Русланиада

– Да, талменей, – поддержал Базааф.

– Кёрл, друг мой, – затянул своё Наффа, – будь добр, положи ту красивую рыбку на каменный круг и поставь в печь. Не забудь, сунуть веточку тирьяка и комочек соли ей в рот… славно. Теперь, мой юный друг, надо ждать. Время и тепло могут сделать из морского чудища славную еду…

К счастью, рыба готовилась независимо от того, как медленно и обстоятельно текло повествование Наффы. Он только помянул морских богов, возведя почему-то глаза высоко вверх, хотя морским богам забираться так высоко от родной стихии, казалось бы, совсем не с руки, как молчаливый Кёрл без напоминаний вытянул пышущий жаром круг с огромной благоухающей рыбиной из широкомордой печи и прямо как есть водрузил на стол перед Юриком, в опасной близости минуя потеснившегося в последний момент Базаафа. Кёрл однако же не ограничился кулинарными наставлениями Наффы и добавил кое-что от себя: насыпал немного соли поверх толстой шкуры рыбины и пропёк заодно несколько душистых корешков. Ароматы понеслись по залу, наполняя каждый уголок, хватаясь за каждый прочищенный морским климатом нос. На первый взгляд казалось, что рыбина больше Юрика.

Юрику тоже так казалось. Голубые глаза распахнулись до своего максимума.

Базааф выложил из кармана здоровый серебряный кругляш.

– Ну же, ешь давай, да домой пойдём.

Рыбина так понежнела в печи, что расползалась в руках от прикосновения.

– Щеки, щеки не забудь, – подсказывали Юрику моряки.

Напрасно они за него беспокоились, парень знал своё дело отменно. Справился с головой и почистил верхний бок до самого хребта без перерывов. За хвост с другой стороны взялся медленнее.

– Ты не хочешь?

Базааф покачал головой.

– Надо взять Боцмана угостить…

– Ешь, – коротко велел Базааф.

Моряки начали шёпотом делать ставки.

Юрика вёл иной азарт. Громкий шепот моряков он прослушал. Когда от рыбищи осталась жалкая четверть бочины, парень удовлетворённо вздохнул.

– Сытый? – хмыкнул Базааф. – Домой можно идти?

Несколько голосов, не скрываясь, шумно вздохнули. Ещё несколько посмеялось, радуясь дармовому выигрышу.

Юрик аккуратно завернул оставшийся кусочек в Оповестной лист с прогнозом с сегодняшней бурей и неспешно поплёлся за Базаафом, лениво махнув на прощание знакомым.

Дождь пусть не закончился совсем, но поутих. Юрик шёл близко, то и дело задевал рукавом Базаафа. Свёрток прижимал к груди. В темноту смотрел напуганными глазами. Совсем ребёнок.

Боцман задремал на своей лежанке. Видно прилёг на пару минут, да так и заснул, неудобно, не сняв телогрейки и не укрывшись.

Базааф усадил Юрика у печи, водрузив тому на плечи все имеющиеся в комнатке одеяла и простыни. Шмыгающий носом паренёк задумчиво доклевал остатки рыбины и начал клевать носом под лёгкий стук капель снаружи.

Горец сидел за столом. Не глядя крутил в руках острый как бритва нож из своих собственных, у Боцмана таких ладных и аккуратных ножей не водилось, да тут и не в аккуратности дело. Боцман – мирный человек. Базааф думал о своём. Мысли его шли тяжёлым и безрадостным маршрутом, кажется, мужчина застрял на этом пути. Мысли искали разрешения, выхода. Но Базааф не видел решения. Обычно было проще. Понятно, с одной стороны. Случай был особый. И Базааф увяз. Увяз в рыбацкой деревушке. Какая-то сотня жителей. Старики, матери, дети. Подозревать решительно некого. При этом все имеют доступ к морю. Мужчины бывают в море чаще… и всё же других списывать со счетов нельзя.

