Странный странник

В столовой они всегда дополнительно к обеду покупали сладкий чай, оладушки, вкусные, горячие оладьи в глубокой тарелке, политые сахарным сиропом. Столовская еда всегда казалась Буяну вкусной, вкусной, но не доступной. Только бесплатные обеды он мог себе позволить. Дети, съедавшие домашнее яблочко и мамины бутерброды, выбрасывали целые порции, пусть вполне простых блюд в отходы, в такое большое эмалированное ведро, которое всегда стояло на выходе из школьной столовой. Сдобные булочки каждый раз летали над головами учеников разных классов, так развлекались воспитанные, послушные дети, было очень весело, но не для Буяна. В какой-то степени он оплакивал судьбу этой пищи, встретившей свой неоправданный конец в помоях. Иногда он даже кушал с этого ведра, не испытывая собственно никакого отвращения. Может потому что он считал всех людей братьями, а может из чувства Сострадания к той бессмысленной гибели великолепных столовских блюд. Тем самым спасая продукты, Буян давал им второй шанс принести пользу человечеству, извлекая из них жизненно важные калории, а полученную энергию эффективно превращал в свой неудержимый позитив. Но однажды, не выдержав очередного преступного легкомыслия, он набросился с кулаками на одного из неблагодарных, но вовремя обуздав свою неконтролируемую агрессию, отпустил ни в чём, ни виновного ребёнка, ведь он все во лишь шёл путём своих эгоистичных родителей, внушившим милым отпрыскам свою вседозволенную исключительность.

Пообедав в атмосфере сытой вакханалии, школьники шли получать свои очередные пятёрки, читать с выражением стихи перед всем классом, прогуливать физкультуру в пользу посещения библиотеки и так далее. На уроках Буян пытался в полной мере осмыслить отношение детей к школьной еде, и даже в чём-то оправдать поведение своих одноклассников, и как всегда, мыслительный процесс анализирующего характера, заставлял его снова пропускать тему урока мимо ушей. Мысли Буяна старались погрузиться в саму Суть взаимоотношений между людьми и ценностями морального толка не боясь утонуть в болоте психологических хитросплетений. Проблемы социальной философии всегда интересовали юношу, он чувствовал свою ответственность в формировании личностного стержня своего поколения, но не знал, как можно повлиять на них. Непосредственное участие в андеграундных слоях, обязывало его быть всесторонним молодым человеком с разными взглядами, но непоколебимым в идее многоликости единства. Неординарный взгляд на привычные вещи, через призму «Сверх», заставляло требовать от себя огромных усилий, бурная Жизнь на грани, не давало покоя ещё не созревшей душе, оставляя свой отпечаток своеобразного первопроходца.

Никому в его классе не было дело до проблем мирового устройства, только комфорт интересовал их, и конечно перспектива профессионального образования. Картина Жизни, набросанной широкой кистью безграничных мечтаний, которую им обрисовали взрослые, всегда была безоблачной, с мелкими, но с обязательно жирными вкраплениями ярких красок, не обращая особого внимания, что их художество было обрамлено в чёрную рамку однообразной судьбы. Имея за собой родительскую защиту, однокашники всегда чувствовали себя уверенно и немного надменно по отношению к окружающим, но с трепетной Любовью к себе, что обязательно блокировало их дальнейшее развитие, как полноценной личности, так и познание Мира в целом. Любимчики классного руководителя, по принуждению, брали на себя ответственность перед авторитетом преподавателя. Искусственно задранную планку своей гордыни послушники не имели права опустить ниже, никакого разочарования не должно было произойти в глазах учителя, тем более родителей, которые, несомненно, вкладывали свои нереализованные амбиции в Жизнь своих одарённых детей.

