Из ниоткуда в никуда. Часть 3

Двигаясь вместе с толпой, они оказались у длинного ряда сдвинутых столов, на которых были расставлены бутылки, самовары, всякие закуски, пирожные и конфеты. К каждому столу уже выстроилась очередь. Андрей Алексеевич шустро втиснулся между двумя столами и оказался прямо перед продавцом.

– Мне «Кавказ», – показал он на зелёную бутылку портвейна, – пять бутербродов с сыром, пять с колбасой и стаканчиков штук десять, а то они у вас протекают. Перепачкаешься – не отмоешь.

Он передал Максиму бутылку, завернул бутерброды в серую плотную бумагу, с трудом выпрошенную у хмурой продавщицы в белом халате, и они пошли дальше к дымящимся мангалам, от которых шёл одурманивающий и манящий запах шашлыка.

Глава 13

Михаил позвонил Максиму поздно вечером. Он, как обычно, говорил очень быстро и возбуждённо, проглатывая окончания слов. Но в этот раз казалось, что он ещё готов и расплакаться.

Максим долго не мог понять, что же всё-таки случилось. Миша вроде начинал рассказывать про предстоящую выставку, но потом неожиданно переходил к тому дню, когда он познакомился с Германом. И как у того не было денег даже на холсты и краски.

В конце концов удалось выяснить, что приходила Снежана и требовала немедленно сделать опись всех картин, находящихся у Миши на хранении, и составить с ней договор об их временном использовании.

– Постой-постой. А она-то здесь при чём? – удивился Максим. – Илья мне говорил, что она просто девушка, с которой Герман недавно познакомился.

– Снежана уже не просто девушка, – ответил Миша. – Она мне показала свидетельство о браке. То есть Снежана его жена.

– Быстро она, – рассмеялся Максим. – Ну а я-то чем тебе могу помочь?

– Дело в том, что я совершенно не умею разговаривать с женщинами. Да ещё с такими, – Миша замялся и громко вздохнул. – А ты юрист. Помоги мне с этим договором. Я тебе заплачу… Пожалуйста, – жалобно добавил он.

Максиму совсем не хотелось участвовать в дележе имущества только что погибшего художника. Но он надеялся, что сможет узнать что-нибудь новое о расследовании, поэтому профессиональный интерес, хоть и бывшего, но следователя, победил. Он пообещал Михаилу приехать.

Снежана родилась на берегу Азовского моря. Отца она не видела никогда. Её мать быстро вышла замуж второй раз. И у неё появился отчим дядя Петя – рано полысевший, почти всегда чем-то недовольный ворчливый майор из соседней воинской части.

Жили они в старом доме маминых родителей. Кроме мамы с отчимом и самих родителей, в доме жила семья маминой сестры. А летом, как и все местные вокруг, они набирали жильцов, приехавших отдыхать на море. Поэтому всё лето целыми днями Снежана убиралась в их комнатах, готовила еду, а каждый день по вечерам слушала, как эти отдыхающие во дворе напиваются, поют песни и дерутся.

Иногда ей удавалось сбежать из дома, и тогда она на старом велосипеде ездила на дальний пляж, где туристов совсем не было. Купаться и плавать она не любила, но ей нравилось сидеть на высоком, поросшем травой обрывистом берегу, мечтать, что-то высматривая в бескрайних морских просторах, и думать о своём будущем.

Когда лето заканчивалось, город пустел. Постоянный ветер почти каждый день пригонял с моря низкие серые тучи, которые несли с собой холодные косые дожди и осеннюю тоску.

После очередного курортного сезона отчим непонятно зачем купил падчерице аккордеон и отправил в музыкальную школу. Если до этого Снежана прощала дяде Пете его постоянные придирки, армейские порядки, принесённые из казармы домой, и даже то, что он забрал у неё большую часть материнского тепла и внимания, то этот проклятый аккордеон окончательно разрушил надежду на мирные семейные отношения. Конечно, проявилось это не сразу.

Снежана пару лет таскала этот чемодан и даже научилась извлекать из этого пользу. Часто к дяде Пете приходили друзья, и пили на кухне самогонку, которую он любил делать сам в маленьком сарайчике в дальнем углу огорода. После нескольких рюмок отчим всегда звал её с аккордеоном, чтобы похвастаться.