Базааф просидел далеко за полночь. Решив, что дальше продолжать бессмысленно, и пора сменить тактику, он встал со скамьи. На ней обычно спал Юрик. Базааф, вскинув бровь, глянул на печь. Юрик, вернее гора из одеял, в которую он превратился, оставалась на месте. Мужчина настороженно зашёл сбоку, заглядывая внутрь.

Нет, он был там, где его оставили, никаких сюрпризов. Просто согнулся в три погибели и заснул. Базааф поднял его на руки и уложил на скамью. Парень потяжелел. На одну рыбу и три одеяла. Он правда крепко спал, не притворялся. До рассвета оставалось немного.

Базааф не ложился.

Утро он встретил на своём месте, у порога маленького посеревшего от ветров и солёных брызг домика старого Боцмана. Хозяин лачуги, как обычно, со скрипом поднялся, чтобы подивиться на гостя, тайком разглядывая его из окошка. Круг солнца вот-вот должен был выползти из-за вольготно вздымающейся груди моря, притворяющегося, что не было никакой бури, не было никакого дождя, и вообще морские бедствия лишь старые байки выживших из ума моряков.

Базааф поднялся, ускользая в дом от первого луча солнца, равнодушно взирающего издалека за людскими неудачами. Солнце оставалось по-своему холодно.

Юрик ещё тяжело просыпался, не открыв глаз, хлюпая носом.

– Оставайся в постели, – Базааф с неожиданной мягкостью вернул костлявые ноги обратно на скамью. – Ты сегодня не боец.

Юрик разбито вытер тыльной стороной руки сопливый нос. Спорить не стал. Только опустил глаза и спрятался с головой под одеяло.

Базааф ушёл, не позавтракав.

Человек богатырских пропорций в тонком, к тому же незастёгнутом плаще, шёл по единственной улице, поглядывая по сторонам. Он побывал в Морском собрании, но никого там не застал, включая Наффу, и отправился к другому обычно людному амбару.

Однако, не успел он постучать в дверь из массивных досок, его окликнули.

Огороженный забором двор Кёрла, снабжающего горючим все печи посёлка, соседствовал с домом, где коротала недолгие зимние дни молодёжь. Привлёкший человека голос донёсся из глубины двора, оттуда, где в сарайчике хранился рабочий инвентарь.

Мужчина проник за забор и аккуратно отвёл в сторону полуоткрытую дверь пристройки.

Юрик приветственно кивнул, не поворачивая головы на вошедшего и затмившего дневной свет широкими плечами Базаафа.

Парень сидел на свежевыструганной трёхногой табуретке, не сводя глаз с новенькой лодчонки. Она занимала большую часть сарая и пахла чем-то нетипичным для древесины.

– Почему ты не остался дома?

Юрик небрежно пожал плечами:

– Чего дома делать?

– Разве ты не заболел? – слегка удивился Базааф. – Или пошёл … к женщинам лечиться?

– Я не заболел, – твёрдо сказал Юрик.

– Надо же, – хмыкнул мужчина, – а что же это мне те две дамочки устроили целое представление?

– Потому что… женщины.

Базааф снова хмыкнул и огляделся повнимательней.

Юрик сторонился лодки, не сводил с неё глаз и грустил. Вряд ли она принадлежала Кёрлу. Кёрл был человеком основательным и во всём прежде всего ценил надёжность. Кёрл не вышел бы на зыбкие воды в чём-то, что стало бы скакать по волнам, как необъезженная кобыла. Транспорт скорее подходил для романтичного юноши, возомнившего, что и дня не может прожить без моря. Она принадлежала одному из мальчишек с приятностью проводящему время в амбаре, куда, как подозревал Базааф, ясноглазого Юрика не пускают. По своим соображениям.

– Почему ты не сделаешь себе лодку?

– Лодку разрешено делать, только когда останется полгода до семнадцатилетия.

– А тебе…

– Недавно шестнадцать исполнилось.

