Сто моих мужей. Часть первая

– С пустыми руками тоже нельзя сюда приходить, – продолжал Андрей.

– Как же нельзя? У меня нет ничего с собой. Я же не знала, – выслушав подробный рассказ моего экскурсовода, залепетала я, почувствовав вдруг особенную ауру этого места.

– Не переживай, я всё прихватил, – деловито ответил мой спутник и вынул из кармана спортивной куртки две полоски из ткани и горсть монет.

– «Загадывай желаыэ» – держа в зубах одну тряпичную ленточку, крикнул Андрей, привязывая тем временем свою. Я глазом не успела моргнуть, как он оказался почти на вершине густо украшенного дерева. «Загадала», – глухо снизу ответила я. Не могла же я признаться ему в том, что желаний вдруг оказалось так много, что они одно за другим наперебой втискивались в мою голову и так и не обрели чёткую лаконичную форму. Спрыгнув с высоты, Дюша отсыпал в мою ладонь монеты, сосредоточенно подумал о чём-то и аккуратно положил свои у камня. Я повторила ритуал. Желание, одно единственное, загадать не удалось. Просто подумала о том, как мне сейчас хорошо. Поведение Андрея меня удивило, никогда не думала, что мальчишки могут верить в какие-то сказки. Тогда я не верила в высшие силы и была далека от мистицизма. На обратном пути мы сбились с дороги и мой друг заметно нервничал. Я даже краем сознания успела подумать, что это шаман гневается на меня за неверие. Долго плутая по лесу, мы нашли, наконец, одну не тупиковую дорогу, которая вывела нас в какой-то посёлок. По размерам он был достаточно большим. Кругом, сколько охватывал взгляд, стояли длинные деревянные бараки. Где-то вдалеке гулко стучал оборудованием завод.

– Где это мы? – крикнула я Андрею.

– Это – Орловск. Здесь тюрьма и поселение для заключённых. Кирпичи на заводе делают и ещё какие-то стройматериалы, – разобрала я из уносящейся на скорости речи. Ехали мы очень быстро. Вдруг впереди я увидела двигающуюся нам навстречу огромную толпу людей, в чёрном. Меня охватил панический страх. Заключённые шли нестройными рядами, впереди, сзади и по бокам огромной колонны, двигались конвоиры с собаками и автоматами. Шагавшие впереди конвоиры попросили нас остановиться у края дороги. Мимо нас на расстоянии полутора метров медленно шла, стуча кирзовыми сапогами тёмная, пугающая толпа людей. Я ловила на себе любопытные, удивлённые, внимательные, насмешливые, завистливые и злобные взгляды. От волнения и страха меня била дрожь и я готова была с головой спрятаться в коляску и укрыться чехлом. Чёрный людской поток казался жутким и бесконечным. Внезапно я почувствовала тёплую ладонь на своей руке и только сейчас заметила свои посиневшие пальцы, вцепившиеся в поручень. Я подняла лицо и встретилась с глазами Андрея, он с высоты своего сиденья спокойно смотрел на меня и, улыбнувшись, подмигнул, как будто ничего не происходило вокруг. И от этого взгляда вдруг такое тепло растеклось по моему телу. И так мне вдруг стало легко, и радостно, что детская моя душа воспарила в миг над этой жуткой толпой и не такими уж зловещими стали казаться мне лица устало бредущих людей.

