И охотничьи злоключения

Он не успел отступить на шаг, молодой бугай вдруг резво бросил себя вперед, с нар поднявшись, на губах злобная улыбка, концом ствола двустволки с силой ткнул Геру в живот. От боли Геру согнуло. Опомниться ему не дали, оба подскочили, оружие с плеча Геры сорвали, на нары человека бросили, стали заламывать руки. Гера попытался вырваться, применив один их боевых приемом, какими обучали в армии, да молодой бугай с такой силой ударил кулаком в бок, что Геру переломило почти пополам, видимо, повредили печенку или какой-то другой важный внутренний орган. Гера верно угадал, впервые увидев в центральной усадьбе молодого ухажера Лены, наберется мускул, сладить с таким станет невозможно, уже на сегодняшний день у него сил куда больше, чем у обычного смертного, сейчас этот молодой ревнивец стремился расправиться с конкурентом по любви. Болезненный удар в бок остудил всколыхнувшуюся в Гере злобу, сообразил – лучше придержать свои желания и чувства. Вот почему он не сопротивлялся, когда его стали обыскивать, шаря во всех карманах. Он даже произнес довольно спокойно:

– Я сказал, с собой не таскаю… Но теперь документы предъявлю только этому… следователю, или прокурору. За избиение человека вы оба заработаете по уголовной статье. У меня дружок как раз в прокуратуре работает.

Они не испугались, принудили его сесть на нары. Молодой бугай стоял перед ним столбом, готовый снова больно ударить. Егерь велел Гере снять со спины рюкзачок. Рюкзачок небольшой, для дневных переходов, основной рюкзак с запасными вещами, с продовольствием Гера оставлял в избушке под нарами, его наверняка успели проверить.

– Ничего ты не найдешь, в рюкзачке один капкан, да харч для перекуса. Капкан чужой, снял, я здесь промыслом не занимаюсь, ради отдыха сюда забрался.

– Ты зубы не заговаривай. Капканы на бобров мы сняли, твои, кроме тебя здесь никого нет. Шкурку выдры на чердаке нашли. Глухаря незаконно подстрелил, крылья нашли.

– Выдра? – спросил Гера, стараясь показать удивление. Он уже полностью оправился от удара в живот и в бок. – Вот не знал! У меня и мысли не было на чердак лазать. Спрятал кто-то до моего прихода сюда… Да что ты выпендриваешься? – обратился он непосредственно к егерю. – По шапке получил от начальства? Тебе велели бегать по окрестностям, высунув язык, ты и стараешься. Все равно твои старания не оценят. А срок за нападение на меня точно схлопочешь, если сейчас не успокоишься, статья сто двадцать пятая, до восьми лет, если с избиением. А я буду говорить – убить вы хотели меня, тогда статья – покушение на убийство. И докажу, что у вас был именно такой умысел, случайно остался живым, молодой намеревался прострелить меня, тыкнул в живот стволами ружья, спускал курок, только забыл снять предохранитель, поэтому выстрел не получился. И внутренние органы вы повредили мне, обращусь в поликлинику, медицина травмы обнаружит, отвертеться вам не удастся.

Егерь теперь не требовал, не угрожал, усы у него как прежде воинственно топырились, а вот глаза блуждали по сторонам, смущало его, что задержанный не раскаивался, не упрашивал, не обещал золотые норы, если его отпустят, настораживало знание парнем уголовных законодательств. Гера пугал спокойно, даже в голосе различалась насмешливость, его действительно намечавшаяся растерянность егеря начинала забавлять. У молодого бугая ума поменьше, жизнь пока мало чему научила, нетерпеливо топтался на месте, и чувствовалось, по-прежнему готов крутить руки задержанному, насильничать.

Егерь отвел молодого бугая к двери, взяв за руку, о чем-то начали тихо говорить, чтоб задержанный не слышал.

– Шептаться будете в камере. Может, вам повезет, пошлют на лесоразработки как раз сюда, в ваши родные края. А можете оказаться и на Колыме, загонят вас в шахты уранового родника. Зато на мир посмотрите.

Егерь враждебно взглянул на Геру.

Молодой бугай стал скалывать в сумку оставленную на столе посуду. Сумка ярко красная, с иностранной надписью, модничал, отправляясь и в тайгу, в сумке, вероятнее всего, захваченные в дорогу продукты.