– Ну, это ерунда. Тем более тут никто не знает, когда ты родился.

Юрик не изменился в лице.

– Это нечестно и некрасиво. Это красивая традиция. Лодка уже не средство, она настоящий заслуженный дар. Ты ждёшь времени, как кануна праздника, а потом своими руками создаёшь верного друга.

Базааф усмехнулся.

– Тебе бы в художники.

– У меня к этому сердце не лежит.

Базааф прошёлся вдоль борта.

– Раз ты не болен, а Кёрл очевидно не взял тебя с собой, что же ты не пошёл к ним?

Юрик понял, кого он имел в виду.

– Не хочу привязываться.

– Почему? – искренне удивился Базааф.

– Скоро придётся уходить, – не изменившись в лице, спокойно сообщил Юрик. – Я понимаю, когда мне не рады.

Базааф догадался, что последняя фраза относилась и к нему. Он с интересом посмотрел на посуровевшего Юрика.

– Ты и из Рёлда поэтому уплыл?

Парень не ответил.

– Из-за меня тебе точно не следует уходить, я надеюсь не задержаться здесь надолго…

– Климат не понравился? – невинно поинтересовался Юрик.

– Да не обижайся ты… Я здесь по делу и привык справляться с делами один. И совсем не привык отвлекаться на посторонние вещи… Но выходит, что на этот раз мне одному не справиться…

– Морское собрание тебе с удовольствием поможет, – равнодушно откликнулся не на шутку обиженный Юрик.

– Морское собрание не сможет мне помочь, – уверенно заявил горец. – В доме кто-то есть?

Парень покачал головой:

– Хозяйка ушла в гости.

– Я расскажу тебе кое-что, – Базааф сел на ждущий своего часа в углу сарая пень. – Это должно оставаться в секрете. Ты должен будешь молчать об этом. Не говори никому, ни Кёрлу, ни Боцману, ни Наффе. Ни одной живой душе. Даже когда думаешь, что совсем один, не произноси вслух.

Всё ещё хмурый, но любопытный Юрик вынужденно навострил уши.

– Там, откуда я пришёл сюда, есть несколько небольших озёр… тайна, конечно, не в этом… хотя и это тайна. Озёра особые. Они всегда остаются чистыми и прозрачными до самого дна, вода их излечивает от болезней, сохраняет молодость, смывает скорбь. По поверью, тысячи лет назад в них искупались светлые боги. Народ, что живёт там, бережёт легенды о богах и охраняет озёра. Все эти тысячи лет всё было в порядке, но в начале лета злобный человек совершил скверную вещь. Раньше с озёр пытались прихватить воды, но он принёс кое-что – семя зла. Крошечное, окаменевшее от времени. У него не было шансов стать чем-то большим, чем икринка, оно бы затерялось в пыли и грязи дорог и сгинуло бы навечно. Но мерзавец бросил его в одно из озёр. Там оно ожило, окрепло, набралось сил и, наконец, восстало из праха. Тогда начался кровавый путь ужаса древности, настолько древнего, что про него не осталось рассказов, настолько бесчеловечного, что оно не имело права на существование. Оно злобно, хитро и живуче. С каждым днём оно лишь становится опаснее, и его необходимо остановить. Только оно почувствовало себя в силах покинуть целебную воду, оно сбежало. Возможно, кто-то выпил его, не заметив, или зачерпнул ведром из озера, известно только, что через несколько дней в одной из прилегающих лощин, у небольшой речушки нашли выеденное изнутри тело человека.

Юрик беззвучно выдохнул «ах» и заметно погрустнел.