Домой мы вернулись достаточно поздно. Тётушка начала ворчать, но увидев мою счастливую мордашку, махнула рукой. В ту ночь я не сомкнула глаз, всё думала и думала, вспоминая и запоминая каждую минуту этого удивительного дня. Две недели промчались, как один миг и настал последний день, последний перед отъездом вечер. Днём мы планировали съездить на речку, но погода грустила вместе со мной, с утра шёл нудный моросящий дождь и до вечера не прекратился. Андрей, в течение дня приезжал несколько раз. В длинном брезентовом плаще, чтобы не промокнуть, он был не похож на себя. Вечером, когда наконец, закончился дождь, мой друг примчался аккуратно одетый и пригласил меня к себе домой. Я долго сопротивлялась, но он был настойчив, и мне пришлось поддаться уговору. Родителей дома не оказалось, но был накрыт стол с печеньем, конфетами и вареньем. Дом его родителей выделялся среди всех на улице. Я имела представления о частных домах, у нас говорят «свой дом». А были ещё «казённые дома» Так вот у них был «свой дом». Дом был добротным, с большим двором, летней кухней, баней, хозяйственными постройками, огородом и садиком под окнами. В доме было очень мило. На стенах висели ковры, говорящие о достатке в семье. Мебель сверкала полировкой. Ноги ступали на мягкие дорожки. Было очень чисто и уютно. Я чувствовала себя неловко. Андрей, стараясь разрядить обстановку, с шуточками- прибауточками, усадил меня за стол, и мы стали пить чай. Я, правда, почти ни к чему из угощений, не притронулась. После чая Андрей провел меня в свою комнату, включил магнитофон и мы стали рассматривать альбомы с фотографиями, которые мой друг забавно комментировал. Сидели мы близко друг к другу, и эта близость волновала меня. Неожиданно вернулись родители. Андрей представил нас друг другу. От смущения я даже не запомнила их лиц. Общение как- то скомкалось, я стала собираться домой. Мама Андрея, тётя Маша, предупредила, что на улице сильный дождь. Дюша одел лёгкую куртку от дождя, такую же набросил мне на плечи. За пределами уютного тёплого дома было холодно и сыро. К бесконечному дождю прибавился ветер. Стало совсем темно. Свет из окон домов едва пробивался под косыми струями дождя и немного освещал дорогу. Куртка всё время сваливалась с меня, и Андрей поправлял её на моих плечах. И, как бы невзначай, оставил на них свою руку. Мы брели, обнявшись, под холодным дождём и молчали. На крыльце тётушкиного дома мы остановились, откладывая минуту прощания. Мой друг видел, что я продрогла, и сам он тоже ёжился от холода и промозглой сырости, но проститься не хватало духу ни мне, ни ему. Он застегнул пуговицы на моей куртке прямо поверх рук. Мы стояли под дождём и, не отрываясь, смотрели друг на друга. Капли стекали по моему лицу, и Андрей вытирал их большим пальцем, придерживая меня за шею и затылок.. За дверью звякнул замок, видимо, тетя Аня услышала, что мы пришли. Я отступила к двери, освобождаясь от его рук, но он схватил меня за плечи и томительно и сладко прильнул к моим губам. Теперь мне ни капельки не хотелось освободить свои руки из плена. И Андрей, держа в ладонях моё лицо, щекоча усиками, жадно целовал глаза, брови, нос, губы. Бесконечные струи дождя серебрились от падающего на них света от фонарей, находящихся в ста метрах на железнодорожной станции. Пахло мокрой древесиной и железной дорогой. За дверью послышалось тётушкино ворчание, он отпустил меня, расстегнул пуговицы на куртке и подтолкнул к двери. Ночь снова прошла без сна. Я вспоминала каждую минуту, каждое мгновение сегодняшнего дня и вечера, запоминая волшебные ощущения первого в жизни поцелуя, волнующего и самого-самого настоящего.

Утром тётя Аня с некоторым, как мне показалось, облегчением проводила нас на пригородный поезд. Пассажиры этого поезда, в тот день, с большим удивлением наблюдали за тем, как какой-то мальчишка лихо сопровождал на «Урале» поезд, пока дороги автомобильная и железнодорожная не разошлись. Меня переполняло счастье от того, что теперь у меня есть на этой Земле человек, который способен сделать меня счастливой.

Через неделю начались занятия в школе и переписка с Андреем. В моей жизни дважды случались отношения с мужчинами связанные с длительной перепиской. Письма позволяли лучше узнать того, с кем ты общаешься. Наша с Андреем детская наивная переписка стала частью моей жизни. С понедельника по пятницу, каждый день в четыре часа дня я прислушивалась к шагам почтальона в подъезде, и, с замиранием сердца, вынимала из узкого самодельного почтового ящика газеты и журналы, среди которых довольно часто обнаруживались письма с мелким-мелким почерком. Андрей писал обо всём: о школе, друзьях, размышлял о будущем. Жаль, что эпистолярный жанр ушёл в историю.

Время, проведённое у тёти Ани в тот год, абсолютно изменило меня. Я стала более уверенной в себе, целеустремлённой, начала следить за собой. Произошедшие во мне перемены обнаружили практически все.