Снежане было противно играть перед пьяными мужиками с красными рожами. Она уже тогда понимала, что значат их потные взгляды и чувствовала их сальные мысли. Но после каждого такого выступления, когда она исполняла «Хас-Булат удалой» и «Не одна во поле дороженька», подобревший от алкоголя отчим давал ей иногда рубль, иногда три.

А когда у неё было хорошее настроение и она, поигрывая своими зелёными глазками, сама себе подпевала «Червону руту не шукай вечорами», то могла получить и красненькую десятку.

Тогда Снежана поняла, что деньги – это очень хорошо, а мужчинами легко манипулировать.

Несмотря на материальную выгоду, музыкальный период в её жизни кончился сразу после восьмого класса, когда она поступила в местный техникум культуры и искусства. Снежана сразу наотрез отказалась поступать на отделения, связанные с музыкой и выбрала библиотековедение.

Когда через месяц отчим позвал её с аккордеоном на кухню сыграть «что-нибудь новенькое», она молча разложила инструмент на полу, взяла кухонный нож и проткнула меха в нескольких  местах на глазах у опешивших собутыльников.

С этого дня их война вступила в горячую фазу.

Как и всем девушкам в этом возрасте, Снежане хотелось иметь свою комнату, где можно было бы наклеить на стены фотографии актёров, поставить на подоконнике красивые цветы, где можно было от всех закрыться и спрятаться. Но отчим сделал всё наоборот: он переставил в её комнату, которая и так была проходной, кровать её младшего брата, которого Снежана терпеть не могла.

После этого при всякой возможности она сбегала из дома, но уже не как в детстве на высокий холм на морском берегу, а в соседнюю пятиэтажку, где в грязном прокуренном подъезде собирались по вечерам такие же подростки, как она.

Молча слушая разговоры своих приятелей, она дала себе слово, что сделает всё возможное, чтобы уехать из этой дыры. И это случилось даже раньше, чем она планировала. Правда, уехала она совсем не туда, куда ей бы хотелось.

На одном из уроков обществоведения в техникуме молодая учительница, рассказывая об их будущей работе, сказала: «Вы должны найти ключик к душе каждого человека и повернуть его в нужную сторону. Если вы это сумеете, то он будет делать всё, что вы захотите».

Снежана восприняла это по-своему. Она давно догадывалась, где находится этот ключик у мужчин, и поэтому решила, что, прежде всего, необходимо научиться управлять именно ими.

Свои опыты она решила проводить не в техникуме, а в той самой воинской части, в которой служил её отчим. Может быть, таким образом она хотела ему отомстить за аккордеон.

Через полгода среди солдат она получила кличку «Снежана-три-рубля», а количество её сексуальных партнеров почти достигло списочного состава части.

Частый секс она смешивала с алкоголем, и как-то однажды проснулась под фанерным танком, который стоял в воинской части в конце полосы препятствий, абсолютно голая. Видно те, с кем она накануне развлекалась, решили пошутить и украли её одежду.

Она выглянула в щель-амбразуру. Вокруг уже шла зарядка. Солдаты подтягивались на турниках, ходили гусиным шагом,  отжимались и приседали.

«Значит сейчас чуть больше шести утра, – определила  она. – До ночи я здесь не выдержу».

Снежана гордо выползла из-под танка, и пока все стояли открыв рты, гордо дошла до забора и через хорошо знакомую дыру покинула территорию части. На её счастье на соседнем огороде на натянутых верёвках сушилось чьё-то белье и висели простыни. Она, не мешкая, сорвала с верёвки одну из них и, обмотавшись, бегом рванула домой.

Ей удалось без происшествий добраться до своей улицы. Чтобы не рисковать, она решила пробраться в дом огородами через узкие переулки между глухих заборов. В одном месте дорогу ей пытались перегородить три коровы, которых хозяйка выпустила на соседний луг, но Снежана, хоть и боялась их, отступать не стала.

После этого происшествия она решила, что про ключи от мужских сердец она знает достаточно и можно прекратить эти исследования.

Но случилась катастрофа: в воинскую медсанчасть стали обращаться солдаты с одним не очень страшным, но неприятным венерическим заболеванием. Когда количество военнослужащих достигло критического для боевой готовности уровня, было произведено тщательное расследование, которое выяснило, что с очень большой вероятностью заразила пострадавших именно Снежана.

