Побег в леса. История мальчика, который выжил

Мальчику было интересно, откуда Сиг и Эди берут мясо оленей – он ещё ничего не знал об охоте, – но не хотел задавать слишком много вопросов за раз, так что просто вошёл за Эди в курятник.

От нового запаха – куриного помёта и пыльной соломы – его глаза заслезились. Эди залезла в шкафчик у стены и вытащила мешок и старое жестяное ведро. Она указала на дальнюю стену, вдоль которой стояли деревянные коробки. В некоторых сидели куры. Они не обратили на людей никакого внимания. Эди протянула мальчику ведро.

– Положи внутрь немного соломы и поищи яйца в гнёздах. Какие найдёшь – аккуратно клади в ведро. Я буду снаружи, подкину им корма.

Мальчику было всего пять лет, и он никогда не жил на ферме. Разве что, может быть, в младенчестве, но он об этом не помнил. А теперь впервые оказался среди свободно гуляющих кур, злых гусей, больших коричневых собак и кошек с котятами. Всё это было для него ново, совсем незнакомо, прямо как запахи, от которых слезились глаза и сам собой морщился нос. Но Эди, похоже, решила, что он знает, что делать. И вот он подошёл к коробкам-гнёздам, заглянул в первую и нашёл там два яйца. Он почувствовал себя так, будто нашёл клад. А ведь раньше он толком не знал, откуда берутся яйца. В следующей коробке сидела курица, и когда он потянулся к гнезду, она его клюнула. Он пошёл дальше. В следующем гнезде три яйца. Так он двигался вдоль коробок-гнёзд. В четырёх сидели куры, но ещё восемь были свободны, и в каждом гнезде лежали яйца.

Всего четырнадцать яиц. Настоящий клад, точно. Он вышел наружу, где Эди нараспев подзывала куриц: «Сюда, цып-цып-цып». Она черпала горстями зерно из мешка и раскидывала его по широкой дуге. Курицы сбегались со всех сторон.

– Я нашёл четырнадцать яиц, – гордо сказал он.

Эди кивнула.

– Должно быть немного больше.

– В некоторых гнёздах были курицы, я не хотел им мешать. Одна меня клюнула.

Эди снова кивнула.

– Это Ивонна. Она вредничает, когда несёт яйца.

Он просто обязан был спросить.

– Зачем они несут яйца?

Эди долго смотрела на мальчика, пытаясь понять, не шутит ли он.

– Если яйца оплодотворены, то курицы какое-то время на них сидят и греют, а потом из яиц вылупляются куриные дети – цыплята.

У него возникло ещё много вопросов. Новую курицу можно высидеть из любого яйца? Как курицы сделали так, чтобы это получалось? Почему не из всех яиц вылупляются цыплята? Но он понял, что получится слишком много вопросов. К тому же Эди говорила на ходу: она положила мешок с зерном обратно в курятник и направилась к хлеву и загону для свиней. И снова ему пришлось бежать, чтобы не отстать.

В загоне было две свиньи. Эди сняла с гвоздя ведро и протянула мальчику.

– Принеси воды из корыта у курятника.

Он никогда не носил воду из корыта, но Эди, похоже, думала, что он и в этот раз поймёт, что делать. Так что он взял ведро и пошёл. Он нашёл здоровое деревянное корыто, но вода оказалась тяжёлой, а ведро было большим. Пока он шёл к загону, треть ведра разлил, в основном на себя. Поэтому Эди послала его принести ещё. Воду она вылила через ограду свиньям в корыто. Туда же засыпала густую зерновую смесь. Свиньи, казалось, хотели занырнуть в корыто с головой. Они задерживали дыхание и окунали носы в корыто, жадно глотая еду, хрюкали, булькали и выглядели настолько довольными, что случившаяся потом неожиданность мальчика не огорчила. Почти.

Какашки у свиней пахли хуже куриных.

Но прежде, чем он успел задать какой-нибудь вопрос – например, почему свинячьи какашки хуже, или вообще что-нибудь сказать, – Эди зашагала к дому.

– А теперь покормим себя.

Он пошёл – почти побежал – за ней, мокрый насквозь, хлюпая мокрой одеждой. Когда они дошли до дома, Эди протянула ему грубое полотенце и указала на умывальник, висевший у двери. Рядом стояло ведро с чистой колодезной водой. Она вылила часть ведра в умывальник и показала мальчику кусок мыла, похожего на ощупь на песок.

– Умойся. Тебя ждёт тушёное мясо.