Никогда не считая себя привлекательной, я вдруг стала очень популярной, и не только среди одноклассников. Каким- то волшебным способом Андрей повлиял на перемены в моей жизни. Два самых видных парня из нашего класса Серёжка Никитин и Вовка Сафонов, почти одновременно признались мне в любви и предложили дружбу. Сергей написал длинное письмо, в конце которого приклеил синей изолентой свою фотографию. Я попыталась отклеить фото после того, как прочла письмо, но от автора осталось только верхняя часть изображения. Сафонов подбросил мне письмо в портфель. Я обнаружила его только дома. В него тоже была вложена фотография. Как будто я не способна была вспомнить их по имени и фамилии, обучаясь с ними в одном классе восьмой год. Письма с признаниями стали для меня неожиданностью. Интерес красавчиков, очень польстил мне. Но у меня был Андрей. Сережка и Вовка жили со мной на одной улице. Компании у них были разные. Как позднее выяснилось, о письмах ко мне они договорились заранее. Я не знаю, как вообще они стали делиться друг с другом о своих симпатиях. Но, как бы там, ни было, они решили, что поведают о своих чувствах ко мне в письмах. Кого я выберу, тот и станет моим парнем. Без обид. Но я не знала об их планах, и отвечать на письма вовсе не собиралась. По сравнению с Андреем они мне казались сущими детьми. Ни мотоциклов, ни модных причёсок из длинных волос. Симпатичные, но совсем обычные парни.

Во время уроков, мой сосед по парте Витя Долгов, сообщил мне, что сегодня после занятий, Сафонов и Никитин будут «биться» из-за меня, кто победит, тот и будет за мной ухаживать. Я, откровенно говоря, очень расстроилась, но посоветоваться, что делать в сложившейся ситуации было не с кем. Девочки из класса игнорировали меня. Хорошо, что у меня была сестра Наташа, с которой особой нужды в подругах не возникало. Но даже ей я не знала, как об этом рассказать. Поединок состоялся. На следующий день Вовка и Серёжка пришли на уроки в синяках и царапинах на лицах. Инцидент не был оставлен вниманием руководством школы. Вызывали родителей, разбирались, ругались. Я опасалась, что со мной тоже начнут разбираться и вызывать родителей. У меня тревожно сжималось сердце от того, что я стала невольной виновницей происходящих событий, и очень опасалась, как бы мне не оказаться на «ковре» у директора. После громких разборок в директорском кабинете, парни приутихли. От того же соседа по парте, я узнала, что в драке победителя не оказалось. Боевая ничья. Опасаясь дальнейшего развития событий, я попросила о помощи старшеклассницу Лиду Гончарову. Она слыла «звездой» нашего посёлка. Лидка пела в нашем клубном вокально- инструментальном ансамбле «Герольды». Пела, кстати сказать, хорошо. Она знала и Сафонова и Никитина, да и вообще была в кругу парней своим «парнем». Девушкой она была боевой, разбитной, с пацанскими замашками.

– Лида, скажи Вовке и Серёжке, чтобы отстали от меня,– сказала я ей сидя на скамейке у её дома.

– Чё ты пацанов отшиваешь? Нормальные ребята,– с усмешкой взглянула она на меня, поправив на переносице модные большие очки с толстыми линзами. Через линзу меня просверливали зрачки тёмно зелёных глаз. Она всегда носила очки. И без них было трудно её представить.

Мы сидели на скамейке под её окнами.

– Конечно, нормальные. Я ничего не имею против. Просто у меня…– замялась я, не зная, как назвать Андрея,– есть друг. Летом познакомились.

– Ну и что? Он же не здешний. Выбирай Вовку или Серёгу. Твой кореш – там, кто- то из наших- здесь,– продолжала она.

– Я так не могу,– от неожиданности такого предложения залепетала я.

– Чё ты хочешь- то?

– Скажи им, что у меня есть друг.

– Сама скажи.

–Как? Они же не общаются со мной сейчас. Написали дурацкие письма и всё. Витька Долгов сказал, что ещё раз будут драться, как всё успокоится.

– Знаю, как они метелились на стройке. Кто- то из мужиков их растащил и по домам развёл…– всё ещё усмехаясь, сказала она, и добавила,– Ладно. Скажу.

Что и как сказала соперникам Лидка, я не знаю. Но они оставили меня в покое, и только иногда задирали меня по поводу и без повода, называя моего друга «Диван».