Итак, в холодном зимнем месяце, когда световой день кончался, не успев толком начаться, и все приличные люди уже сидели в своих уютных квартирах, а некоторые ещё трудились во вторую смену у заводского станка на благо полуразрушенной Страны, в высоких кабинетах власти порядочные дяди и тёти сетуя на проклятую перестройку, культурно дербанили национальное добро. Ещё вчерашние спортсмены и колхозники в один день превратились в предпринимателей и с голодными ртами принялись набивать свои не в меру прожорливые животы, сливками царившей анархии, одновременно пихая незаконную прибыль в вечно дырявые карманы. Принцип моральной вседозволенности стал публично демонстрироваться в гонимых ранее церквях, и, продолжая практиковать разврат и жадность, попы налаживали свой бизнес в сфере табака и алкоголя. Насильники и воры принялись активно принимать монашество и строить позолоченные храмы, откупаясь щедрой данью за свои преступления перед прощающим любой грех Господином. Красота тоже обозначила свою цену на рынке человеческих тел, и когда убогий, наконец, приобретал покупательскую способность, он начинал насыщать свою животную потребность обществом продажных женщин. Вследствие подобных симбиозов, рождались, возможно, прекрасные дети, но с необратимо уродливой душой.

В основном, Жизнь протекала как обычно, только скорость переоценки ценностей увеличилась в геометрической прогрессии. Чтобы не упасть на дно, нужно было принимать решения и делать выводы очень быстро, не каждый имел такую психическую подвижность. Население страны, столетиями воспитанное высокомерной властью и политикой гражданской зашоренности, запрещающей иметь даже своё мнение и собственный взгляд на вещи, заметно проигрывало перед относительно свободной и жирной, пусть за счёт культурно-интеллектуального и экономического богатства России, вороватой Европой. Бесконтрольное обжорство западными ценностями вместе с отходами их агитирующей пропаганды, прошло катком по неподготовленным душам Советского народа, не имевшего иммунитета к льстивой фальши волка в овечьей шкуре. Но скорое осознание реальности великого обмана, негативно отразилось в первую очередь на взаимоотношениях самих гражданами внутри Страны, что увеличивало пропасть между единством родственных поколений, даже само Государство разорвало на куски независимых псевдообразований. Многие Честные, разбавляли густую тоску крепким алкоголем, и, пытаясь забыть о сегодняшнем дне, растворялись в пучине своей безысходности. Но ещё таилась у обманутых, но не до конца покорённых, их скромная надежда на последний рывок Нового поколения.

На фоне враждебного политического курса, слоняясь по пустынным улицам и обшарпанным подъездам, прогуливали школу два товарища, боле менее схожи по-своему психотипу. Хулиганы, но любящие животных; двоечники, но размышляющие; курильщики, но уважающие спорт. Их тянуло познавать подвалы многоэтажных домов своего небольшого города, взрывать в костре дихлофос и карбид, лазить по заброшенным стройкам и есть поминальные конфеты на кладбищах. Во всяком случае, это было гораздо интереснее чем просиживать штаны в спёртых, детским, каким то молочным воздухом школьных классах.

Буян и Алексей давно дружили, но учились они всё же в разных классах. Буян на тот момент учился в пятом классе, а Алексей в одиннадцатом, очень большая разница была между ними по возрасту, но не по понятиям. Буян всегда любил себя окружать старшими ребятами и даже со стариками он находил общий язык и общие темы для разговоров. Они не чурались его, напротив, им было интересно что-то рассказать любопытному мальчишке. Более того, им льстило его внимание, они восхищались его жадностью до чужого опыта. Старшеклассники охотно брали его в свои взрослые компании, где делились тайнами половых взаимоотношений, результатами дворовых драк, традиционно раскуривая одну сигарету на всех. Во всех диалогах он принимал активное участие, даже порою доминировал своей уверенностью в некоторых темах, что не могло не подкупать коллектив уличных беспризорников. Но возникали и вполне серьёзные темы для разговоров, не каждый взрослый человек способен был поднять вопросы, которые, может быть, ещё с детской лёгкостью поднимали хоть и видавшие виды, дворовые ребята. Один из таких бесед как раз и создался между Буяном и Алексеем.