Он слышал, как Эди гремит чем-то на кухне, закидывает дрова в плиту[10], поджигает их, ставит чугунный горшок. Отмыв лицо и руки, он прямо в мокрых штанах уселся за стол. Устроившись наконец на стуле, он медленно осознал две вещи.

Весь день – путешествие, прибытие, помощь на ферме – казался ему каким-то размытым, будто всё это происходило с кем-то другим, а он только смотрел расплывчатые картинки. К тому же он был так вымотан, что буквально засыпал на ходу. Мальчик держался из последних сил, но, поставив локти на стол и положив подбородок на руки, в ту же секунду уснул.

Что было потом, он помнил урывками. Кто-то – сначала он решил, что Эди, но она не пахла тёмным деревом и потом – поднял его и отнёс наверх, снял с него мокрую одежду, уложил в удивительно мягкую постель, накрыл одеялом и погладил шершавой рукой. А потом он видел сон про Чикаго и про мать, этот сон всё бледнел, бледнел, бледнел – и исчез.

Он не был до конца уверен, что именно его разбудило. Это мог быть солнечный луч, падавший через окно прямо ему на лицо, острейшая необходимость сходить в туалет или тяжёлый звук мужского голоса, доносившийся с кухни.

Ему отвечал голос Эди:

– Мне пойти наверх и разбудить его?

– Подумай, что он делал, через что прошёл, – сказал мужской голос. – Пусть пока поспит.

– Он не ел мясо. Он наверняка голоден.

– Не помрёт.

– Маленьким мальчикам надо много есть.

– Не такой уж он и маленький.

– Ну, ты…

– Ну, я…

К этому моменту мальчик уже еле терпел, так что вылез из кровати, надел штаны – пока он спал, те высохли – и футболку. Обуви он не нашёл, но решил, что не велика беда, и спустился босиком. В туалет надо было срочно.

Кухню заливало солнце, прямо как его комнату (и он думал о ней именно так: его комната, будто он всегда в ней жил). Солнечный луч падал на стол, как сценический прожектор.

За столом в этом круге света сидел мужчина, которого мальчик ещё не видел. Как потом выяснилось, его полное имя было Сигурд, но Эди, а потом и мальчик, всегда звали его Сиг. Изредка Эди навещала свою сестру в Чикаго, но всегда одна, без Сига, поэтому мальчик никогда не видел его до этого дня. Он выглядел… тогда Гэри не мог понять, как выглядел этот мужчина.

Он видел множество мужчин с военного завода в барах, где пел, но те будто были не на своём месте. Всегда пьяны или стремительно напивались, говорили громко, преимущественно о своём героизме, шёпотом и по мелочи лгали, пытались подобраться поближе к его матери – и всегда почему-то выглядели так, будто они не на своём месте.

Но когда мальчик увидел Сига, он подумал, что Сиг, где бы он ни оказался, всегда будет выглядеть так, будто здесь он и должен быть. Он сидел на деревянном стуле за кухонным столом так, будто стул сделан специально, чтобы Сиг в нём сидел. Он держал чашку с горячим кофе в своих покрытых порезами и шрамами руках с загрубевшей кожей так, точно эта чашка всегда там была. Он всегда её держал.

Седые волосы подстрижены ёжиком, глаза голубые, как будто светятся от электричества.

– Нужно пописать? – улыбнулся он мальчику, который еле держался и старался не приплясывать от напряжения.

– Очень, – ответил мальчик.

– Выйди во двор и пописай в большой сиреневый куст, – сказала Эди.

– Серьёзно? – он никогда не писал в кусты во дворе и решил, что это шутка. Сиг и Эди улыбались. – Серьёзно? Не в туалет?

– Сейчас да, – кивнула Эди. – Единственный туалет на задах, но я не думаю, что ты добежишь.

«Много разговоров», – подумал он. Нужду разговоры не волнуют. Когда приспичит, разговоры не помогут. Ничто не имеет значения, когда всерьёз приспичит.

Он выбежал наружу, уже держа себя руками, и пошлёпал по чему-то липкому, чавкающему между пальцами ног, он решил, что это грязь, потому что ночью шёл дождь, но его это не волновало, его ничего не волновало, кроме заветного куста, и пусть тёплая грязь забивалась между пальцами, и вот наконец, наконец он нашёл большой куст сирени, который был лучше любого туалета, был как убежище, как друг, и наконец ощутил долгожданное облегчение.

Когда он закончил, то обернулся и увидел Эди, которая ждала его у двери дома, держа ведро воды и тряпку.