– Пошли, – приказал егерь, старался грубым голосом замаскировать появившуюся нерешительность, как и смуту в душе, толкнул Геру. – Идем к лодке, поплывем, покажешь, где у тебя капканы, кроме тех, что ставил на бобров, заберем, потом доставлю тебя в Тотьму.

– Не пихай! За хамство тебе придется отвечать вдвойне.

Молодой бугай понес красную сумку, свой рюкзак закинул за спину, рюкзак Геры повесил на грудь. И он, и егерь с ружьями не расставались ни на минуту. У егеря ружей два, свое и задержанного.

Геру повели к речке. Он не спешил, расслабленно волочил обутые в болотные сапоги ноги, чуть горбился, на лице сохранял усмешку, даже сунул руки в карманы, чтоб эти двое поняли – задержанный не волнуется нисколько.

– Мы еще встретимся. Настроение будет, то нагряну сюда с дружками, тогда душевно потолкуем. В вашем захолустье, чувствуется, нет ни единого кадра, чтоб вправил вам мозги и научил, кого надо опасаться и слушаться.

Мотор лодки не заводился, егерь безуспешно возился.

– Не уплывем. Бог мой помощник, встал на мою защиту.

Молодой бугай тоже пытался запустить двигатель. Он сходил к избушке, принес металлическую коробку, в которой инструменты, была в ней и запасная свеча зажигания.

– Вот что, мужики, пора кончать эту волынку, давайте вернемся в избушку, переночуем, утро вечера мудренее, – предложил, наконец, Гера. – И дождик заморосил, намокнем, простудимся. Или вам жить не хочется, готовы заболеть и здесь навсегда остаться?

Погода действительно портилась.

Они сдались не сразу

От речки к избушке Геру уже не сопровождали под конвоем.

Попав в избушку Гера уже держался так, будто рядом с ним люди свои, его не арестовали, не заставляли иди к реке. Он почти сразу предложил:

– Вот что, надо растопить каменку, тепла в избушке мало, к ночи вы плохо подготовились. Хотя вы перекусили, как я догадываюсь, а поесть как следует не помешает. Я вообще голодный, с утра ничего не ел, так что если хотите доставить меня в Тотьму целым и невредимым, то должны думать, чтоб я не протянул ноги,

Они посовещались.

От услышанного предложения они не отказались.

Разожгли очаг. Вначале из-за дыма приходилось в основном находились на воле. Вскипятили в котелке воду. Работал Гера, они наблюдали, помогали лишь изредка. Потом дверь закрыли, чтоб хранить тепло. Через маленькое окошко света снаружи проникало в помещение мало. У егеря был светильник на батарейках, поставил на столик. Выложили продукты, какие имели. Гера достали и водку из своего большого рюкзака.

– Угощаю вас.

Егерь с двустволкой не расставался, положил на нары рядом с собой, не исключал, что хотя задержанный не выглядел агрессивным, а от него жди что угодно, нужно постоянно быть настороже. И молодой бугай с оружием не расставался. Двустволку Геры повесили на гвоздь на дальней стене, разрядов ее.

Гера пристроился по другую сторону столика на отпиленном высоком чурбаке, для сидения приспособленного. Он и налил водку в кружки, старался держаться непринужденно, как хозяин.

– Ну что, мужики, отметим знакомство.

Выпили. Закусили. Обстановка уже такая, что нельзя предположить, что не так давно выясняли отношения с применением силы, если не принимать во внимание, что выражение лица у молодого бугая хмурое, поглядывал на задержанного враждебно. Когда выпили второй раз, то Гера решил, что пора действовать, спросил, обращаясь к егерю:

– И на какой лях ты собираешься доставлять меня в Тотьму? Дорога не короткая, я десять раз сбегу. Молодой будет сопровождать тебя до Тотьмы? Все равно меня не удержите. И кому я в вашей Тотьме нужен?

– Отберут у тебя охотничий билет, двустволку конфискуют, я этого делать не могу, и накажут по всей строгости закона.

– Ты, похоже, законы плохо знаешь. С меня могут содрать лишь штраф, вот и все наказание. Я готов штраф отвалить тебе. Согласен? И отпускай меня. Правда, у меня в карманах пусто. Могу загнать сапоги и прочее барахло, если найдешь покупателя. Проще, если барахло заберешь сам, и поступай с ним как хочешь. Забери капканы. Квитанцию о штрафе можешь не заполнять. Идет?

– Капканы твои, наконец признался.

