Недетские Сказки

Марк Рабинович

Недетские Сказки

Принцесса

В этот вечер, я опять возвращалась домой через парк. Вообще-то бабуля называет это место садом – как он наверное назывался во времена ее молодости. Но в наше время акценты сместились: двухэтажный особняк называют дворцом, хорошую одежду – прикидом, а большой сад – парком. А я дитя своего поколения, как говорит дядя Вадик, и для меня это именно парк. Про акценты, кстати, я тоже узнала от дяди Вадика, друга моей мамы. И вы знаете, мама очень волнуется, когда я иду домой через парк. Она считает, что все бандиты и гопники города только и мечтают о том, чтобы напасть на меня, и нетерпеливо ожидают меня на самой темной аллее парка. Если честно, то я и сама боюсь и бандитов и гопников, только в нашем парке их испокон веку не было. Наверное, мама не знает, да ей и простительно не знать, что рядом с парком находится военно-морское училище, которое одним из своих фасадов выходит прямо на главную дорожку. Курсанты давно, может еще со времен моей устаревшей бабули, облюбовали наш парк как место для интимных встреч. Наверное, это очень удобно: и не надо далеко ездить и можно успешно использовать даже очень короткое увольнение. Говорят, что гопники несколько раз пытались обосноваться в нашем парке, но курсанты их быстро и довольно жестоко отучили. Думаю, что и с бандитами произошло что-то похожее, а может им наш парк по барабану, они предпочитают сидеть в своих бандитских ресторанах, как в том сериале… ну вы знаете. Так что если что и встречается в нашем парке в темное время так это только многочисленные парочки, которые шарахаются от меня в темноту. Может, какой-нибудь кадет и не отказался бы заехать по шее малолетке, поломавшей ему классный засос, но при своей спутнице он никогда на это не пойдет. Поэтому-то я не боюсь возвращаться через парк даже очень поздно вечером, но попробуй объясни это маме. Тогда придется рассказывать про курсантов, про жаркий шепот из кустов, про многое другое, что моей мамочке может показаться поопаснее гопников. Поэтому для нее существует подробное и изобилующее деталями объяснение , как я тащусь каждый раз вокруг ограды, стараясь избегать неосвещенных мест. Этот рассказ развивается мною и совершенствуется, каждая следующая версия становится подробнее предыдущей и порой приобретает ну просто фантастический характер. Как сказал бы Тошка, прямо как виндоус! Например однажды, понарошку конечно, а не на самом деле, я помогла женщине, потерявшей сознание прямо на улице … Ты представляешь, мама, люди идут мимо и никто даже не остановился, чтобы помочь… Были там и потерявшиеся малыши и старушки, которых я беспрекословно переводила через дорогу. И только свойственное мне благоразумие, а вовсе не несвойственное мне правдолюбие, останавливало меня от желания перейти к поимке иностранных шпионов и перестрелке с грабителями соседнего банка. Дядя Вадик, как-то раз, когда я описывала свой очередной подвиг, ехидно заметил, что маленькую ложь очень удобно прятать среди нагромождения такого же мелкого вранья. И посмотрел на меня так, что я даже немного испугалась, а он лишь подмигнул и не стал развивать опасную тему. Дядя Вадик, смотрит на меня совсем не так, как смотрели, в свое время, дядя Саша и дядя Олег. Те смотрели так, как будто они в чем-то виноваты передо мной, а еще они смущались, глядя на меня, уж сама не знаю почему. Эти взгляды смущали и меня, и я обрадовалась, когда они ушли, один за другим и больше мы с мамой их не видели. Дядя Вадик смотрит на меня совсем по другому, но он и на маму смотрит иначе, совсем не так, как смотрели на нее другие "дяди". Каждый раз, когда он смотрит на нее, мне кажется, он проверяет, что она еще здесь, никуда не делась. И с облегчением убеждается – да, здесь, да, никуда не делась. Так как же он все же смотрит на меня? Даже и не знаю толком как сказать, но иногда после этого мне хочется назвать его "папа". Только я никогда, никогда в жизни этого не сделаю, и уж точно – не в этом году.