– Для твоих ног, – тихо пояснила она. – Я не успела тебя предупредить. Наши гуси ночуют перед домом, потому что так безопаснее. Говорят, никто на свете не гадит больше гусей…

Голос Эди плавно затих, и мальчик посмотрел на свои ноги.

На пальцы своих ног.

Между пальцами его ног была не грязь.

Гусиный помёт.

Пальцы обеих его ног, обе ступни были покрыты серо-зелёно-белым склизким вонючим гусиным помётом. Мальчик пробежал прямо по нему, спеша к кусту сирени, и теперь должен был пройти по нему обратно туда, где его ждала Эди с ведром. Помёт буквально застилал землю, и хотя мальчик пытался наступать не полной ступнёй, почти ходить по воздуху, это не помогло, и на его ноги налипло ещё больше.

Эди протянула ему ведро и тряпку.

– Вытри хорошенько, особенно между пальцами, и приходи завтракать.

Казалось, это заняло вечность, но наконец он отодвинул ведро и вернулся в кухню. Сиг всё так же сидел, попивая свой кофе. Он не сказал ни слова, но выглядел так, как будто вот-вот начнёт улыбаться. Не ехидно или с издёвкой, а дружелюбно. Мальчик осознал, что Сиг и Эди всё время улыбались. Или были готовы начать улыбаться.

– Садись за стол, – Эди махнула рукой в сторону тарелки, рядом с которой лежали вилка, ложка и нож. Она вилкой сняла со сковороды на плите три небольших панкейка[11] и положила на тарелку мальчику.

– В банке малиново-медовый сироп, зачерпни ложкой и полей панкейки.

Той же вилкой Эди выловила с другой сковороды три кусочка мяса и положила рядом с панкейками.

Гэри не думал, что сможет съесть столько за раз, но ошибался. Он не мог остановиться и в скором времени прикончил не только панкейки, но и мясо, и стакан густого молока с ложкой малинового сиропа.

– Когда закончишь, помой посуду и приборы в раковине, – Эди подбородком указала на двойную раковину в дальнем конце кухонной стойки.

Он не был уверен, можно ли, но решил задать вопрос.

– А за водой для мытья мне нужно идти к корыту?

Мальчик представил себе ужасную картину: он идёт, разливая воду, через гусиный помёт, падает в гусиный помёт, пачкается в гусином помёте и корытной воде.

– Используй ручной насос у раковины. У нас есть водопровод. Ты думаешь, мы живём в хлеву?

Только теперь он заметил маленький красный ручной насос на правом краю раковины. Он никогда в жизни не мыл посуду, и ему потребовалось время, чтобы, качая ручку насоса, отскрести сироп от тарелки и молочное пятно от стакана, а когда он закончил и вернулся за стол, встал Сиг. Он отнёс свою посуду в раковину и, пока мыл её, не оборачиваясь, сказал мальчику:

– Надевай обувь и рубашку с длинным рукавом.

Он понял в этот момент, что случилось нечто важное. Сиг обращался к нему как к другому мужчине. Не ребёнку. Взрослому мужчине. Он не сказал, как это сделать, как надевать обувь и рубашку, просто сказал сделать это. И Эди обращалась к нему так же. Как будто мальчик был взрослым или даже частью чего-то большего. Частью семьи.

С ним никогда раньше не разговаривали так, точно он уже взрослый. Точно настоящий человек, а не просто ребёнок, за которым нужно присматривать, чтобы он ничего не испортил. Ребёнок, который может сделать что-то неправильно. Ребёнок, который должен прятаться под кухонным столом, пока дела не наладятся.

Вот так Эди и Сиг стали его семьёй.

Часть II

Река

Холщовое каноэ

– Мы пойдём по реке к тем холмам, – сказал Сиг Эди. – Там больше всего грибов. Они уже выскакивают то тут, то там. А завтра-послезавтра их будет тьма.

Мальчик стоял и слушал, пока Сиг не взглянул на него и не повторил:

– Надевай башмаки и не забудь рубашку с длинным рукавом.

– Надолго? – спросила Эди.

– Не уверен. Дня два, может, три.

– И ты думаешь, что он готов к такому?

– Если ещё нет, будет готов. Должно быть, он выносливый, учитывая то, как жил в городе.