– Те, что вы нашли и забрали на мысу, мои, не буду темнить, еще стоит пара штук. Капканы для меня, как забава, в промысле я разбираюсь слабо, спроси у деда Степана, он подтвердит.

– Выдра твоя?

– Выдру поймал не я, честно говорю. Забрал ее из чужого капкана, в этом признаюсь.

– Кто же ловит, кроме тебя?

– Извини, я не привык кого-либо закладывать, разбирайся сам. Я тут наблюдаю, склонность имею к натурализму. Вот только многое не успел сделать. Мне бы еще тут пожить пару деньков… Слушай, дай мне такую возможность. Даром, что ли я забрался в глухомань. Ты поджидаешь меня в центральной усадьбе, к тебе явлюсь, там с тобой и рассчитаюсь, у деда Степана денег займу, если у тебя нет желания довольствоваться моим барахлом. Улизнуть отсюда незаметно не смогу, сам понимаешь… Чего молчишь? По-моему, предложение подходит для обоих. Своего помощника стесняешься? Ему нет смысла с тобой враждовать. Правильно молодой говорю?

У молодого бугая по-прежнему настроение подавленное, выражение лица мрачное, возлагал на арест конкурента по любви большие надежды, а сейчас вместе с конкурентом выпивал, причем тот нисколько не унывал, чувствовал себя чуть ли не героем, было отчего расстраиваться.

Как раз к юному бугаю Гера и обратился, не получив от егеря ответа:

– Что ты кислый какой-то. Чувствуется, влюбился, а баба не обращает на тебя внимание. Баба эта – ваша Лена. Угадываю? Говорят, она с характером. Может как раз такие и нужны, а то мужики считают, им все дозволено. Может и мне за ней приударить? Я был у нее, ты об этом знаешь, ради шутки даже сватался.

Услышав такие слова, молодой бугай бросил на Геру враждебный взгляд, после чего поспешил отвести глаза, взял со стола ломоть хлеба и кусок колбасы, запихнул в рот, стал жевать, стараясь скрыть охватившие его чувства. А вот егерь усмехнулся.

– А ты чего лыбишься? Знаешь ее, Лену? – спросил Гера

– Мне сообщили, что ты был у нее, пытался ухаживать. Таких, как ты, ухажеров, у нее много.

– Надеюсь, ты к ухажерам не относишься… А, догадываюсь, у тебя сын, увиливал за ней и получил отказ. Ты в Тотьме живешь? Лена в Тотьме училась, там у них и состоялось знакомство. Правильно угадываю?.. К женщине нужен подход. Вот если за дело возьмусь я, то Лена точно станет моей… Чего ты продолжаешь лыбиться? Не веришь?.. Спорим, что она станет моей. Заберу ее в Углич. У нас в городе несколько ветеринарных клиник. Если она не захочет отсюда уезжать, я переселюсь в вашу глухомань, подыщу работенку, наверняка есть какая-нибудь, не все же у вас дергают у коров сиськи.

То сих пор молодой бугай лишь бросал на задержанного редкие враждебные взгляды, теперь даже дышать начал чаще, впился зубами в бутерброд, откусил и жевал так, что нижняя челюсть заходила ходуном, нервно воспринял услышанное сообщение.

Гере стало смешно, усмехнулся, обратился к молодому:

– Да плюнь ты на свою любовь! Любви вообще нет, ты внушил себе, что она существует, подогреваешь себя мыслями.

После этого какое-то время ели молча. Гера не растерял полностью надежду договориться с егерем, вот почему сказал, к егерю обращаясь:

– Вот ты стремишься меня наказать, а не подумал, если человека наказывают, то он не исправляется, озлобляется, на этом все перевоспитание заканчивается. Ты забрал меня, я пока не озлобился, сижу с тобой, болтаю. Хочешь, чтоб озлобился? Я затаю обиду на тебя, черте что могу натворить. Пошевели мозгами. Так что последний раз предлагаю: расходимся миром, отпускаешь меня, самый лучший выход. Попался я, наука для меня. И ты, считай, свой долг выполнил. Отпускаешь? И я промолчу, что вы надо мной насильничали. А если сдашь меня своему руководству, то я свое предупреждение осуществлю – потребую, чтоб меня отправили в медпункт, получу справку, что был зверски избит. Тебе это надо?