Её тут же, прямо с занятий в техникуме, отвезли в городской кожно-венерологический диспансер, где всё и подтвердилось. По всей видимости, она сама того не зная, болела давно и её болезнь была уже в хронической сильно запущенной форме.

Скандал был огромный. Хотели даже возбудить уголовное дело. Но отчиму удалось договориться, и всё спустили на тормозах.

Разумеется, служить дальше в этой части ему было нельзя и им пришлось уехать. Дядя Петя уволился из армии, и они с теплого моря уехали на север в Кострому.

Там на Снежану накатила тоска. Целыми днями она сидела в палисаднике дома, который они сняли на первое время, курила и играла с котёнком.

После произошедшего отчим с ней не разговаривал, а мать только и могла, что присесть рядом и помолчать. Для неё всё, что случилось с дочкой, было каким-то невозможным ночным кошмаром, в который она, несмотря ни на что, верить не хотела.

Но как-то вечером к их зелёному забору подошёл парень, лицо которого показалось Снежане знакомым. Оказалось, что там, в уже далёком родном городе, у неё был поклонник, который бросил всё и поехал за ней. Конечно, Снежана его встречала, ведь в маленьком городе все друг друга немного знают, но почти совсем ничего о нём не помнила. Для него же она была той мечтой, которая наполняла его пустую жизнь хоть каким-то смыслом.

Всё началось с того вечера, когда он увидел её в парке на танцах. Он оказался там почти случайно с компанией таких же неприкаянных неудачников. Конечно, подойти, а уж тем более пригласить потанцевать он бы никогда не решился. Но в тот момент началась обычная на танцах почти ежедневная драка одного района с другим. И те, кто не хотел оказаться под градом случайных ударов оторванным от забора штакетником, быстро отхлынули в угол танцплощадки. Снежана оказалась рядом с ним и, схватив его за руку, потащила к выходу.

– Спасите меня, пожалуйста, – умоляюще прошептала она, – ко мне какой-то пьяный идиот привязался…

Снежана и сама была сильно пьяна, и в тот вечер они долго целовались у её дома. После этого они больше не встречались. Снежана почти ничего не помнила об этом. А для молодого человека это стало событием. Он каждый день, каждую минуту вспоминал её глаза, её мягкие губы и упругую грудь. Это было первое и единственное свидание в его жизни.

И вот сейчас, на новом месте, он стал для неё подарком.  Других знакомых, и тем более поклонников, у неё здесь не было. Каждый день они ходили гулять на Волгу на такой же высокий холм, как был дома.

Иногда к ней даже возвращалось мечтательное настроение.  Она украдкой смотрела на своего поклонника, ненадолго задумывалась, но быстро понимала, что он не её судьба.

Может быть, и сложились их жизни по-другому, если бы он хотя бы попробовал скрыть свои чувства. Она видела, как дрожат от счастья его губы, как сжимаются от волнения пальцы. Ей казалось, что она чувствует, как под рубашкой у него из подмышек текут от желания струйки пота.

Если бы этот поклонник хоть чем-то был интересен, то, может быть, тогда ей не было бы противно смотреть на его приторное глупое лицо, счастливое от возможности просто быть рядом с ней. Но он не умел ничего скрывать и, наверное, не хотел. Это делало их отношения невозможными.

– Может, мне, как Катерина, броситься с обрыва? – повторяла она почти каждый раз, когда они оказывались на волжском берегу.

– Я не смогу жить без тебя, – послушно откликался её воздыхатель.

– Ну если этого нельзя, то я хотела бы стать чайкой и улететь в теплые края.

– Я полечу вместе с тобой, – отвечал он.

Снежана смотрела на него с сожалением и думала, что тогда лучше прыгнуть со скалы.

Она уже с тоски начала писать стихи, но тут в соседний дом приехал на лето художник Герман Галанин.

Снежана, узнав, что он москвич, решение приняла, не раздумывая ни секунды. Сначала она отправила на родину своего поклонника, дав ему задание: срочно забрать у её знакомых какие-то необходимые ей вещи. В тот же день, когда он уехал, она решила проследить за художником. Снежана взяла небольшой альбом для рисования и отправилась за ним.

Разыскав Германа почти на том самом холме, куда она ходила со своим обожателем, Снежана набрала полную грудь воздуха, вспомнила все свои знания о ключиках к сердцу мужчины, навыки рисования, полученные в техникуме культуры, и устремилась в атаку.