Итак, я шла по главной аллее, стараясь, как всегда, не слишком пялиться на парочки, теснившиеся на скамейках. Именно теснившиеся, так как двое занимают на скамейке не так много места, если они действительно вместе. Ну, вы понимаете… В субботу вечером, в день массовых увольнений, скамеек на боковых, более темных аллеях не хватает, и многим приходится довольствоваться более освещенной главной аллеей, подставляясь под нахально-любопытные взгляды таких же, как я, случайных прохожих. Но сегодня аллея была почти пуста. В конце аллеи, однако, на одной из самых последних скамеек сидел кто-то. Лишь подойдя поближе я поняла, что это не пара, а одинокая девушка. Она меня совсем не заинтересовало, меня значительно больше привлекают прижимающиеся друг к другу парочки. Обычно, проходя мимо таких, я незаметно кошу левым глазом через челку. Этому меня научила Ленка, та самая, про которую рассказывали, что она с Никитой Деминым… Но все это слухи и дрязги, как говорит дядя Вадик, и об этом я не буду. Зато на парочки я всегда посматриваю с интересом и уже много нового узнала для себя, однажды даже удивив Антона. Правда Тошка совсем растерялся, не ожидая от меня такой прыти, и у нас тогда ничего не получилось. Ну и пусть – какие наши годы (так тоже любит говорить дядя Вадик).

С девушкой на скамейке все было понятно еще издали. Из довольно складного силуэта (насколько можно судить о формах сидящего) выпирал солидный животик. Девушка была глубоко и основательно беременна, насколько я, в силу своей неопытности, способна была понять. Все ясно, подумала я, поматросил и бросил, как любит говорить все та-же многоопытная Ленка. Но в данном случае, слово "поматросил" приобретало более конкретный характер, судя по тому, куда именно привел сегодня незнакомку ее животик. Проходя мимо скамейки, я привычно скосила глаз – вовсе не из интереса, а потому что сработал условный рефлекс, как объясняли нам на биологии. И тут я невольно задержала шаг – что-то с ней было не так, что-то было необычно. Вы знаете, как это бывает: сначала зрение фиксирует нечто, где-то на уровне подсознания ты это анализируешь и, подсознание посылает сигнал, и лишь потом, иногда значительно позже, до тебя наконец доходит. Я успела сделать еще шаг или два, почти что поравнявшись со скамейкой, когда до меня дошло. Нет, в незнакомке не было, казалось бы, ничего необычного. Она не красила волосы в цвет летнего заката, и не держала в руках ни боевой бластер, ни чью-то отрезанную голову (это я утрирую – еще одно словечко дяди Вадика). Одета она была более чем скромно: в неприметную юбку неопределенно-коричневого цвета и какую-то цветастую кофту. Видавшая виды джинсовая курточка была расстегнута, наверное чтобы дать свободу животику. Картину завершали разношенные кеды. Все это великолепие, похоже, было получено на благотворительной акции. Да, незнакомка не производила впечатления ни богатой наследницы, ни молодой жены пожилого, но преуспевающего бизнесмена. Картину несколько скрашивала грива волнистых темно-каштановых волос и тонкие, я бы сказала аристократические, черты лица. Да, все это я успела рассмотреть, медленно проходя мимо скамейки – не зря меня хвалили (дядя Вадик) за наблюдательность. Но поразил меня не ее дикий прикид и не ее изящный облик. Нет, меня остановили ее руки. Казалось бы, руки как руки, с ссадинами, синяками, даже с цыпками. Другой мог бы подумать, что ее бьют дома, кажется это называется бытовым насилием. Но я-то сразу поняла, что это такое. Такие руки были у мамы после того, как ее уволили из института и она не нашла ничего лучше, чем пойти на завод подсобницей. Вот тогда она и наработала себе и ссадины и синяки и много другое. Хорошо, что моя взбаламошенная тетка нашла ей эту ее теперешнюю должность. И, хотя мама ее ненавидит всей душой (должность, а не тетку), она, по выражению той-же тетки, "снова стала женщиной". Так вот, руки беременной незнакомки ясно выдавали ее социальное положение, но при этом обладали необычайно тонкими пальцами, я бы даже сказала – пальчиками. Было совершенно очевидно, что она не родилась подсобницей. Вот это-то меня и остановило, остановило в буквальном смысле слова. Я просто-напросто застыла как дура, не в силах оторвать взгляд от этих тонких пальцев. Не знаю, долго ли я пялилась на девушку, может пару секунд, а может час, но, в конце концов, она сама заговорила со мной. Сейчас я уже не смогу вспомнить, что именно она сказала и что я ответила и что было нами сказано потом. Наверное ее история так меня поразила, что в памяти остались не отдельные слова или фразы, а лишь общий смысл ее рассказа. И смысл этот был удивителен и неправдоподобен – моя новая знакомая, бывшая незнакомка, была принцессой!