Прогуливая в очередной раз школу, и собирая по пути хабарики, жадно вдыхая воздух анархической свободы, друзья целенаправленно двигались туда, где им были действительно рады, в подвал.

– Лёха, тебя будут ругать родители, если узнают, что ты прогулял уроки? – задал вопрос своему другу Буян.

– Конечно, мне вломят, отец так вообще убьёт! – возбуждённо ответил Алексей.

– Тебя часто ругают? – продолжил интересоваться Буян.

– Да, нет. В основном из-за школы, ругает мать, если не пообедаю, а так нет. Ну и если унюхают, что курил, поэтому я всегда траву жую перед заходом в дом, – в какой-то степени хвастаясь семейной демократией, ответил Алексей.

– А тебя? – задал встречный вопрос Алексей.

– Что меня? – уточнил Буян.

– Ну тебя за что ругают? – неохотно пояснил Алексей.

– Да, так, не за что, – как бы отмахнувшись, ответил Алексею Буян, давая понять, что не хочет об этом говорить.

Хотя его и в самом деле не ругали дома, и возможно этого ему как раз и не хватало.

– Буян, о чём ты мечтаешь, есть ли у тебя мечта? – спросил его Алексей.

Буян немного замешкался, его слегка потерянный взгляд, ищущий в своей голове логичный ответ, забегал по кустам, и, остановившись на мокром после дождя асфальте, ответил:

– Да, есть!

В эти мгновения подсознание Буяна принимало чрезвычайно важное решение, которое заключалось в раскрытии Великой даже для него и сокровенной до мозга костей тайны. Ведь ещё совсем юная душа Буяна, как бы проживая порою самостоятельную от тела Жизнь, уже вынашивала зачатки своего Героизма сызмальства. Благие мысли о жертвенном Подвиге, его не уверенная натура бесконечно вспаивала небесным молоком, давая надежду на скорую реализацию своей Сути. Но в серьёзность своих намерений Буян пока не мог поверить полностью, он считал их простой фантазией, которой бредили мальчишки в каждом дворе того времени. По крайней мере, он так думал, пока не встал вопрос ребром, быть или не быть, стать предателем своего Пути или быть верным своей бессмысленной идее. Принимать решение нужно было сразу, солгать другу было категорически нельзя, ведь он не умел врать, тем более себе.

– Ладно, давай рассказывай, чё там у тебя? – с любопытной насмешкой, но вполне искренне подбодрил Лёха своего задумчивого друга.

– Да ну, бред, так, ерунда какая-то, чушь, – приглушённо, но с надрывом прошипел Буян, пытаясь добавить в свой ответ немного легкомыслия. Но страх окутал его тело так, что язык словно онемел, что-то не давало ему продолжить. Эта выдерживаемая пауза растянулась в бесконечность, секунды потеряли своё понятия времени, вся его короткая Жизнь прокатилась в одном фрагменте.

– Есть у меня желание: Смерти своей желаю я, Великих испытаний и Славной гибели просит мой разум, маленький Подвиг, но с большими последствиями хочу совершить, – набравшись храбрости и взяв свои эмоции в руки, но всё так же приглушённо, автоматной очередью, выстрелил Буян.

– Это и есть твоя мечта? – с нескрываемым удивлением просил его Лёха, и тут же продолжил:

– Это же очень просто и глупо, странный ты какой-то. Неужели ты не хочешь быть бессмертным и работать на хорошей работе, например?

–Хочу, – дрожащим голосом ответил ему Буян, осознавая свою ошибку и погружаясь в животный стыд, но превозмогая смущение, добавил:

– Я хочу получить профессию и стать начальником, а на самом деле я мечтаю служить в милиции, тем более папа обещал меня познакомить с его другом, дядей Сашей. Он работает в милиции, у него даже пистолет есть, он мне показывал.