Сиг вышел из кухни, и мальчик предположил, что должен следовать за ним. Поэтому он неуклюже завязал шнурки на своих теннисных туфлях[12], вытащил из картонного чемоданчика рубашку и выбежал наружу. Сиг остановился на крыльце, чтобы взять скатку[13] одеял и старый вещмешок. Он протянул мальчику скатку – та была почти с мальчика размером – повесил вещмешок на плечо и пошёл. Мальчику оставалось только идти следом, шатаясь под весом одеял. Вскоре Сиг ушёл так далеко вперёд, что когда он миновал хлев, мальчик потерял его из виду.

Он почти пересёк выходившую к дороге площадку перед домом, когда гуси, увидев его, зашипели и бросились к нему, но Рекс прыгнул в самую их гущу, позволив мальчику спастись, доковылять до хлева и скрыться за углом. Там опять стало видно Сига: он шагал по пастбищу в сторону вытянутого пруда, который при приближении оказался небольшой речкой, неспешно текущей среди высокой речной травы, мимо ив, мимо фермы и дальше в лес.

Много лет спустя он узнал, что эта река протекала между двумя озёрами, расположенными милях в пятидесяти друг от друга, если смотреть по карте, по прямой, как летает ворон. Но река не текла прямо, и путь её растягивался по меньшей мере на сто миль. Впрочем, в тот момент мальчик не думал о том, куда она течёт: ему срочно нужно было догнать Сига. И когда он догнал, тот стоял рядом с чем-то, похожим на перевёрнутую лодку, вытащенную из воды на берег с высокой травой.

Это было каноэ восемнадцати футов в длину, сделанное из узких досок и покрытое слоем холстины. Ткань, в свою очередь, была намазана густым слоем зелёной краски, чтобы не просачивалась вода. Там и тут чёрные пятна дёгтя показывали места давних протечек. Сиг перевернул каноэ, и мальчик увидел лежащие под ним два весла.

Сиг сдвинул нос каноэ к воде, забрал у мальчика скатку и положил её внутрь вместе со своим вещмешком. Потом спустил нос каноэ в воду. Корма судна пока оставалась на земле.

– Залезай, – сказал Сиг. – Возьми весло и вставай ближе к носу на колени на дно, не на перекладины.

«Ладно, – подумал мальчик, – Просто ещё кое-что новое вдобавок ко всему остальному, что со мной происходит». Он замер в нерешительности, ожидая, что Сиг скажет что-то ещё, объяснит, что и как делать. Гэри никогда не выходил на воду ни на каноэ, ни на какой-то другой лодке, поэтому совершенно не представлял, что ему делать.

Но Сиг ничего не говорил, просто держал корму каноэ. Ждал. И тогда мальчик подумал, как ему предстояло подумать ещё много раз в жизни, что, должно быть, всё получится, потому что…

Потому что Сиг сказал сделать это.

Если Сиг был уверен, что он сможет что-то сделать, надо обязательно смочь. Поэтому мальчик влез в каноэ, переполз через скатку и вещмешок, взял весло и устроился на носу. Он ощутил толчок и скольжение: Сиг залез в каноэ и оттолкнулся от берега. Они поплыли.

Мальчик вцепился в борта, потому что всё болталось и шаталось, и, казалось, они вот-вот перевернутся. Но он оглянулся на Сига и увидел, как тот, стоя на коленях, контролирует движения каноэ, выравнивает его, перемещая свой вес с одной ноги на другую.

Сиг махнул веслом, и каноэ рванулось к середине реки. Мальчик чуть не упал на спину, и ему пришлось снова вцепиться в борта.

– Греби, – сказал Сиг. – Сядь как я и греби.

«Легко вам говорить», – подумал мальчик. Но не осмелился сказать это вслух. Неизвестно почему, но он был уверен, что сейчас не время вести себя так, как в барах, когда ему надо было петь, но мужчины не замолкали. Когда он начинал язвить, они называли его «малыш-умник».

Но сейчас он был слишком занят, чтобы язвить. Даже встать на колени, не перевернув каноэ и не свалившись в реку, казалось невозможным. А ещё весло, которое длиннее него на добрый фут. Наконец мальчик сумел встать на колени и попытался опустить весло в воду, но выронил его и чуть не вывалился сам, пытаясь его поймать.

Не произнося ни слова, Сиг выловил весло, когда оно проплывало мимо него, и протянул обратно мальчику. Тот принял его, но отложил в сторону, потому что у него были другие проблемы – стояние на коленях. На дне каноэ не было подкладки, поэтому в ноги упирались многочисленные острые углы голых дощечек.