Если бы мне сказали слово "принцесса" несколько лет назад, когда я была совсем сопливой девчонкой и играла в куклы, я представила бы себе нечто вроде диснеевской куколки в длинном голубом платье и непременно блондинку. Теперь я подросла, но мне все еще кажется, что принцессы, это существа не из нашего мира и к каждой принцессе прилагается принц на белом коне. Все это, конечно, ерунда на постном масле и девичьи грезы, по выражений все того-же дяди Вадика. По ящику много раз показывали разных европейских принцесс и меня не удивишь наследницей престола в джинсах или в деловом костюме. Но беременная принцесса в благотворительной курточке это уже слишком. Примерно так я ей и сказала, хотя мама всегда меня ругает за то что я не выбираю выражения. Принцесса не возмутилась, только улыбнулась, но это была такая улыбка что я ей даже немного поверила. Не могу сказать, что это была улыбка превосходства, нет, скорее это была улыбка бесконечно уверенного в себе существа, высокие достоинства которого не в силах принизить ни поношенные кеды ни нелепая кофта. Наверное именно так улыбнулась бы какая-нибудь из европейских принцесс, если бы дворецкий сообщил ей, что на ее любимом сиреневом платье окотилась ее любимая кошка. Думаю, что если бы мама смогла так улыбнуться, то дядя Вадик на ней бы немедленно женился. Разумеется, я поинтересовалась, где ее королевство, и вот тут то и началось самое интересное. Ума не приложу как бы поточнее охарактеризовать ее рассказ. Наверное, если считать его фантастическим. то это будет "недоувеличением". Назову его, пожалуй, "супер-фантастическим", хотя дядя Вадик не любит, когда я злоупотребяю словом "супер". Итак, вот что рассказала мне Принцесса.

По утверждению Принцессы, она пришла из "другого места". Я так и не поняла, что это за место. Вы не поверите, но больше всего оно было похоже на книжку, на рассказ или роман или повесть, или что там еще бывает. И наша Принцесса жила в этом своем книжном мире, то есть она была написанной принцессой. Какой он, ее мир? Я этого так и не поняла, а Принцесса не смогла мне это толком объяснить, да похоже не очень и старалась. Наверное, ее жизнь была похоже на существование на листе бумаги – где все плоское, где есть длина и ширина, но нет высоты. Я неточно объясняю, наверное? На самом деле есть у них высота или что-то в этом роде, вот только почувствовать ее они не могут. Они, похоже вообще ничего не могут там почувствовать. Я до сих пор это не понимаю, вот не могу понять и все. Например, я спрашиваю Принцессу: "Вам там бывает весело?" "Да." "А почему?" "Просто весело – нипочему." "Тебе сегодня было весело?" "Было." "Почему?" "Увидела сегодня у метро негра в каком-то смешном прикиде – наверное они в Африке так ходят. Он идет, такой важный, а все стараются на него не смотреть, чтобы не расхохотаться. Цирк да и только." И Принцесса хихикает. "А там?" "А там просто весело." "Но ведь должен быть причина?" "Не знаю. Там бывает весело, потому что должно быть весело." И про что не спросишь – ответ один: "Просто так бывает и все." Так же обстояли дела с грустью, теплом, холодом и всем остальным. А вот про любовь я все же спросила и еще про то как дети рождаются, Нет, не думайте, я прекрасно все знаю, правда пока больше теоретически, но ведь в принцессином мире все могло быть иначе. И вы знаете, я не ошиблась. Правда, я сначала спросила Принцессу была ли у нее мама. Мама у нее была, наверное Королева, был и папа, наверное Король, хотя я и не стала уточнять. Тоже мне монархия недоделанная! Вместо этого я ее спросила, любила ли она свою маму. "Я ее сейчас люблю", сказала Принцесса и посмотрела на меня с таким удивленным видом, как будто бы только сейчас это поняла. Похоже, что про любовь к матери, автор ее книжки забыл прописать. Наверное Принцесса жила в неудачной книжке, я, по крайней мере, не стала бы такую читать. И вообще, мне не очень понравилось это ее "другое место". А потом мы еще немного поговорили про другую любовь, ну вы понимаете, про секс и прочее. С сексом как раз все было просто. Возможно, Принцесса жила в детской книжке, а может и какая другая причина, только секса у них не было. Это я еще могу как-то понять, а моя бабуля даже не отказалась бы навеки поселить меня в такой “безсексовой” стране. Сложнее обстояло дело с любовью. Любовь-то у них была, вот только Принцесса так и не смогла объяснить мне, а может и самой себе, с чем у них эту любовь едят. Я вам скажу про нас с Тошкой. Может это даже и не любовь, а так – "гормональные всплески" по меткому, но не совсем понятному выражению дяди Вадика. Пусть даже и всплески, вот только иногда вспомнишь, как мы… но пожалуй лучше без подробностей. Только скажу, что бывает и нестерпимо жарко и холодно и замирает все внутри и по-всякому, сразу даже и слов не подберешь. И это мы всего-лишь целуемся, ну и еще немного… разного. Но я ведь знаю очень хорошо, правда, главным образом от Ленки, что можно делать и другие очень интересные вещи, на которые мы с Тошкой пока не решаемся. А у Принцессы это называлось одним словом – "любовь". И все! Ни тебе жарко, ни тебе холодно и не похоже, что у них что-нибудь, где-нибудь замирает. Мне опять подумалось, что это именно то, что желает мне моя бабуля: чистенько, аккуратненько, приличненько, и “не дай бог что-то там”. Но все таки "любовь", хотя бы по названию. Похоже, что именно название, это то единственное, что оставалось от любви в "другом месте". Дети там тоже рождались как-то странно. Не то чтобы их аист приносил, да и рыться в капустных грядках не было необходимости. Зато не было ни беременных, ни гинекологов (б-р-р, не надо об этом), ни родильных домов. В "другом месте" дети "просто рождались", то есть появлялись на свет как-то непонятно, сами по себе что-ли?. Ужас да и только. Нет, пусть лучше будет гинеколог, но только не это "просто". Хотя, лет этак несколько назад мне это могло бы даже понравиться, но теперь я немного поумнела, даже дядя Вадик это признает.