– Остались лишь кожа да кости. Я пошёл тогда по течению, собирался прибить гадину, пока она не выросла и не навредила другим людям. Но речка впадала в реку пошире, и как я не вглядывался в неё, до самого устья ничего не обнаружил. Теперь тварь было не разглядеть. Я отправился вдоль берега по ходу течения. Не оставалось ничего иного, как ждать вестей о новых несчастьях. Дождался довольно скоро. Но дело не продвинулось. Тварь опережала меня. Чтобы поймать её, мне нужно было либо опередить её, либо стать для неё добычей. Я давно в пути, топчусь по её кровавому следу, но за всё это время мне не удавалось ни того, ни другого. В надежде выяснить хоть что-то, я переговорил с каждой выжившей из ума старухой, с каждым сбрендившим от старости стариком, говорил и с лесными отшельниками и с горожанами… собрал крупицы, но и от них волосы встают дыбом. Они все были уверены, что такое существо будет стремиться попасть в оживлённое море, туда, где часто проходят корабли. Оно – морская тварь, но предпочитает мясо, человеческое в основном. Найдя место, оно отъедается и вырастает до жутких размеров. В хитрости с ним мало кто сравнится. Если на него объявляют охоту в море или начинают за многие мили обходить стороной его лежбище, оно способно даже обернуться человеком. Один старик сказал, что чем старше оно, тем отвратительней её человеческая личина. Обычно оно не умеет разговаривать, но если постарается, может и этому обучиться. Живёт оно жутко долго, и всё без продыху ест, людей, скотину, на крайний случай и рыбу, долгие сотни лет, с каждым днём с всё возрастающим аппетитом. Потом оно свернётся в клубок в самом глухом лежбище на дне моря и заснёт на несколько десятков лет, чтобы проснуться чем-то в десятки раз худшим, живущим ради одного лишь зла. Оно выберется из моря на сушу и начнёт разорять человеческое жилище. В воду оно больше никогда не вернётся, разве чтобы только впрыснуть в него своё семя. Я уверен, оно нашло такое море. И теперь я обязан его остановить, пока не стало слишком поздно. Теперь оно довольно большое, его должно быть видно. Последнее несчастье произошло здесь месяц назад, но чутьё твердит мне, что беда не покинула эти места. Оно здесь, ему здесь удобно. Оно нажралось до отвала: команда, скот, можно не сомневаться, что на костях, затонувших у Солёной скалы, ни лоскутка мяса. Тварь ещё молодая, море холодное… думаю, она подыскала тёплое местечко в селении, перекинулась в человека… Она должна быть чрезвычайно хитрой, не находишь? Мне с самого начала показалось подозрительным, что закалённый опытный моряк, капитан судна, замёрз до смерти, тогда как пацан, случайно оказавшийся в море, выжил.

Юрик резко выпрямился на табуретке и захлопал глазами.

– … Я подумал, что что-то не так. Капитан ничего толком не смог сказать, мальчишку приняли за юнгу. Отпаивали мясным бульоном, держали в тепле. Не удивлялись тому, что он не говорит ни слова, он ведь на грани жизни и смерти. Ловко было бы взять капитана для прикрытия, сложно и ожидать такой смекалки от прожорливой гадины. Вытащить капитана и представить всё так, словно было наоборот – капитан героически спас несчастного мальчика… Словом, всё складывалось. Даже то, что «мальчик» увязывается за преследующим его убийцей, ведёт себя так искренне, так естественно, что его трудно заподозрить… Но ведь даже будучи порождением зла, неужели можно быть таким хитрым? Таким проницательным?

Юрик продолжал неустанно хлопать глазами и немо слушать Базаафа.

– За гранью добра и зла – быть таким хитрым. Устроить всё так за какие-то три десятка дней, чтобы все плясали под твою дудку и всем своим поведением твердили о твоей невинности.

Юрик открыл рот, словно хотел было что-то сказать, но отчего-то передумал и продолжил слушать.