Егерь какое-то время думал, оценивающе осматривая задержанного, и, видимо, решил, что никакую справку задержанный в медпункте не получит, отрицательно покачал головой, отвергая Герино предложение, пальцами подравнял тюленьи усы.

У Геры пропадало желание изображать из себя человека неунывающего. Одним глотком он проглотил остававшуюся в кружке водку, хотя намеревался оставаться трезвым, закусывать не стал.

Однако сдаваться он не собирался, ему надо выпутаться, для этого хорошо обоих напоить, чтоб перестали следить за задержанным. План спасения необходимо выполнить и потому, что молодой ревнивец, судя по его поведению, считает наказание браконьера по закону недостаточным, в голове парня с не до конца сформировавшимся сознанием агрессивные мысли, и трудно угадать, какую подлость можно от него ждать.

– Все, разговоры об охоте, о законах заканчиваем, – громко сказал Гера. – Поймали вы меня, сдаюсь, больше ни о чем просить не буду. У меня есть желание – хорошо провести этот последний свободный для меня вечер. И вам не стоит от хорошего вечера отказываться.

Не спрашивая согласия он с чурбака поднялся, шагнул к краю нар, вытащил из-под них свой основной рюкзак, достал вторую бутылку, к столику вернулся, на чурбак сел, бутылку распечатал, разлил жидкость по кружкам.

– Ну, за процветание охоты.

Он снова постарался изобразить из себя парня неунывающего.

– Я в свой жизни в какие только случаи не попадал, так что поймали вы меня – это как очередная забава.

И он принялся рассказывать разные криминальные истории из своей жизни, случавшиеся как в юные годы, так и после службы в армии, не забывая подливать в кружки врагов водку.

Он добился своего, егерь и молодой бугай захмелели, на ногах держались, двигались, были способны выговаривать слова, но пришлось помогать им укладываться спать. Егерь улегся на нары. Часть лапник с нар сняли, разделили на две части, постелили на земляной пол. Спальные мешки были у всех, егерь догадывался, что словить браконьера быстро не удастся, приготовился ночевать в таежных условиях. Гера попытался забрать двустволку у егере. Тот не отдал, даже начал пугать, с трудом произнося слова, общая применить оружие, если от него не отстанут. Использовать силу Гера воздержался, хотя егерь пьяный, а за оружие цеплялся обеим руками, молодой бугай мог вмешаться, трудно предугадать, как стычка закончится. Уложив пьяных, Гере захотелось немедленно бежать, но понимал, что темнота плохой помощник, нужно дожидаться рассвета.

Ему не спалось, и не только потому, что из головы не уходила мысль о побеге, стал вспоминать свою жизнь. В юные годы были сплошные злоключения, хотя после службы в армии остепенился, а кроме попоек с приятелями и похвастать было нечем, ввязывался в разные истории и попадал в участок полиции. А взять его охоту, и охотой назвать нельзя, часто нетрезвый, палил в кого попало и во что попало, изводя патроны, дед правильно заметил, в поступках гостя серьезного мало.

Он вспомнил разговор с дедом, обсуждали и жизнь Геры в молодости.

Могла ли жизнь у пацана получиться нормальной? Об отце знал: тот из Углича исчез до рождения Геры и пропал, спасаясь от правоохранительных органов, возможно, был убит своими же, что-то не поделили; он «химичил», так мать однажды охарактеризовала деятельность своего любовника, под этим словом понимай любую незаконность с целью наживы. Но мать должна его благодарить – сделал ее владелицей магазина, за любовь платил, научил, как надо торговать, познакомил с поставщиками товаров, и как обходить законы. Гера знал лишь гражданских мужей матери, ничему хорошему они научить подраставшего подростка не могли.

Родителей мужского пола, кто продолжительно жил с матерью, было у Геры пятеро.

Гера вспомнил об одном родителе. Он посещал тогда второй класс школы. Звали родителя Валерой. Мог стать музыкантом. Хотя он от неудачной жизни родитель растерял многие культурные навыки, но ростки прежней интеллигентности у него остались, считал, что приемного сына нужно непременно воспитывать. Когда он был в настроение, то угощал вином, здраво рассуждая – все равно малец начнет употреблять спиртное, рано или поздно, лучше его заранее к этому подготовить. Правда, порой он поступал как грубый работяга, отвешивал приемному сынишке увесистый подзатыльник, если считал, что с его требованием не считались, и, как вскоре убедился Гера, в этом случае лучше было не ныть и, тем более, не угрожать, обещая подкараулить обидчика, скинуть на его голову с крыши дома кирпич.