Через несколько дней Герман уже не делал набросков волжских пейзажей, а рисовал лишь портреты своей новой возлюбленной.

Вернувшийся к тому времени невезучий воздыхатель опять остался у разбитого корыта.

Глава 14

Миша ждал в конце вестибюля станции метро «Октябрьская». Проход за ним был отгорожен массивными чёрными коваными воротами, сразу за которыми сияло подсвеченное прожекторами нарисованное на стене и потолке голубое небо.

Максим ещё издалека заметил, что Михаил очень расстроен.

– Ты здесь у решётки стоишь грустишь, потому что тебя в светлое будущее не пускают? – попытался шуткой подбодрить его Максим.

Миша вежливо поздоровался, но даже не улыбнулся.

– Вообще-то, эта станция – символическая усыпальница, – он посмотрел вверх и показал рукой на арочные своды с барельефами солдат, погибших в войне. – Люди пробегают мимо не задумываясь. Многие об этом забыли, а некоторые вообще не знали. А решетка эта – вход в алтарь. А туда, ты прав, не всех пускают… Пошли наверх.

Максим опешил. Он сотни раз был на этой станции и, как и все, давно уже не вспоминал о том, что значат эти бронзовые венки и факелы на стенах.

Они прошли в другой конец станции, где их подхватил длинный эскалатор. Миша смотрел на хмурые лица людей, которые двигались им навстречу, а Максим вдруг вспомнил, что сто лет не был на могиле деда, погибшего в сорок третьем под Курском.

– Надоело всё, – тихо произнес Михаил. – Хочется бросить всё и уехать отсюда.

– Куда? В Израиль? – Максим, стоявший чуть выше, повернулся к нему.

– Меня пригласили завтра зайти в одно учреждение, – не отвечая на вопрос, еще тише пробормотал Миша.

– Не сказали по поводу чего?

– Нет. Но я уверен, что из-за выставки. В лучшем случае не разрешат половину картин, а в худшем вообще всё запретят.

Когда они почти поднялись, грустно добавил:

– Я со Снежаной договорился у выхода встретиться. Так что у тебя ещё есть время отказаться.

Картины хранились в Доме культуры картонажной фабрики, который находился недалеко от метро. В фойе дорогу им преградила очень худая пожилая женщина с тугим пучком седых волос на затылке и с желтой кожей, так же туго обтягивающей её острые скулы.

– Вы куда собрались? – строгим голосом выкрикнула она и выскочила наперерез из-за стойки гардероба.

– Я здесь у вас помещение арендую, – заискивающе пролепетал Михаил. – У меня и пропуск есть.

– А это кто? – она грозно посмотрела на Максима и Снежану.

– Это со мной.

– Не велено пускать без пропуска! – не успокаивалась женщина.

– Тогда нам к директору, – вмешался Максим. – Он на месте?

– Ладно, проходите, – буркнула вахтёрша и неохотно спряталась за стойку.

Снежана подошла к дальней стене, где были развешаны    фотографии актеров.

– Идите куда шли и не топчите, – заворчала женщина. – Мне потом ещё мыть за вами, – она внимательно посмотрела на Снежану. – Я тоже хотела актрисой стать, – неожиданно созналась дама, – а вот сижу здесь.

Снежана высокомерно взглянула на вахтёршу и, поправив сумку на плече, прошла за молодыми людьми мимо игровых автоматов, вспомнив, как безуспешно пыталась достать из большого стеклянного короба духи «Дзинтарс». Но сейчас ей удалось вытащить свой счастливый билет.

Они спустились в полуподвальное помещение. В двух небольших залах картины, как и в квартире Германа, стояли вдоль стен, кое-где даже в несколько рядов. Третий зал был пустой. На одной стене висели большие зеркала, очевидно, здесь занимались  бальными танцами.

– Мы с Германом хотели попробовать, в каком порядке лучше разместить картины на выставке, но в этих комнатах очень плохой свет, – печально вспомнил Михаил. – Лампы постоянно мерцают, моргают…

– Картин так много? – удивленно воскликнула Снежана, но сразу опомнилась. – А здесь точно все? Вы меня не обманываете?

– Не говори глупости, – неожиданно резко отрезал Михаил. – И давай не будем тратить время. Пришли считать – давай считать.