– Расположил к себе всех женщин в селении, нашёл сочувствие у всех взрослых, с ровесниками наоборот не сдружился, чем вызвал ещё большее сочувствие взрослых, брался за любую подвернувшуюся работу, за просто так, вроде и взамен ничего не требуя… это для твари-то для которой жадность вторая натура. Ел одну лишь рыбу да крупу, от которой гадине нутро должно выворачивать. Да возможно ли быть таким хитрым, при любом случае выставляя на всеобщее обозрение свою бесхитростность? Тварь, созданная для жизни в воде, нуждается в воде. Вчера был дождь, да и Нирге пришло в голову засунуть тебя в бадью. Я выдернул тебя оттуда, и ты даже послушно вытерся досуха. Но ведь были десятки дней до этого, когда тебя не подпускали к морю, когда не было дождей, и ты всё время оставался на виду, ни мгновения не оставаясь в одиночестве… Нет, невозможно быть таким хитрым. В довершение ко всему, вчера ты, не моргнув, съел рыбу, ядовитую для всего, что живёт в воде.

– Да, я подозревал тебя, – признал Базааф, – ты единственный посторонний человек в селении. В этом был смысл. Но быть таким хитрым невозможно. Я потратил пять дней и единственное, в чём я теперь уверен – это не ты. Больше я не могу терять столько времени. Мне нужна твоя помощь. Ты здесь месяц и, как я говорил, успел расположить к себе практически всё селение. Вспомни всё новое, необычное, что произошло со дня кораблекрушения.

У Юрика гора упала с плеч, когда он понял, что его уже не считают человекоядной тварью. Теперь он наморщил лоб, старательно вспоминая, чем бы мог помочь Базаафу в его сложном деле.

– Сразу после крушения погиб капитан, – стал размышлять вслух Юрик. – Меня унесли к Нирге, но она появилась не сразу – была занята. Там, где меня оставили, уже был больной… ну да, Киф, больше некому… но Нирги вообще не было дома… правда потом она прибежала.

Базааф впервые не проявлял нетерпения, внимательно слушая нечёткие воспоминания потерпевшего кораблекрушение.

– Точно, – Юрик поднял глаза, вспомнив, – она принимала роды. В доме как раз Кифа. Нирга сама вела себя необычно в тот день. Киф не просыпался, а у его жены были сложные роды. Нирга взвинтила себя – боялась, что они оба отправятся к Костлявому, а то и ребёнка с собой заберут… а тут меня принесли… у неё началась истерика. Она засмеялась, не могла остановиться, потом без паузы зарыдала. Боцман ударил её по щеке, но ей пришлось ещё немного посидеть, чтобы прийти в себя… Она пробегала между домами всю ночь. Наутро мать с детьми были в безопасности, а вечером… да, кажется это был тот же самый день… Киф проснулся. Я ещё долго провалялся, но новости не обходят дом Нирги стороной. После той ночи было довольно тихо.

– Никаких новых людей?

Юрик удивлённо посмотрел на Базаафа.

– Я же сказал – в ту ночь, кроме меня, пришло ещё двое.

– Это тоже хитро, – поморщившись, заметил Базааф по дороге к дому Кифа.

Юрик бежал вровень, сосредоточенно помалкивая.

– Как оно может получить необходимое в теле ребёнка?

– Тепло, – выдохнул Юрик на бегу, – купают каждый день, кормят грудью…

Юрик резко остановился.

– Что такое? – всполошился Базааф.

– Противно, – сморщился Юрик.

– Пошли.

– Стильму, между прочим, сейчас кормят мясом, чтобы молоко было гуще…– осведомлёно поделился парень.

– Ты умеешь различать младенцев? – запоздало спросил Базааф.

– Их ещё мать не научилась различать, – фыркнул Юрик, кивая на новый деревянный дом.

Перед домом на улице стояла молодая женщина в теплом плаще и шерстяном платке на голове. Переступала с ноги на ногу и влюблённо смотрела в свёрток на руках.

– Добрый вечер, Стильма, – Юрик улыбнулся неестественно широко, демонстрируя два белоснежных ряда зубов.

Базааф незаметно толкнул его в бок.

