих предположений, ими являются чуваши. Так считали, например, историк-востоковед и этнограф Н. А. Аристов (1847—1910; Россия), востоковед, тюрколог и арабист В. В. Бартольд (1869—1930; Россия, СССР), который писал: чуваши – остатки «того первого по времени переселенческого движения из Средней Азии в Европу, главными представителями которого были хунны» [Академик Бартольд, 1968, т. 5, с. 456]. Если это так, заключает В. В. Бартольд, историческими предками чувашей «придётся признать хуннов, выступающих в истории Китая в III в. до н.э.» [Там же].
Непосредственными предками чувашей являются волжские сувары, они – потомки кавказских, европейских гуннов, последние – прямые потомки восточно-азиатских хуннов, из чего логически вытекает, что чуваши – далёкие потомки потомков восточно-азиатских хуннов [Филиппов, 2018].
* * *
Дискуссионным в науке является и вопрос о лингвистической принадлежности хуннов. Хуннский язык связывали с кетским, древнетюркским, монгольским. По мнению П. Пельо (1878—1945; Франция), он включал в себя языковые элементы более древнего слоя, чем тюркский и монгольский языки [Pelliot, 1930, vol. 26]. Г. Дёрфер (1920—2003; Германия, ФРГ) утверждал, что «язык сюнну (хуннов. – Л.Ф.) не был ни тюркским, ни монгольским» и что он, вероятно, представлял собой вымерший изолированный язык [Дёрфер, 1986 вып. 1, с. 77]. Есть и другие гипотезы. Существует, например, предположение, что хунны говорили на языке-предке чувашского языка. Специалист по алтайским языкам, монголоведению и тюркологии Н. Н. Поппе (1897—1991; США) называет его чувашско-турецкий (т.е. чувашско-тюркский) пра-язык или дотурецкий (т.е. дотюркский) [Поппе, 1925, т. 18, с. 426]. Он пишет: «Чувашский язык восходит не к пра-турецкому (древнетюркскому. – Л.Ф.) … но к одному предку с пра-турецким языком. Этот чувашско-турецкий… праязык является гораздо более древним, чем пра-турецкий язык, и самым правильным названием для него будет «дотурецкий» (дотюркский. – Л.Ф.)» [Там же].
Сопоставляя суждения Н. Н. Поппе о «чувашско-турецком» языке с историческими фактами, В. В. Бартольд пришёл к выводу, что «чувашско-тюркский (по терминологии Н. Н. Поппе, чувашско-турецкий – Л.Ф.) праязык был языком хуннов» [Академик Бартольд, 1968, т. 5, с. 579]. Согласно ему, «предки чувашей пришли в Европу до прибытия настоящих турок (тюрок. – Л.Ф.), т.е. турок VI в.» [Там же. С.198]. «При таких условиях, – рассуждает В. В. Бартольд, – возможно, что языком хуннов, вопреки мнению Пельо, был не монгольский, а тот язык, от которого происходит чувашский» [Там же]. Предок чувашского языка (по терминологии Н. Н. Поппе, до-турецкий или дотюркский), как он полагает, не был турецким (тюркским) в том смысле, как теперь понимают это слово, т.е. не тем языком, на котором говорят все турецкие (тюркские) народности, кроме якутов и чувашей [Там же. С.38]. Развивая свою мысль, В. В. Бартольд пишет: «Этот язык (предок чувашского. – Л.Ф.), вероятно, был принесён хуннами далеко на запад, и остатки его имеются во всех языках, прямо или косвенно связанных с движением хуннов, до турецких элементов в венгерском языке включительно» [Там же]. Забегая вперёд, скажем, что настоящее исследование полностью подтверждает его правоту.
Повторимся, на сегодня нет единства мнений в определении хуннского языка. В этой связи Й. Бенцинг (1913—2001; Германия, ФРГ) пишет: «До тех пор, пока мы не можем связать гуннские (и хуннские. – Л. Ф.) слова, добытые из китайских (речь идёт о хуннских словах. – Л. Ф.) и европейских (речь идёт о гуннских словах. – Л. Ф.) источников, с определенными составными частями гуннов (и хуннов. – Л. Ф.), все попытки высказываться по поводу языковой принадлежности „гуннов“ (и хуннов. – Л. Ф.) следует рассматривать как обреченные на неудачу» [Бенцинг, 1986, с. 12]. И это так.