На самом деле в этих словах не было ни капли лжи, Буян, правда мечтал работать в правоохранительных органах, служить людям и защищать интересы общества. Но что-то для него было гораздо выше этой цели, мысль о настоящем Подвиге прожигало молодую душу изнутри, сама его природа требовала жертвы. Но всю серьёзность глубинных чувств, в силу своего юного возраста, принять в полной мере Буян ещё не мог. И пытаясь перекрыть вторым ответом свои поспешно произнесённые желания, Буян посмотрел на своего рядом идущего друга и, заметив в его глазах удовлетворенность, протянул коробок спичек, как бы предлагая закурить. Два друга крепко рассмеялись, тем самым разрядив обстановку закурив один на двоих жирный хабарик найденный ещё вчера на одном из вокзалов, двинулись хулиганской походкой в подвал, в котором их ждал сырой запах подземелья и бодрящее ощущение Тьмы. Там их уже давно ждали старые друзья, с которыми они часто выпивали Агдам, и прочее доступное пойло.

Приучая себя к социальному андеграунду, друзья обычно сливались в один клубок, в одну живую массу, окутанную густым сигаретным дымом, разделяющую одну мысль и общее настроение. В состоянии, уединённости и закрытости от внешнего мира, они находили ответы на многие вопросы, возникающие в повседневной жизни всего брошенного поколения. И совершенно не удивительно, что именно в подобной атмосфере и формировался тот отрешённый взгляд детей гражданского упадка, без надежды на будущее, но с верой в свои последние силы.

Вечером как всегда сумбурного дня, Буян пришел домой в заметно возбужденном состоянии, в его голове вертелась старая картина переживаний, которую пришлось испытать в коротком и достаточно поверхностном разговоре. В эти мгновенья Буян словно переступил через самого себя, что-то надломилось внутри его ещё детской души.

– Обратного пути нет! Если мои скрытые потребности проявили себя в простом разговоре, и кто-то их услышал, значит, маски сброшены, Господа. Нельзя терять времени зря, действовать и принимать смелые решения необходимо прямо сейчас! – Подумал Буян, непроизвольно произнеся эти слова вслух.

– Что ты сказал, сынок? – переспросила его, стоящая на пороге уставшая после тяжелой работы мать.

– Не, ничего, есть хочется просто. – каламбурно, зевая, ответил Буян, отправляясь в ванную комнату попутно стягивая грязную, пропахшую подвальным смрадом, прокуренную одежду.

Буян не ожидал от себя подобной категоричности, тем более в столь юном возрасте. Мысли о стремлении к гибели и готовности посвятить этому Жизнь, многое говорили о его качествах и непременном наличии Мужества самого искушенного Мудреца, что накладывало высокую степень ответственности перед своей будущей миссией.

Тяжёлый груз осознания опустился на грудь этого молодого человека, по сути, ещё ребёнка. Ведь обречённый на Героизм уже никогда не будет доволен собой, он никогда не познает простого человеческого счастья, не познав при этом Смерть и невыносимые Страдания. Теперь в поисках испытаний всегда будет жить его алчная до боли натура. Только решающая битва с огнедышащим драконом будет способна вдохновить настоящего странника на Любовь и Романтику. Отныне только трагедии смогут заставить истинного Воина улыбнуться.

Белокурая голова клонилась к подушке, ощущение голода, которое его беспокоило весь день, куда-то исчезло, но появилось непреодолимое желание помыться. Закрыв дверь в ванной комнате на защёлку, хотя Буян никогда этого раньше не делал, принялся наполнять ванную горячей водой, почти кипяток бил мощной струёй с крана наполняя помещение густым белым паром. Когда глубокая ванна наполнилась до технологического слива, Буян устало, и уже окончательно сбросив с себя не менее уставшую одежду, словно находясь в состоянии транса, погрузил своё тело в эту жертвенную чашу. Не ощущая никакого болевого дискомфорта, Буян, погрузившись с головой под воду, стал терять чувство времени, а от кислородного голодания его сознание становилось совершенно спутанным.