– Добрый вечер, – женщина встрепенулась, застигнутая врасплох. – А это ты, Юрик… здравствуйте, я не слышала, как вы подошли…

– А Киф ещё не дома? – попытался состряпать причину визита Юрик. Ещё бы придумать, зачем им нужен Киф.

– Нет ещё, – предсказуемо ответила Стильма, обратно отворачиваясь к свёртку.

– Не холодно такой крохе гулять? – добавил Базааф.

Женщина улыбнулась его мужской наивности:

– Это чтобы к морозу привыкнуть. Мы только немного постоим и домой.

– А другой не надо привыкать? – поинтересовался Юрик.

– У меня с двумя сразу выходить не получается, – призналась Стильма. – Хоть и маленькие, а руки устают держать.

– И Киф не помогает? – Юрик выдал свой знаменитый удивлённый взгляд.

– Он поздно приходит, – вздохнула Стильма, – вечером холоднее. Нам такой холод ни к чему, – женщина поцеловала видимо спящий свёрток в лоб.

– Тебе если помочь нужно, ты только скажи, – с готовностью предложил свои услуги Юрик. – Киф нам недавно помог, вот как раз хотели спасибо сказать.

Женщина оторвалась от свёртка и гордо улыбнулась.

– Ты когда гулять выходишь? После обеда? Я как раз свободен. Ты мне только покажи, как их одевать, и я помогу. Я умею с детьми обращаться, честное слово.

– Ну хорошо, – сдалась Стильма.

Юрик неотразимо улыбнулся и пошёл вслед за ней в дом.

– Базааф пока на лавочке посидит, – запросто распорядился парень.

Мужчина молча прошёл внутрь.

Свёрток развернули на столе, подробно обсуждая, что как складывать да натягивать, Юрик внимательно кивал. Месячный ребёнок, оставшись в одной рубашонке, недовольно брыкнул ногами и наморщил личико, угрожая разреветься. Мать быстро уложила дочь в люльку под одеяльце.

Люлек было две. В них лежали две неотличимые девочки.

Базааф подумал, что опять вступил на ложный путь.

– А ты знала, что у тебя двойня будет? – догадался спросить Юрик.

– Нет, – улыбнулась Стильма. – Нирга едва глянула, сказала, будет дочь, а что две – не разглядела.

– Надо же! – вполне естественно подивился Юрик.

– Думаешь, в самом деле оно там? – сомневался Базааф.

Кроме мнения Юрика, положится было не на что.

– Нирга вообще-то опытная повитуха. У тех, что двоих носят, живот больше должен быть. А Нирга в конце концов ни один же единственный раз видела Стильму перед родами, уж заметила бы и сказала сразу, сколько детей ждать. Ну а рассчитывали на одного ребёнка даже в самый день родов… да и вообще – чего рассуждать и гадать? Пойдём с Ниргой поговорим.

Базааф тяжело вздохнул.

– Ну извинишься, всё равно когда-нибудь пришлось бы извиниться.

– Вовсе нет.

Базааф остановился.

– Подожди, надо подумать, что сказать.

Нирга с достоинством приняла извинения. Свои выводы сделала, но всё же простила. Внимательно изучила лицо Юрика, покрутив, держа за подбородок, убедилась, что он здоров, и смягчилась окончательно. Налив гостям тёплого травяного настоя – для здоровья, нарезав пирог с мочёной ягодой, Нирга разговорилась с Базаафом о житье-бытье. Слово за слово, мужчина задал действительно важный вопрос. Начать пришлось издалека:

– Мы сегодня встретили Стильму… надо же… и часто у вас бывают двойни?

– Нет, – без раздумий ответила Нирга.

– И что так до самых родов и не догадались, что будет двойня?

– Нет, всё было как обычно. Я так ничего и не заметила… но да всякое бывает.

– Вы, наверное, очень удивились, когда принимали второго ребёнка?

– Нет…

Базааф удивлённо вскинул брови.