Похоже, что и принцессе это "просто" и многие другие "просто" были не по душе и она очень обрадовалась, попав из своего "книжного" мира в наш. Ей, разумеется, все казалось странным и с ней, поначалу, происходили сплошные неприятности. Она падала в лужи, о которых в "другом месте" даже и не слышали. Ее толкали, обливали чем попало, ее задела машина, разодрав руку. И много еще чего с ней случалось поначалу, вот только еe это ее совсем не огорчало. Я как-то поначалу не поняла, как это можно не огорчаться упав в лужу? А если у тебя болит рана на руке, то как тут не поплакать? И тут Принцесса показала мне здоровенную ссадину на руке и восторженно воскликнула: "Я ее чувствую!" Я вначале не поняла, а потом до меня постепенно дошло. Я и сейчас не до конца понимаю, как это "не чувствовать", но "подкоркой" (опять дядя Вадик) понимаю что это плохо, очень плохо. Это как умереть, наверное. Вероятно после этого Принцесса и радовалась каждой царапине. Ей больно, а она плачет и радуется, радуется и плачет.

Сказочным принцессам в нашем мире приходится нелегко. Образования у Принцессы толком не было, по крайней мере в нашем понимании – я уже не стала уточнять. Специальности, естественно, никакой, ведь "принцесса" это не профессия. Вот она и пошла на завод подсобницей, благо там давали место в общежитии. Наверное, койка в общаге была для нее шоком после королевских покоев и кровати с балдахином, или что там у них полагается. Так я ее и спросила. Оказывается, это действительно был шок, вот только не так как я думала. "Она скрипит!" гордо объявила Принцесса, "И она мягкая!" Уж не знаю, насколько ее казенная койка мягкая, подумала я, но тут же сообразила, что ее прежняя королевская перина была "никакая", если, конечно, я правильно осознала все ужасы книжной жизни. Тут, пожалуй, и скрип пружин покажется счастьем. Принцесса все рассказывала, и про дождь, под которым она промокла в первый раз (представь себе – он мокрый и брызгается!) и про бродячую собаку, которая дала себя погладить (и, знаешь, оне не укусила меня) и про сковородку на общей кухне (я сразу обожглась! – а в глазах – восторг). Принцесса, в своем щенячьем восторге, была необычайно мила и непосредственна и, вообще, похожа на ребенка, который открывает мир, да она и была таким ребенком. Но я все смотрела и смотрела на ее живот, и она, конечно, это заметила. Тогда она рассказала мне свою историю, обычный рассказ из той-же самой серии "поматросил и бросил". Таких историй я подслушала в нашем подъезде немало и все они были похожи одна на другую как два гамбургера из Макдональдса. Наверное, будущему отцу не составило труда соблазнить наивную принцессу. То-ли он ей просто воспользовался, то-ли испугался ее монархического происхождения, только он оставил ее с животом и исчез в неизвестном направлении. Наверное это был курсант, а может и нет. Но мою Принцессу печальный итог, этой далеко не сказочной истории, почему-то совсем не огорчал. Она все поглаживала и поглаживала животик и было очевидно, что она совершенно счастлива. Вот это уже действительно смахивало на сказку. Надо было бы ее расспросить о том, о чем наша Ленка рассказывает с совершенно неправдоподобными деталями. Ну вы уже наверное догадались, ведь Ленка ни о чем другом не говорит. Только я ничего не спросила, и не потому, что постеснялась. Нет, не думаю. Но мне показалось, что сам процесс Принцессу не слишком заинтересовал, по крайней мере – значительно меньше, чем результат процесса – этот ее округлившийся животик.

Наконец, я спросила Принцессу, каким образом она попала из книги в наш мир. "Даже и сама не знаю" – ответила она, явно не собираясь вдаваться в подробности. Тут она немного нахмурилась – похоже при переходе из книжки в жизнь произошло что-то неприятное, а потом слегка улыбнулась – наверное потом случилось что-то веселое, но так ничего и не рассказала. Может не хотела, а может быть и действительно сама не понимала. Тошка тут же пристал бы к ней в поисках "кротовых нор", "магических порталов" или что там еще есть в его любимых книжках. Я же не давила на нее, наверное для меня это было не принципиально. Так и осталось невыясненным, как Принцесса раздобыла одежду, документы, откуда она знает русский язык и где узнала, что такое метро. Я вдруг поняла, что все это мне совсем неинтересно, и я спрашиваю только из вежливости. И все же мне очень хотелось еще с ней поговорить, но не спрашивать же про паспорт и метро. Надо было обязательно