Но, вообще-то, Валера был человеком не вредным, постоянно работать избегал, объясняя такую склонность утонченным восприятием жизни. В детстве он учился в музыкальной школе, затем в музыкальном училище, но виолончелист из него не получился, как мечтали родители, занялся торговлей музыкальными инструментами, связался с нехорошими людьми, пришлось из Москвы бежать, чтоб не посадили. Он уже не был молодым, лысел, но фигуру имел заметную, как у борца, такую фигуру среди музыкантов найти сложно, его внешность произвела на мать впечатление. И он был из интеллигентной семьи, не разучился красиво говорить, демонстрировать аристократические манеры, что и использовал, с матерью знакомясь. Деньги Валета временами имел, но свою деятельность скрывал, чаще же в его карманах ни рубля. Помнится, однажды Гере повезло, нашел сотенную бумажку. Он был парнишкой бесхитростным, всего восемь лет, не утерпел, похвастал, продемонстрировал находку, тут же отвел руку за спину, а то отнимут, высунул язык, вот каким стал богатым, завидуйте. У родителя порой интересы мало отличались от интересов бомжа, вместо игры в оркестре или индивидуального выступления на сцене он и в тот раз скучал во дворе вместе с похожими на него двумя приятелями. Они обступили Геру, стали сотню выпрашивать, обещали вернуть завтра, добавив десять рублей. Так Гера им и поверил! Отнимать деньги они не решались, мимо ходил народ, младенец начнет сопротивляться, орать, можно было ждать неприятностей. Родитель предложил за эту сотню купить Гере стеклянный костюм. Умея красиво и убедительно говорить он клялся, что не обманет, клятва для него закон, Гере такой костюм не продадут, в нем он сможет красоваться перед девочками, отбоя от них не будет. Родитель уговорил Геру с сотней расстаться. Пришли к магазину. Родитель в магазин зашел, вернулся с бутылкой. Они тут же водку распили, а доверчивому Гере дали… пустую бутылку, это и был стеклянный костюмчик, все трое, слегка захмелев, радостно ржали, обдурили младенца. Гера от обиды готов был разреветься. Родитель сунул ему в губы папироску, чтоб успокоился и молчал.

На следующий день Гера стоял в соседнем дворе, руки в карманах штанишек, приваливался спиной к стене, ногой оплел ногу другую, и дымил сигаретой, хоть картину с него рисуй, до того независимый познавший жизнь малец. Он заметил шагавшего родителя. Тот был чем-то расстроен, судя по расслабленной походке, сутулился. Конечно, Гера не собирался скрываться, с какой стати, вчера родитель сам угощал папиросой. А тот, подойдя, наотмашь ударил сынишку по затылку, кепка с головы свалилась, и начал учить: «Тебе сколько раз втолковывали, не занимайся этим занятием, сопляк еще!»

Мать умерла глупо – перепутала бутылки, выпила кислоту вместо водки, трое суток мучилась в больнице. Геру отпускали из армии на ее похороны. Гера иной раз жалел мать, старался не думать о ней плохо… Между прочим, Геру тупицей не считали даже те учителя, которым он пакостил, наоборот подмечали сообразительность, хорошую память, и он мог бы, будь у него нормальные родители… Да что теперь гадать!

Гера лежал в темноте в заброшенной избушке, вспоминал, думал, и мыли в голове появились: если попробовать жизнь изменить, может не поздно. Вот он отправился на промысловую охоту, оказался в таежной глухомани, встретил девушку, которая заставляет на ту же любовь взглянуть иначе, взять и переселиться в эту глубинку, о чем он упомянул в разговоре с егерем и молодым бугаем, переселиться в случае отказа Лены уезжать в Углич, здесь есть цех по переработке молочных продуктов, на ферме всякая техника, устроиться механиком, заиметь детей. Живя здесь Гера и к охоте наверняка начнет относиться серьезнее, не как относился до сих пор.

Однако вначале до выполнения заманчивых планов Гере нужно было сбежать от егеря.

Все же ему удалось немного поспать.