Андрею про все эти события я писать не стала. На зимние каникулы он звал меня к себе в гости. В ожидании поездки проскочили осень с дождями и ветром, наступила холодная серая забайкальская зима. Само собой разумеется, что я не могла приехать к нему, но приехать к тётушке было вполне возможно. Заранее я начала упрашивать маму, что бы отпустила меня к тёте Ане на Новый год. И мама, и отец знали о моей переписке с Андреем. И совершенно спокойно к этому относились, иногда даже, иронизировали, над количеством, купленных мною, конвертов для писем. Папа говорил, что за всю армию столько не написал, сколько мой друг за месяц. Огорчало только то, что тётушка без особого энтузиазма откликнулась на мою просьбу приехать к ней на праздник. У неё вполне могли быть свои собственные планы. Как оказалось, она давно спланировала встретить Новый год со своей давней приятельницей и мы, мягко говоря, немного рушили её планы. Андрей с сожалением принял это известие, но настойчиво попросил приехать на школьную ёлку, которая была за несколько дней до Нового года. В конце концов, всё уладилось и мы с сестрой Наташей поехали к тётушке в гости. Запомнилась та поездка тем, как Андрей знакомил меня со своими одноклассниками, пригласив на вечер в школу. Среди одноклассников был Саша Дёмин, симпатичный парень, который сыграл в дальнейшем очень важную роль в наших с Андреем отношениях. Вечер был милым, непривычно церемонным. С моими одноклассниками трудно было представить себе подобное. Мы танцевали, играли в забавные игры, проводили конкурсы. Андрей был в центре внимания, девчонки строили ему глазки, но он был со всеми предельно вежлив и сдержан. Его обворожительная улыбка и интерес были обращены только ко мне, что доставляло мне неслыханное удовольствие. В качестве новогоднего подарка он преподнёс мне оригинальную брошь в виде сердечка.

Почти через полгода после нашего знакомства, в одном из писем Андрей написал такие строки: «Я полюбил тебя сразу, как только увидел во дворе тётиного дома среди какой-то малышни. Ты показалась мне Белоснежкой среди гномов. Взгляд твоих, то ли зелёных, то ли голубых глаз, с тех пор не даёт мне покоя ни днём, ни ночью. Кстати, я до сих пор не знаю, какого цвета твои глаза! Мне кажется, что их цвет зависит от твоего настроения, погоды, одежды. Я люблю тебя! Я очень тебя люблю! Я всегда буду любить тебя. Я готов поклясться в этом всему миру», – писал он. Это письмо я долго хранила и носила с собой, как оберег, как охранную грамоту. Оно помогало мне забыть о своих проблемах, избавило меня от разных комплексов. Меня любили. И это делало меня счастливой.

Хорошо запомнился ещё один день из той жизни. Была осень. Хмурая и промозглая. Училась я в ту пору в девятом классе. Предшествовавшее событию лето прошло довольно забавно. Я пыталась поступит в театральное училище. В школе я училась хорошо. Любила литературу, историю, математику. С юных лет, неизвестно почему, появилась тяга к искусству- театру, балету. Увидеть всё это я могла только по телевизору и не пропускала ни одной постановки спектаклей, передач о театре и искусстве, слушала по радио «Театр у микрофона». Ни с кем не делясь своей мечтой, грезила театральными подмостками. Все школьные годы ходила на всевозможные театральные кружки, принимала участие в разных постановках и представлениях. Играла и Марину Цветаеву, и строгую учительницу, и, конечно, снегурочку в новогодних сказках, и Золушку, и Ягика- внука Бабы-Яги. С большим интересом занималась в «Народном театре» при Доме культуры, руководил которым удивительный по тем временам мужчина-женщина Пётр Михайлович Мешков, которого за глаза звали тётя Петя. Человек- необычный и незаурядный. В театре было много взрослых людей и нас малолетних брали на небольшие эпизодические роли. Пётр Михайлович поражал меня необычным видением многих привычных вещей. Суть многих изучаемых по школьной программе пьес, нам преподносили не так, как трактовал их нам наш режиссёр. Его редкое дарование вскоре было кем-то замечено, и он уехал по приглашению куда-то на запад. Я обожала этого человека за талант, удивительную пластику, лёгкость перевоплощения, высокую культуру общения. Увлечение театром после восьмого класса привело меня в Иркутское театральное училище. Удивляюсь до сих пор тому, как моя мама отважилась отправить меня вдвоём с подругой на «край света». От станции, где я родилась и жила до города Иркутск – двое с половиной суток езды на поезде. Если учесть, что дальше тётушки, где я познакомилась с Андреем, я самостоятельно никуда не выезжала.