– Глупости не глупости, но деньги могут любому голову вскружить. Предупреждаю, мне Герман много чего рассказывал  про эти картины. Не утаишь, – она села на единственный в комнате стул, достала из сумки школьную тетрадку и распорядилась: – Давайте, вы переносите их из той комнаты в свободную, а я буду всё записывать и помечать.

Снежана расписала ручку на последней странице, положила тетрадь на коленки и подумала:

«Мать в Москву перевезу. Пусть отчим там один в той дыре любуется волжскими просторами».

Потом посмотрела на своё отражение в зеркале, поправила волосы и выпрямила спину. Написала в тетрадке: «опись».

«Впрочем, мать можно и потом перевезти. Надо сначала свою личную жизнь устроить. Главное, сейчас не спешить. Хотя, вот этот высокий очень даже ничего, – Снежана внимательно осмотрела Максима с головы до ног. – Интересно, чем он занимается?.. А этот кучерявый, – она бросила презрительный взгляд на Мишу, – сразу видно: жлоб и скупердяй. Я и сама могу организовывать выставки. Ничего сложного. А ещё можно организовать художественный салон, – мечтательно подумала она. – Ко мне будут ходить известные люди: художники, поэты…»

Через два часа они закончили. Снежана очень тщательно записала в тетрадке приблизительный размер каждой картины, сюжет и в какой она раме. Сначала она пыталась узнать хотя бы приблизительную стоимость, но Миша каждый раз объяснял, что сейчас оценить их невозможно. Она этому не верила, считая, что её хотят как-то обмануть.

Максим попросил девушку написать паспортные данные для составления договора, который пообещал составить в ближайшие дни. Снежана написала их в тетрадке, вырвала листочек и протянула ему.

– Звоните мне в любое время, телефон я там тоже написала, – она игриво улыбнулась, помахала рукой Михаилу и вышла из зала.

Снежана была счастлива. Она шла по фойе довольная собой, и с удовлетворением рассматривая в зеркалах свое отражение.

«Всё было не зря. У меня всё получилось!»

Ей хотелось танцевать и петь. Перед выходом она остановилась и обратилась к вахтёрше, которая что-то вязала у себя в закутке.

– Жаль, что вы не смогли стать актрисой, но вахтёр и гардеробщик – это тоже призвание. Кто-то же должен людям подавать их пальто и шубы, – язвительно произнесла она и гордо вышла на улицу, не дожидаясь ответа.

После ухода девушки, Миша с грустью прошёл мимо картин, будто смотрел на них последний раз.

– Мне кажется, что она всё быстро распродаст разным спекулянтам, – вздохнул он. – Таким, как она, всё нужно сейчас и сразу. И поэтому им всегда не хватает денег.

– Может и не продаст, – предположил  Максим. – Я проголодался и чего-нибудь бы выпил.

– Да-да, конечно, – спохватился Михаил. – Я знаю здесь  недалеко отличное место. Пошли.

Через десять минут они были в кафе «Шоколадница» недалеко от станции метро, на которой встретились утром.

– Не ожидал, что здесь так шикарно, – удивился Максим, оглядываясь вокруг и с искренним любопытством разглядывая  красивые интерьеры, стильную, выбранную с большим вкусом, мебель и интеллигентную публику за соседними столиками. – Я думал, здесь избалованные дети жуют эклеры и пьют молочные и фруктовые коктейли. А здесь маленький уголок Запада.

– Побольше бы таких… – согласился Михаил и кивнул официанту, который принёс меню. Он не стал его открывать, и как частый посетитель сделал заказ сразу: – Нам пожалуйста орешки со взбитыми сливками. Потом ваши фирменные блинчики с шоколадным соусом… Давайте сразу каждому по две порции. Мне абрикосовый ликер… А ты будешь ликер? – спросил он у Максима.

– Я лучше коньяку, – ответил тот, с интересом читая меню. – И ещё мне кофе с мороженным.

– Такие места – это символ успешной жизни для советского буржуа, – тихо произнёс Михаил, когда официант ушёл. – И ещё комиссионка с вульгарным антиквариатом в этом же здании. Как-то незаметно прошли времена, когда смеялись над геранью на окнах и жёлтой канарейкой в клетке под потолком.