К тому же он поймал занозу между пальцами левой руки, когда хватался за борта. На коленях, потом полуприсев на дно каноэ, он зубами вытаскивал занозу.

И когда Сиг передал ему уроненное весло, мальчик неловко махнул им, треснул себя деревянной рукояткой над левым ухом и сразу почувствовал, как растёт шишка.

Он не знал, как долго он пытался устроиться поудобнее, вынимал занозу, сопротивлялся желанию потереть ушибленную голову, расстраивался. Сиг тем временем грёб, каноэ плыло вниз по течению. Вдруг мальчик заметил, что солнце больше не светит в спину, что они в зелёной тени. И почти в тот же момент он услышал, почти почувствовал мягкий шёпот:

– Смотри. Туда. Смотри.

Шёпот был как касание. Очень лёгкое.

Мальчик привстал, чтобы нос каноэ не загораживал обзор, и внезапно ощутил себя так, будто оказался в другом мире. Этот мир был прекрасен, как ожившая силой волшебства картинка из сказки. Деревья наклонились над рекой так же, как тогда над дорогой, и тоже сложились в зелёный туннель. При этом они не просто соприкасались кронами, но продолжали расти, переплетались ветвями и образовывали длинный живой коридор.

А по этому коридору, среди этой красоты, медленно и спокойно текла река. С обеих сторон от каноэ танцевали кувшинки, и мириады стрекоз перелетали с цветка на цветок, ловя мух и иногда друг друга.

Мальчик обернулся и посмотрел на Сига, который всё так же сидел на коленях на корме. Сиг перестал грести, и каноэ само плыло по течению. Сиг почти незаметным движением подбородка указал куда-то направо, и так же тихо, как в прошлый раз, проговорил:

– Смотри, туда смотри…

И тут наступил он – момент, мельчайшая секунда из всех минут всего времени во всей его жизни, и она никогда не закончилась. Это был момент – пусть он и смог его понять в полной мере значительно позже, повзрослев, – после которого он больше не мог, да и не хотел отделять себя от природы. Он растворился в ней, стал частицей воды, деревьев и стрекоз. Этот момент был таким чистым, таким глубоким, что мальчик неосознанно задержал дыхание.

Справа, прямо над кувшинками, на берегу у воды склонилась на водопое белохвостая лань. Мальчик видел оленей на картинках и видел их живьём из окна несущегося поезда, но он никогда не видел оленя вот так близко.

Идеально.

Шкура лани была блестящей и пушистой, почти красной, и шерсть выглядела так, будто её недавно почистили и расчесали. Когда каноэ вплыло в её поле зрения, она подняла голову от воды, и похожие на блестящие алмазы капли упали с её губ на кувшинки. Лань внимательно смотрела на каноэ, вероятно, пытаясь понять, что это за странное бревно с двумя странными отростками сверху плывёт по реке.

Мальчик так засмотрелся на лань, что почти не заметил стоявшего прямо у неё за спиной оленёнка. Тот смотрел на людей в каноэ невинными широко открытыми глазами. Как щенок, с восторгом изучающий что-то новое.

Движимый любопытством оленёнок сделал шаг вперёд, войдя передними ногами в реку. Лань, заметив его внезапное движение и стремясь защитить, повернулась и мордой оттолкнула его подальше от реки, к ивам. Оленёнок так быстро слился с ними цветом, что казалось, будто он растворился в воздухе. Мальчик сделал глубокий вдох. Лань это услышала – они были настолько близко – и волшебство развеялось. Она развернулась и тоже растворилась среди росших на берегу ив. Мальчик услышал, как весло Сига опускается в воду, и они поплыли вперёд.

Оба долго молчали, казалось, много часов. Только гребли. Весло было слишком большим, но Гэри старался. Вся боль ушла: было так много того, что нужно увидеть и попытаться понять, что для боли просто не осталось места. Каноэ скользило по воде в тишине.

В его голове вспыхивали один за другим бесконечные вопросы, и он поворачивался к Сигу, чтобы задать их, но останавливался, не открыв рта. Казалось неправильным говорить, издавать звуки, не принадлежащие этому месту. Мальчик не мог это сформулировать, не мог выразить это чувство, это знание, но он знал. Знал, что это особенное место, и молчал, чтобы не портить момент шумом.

Но это не всё.