* * *
Во второй половине II в. н.э. северных хуннов окончательно разбили сяньбийцы. Тогда одни из них из Северной Монголии ушли в Верховье Оби, продвигаясь вдоль Оби и Томи, затем по Иртышу и Нижней Оби, дошли до полуострова Ямал [Филиппов, 2008, с. 34—48; Он же: 2010, с. 50—77; Он же: 2014, с. 75—111]; другие направились в сторону Средней Азии и в Южное Приуралье, оттуда – на Северный Кавказ и в Европу. На новых землях обитания хуннов и их потомков появились новые фонетические варианты их подлинного имени, а именно: савар, сыпыр, сывыр, сыбыр, сибир, сипыр, сепыр, сапир, савир, сабир, сувар, сепер, сепир, севар, север, себёр, сябёр, супар, супра, себар, сопра, шабёр, сёпыр, шапыр, сибыр, савыр, сирти/сиирти/сииртя, сирти-ма, сибер-та. Искажённые формы этнонимов, топонимов, других слов, если говорить обобщённо, «возникают в процессе фонетической адаптации иноязычного слова, в результате которой происходит замена непривычных звуков чужого языка похожими своими (субституция), выпадение звуков или сочетаний, трудных для произношения (гаплология), переосмысливание незнакомого слова (ложная этимология)» [Дульзон, 1959, с. 37]. Так самоназвание хуннов, гуннов получило широкое географическое распространение. Его приведённые фонетические варианты зафиксированы на страницах древнегреческих, латинских, арабских, чешских, русских и других письменных памятников, а также в фольклоре некоторых народов Западной Сибири и Крайнего Севера [Филиппов, 2014, с. 20—26, 75—76, 85—88, 142—143, 160, 176—179, 181—186, 192—194, 197—200, 270—272 и послед.]. Это подтверждает реальность их функционирования в тот или иной исторический период на той или иной географической территории. Лингвистический анализ фонетических вариантов подлинного имени хуннов, гуннов распутывает запутанное их переплетение.
* * *
Едва ли погрешим против истины, если скажем, что чувашский язык сохранил энное количество хуннизмов. Сохранили их и те языки, которые испытывали заметное влияние хуннского, гуннского. Об отдельных из них по поводу чего-то другого писали отечественные и зарубежные учёные (гл. 1 §10). Но системному исследованию они ещё не подвергались – отчасти по той причине, что до сих пор известно очень мало о хуннском, гуннском языке.
В монографии предпринята попытка выявить хуннизмы в чувашском и некоторых языках Северо-Восточной Азии (включая Сибирь и Крайний Север), Средней Азии, Северного Кавказа, Восточного Закавказья и Европы. Возможность наличия их в том или ином языке, кроме собственных историко-этимологических разысканий, подкрепляется историческими сведениями и лингвистическими данными, извлечёнными из научных работ отечественных и зарубежных авторов, имеющих прямое или косвенное отношение к предмету данного исследования. Поскольку лингвистическая принадлежность хуннизмов с исключающей сомнение точностью не установлена, они рассматриваются как условно хуннские, гуннские. Разделяя мнение, что чувашский язык генетически связан с хуннским, гуннским, автор при толковании предполагаемых хуннизмов, гуннизмов систематически обращается к материалу чувашского языка и считает чувашский язык достаточно надёжным ориентиром в поиске хуннизмов, гуннизмов в других языках мира.
Данная книга написана в ключе «К постановке проблемы», ибо исследуемый в ней языковой материал минимален, что объясняется слабой разработанностью темы, объявленной в названии. Она представляет собой базу для дальнейшего исследования хуннских слов в языках мира. В её тексте систематически делаются отсылки на ранее опубликованные работы автора, посвящённые предыстории чувашского этноса и его языка, что позволило по возможности избежать нежелательных повторений, тем самым значительно сократить объём книги. Небольшие попутные замечания, взятые в круглые скобки, носят характер дополнительной информации, поясняющей, подкрепляющей предыдущую мысль.
Теперь перейдём к изложению основной части книги и начнём её с необходимого в плане настоящего исследования минимума сведений о древнейшей истории хуннов.
Глава 1
Из древнейшей истории хуннов
1.1. Предки хуннов
Предком хуннов, по данным китайских исторических хроник, был сын последнего императора царства (династии) Ся Цзе (Цзйе) по имени Шуньвэй (или Сюнь Юй) [Бичурин, 1950, т. 1, с. 39; Кюнер, 1961, с. 307]. Было ли такое царство в Древнем Китае? До недавнего времени одни исследователи утверждали, что его не было; другие считали, что оно имело место быть. В 2000 г. китайские учёные пришли к окончательному выводу, что царство Ся в Древнем Китае было и что с него начинается китайская цивилизация. Возникновение его относят к 2070 г. до н. э. Систематизировав упоминания о событиях периода Ся, содержащиеся в таких древнекитайских памятниках, как «Цзочжуань», «Гоюй» и «Чжушу», Сюй Сюэ-шэн попытался определить район, к которому относятся эти свидетельства. Выяснилось, что таких районов два: равнина близ Лояна в Хэнани (включая долину реки Иншуй, а также Дэнфэн и Юйсянь) и юго-западная часть Шэньси [цит. по: Сыма Цянь, 1972, т. 1, с. 253, прим.; см. также Крюков, Софронов, Чебоксаров, 1978, с. 153]. Основателем царства Ся считается Юй [Сыма Цянь, 1972, т. 1, с. 150—165]. Сыма Цянь (отец китайской истории: 135 или 145 г. до н.э. – после 96 г. до н.э.) сообщает, что он «носил (родовую. – Л. Ф.) фамилию Сы, но его потомкам были пожалованы земли в разных местах, и они названия вдадений сделали своими [родовыми] фамилиями. Так появились роды Ся-хоу, Ю-ху, Ю-нань… (всего перечисляется 13 родов. – Л. Ф.)» [Сыма Цянь, 1972, т. 1, с. 165]. Отпочкование от большого рода (племени) сы нескольких родственных родов или племён приводило, как утверждают Р. В. Вяткин и В. С. Таскин, к расширению власти господствующего рода [Вяткин, Таскин. Комментарий // Сыма Цянь, 1972, т. 1, с. 279].