Условия проживания в училище были ужасающими. По причине карантина, нас поселили не в общежитие, а в спортзал. Где каждому абитуриенту предложили мат, вместо кровати, покрывало и подушку. Человек около ста ютились в одном помещении: девушки- на одной половине, юноши- на другой. Ходить приходилось в буквальном смысле по головам. Никто между собой не общался, тяготясь своим скотским положением. Всех утешала великая мечта стать Артистом. Представьте себе картину: огромный зал, освещённый дневным светом из окон, находящимися под потолком. На полу ровными рядами, как кровати в военном полевом госпитале, лежат маты. На матах в разных позах сидят, лежат, заткнув руками уши, молодые и не совсем молодые юноши и девушки, и что- то бормочут себе под нос. Это ещё и ещё раз повторялись монологи, стихи, басни. Открыв на минуту уши, можно было услышать ровный гул, похожий на звук огромного пчелиного роя. Перекусить можно было только на улице, в кафе за углом. На первом же прослушивании мою подружку, по причине маленького роста, перевели в группу травести, она страшно разобиделась на всех и начала собираться домой. На следующий день настала моя очередь прослушивания. Меня долго пытали и так и эдак. Я читала монолог Екатерины из «Грозы», басню «Заяц во хмелю», изображала голодную собаку с костью. Но результаты меня уже не волновали, потому что одной, без подруги, мне в этом заведении совсем не хотелось оставаться. Светка в это время поехала за билетами на обратный путь.

Двое суток по пути домой мы не разговаривали. Не стали общаться и по приезду домой. В школу Светка больше не вернулась, а я пошла в девятый класс. С тех пор мы больше ни разу не встречались. В сентябре я узнала, что была в списке прошедших первый тур. До сих пор очень горжусь этим. Всё оставшееся от летних каникул время, я томилась в непонятной тревоге, ожидании. Часто грустила от того, что Андрей уехал на всё лето к брату в Ленинград, куда он переехал после окончания московского вуза. Писал письма оттуда, высылал фотографии, глядя на которые, я осознавала, какая между нами пропасть. Мне Ленинград казался недосягаемым Марсом. Вернулся он из Питера уже под осень, поэтому встретиться нам не довелось.

В тот день я шла из школы. Медленно, как во сне, брела по улице, спрятав подбородок под ворот пальто, но ветер проникал, казалось всюду. Идти надо было всё время вверх. Две улицы. Стараясь идти по обочине, я то и дело вынуждена была выходить чуть ли на середину довольно узкой улицы, где друг за другом стояли невзрачные домишки. Конечно, такую оценку я могу дать им уже сейчас, когда побывала в европейской части нашей страны, за границей. Редко какое жилище из забайкальских, можно было тогда назвать красивым. Обычно дома представляли собой четырехстенные избы. Размеры домов были довольно скромные. Внутренняя планировка обычно представляла собой большую комнату поделённую перегородками на небольшие клетушки, игравшие разную роль. В каждом доме, конечно же имелась печь, и окна, выходящие на две- три стороны. Чаще всего дома не окрашивались. Разве что наличники или ставни на окнах, которые немного украшали серые фасады. Заборы высокие, дощатые, тоже серые и однообразные.

Целыми поколениями жили люди с мыслью, что не их эта земля и основательно устраиваться на ней нет никакого смысла. Практически все были из переселенцев, предки которых по чье- то воле отправились на освоение забайкальских земель. С молоком матери, каждый ребёнок впитал в себя тягу к возвращению на западные земли. Вечные временщики.

Ежась от ветра, я шла с занятий математического кружка, который, к слову сказать, был абсолютно мне не интересен. Как, впрочем, и многие другие кружки, секции, которые я посещала только ради того, чтобы не находиться дома и не видеть и не слышать пьяного отца. Вобрав голову в плечи, засунув руки глубоко в карманы пальто, глядя под ноги, я медленно приближалась к дому. Погода совершенно не благоволила прогулкам. За всю дорогу домой мне не встретилось ни один прохожий. И вдруг: «Привет!». Я подняла глаза и почти потеряла рассудок. Передо мной стоял Андрей. Красивый, повзрослевший, то же слегка растерянный. Я не могла выдержать взгляда его пронзительно голубых глаз. Было желание развернуться и побежать от него прочь.