– Людям хочется, чтобы в их панельных квартирах, полученных бесплатно от профкома, было так же богато и роскошно, как у разбогатевшего на торговле колониальным товаром из Индии купца из Замоскворечья, – усмехнулся Максим.

Официант на маленьком подносе принёс две наполненные  напитками рюмки. Они не мешкая выпили и сразу заказали ещё.

– Я давно хотел тебе сказать, – замялся Михаил. – Вряд ли  тебе это будет приятно… – он в нерешительности мешал ложечкой принесённые официантом сливки. – Ты мне очень помог, а я не люблю врать… Не надо тебе рисовать.

– Почему?

– Если ты не при государственной кормушке, то будешь голодать. Если ты с детства не мечтал стать Тицианом или Пикассо – лучше иди обратно в прокуратуру. Очень редко бывает, когда человек пробивается за счёт своего таланта. Чаще по блату. Имя художнику создают критики и журналисты по приказу сверху. Поэтому настоящее доброе искусство возможно только в кочегарке, а не в больших выставочных залах и музеях, куда и ходят, чтобы себя показать.

– А тебе никогда самому не хотелось стать художником? – спросил Максим.

– Чтобы стать художником… настоящим… надо дойти до края. Твёрдо осознать, что вот это всё и дальше только бездна. И, несмотря на это, разбежаться и прыгнуть, – Миша поднял глаза от стола и, часто моргая своими длинным ресницами, смотрел прямо на Максима. – Большинство этого не понимает. Они мечтают об аплодисментах, наградах, толпах почитателей. А находят лишь пугающую пустоту, одиночество и разочарование. Поэтому даже те, кто все-таки доходит до края, заглянув в низ, чаще всего сдают назад. А я всегда был слабаком. Вот Герман не сдал…

– Я кажется знаю, кто его убил, – тихо сказал Максим, разглядывая стройную блондинку, которая прошла мимо них.

– Откуда? – вскрикнул Михаил. – Не может быть. Почему же молчишь? Рассказывай.

Максим, проследив за понравившейся девушкой до самого выхода, повернулся к Мише и спросил:

– Помнишь того парня в пивной, которому ты так не понравился?

– Конечно. Пьяный гопник с безумным взглядом.

– Ну да, но не это главное. Помнишь, он кричал: «У нас в Копейске таких без лишних разговоров бьют!»

– Да, да, – наклонился над столом Миша. – Я ещё подумал, что парень приехал поступать в институт, провалился и теперь злится на весь мир.

– Ну, не знаю, зачем он приехал… Только… – Максим достал из кармана бумажку, написанную Снежаной . – Посмотри место рождения.

– Копейск? – удивленно прочитал Михаил. – Ты хочешь сказать, что они земляки?

– Это первое, – кивнул Максим. – Помнишь, бабушка в квартире Германа говорила, что кто-то ночью приходил и у него шапочка с белым помпоном? Так вот, этот парень как раз в такой шапке и был.

– Да, вспоминаю.

– Ну и третье. Снежана говорила, что они поссорились, и она ушла к подруге. А у убийцы оказался ключ, которым он тихо открыл дверь.

– Неужели так всё просто? Но зачем ей это?

– Потому что, если она жена и здесь прописана, то комната в центре Москвы и картины Германа – очень хороший приз.

– Неужели из-за этого можно убить человека? – опешил Михаил. – Но их же найдут.

– Поверь мне, преступники далеко не самые умные люди. И парадокс в том, что сами понять это они не способны, – Максим забрал у Михаила из рук Снежанин листок, который тот машинально комкал в руках. – Поэтому им кажется, что эти все их планы совершенны и безупречны. И даже когда их ловят, то они уверены, что это произошло случайно.

– Если всё так очевидно, то почему их до сих пор не раскрыли?

– Раскроют, – Максим вспомнил о разговоре с Николаем. – Раскроют, если больше никто в этом деле не замешан. Ну, а вообще, я только предположил и всё может быть и не так просто.

– Ты о чём?

– Плохо, что из-за жадности и глупости погиб талантливый художник, – не стал объяснять Максим. – Страшно, что может прийти время, когда будут побеждать такие вот Снежаны.

– И что же делать? – обречённо спросил Михаил.

– Делать своё дело, а там…

В этот момент к ним подошёл официант и извиняющимся голосом попросил:

– Кафе закрывается. Так что, пожалуйста, заканчивайте.