– Совсем нет, – повторила Нирга. – У меня выдалась тяжёлая ночь. Только я приняла девочку, прибежали из портика. Ничего вразумительного, только кричали: крушение, крушение… Я бросила Стильму совсем одну с малышкой и побежала домой. Пока я разбиралась с Юриком, пока бегала в порт посмотреть на капитана – он, бедняга, уже был мёртв, прошло очень много времени. Как опомнилась, понеслась проведать Стильму, рядом с ней на кровати лежала девочка. Я подумала, что в спешке забыла положить её в люльку, взяла её на руки, склонилась над люлькой, но там уже был ребёнок. Стильма утром не могла вспомнить, как перерезала пуповину… Да, мы долго будем помнить эту ночь. К счастью, и Юрик, и Стильма, и Киф, и их малютки пережили её.

Юрик протянул ноги ближе к печи, пил сливки и помалкивал. Договорились, что он вмешиваться не будет.

– А давно вы живёте у моря? – сменил тему Базааф.

– Всю жизнь, – улыбнулась Нирга.

– Не слыхали ли случайно о не рыбах, что живут в морях? Может, водилось что-то такое в здешних водах?

– Всё ищете причину крушения? – проницательно улыбнулась Нирга невесёлой улыбкой. – Рассказывала мне что-то бабушка Марлы, когда я ещё была совсем девчонкой… что-то о прожорливом рте во льдах… это было не у наших берегов. Её собственный дед ходил в плавания к безлюдным землям и там видел что-то такое ужасное, огромное животное… но у нас такого никогда не было. Заплывают иногда приблудные морские овцы, но они на корабли не нападают.

– А что тогда сделал её дед? – не выдержав, влез Юрик.

– А ничего не сделал, – пожала плечами Нирга, – моряки издали заметили здоровенный рот и вовремя развернули корабль. Дед говорил, в такой могло поместиться двадцать кораблей разом… может, преувеличивал, за рыбаками такое водится. Прадед Марлы был не дурак приврать, может он и не видел ничего, по крайней мере, сам, может, история в наследство досталась. Мы тут все рыбаки, и испокон веков живём у моря. Мой покойный муж и сам любил рассказывать истории прапрадеда, теперь их рассказывают мои сыновья. Море бывает удивительно однообразным, хочется послушать причудливые байки.

– У вас много сыновей? – Базааф решил отвлечь Ниргу от истинной причины разговора. Иначе бы он ни за что не затянул светское выяснение, кто чей сват, кто кому брат.

– Трое.

– Взрослые уже?

– Да, выплыли каждый на своём корабле. Теперь не скоро увидимся.

– Что ж это вас внуки не навещают?

– Заходят время от времени, – не согласилась Нирга. – А чаще и не надо, а то привыкнут, перестанут бабушке радоваться.

Базааф выдавил улыбку.

– А у вас есть семья?

– Нет, никого, – мужчина немного посерел. Никак не ожидал, что дело дойдёт до обсуждения его личности, но протестовать после недавних извинений было неуместно.

– Мужчины переоценивают достоинства одиночества, – сдержанно заметила Нирга.

– Да не в этом дело, – признался Базааф. – Рад бы, да всё не складывается.

Базааф скосил взгляд на Юрика, но Юрика абсолютно не волновало, что у него там с семьёй. Парень перестал слушать, ещё когда речь шла о внуках Нирги. Спасать Базаафа от женского допроса было некому. Сливки Юрик тянул медленно, момент для завершения беседы не годился.

Повисло неловкое молчание.

– Предложила бы вам у нас остаться, но у нас всегда женщин было меньше, чем мужчин.

– Ничего, я не в обиде, – пробормотал Базааф. – Долго у вас зима тянется?

– Ещё не меньше шестидесяти дней, – прикинула Нирга. – Но весна потом быстро разгуляется. Вы бы не узнали наши края весной. Весной у нас и свадьбы играют, летом пореже, только если приспичит.