Подобные встряски Буян выполнял регулярно, будь то физические нагрузки или нарочно созданное стрессовое состояние. Все это помогало ему перезагрузить свой организм и напомнить себе о ценности жизни и важности не терять крепкую почву под ногами. После водных процедур с элементами лечебного транса, Буян как подкошенный упал в обогащённую морозным воздухом застеленную кровать и уснул крепким, почти летаргическим сном. Провалившись в глубокое безвременье, Буян проспал так почти двое суток. Родители сильно переживали за столь продолжительный сон своего любимого сына, даже уже было хотели вызывать скорую помощь, но в очередной раз, убедившись в стабильности состояния и успокоив себя аргументом накопившейся усталостью ребёнка, вновь и вновь откладывали звонок врачу. Когда сынок явно восстановивший свои силы проснулся, мать как всегда, весьма нетактично и явно не сумев совладать с переживаниями, грубо спросила:

– Почему ты так долго спал Буян? Ты проспал школу и снова не выполнил уроки, тебя нужно показать врачу, странный ты какой-то!

–Точно, странный я какой-то! – стягивая с себя запутанное одеяло пробормотал Буян, и не понимая где он находиться и что произошло, шатаясь отправился в туалет.

Вместо того что бы поговорить с сыном, который продолжал ещё витать в своих многозначительных снах, родители предложили ему обед, эту глупую, никчёмную пищу, словно пытаясь избежать тяжёлого разговора, который давно назрел и был очень необходим. Буян проявил психические отклонения, и может быть, остро нуждался в медицинской помощи, но говорить об этом в семье, было как-то не принято, поскольку бытовые вопросы стояли в приоритете души и даже здоровья. Родители всегда ругали его по пустякам, но не били и даже не наказывали, любили они своего сына, но их нелепые попытки всегда получались скомканными и уродливыми. Возможно это происходило от нежелания выражать свои чувства, но скорее всего от традиций того смутного времени, где понятие Любовь было чем то постыдным, вера в Бога ограничивалась походом в церковь за углом, а философия заключалась лишь в задушевных беседах за пьяным столом.

Буян был слишком независимым ребёнком, каким-то недоступным что-ли, непробиваемым, прямолинейным и хитрым как кошка. Всё это очень пугало не только окружающих, но и самих родителей. Контраст хара̍ктерных антагонистов юноши никак не находил своего трафаретного шаблона у конформистского социума, по этому они тоже не могли вести себя естественно и непринуждённо с ним. Отец и мать даже не пытались разгадать тайну своего сына, стараясь достучаться до эмоций ребёнка через конфликт и шквал не обоснованных претензий.

Педантично собрав в школу свой потрёпанный портфель, Буян как никогда изрядно восстановивший силы, спешно натянул на себя выглаженные штаны и школьную рубашку, почистив зубным порошком зубы, буквально проглотил стакан чая с варёным яйцом, отправился вон из уютного дома. Словно пролетая лестничные пролёты, перешагивая аж через три ступени вниз, необычайно свежий взор школьника стал замечать интересные детали, о существовании которых даже не догадывался и не обращал на них никого внимания. Небрежно окрашенные стены поражали своим художественным узором, а зашифрованный кистью моляра не доступный смысл, притягивал к себе редкие натуры. Да, не каждый способен был узреть в обыденном потаённый код, пелена условностей уверенно искажает картину реалий. Но Буян был не из простых, его острые глаза словно впивались в подобные мелочи. На грязных оконных стёклах довольно чётко были обозначены магические Руны, высокие, белённые известью потолки, хранили под своим толстым слоем копоти повседневности свой священный текст. Привычный подъезд в один миг превратился для Буяна в музей неизведанных тайн и закрытой Мудрости, впитавший в себя энергию целых поколений. До боли знакомые этажи с расплавленными кнопками лифта и дымящимися окурками в импровизированных жестяных пепельницах стали для Буяна кладезем нестандартных знаний. Теперь каждый раз, встречая своего гостя с распростёртыми объятьями и неизменно спёртым воздухом, лестничные пролеты погружали его в невиданные дали самобытной культуры, ежедневно открывая всё новые и новые фрагменты вечных ценностей. Насыщаясь новой информацией, Буян выскакивал на заснеженную улицу, где морозный воздух уже молниеносно приводил в чувство смелого экспериментатора, спасительно охлаждая хронически воспалённый разум.