– Я был у тебя дома, родители сказали, что ты в школе. Я долго ждал тебя на вашей скамейке у дома. У меня поезд через полчаса. Я очень рад, что увидел тебя, жаль, что не удалось пообщаться. Это – тебе,– сказал мой друг и протянул мне пакет,– я напишу тебе сегодня письмо и обо всём расскажу. Он взялся обеими руками за мои руки, заглянул мне в глаза и побежал вниз по улице, в сторону вокзала. Я, обалдевшая от неожиданной встречи и подарка, помчалась домой. В пакете я обнаружила украшение на шею с кулоном, блокнот и плитку шоколада. Всё это казалось мне несметным сокровищем! Больше всего я радовалась пакету, полиэтиленовому пакету с изображением на нём танцующей пары с надписью «Disko» прямо над снимком. Сейчас трудно понять мою радость. Ещё более красиво оформленные пакеты продаются в каждом торговом заведении, ларьке, киоске. А тогда в 80е годы, такие пакеты были жутким дефицитом, стоили очень дорого, и купить их можно было только у спекулянтов на «чёрном» рынке. Счастливые обладатели таких сумок, чтобы продлить срок их службы, вставляли в них капроновые сетки с ручками. Все подарки я успела рассмотреть пока дошла до дома и, войдя в подъезд, поняла, что праздник у меня закончился. Из нашей квартиры раздавались пьяные вопли отца. На привычную мне картину, я посмотрела глазами Андрея, и впервые в жизни поняла, как мне стыдно за своего родителя.

Письмо от Андрея я получила через пару дней, он писал о том, как мечтает, чтобы мы когда-нибудь вместе съездили в Питер, в этот чудесный, неповторимый, удивительный город. Разумеется, ни в письмах, не при встречах, он никогда не напомнил мне про «знакомство» с моими мамой и отцом. По сути дела, именно после встречи и начавшейся дружбы с Андреем меня вдруг заинтересовало, как оказались мужем и женой мои папа и мама.

Отец с мамой знакомы с детства. Родились и выросли в одной деревне в многодетных семьях. Матери работали в колхозе с утра до ночи. Отцы воевали. Папа родился в сороковом году, а мама в первый год Великой Отечественной войны. Они были маленькими для того, чтобы что-то осознавать, но встать на ножки им было сложнее, чем всем остальным. Как говорит отец: « Росли, как в поле трава». Звали моих родителей Альбина и Геннадий. Отец Геннадия – Пантелеймон Михайлович был на фронте до 1943года, вернулся домой из госпиталя и в том же году умер от ран. Мать, Надежда Ниловна, была женщиной безграмотной, но очень работящей. Была из семьи раскулаченных. Все эти события не смогли не отразиться на её характере. Нрав имела крутой. Детей держала в строгости. Кроме Гены, третьего ребёнка, было ещё два сына и дочь. Дед мой был из казаков. Судя по оставшемуся на память фото, был очень красивым. Да и дети Надежды и Пантелеймона, все как на подбор, были статными и красивыми. С учёбой, как отец говорил «грамотой», отношения не складывались почти у всех. Но особенным разгильдяем был Гена. Его мать, оставшись одна, с детьми на руках, только и думала, как прокормить ораву. Учёбу контролировать было некому и некогда. Гена мог неделями жить на чабанских стоянках, не являться домой. Рано начал курить. Не одну частоколину обломала об него мать, чтобы заставить учиться и помогать по хозяйству. Характер у моего отца с раннего детства был упрямым, и чем чаще его наказывали, тем больше он выходил из повиновения. Он был птицей вольной. И никакой дом и хозяйство не могли победить в нём тягу к кочевой жизни, охоте и рыбалке. К возрасту отправки в армию, за плечами Гены было, с горем пополам, полученное пятилетнее образование.

Теперь – о маме в юную пору. Альбина выросла в семье, где к школе относились с большим почитанием. Мать, Елизавета, была одной из грамотных в селе, работала на заготовках, принимала и сдавала сельхозпродукты Отец, Иван, воевал на китайской границе, вернулся живым и здоровым. Был весельчак и балагур. Жили скромно, но дружно.

Как вы уже поняли, из предыдущего повествования, маму звали редким для тех лет именем Альбина. Среди вполне обычных имён сестер и братьев Анны, Александра, Ирины её имя звучало очень инородно. Альбина росла старательной, аккуратной. Светлокожая, ясноглазая, с вьющимися светлыми волосами, маленькая Альбина привлекала всеобщее внимание и была любимицей в семье. Все обожали её за рассудительность и смышлёность, несвойственную в её возрасте. В школьные годы, Альбина проявила завидное усердие в изучении учебных наук. В семейном архиве до сих пор хранятся её грамоты за прилежное поведение и отличную учёбу.