Это ещё не всё. Сиг был здесь, в этом месте, в это время, потому что он и должен был быть здесь, сидеть в каноэ, плывущем по этой бескрайней красоте. Это было так же естественно, как тогда, на кухне, когда он пил кофе и улыбался. И, поскольку мальчик был с ним, его это тоже касалось. Он больше не был малышом-умником, поющим в барах, лопающим жареную курицу, хлещущим кока-колу и наблюдающим за пьяными вдрызг мужчинами, которые пытаются завладеть вниманием его матери. Он был здесь, частью всего этого, живой частью того же, что и Сиг – красоты, потока. Частью радости.

И он должен был быть здесь, в этом месте, тем, кто он есть, и тем, кем он, казалось, всегда будет, он будет здесь, будет знать это место, он будет.

Издать малейший звук, даже ползвука, невозможно, они попросту всё испортят.

Поэтому вопросы он держал при себе и думал: «Если мне важно что-то знать, я узнаю это молча».

Охота за грибами

Вокруг мальчика и мужчины вились огромные мухи. Садились, чтобы укусить, но взлетали, так и не попытавшись. Наблюдая за ними, мальчик понял, что это из-за стрекоз: те ловили мух иногда прямо в полёте и ели их. Одна стрекоза приземлилась на нос каноэ, держа в лапках муху, которую ела. Крылышки упали с тела мухи. Стрекоза полетела на поиски следующей.

Они не торопились, каноэ просто плыло по течению, и мальчик начал понимать, что из-за их неподвижности и молчания стирается граница между ними и этим местом. Они вписываются в него идеально. Как будто каноэ всегда было здесь, и они – не только Сиг, но и Гэри – всегда были частью этого живого мира.

Пройдя поворот, они увидели ещё одного оленя. На этот раз самца. Его рога были новыми и бархатистыми, а шкура не такой красивой, как у лани и оленёнка. Олень заметил мальчика и Сига, но, как и лань, не особо боялся их.

Сиг издал какой-то придушенный щёлкающий звук и легко похлопал веслом по борту. Олень, вместо того, чтобы испугаться, рассердился. Коротко фыркнул и топнул передними ногами. А потом как будто вырос и так повернулся, чтобы было видно, что он весь стал больше. Потом олень снова фыркнул, ушёл с берега и скрылся в ивах.

Мальчик начал перечислять про себя всё, о чём собирался спросить Сига, только не сейчас, а позже, когда можно будет издавать звуки. У него получился целый список. Он добавил туда происшествие с оленем. Что за звук издал Сиг и зачем ему потребовалось злить оленя.

В их движении была какая-то магия. Волшебство. Казалось, что они стоят на месте. А река и лес текут мимо, под ними и над ними, точно лента на огромном бесконечном конвейере. Мимо них плыли бескрайние, бесконечные потоки красоты.

Спустя долгое, долгое время, мальчик ощутил, насколько он устал, насколько он вымотан. Он старался бороться с усталостью, грёб изо всех сил. Один прекрасный поворот сменял другой, всюду цвели жёлтые кувшинки, над которыми кружили бабочки. Наконец, даже не осознавая, что делает, он положил весло поперёк каноэ, сложил на нём руки и уронил голову. Просто вздремнуть пару минут, подумал он.

Не спать, не всерьёз. Просто немного вздремнуть.

И заснул.

Он не знал, как долго проспал так, но его разбудил мягкий толчок, с которым каноэ причалило к поросшему травой берегу. Мальчик обернулся и увидел, как Сиг веслом отталкивается ото дна и разворачивает каноэ бортом к траве.

– Вылезай, – сказал он, показывая подбородком на берег. – Заночуем здесь.

Гэри вылез из каноэ на берег, цепляясь за траву и ивы.

– На, – сказал Сиг. – Возьми и найди ровное место.

Он бросил скатку одеял и вещмешок к ногам мальчика, а сам вытянул каноэ из воды на берег. Мальчик поднял скатку и мешок как сумел, немного неуклюже, и поковылял вдоль берега, пока не нашёл относительно ровное место. Он огляделся. Места лучше он не видел и хотел сказать, что ещё никогда в жизни не искал место для ночлега – он вообще никогда не делал многого из тех поразительных вещей, которые делал вчера и сегодня. Он никогда не ночевал на природе. Никогда…

Он остановился. Он не хотел углубляться в эту степь – список всего того нового, что с ним происходит и чему, по его мнению, требуется объяснение. К тому же поднимать эту тему было всё равно, что начать задавать вопросы, так что он просто бросил скатку и мешок и стоял.

Ждал.

Вытащив каноэ подальше на берег, Сиг подошёл к мальчику, осмотрел место, которое тот выбрал, и кивнул.