Так ежедневно преодолевая обязательный лабиринт артефактов, путь в школу Буяна, лежал через заброшенную стройку, где неработающий уже пять лет кран, окончательно проржавел и из-за сильных ветров сошёл с рельс. Вереница обречённых людей, из года в год мелко семеня худыми ножками по своим делам, успешно боролись с дорожной наледью и серыми, как сама Жизнь сугробами, никогда не вытаскивали с желтых зубов, раскалённые от активного курения папиросы или сигареты без фильтра.

Как всегда опаздывая, Буян традиционно наблюдал за коловращением Солнца и хаотичным передвижением человеческих масс. Обыденность чужой Жизни завораживало Буяна, он хотел разгадать загадку добровольного рабства. Каждое утро в его голове происходили интересные умозаключения, первородные мысли, словно пазлы находили своё место в увлекательной головоломке бытия. Всё казалось ему логичным и полезным, по его мнению, даже жалкий воробей несёт на своих маленьких лапках небольшую часть тяжести мирового гнёта, облегчая тем самым общую участь цивилизаций. Естественная потребность в счастье, смущало Буяна, не доверял он подобным профанациям чувств, но его взгляды кардинально расходились с опытом его окружения, которое всегда с подозрением относилось к фанатичным отшельникам. Вселенский контроль над человеческой колыбелью не позволял Буяну провалиться раньше времени в паутину никчёмных желаний, заставляя жить по другим правилам и при необходимости переключаться на другие волны небесных пульсаров. Только в эти прекрасные мгновения отдалённости он мог потешить себя ощущением счастья, только тогда он мог вздохнуть полной грудью, словно общечеловеских трагедий, что травило его сердце, и не существовало вовсе. Но как бы он не относился к этому светлому чувству, благородная печаль ему казалась более полезной для избранных, но, к сожалению, в глазах плебея оно выглядело неким блефом, игрой необузданных чувств. Но люди умело пользовались этим лукавством, они щекотали им своё внутреннее эго, и целиком растворяясь в недорогой печали, требовали от общества уже особого внимания к своей персоне, забывая при этом о первоочередной ответственности перед окружающими, выставляли свою тоску важнее соседского счастья. Но чтобы не происходило в судьбе человека, какие трагедии не переживал бы индивид, всё ничтожно в космических масштабах, но полезно для него лично, и если учитывать, что промысел богов, направлен исключительно на развитие Созидательного Света, источником которого является Жизненный опыт людей, то страдать и радоваться нужно как можно больше. Также, принятие факта отсутствия Смерти как таковой, очень полезно сказывается на развитии достойной личности, духовное бессмертие обязательно направит рискнувшего, по правильному Пути Вселенского бесстрашия. На какие жертвы не пришлось бы пойти человеку, и какие битвы пережить ради общего блага, всё это покажется легкой прогулкой по райским садам своих трудов к беспечному созерцанию плодов своего жертвенного огня. По обязательным законам Мироздания, Земная Жизнь конечна, но бесконечна вовне, и не стоит ограничивать свой потенциал бескрайних возможностей, пребыванием в физическом теле. Бережное отношение к себе, есть признак греховного малодушия, есть вещи более важные, чем Жизнь, но принятие их требует большого сердца. Только сильные смогут пробиться сквозь плотные слои атмосферы, слабые, увы, так и останутся вздыхать о тяжести судьбы в поистине страшной безысходности, но только уже длинною в необратимую Вечность.