спросить что-нибудь очень важное, но я не знала что именно и судорожно искала правильный вопрос, а на ум приходили лишь всякие глупости. Говорят, что в затруднении человек смотрит на потолок, но над нами не было потолка, а было необычно чистое для нашего дождливого города ночное небо, на котором уже можно было разглядеть несколько звездочек. И я спросила Принцессу, красивы ли звезды в ее мире. Ее серые глаза затуманились, она явно затруднялась с ответом. "Не знаю," сказала она, "Это просто звезды, они просто есть". "А у нас?" спросила я. Тут ее глаза глубоко раскрылись и я увидела вдруг, что они не только серые, но и изумрудно-зеленые. Она посмотрела вверх и сказала: "Это совсем другое. Они – прекрасны." Я еще спрашивал что-то и она отвечала, но все это было уже неважно, потому что ее глаза так и оставались широко раскрытыми и изумрудными. Вдруг Принцесса вздрогнула, посмотрела на живот и, поморщившись, смущенно улыбнулась: "Дерется!" Увидев мое недоумение, она добавила: "Ножками бьется изнутри." Потом она опять погладила рукой живот и улыбнулась мне какой-то удивительно знакомой улыбкой. Нет, это не была снисходительная или даже высокомерная улыбка европейской принцессы, но, тем не менее, что-то подобное я уже где-то видела раньше. Принцесса улыбнулась так. как будто знала что-то неизвестное мне и, наверное, что-то очень хорошее и это хорошее было таким и хорошим и надежным и сильным, что на его фоне все на свете неприятности выглядели мелочами. И вдруг я вспомнила, где я видела эту улыбку; ну конечно же – на уроке эстетического воспитания. Эти уроки у нас все очень любят, жаль только что они бывают так редко. У каждого в нашем классе есть свои причины для этой, не совсем бескорыстной, любви. Дело в том, что на "эстетике" можно не слушать нашего молодого и немного наивного учителя. Поэтому одни срочно доделывают уроки, заданные на сегодня, другие слушают музыку, а третьи – просто спят. Но именно в этот день меня вдруг привлекла картина, появившаяся на проекторе. Не помню, кто был ее автор, не помню и названия. Вроде бы она висела, а может и сейчас висит, в одном из известных европейских музеев, не помню в каком, но точно – не в нашем Эрмитаже. На картине была изображена довольно некрасивая, по моим понятиям, женщина, немного мужиковатого вида. Судя по старинной одежде, жила он в Средние Века, а может быть и в эпоху Возрождения, я не разбираюсь. Так или иначе, но лет ей (картине, а не женщине) было порядочно и, возможно, тогда именно такие женщины были в моде. Вообще-то, меня старинные картины не заводят, но эта меня поразила. Точнее, не сама картина, а улыбка той женщины. Она улыбалась так, как будто видела что-то необычное и умиротворяющее там, за срезом рамки или просто знала что-то известное только ей делающее ее уверенной в себе и независимой, что-ли, а может быть – свободной. И так-же точно улыбалась моя сказочная Принцесса в разношенных кедах. Тогда я подумала, что может быть эта новая жизнь у нее в животе отделяет ее от нас, от нашей совсем непростой жизни. Или ставит ее над нами и позволяет видеть то, что не видим мы. А еще я подумала, что та женщина на картине тоже была беременна, вот только картина не позволяла это увидеть. Мне страшно захотелось вдруг, чтобы у Принцессы все было хорошо и чтобы прошли ее ссадины и цыпки и чтобы она, радовалась ощущая не боль от царапин, а тепло солнца, прохладу ветра, вкус гамбургера, мягкость кошачьей шерсти, упругость танцплощадки, прикосновение пенки в ванной, сладость мороженого и многое другое. А еще мне захотелось, чтобы ее ребенок родился легко и был здоровым и делал "агу-агу" и пускал слюни, или что они там делают. И хорошо бы, чтобы у них появился свой Принц. Пусть у него тоже будут ссадины на руках, и не будет ни белого коня, ни черного "бумера". Зато ребеночек будет называть его "папа". Мне тут же захотелось сказать все это Принцессе, но я вспомнила как одна мамина подруга, которую я терпеть не могу, любит громогласно желать людям всех возможных благ, и как смотрит на нее при этом дядя Вадик. Однажды он мне сказал: "Если желаешь человеку добра, но ничем не можешь помочь, то лучше промолчи. Твои намерения поймут и без слов, если захотят понять, конечно. А если не захотят, то тем более лучше промолчать." И я ничего так и не сказала, а Принцесса вдруг почти незаметно кивнула мне – наверное поняла без слов. Тут мне сразу стало как-то теплее, хотя вечер был прохладный, а кутаться я не люблю.