Он проснулся, когда залепленное целлофановым пакетом окошко затеплилось просыпавшимся снаружи свет. Выбравшись из спальника, Гера покрался к стене, касаясь вначале рукой края столика, чтоб не потерять правильное направление, ступал осторожно, хотя похрапывание молодого бугая маскировало посторонние звуки, все равно опасался, что егерь проснется, включит фонарик, тогда придется говорить, что намеревался выйти из избушки по нужде, по ошибке пошел не в ту сторону. Достав из угла сруба спрятанные документы, засунув их в карман, сняв со стены свою двустволку, он вернулся на свое спальное место. Патронташ у него отобрали, но когда он вчера доставал из рюкзака вторую бутылку водки, то прихватил несколько находившихся в коробочке патронов, уже тогда зная, как надо действовать, теперь был вооружен и при необходимости мог пугать врагов оружием. Опустившись на спальник, он обул болотные сапоги, надел куртку, служившую подушкой, поднялся на ноги.

Ржавые петли двери скрипели, но, опять же, похрапывание юного бугая позволило Гере покинуть избушку незамеченным.

На воле света оказалось достаточно, видны не только ближние кусты и отступавшие от избушки деревья, просматривалась и даль за речкой.

Отвязав от березки веревку, с помощью которой удерживалась лодка, Гера столкнул с суши нос лодки, в нее забрался, переместился на корму, в движке вывинтил свечу и попытался пальцем отковырять затолкнутый вчера в патрон листик.

Движок не заводился.

Храп в избушке прекратился, и разбираться, продолжать возиться с движком становилось опасно.

Переместившись на среднее сидение, Гера поднял лежавшие на дне весла, их укрепил. На речке в этом месте плес, лодку едва несло слабым течением.

Он услышал раздавшийся в избушке тревожный голос.

И он успел сделать всего один гребок, как дверь избушки распахнулась, вывалился молодой бугай, босой, на нем штаны и рубашка, в них спал, в руках двустволка. Видимо, он проснулся, обнаружил, что конкурент по любви исчез, разбудил егеря, и вот спешил выяснять, куда конкурент по любви девался.

Бросив весла, Гера скорее взял лежавшую на сидении рядом с ним свою двустволку, вскинул. Лодка находилась напротив избушки.

Дробь после выстрела впилась в бревна избушки, заставила молодого бугая кинуться назад в помещение.

Гера снова принялся спешно грести.

И лодка приближалась к роще на берегу, когда из избушки вывались юной бугай и егерь, один за другим, оба обули болотные сапоги. Пригнувшись, они скрылись в кустарнике, понимали, что могут быть убитыми, наверняка хотели немного отступить в сторону, подняться там, где их не ожидали, и стрелять. Опережая их намерение Гера оставил весла, снова схватил двустволку, выстрелил. Дробь срезала верхние веточки кустарника над головами присевшего противника.

– Ну, гады, только высунетесь, я нервный, за свои поступки не отвечаю, отрешу от жизни обоих! – умышленно зло и истерично прокричал Гера, будто на самом деле псих.

Егерь и молодой должны были понять, что браконьер шутить не собирался.

Положив двустволку на сидение рядом с собой, Гера принялся грести.

И он успел сделать всего пару гребков, как увидел привставшего молодого бугая, услышавшего шум от опускавшихся в воду весел и понявший, что можно не скрываться. Грохнул выстрел. Гера ощутил, как родившийся на секунду поток воздуха коснулся его уха и догадался – стреляли жаканом, метя попасть в человека; ослепленный любовью молодой бугай совсем потерял голову, мечтал любой ценой от конкурента избавиться, не думал, что придется отвечать, если человека пристрелит. К счастью, благодаря подступившему к речке лесу Гера оказался вне досягаемости следующего выстрела.

Он довольно долго продолжал грести, пока не решил – ушел от противника, есть время запустить движок и укатить отсюда.

Двигатель не заводился.

Опасаясь, что егерь и молодой бугай пустились в погоню, Гера снова взялся за весла, намереваясь плыть до Орендорская, перед деревней высадиться из лодки, добраться пешком до железной дороги. Плыть мимо деревни не стоило, вдруг егерь знал номер телефона кого-то из людей, живших в деревне, ему удастся сообщить о побеге браконьера. Гера деревеньку обойдет, никем незамеченный. Правда, все равно ждали трудности, ружейный чехол остался в избушке, придется ходить с двустволкой на плече, в поезде демонстрировать оружие, такое поведение могло показаться кому-то подозрительным. Выход он нашел – купит старую одежду, или даром дадут, завернет разобранную двустволку в материю, будет таскать как вещь.