Осознание не использованного избытка необходимых условий, в которых находиться современный человек для своего более чем полноценного развития, до предела возмущало школьника. Он был более благодарен к текущему моменту, а решимость пользоваться случаем стало для него хорошим правилом по Жизни. Но неистовое желание взять на себя ответственность за общечеловеческую неблагодарность, заставило юношу изменить свои приоритеты и положить на жертвенный алтарь всю свою скромную сущность.

Глава пятая. Переоценка ценностей или самоопределение

Были и весьма трагические периоды в жизни нашего бесстрашного Героя, но всегда тихо смеялся он в свой широкий воротник, стесняясь оскорбить судьбу своим не серьёзным к ней отношением. Проявляя своё почтительное снисхождение, к её порою жалкой беспомощности, Буян часто претворялся обиженным, но навряд-ли он испытывал это чувство на самом деле, ведь само понятие обиды было для него совершенно чуждым. Его нельзя было оскорбить, любую грязь он превращал в Святой источник, а полученный стресс служил для него лишь лекарственным средством от сезонной хандры, причиненные побои способствовали более активному кровообращению, что довольно омолаживающе влияло на организм в целом. Конечно нельзя сказать, что Буян не испытывал чувства страха и боли, но он точно презирал Смерть и открыто хохотал в лицо опасности, горделиво и всегда заносчиво бросал вызов любой неопределённости, какие бы последствия она не сулила своему потенциальному покорителю. Красивая, и по-наивному открытая улыбка, которая никогда не сходила с лица этого безумца, вводила окружающих в лёгкое раздражение. Но Буян, не желая оскорблять людей своим безудержным оптимизмом, прикидывался несмышлёным глупцом, непонимающим всю трагедию Жизни. Образ необразованного дурачка сослужил хорошую службу нашему охотнику за людскими сердцами. Поверхностное отношение к Жизни, очень помогало коммуницировать с коллегами на работе и вполне случайными людьми, но в котле его мыслей кипели по настоящему амбициозные страсти, его пытливый ум не давал и минуты покоя своим натянутым нервам. Всё подвергал он сомнению, даже факт своего рождения Буян пытался оспорить в небесной канцелярии. Вопросы, которые он задавал себе, были весьма просты и вроде каждый знал на них ответы, но только Буян упрямо отказывался их понимать, подозревая их в сокрытии более глубокого смысла. Бормоча под свой сломанный нос один и тот же вопрос на протяжении не одного года, он пытался всё-таки постичь ту скрытую тайну, которую, как ему казалось, хранило всё изученное и давно разгаданное. Самые волшебные истории, по мнению Буяна, присутствуют практически во всём, даже в самом обычном и ординарном. Буян часто испытывал внутреннее возмущение, когда люди быстро учили стихи и глотали книги как горячие пирожки. Ему это давалось гораздо сложнее, любая прочитанная книга могла погрузить его в довольно длительное размышление. Буян вообще не понимал как можно читать чужие произведения, пусть и гениальные, не испытывая к ним хронического отвращения и скептического подозрения. Мысли других, и, как правило, не подтверждённые практикой, никогда ещё не принесли пользы человечеству, в словоблудие превращаются их Великие произведение. Не реализованные фантазии поэта принесли человечеству слишком много страдания, домашние писа̍ки, уничтожили гораздо больше человеческих душ, чем самая страшная религия разврата. Если можешь не писать, не пиши, действуй, забудь про книги, твори не пером, но шпагой. Пусть борьба станет твоим вкладом в развитие мирового искусства, а количество пролитой крови будет мерилом уровня твоей культуры, форпостом Справедливости и примером для всего остального Мира. Нет ничего важнее настоящих творческих перерождений и воинской Славы, но только история имеет право оценивать твою роль в Жизни, или вписать строку, а может две, своим золотым пером в Великие книги человеческих Родов, тем самым увековечив священными Рунами на скрижалях национальной памяти имя Героя своего времени.