Я часто думаю, было ли все так на самом деле, и моя незнакомка – действительно принцесса из книжки, из фильма или еще из какого-нибудь места до которого не ходят трамваи и не летают самолеты? Не знаю и мне все равно. Наверное поэтому нам не было так уж грустно расставаться. Ведь ей очень хотелось рассказать свою историю человеку, который ей поверит. И этим человеком оказалась пятнадцатилетняя девчонка – ну подумайте сами, кто еще ей мог бы поверить? А мне так хотелось поверить, что я и на самом деле поверила. Было уже совсем поздно, и мне не хотелось нарываться на скандал дома. Я распрощалась с Принцессой, подозревая, что мы больше никогда не встретимся и пошла дальше по главной аллее, а она осталась сидеть на скамейке, поглаживая свой живот и слушая, как ребеночек стучится изнутри. Я даже подумала, что ее сын или дочка еще живет в такой-же ненастоящей стране, в которой жила Принцесса и где все происходит само и где нет чувств. Но пройдет месяц, или два, или три, и он родится в этот мир, так же, как "родилась" Принцесса и тоже будет радоваться и солнцу и ветру и даже плакать, когда ему будет больно, а не когда это будет от него требоваться по замыслу какого-нибудь недоделанного автора. Я все шла по аллее и все оглядывалась назад, на скамейку, а в моих глазах стояли слезы, но от ветра, конечно, ведь я не плакса. И тут, в какой-то момент, когда я обернулась в очередной раз, мне показалась, что на Принцессе надето длинное сиреневое платье с кружевами, на ногах изящные туфельки, а на голове у нее золотая диадема, украшенная драгоценными камнями. Но мне это, конечно же, показалось.