Тайная жизнь моего мужа

– Но ты когда неделями пропадал в своем ковидарии…

– Даша, я свою профессию – не брошу.

– Я не говорю, что тебе надо уйти из медицины, но на время болезни, эпидемий… ты не должен находиться рядом с детьми… Я тебя не навсегда выгоняла, а только на время… ты же знаешь…

– Вот и в этом вопросе у тебя сплошные противоречия, сплошная двойственность. Моя профессия тебе категорически не нравится, она тебя пугает, но деньги, которые я за свой труд получаю ты берешь охотно. Блин, я сам с тобой скоро с ума сойду! – Он схватился за голову.

– Прости!!!

– Даша, я ухожу. Совсем. Больше я не вернусь. За полгода Людиного обучения я вперед заплатил, но больше ни копейки не дам. Проси теперь с отца детей, своего бывшего мужа. Либо пусть Люда сама как-то начинает подрабатывать… Да и вообще, что за дела – устроилась на платное, учиться вообще не хочет, а юристов и без нее переизбыток… Она даже не собирается по своей специальности работать, ей вся эта юриспруденция до лампочки!

– Ты жадный!

– Ага, я жадный. Готов деньги, своим трудом заработанные, на ветер выбрасывать, на вуз, который Люде даром не сдался. Она меня даже отцом не считает. Вот пусть теперь родной отец об ее образовании и беспокоится. А я никто для нее, для тебя, для Маши с Колей…

– Ты решил меня бросить? – звенящим голосом спросила Даша.

– Нет. Не так ты формулируешь. Ты меня вынуждаешь тебя бросить.

– То есть ты правда меня бросаешь?

– Ты меня выгоняешь. Ты этих слов не говоришь напрямую, но ты – делаешь это.

– Так ты меня бросаешь?!

У Игната совсем уже опустились руки. Он чувствовал себя абсолютно выпотрошенным.

– Да, – мрачно произнес он. – Ладно, если тебе так легче, если ты готова только таким образом рассматривать эту ситуацию, то я тебя бросаю.

Он покинул комнату, тихо закрыл дверь за собой, затем, по коридору – во двор. Гравий хрустел под ногами. Стукнула калитка.

Игнат уходил из этого дома навсегда.

Вернулся в дом своей матери, там, не раздеваясь, лег на кровать. В комнате, которая была когда-то его детской, а теперь мать приспособила ее под кладовку, забив почти до потолка разным хламом. Но кровать сыну оставила. Вот именно в этой комнате, на этой кровати, и спал Игнат, когда Даша выставляла его из дома, на время его болезней.

«Во что я превратился, кем стал? – думал Игнат, уставившись в темноту и даже не моргая. – Я ж не человек, не мужик вообще. Чего я сегодня привязался к бедной Алисе, твердил ей – проснись да проснись… Это ж я сплю наяву, у меня летаргия уже годами, даже десятилетиями длится. У меня ничего нет, кроме моей работы, и я никому не нужен. Ни родной матери, ни любимой женщине. Они мне нужны, да, я для них худо-бедно, но старался, только вот это была игра в одни ворота. А чего бы мне не уехать отсюда, например?»

Дарья пусть сама крутится – не жена она. Тем более никто у нее не болеет и не умирает в семье, к счастью, с детьми тоже все в порядке. Платить за образование Люды, которое той самой не нужно? Затем за образование Маши, мечтающей о карьере дизайнера-модельера и при этом даже занавески не способной подшить? Потом за Колю платить, который наушники из ушей не вынимает и все время в телефоне?

Может быть, самое правильное – перестать спонсировать этот бардак? Тогда люди, возможно, задумаются о своей жизни, как-то изменят ее… Недаром же говорят, что путь в ад устлан благими намерениями. Игнат оплачивал все «хотелки» детей Дарьи, и Дарьины в том числе, а они относились к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. И не задумывались о своем будущем. Игнат их своей помощью просто развращал.

Вообще, Люда, она хоть раз сказала спасибо Игнату, оплачивающему ее институт? Хоть один одобрительный смайлик ему в мессенджер, после оплаты всех ее счетов, прислала?

Нет.

А Игнат ей ни слова в упрек. Из серии зачем ждать благодарности, мужик же, должен…

Не должен.

И своей матери, Ларисе Игоревне, он тоже ничего не должен.

Она отдала всё Роману, вот пусть тот за ней и присматривает на старости лет.

Надо уехать отсюда. Как можно дальше. Благо, с его профессией Игнат теперь везде нужен. Квартиру могут предоставить, это смотря где место искать, либо можно самому впрячься в ипотеку. А смысл платить за образование чужих детей, которые и спасибо никогда скажут, чтобы потом, на старости лет, без кола и двора оказаться на улице, поскольку и законной жены тоже не было? Это в том случае, если Дарья, как и предрекает, умрет раньше Игната… Ее дети запросто выгонят Игната на улицу…

Лариса Игоревна не пропадет. Потому что Роман свою мачеху не бросит. Побоится потерять репутацию всеобщего благодетеля. В спину Игната соседи плюнут, конечно, из серии – как же так, сбежал, родную мать оставил… Ну, во-первых, мать пока еще ого-го, а в случае чего Роман – да, да, Роман, ее пасынок обожаемый – пусть о ней хлопочет.

Кому наследство отдали, тот и должен «дохаживать» завещателя.

Если Игнат уедет из Кострова, его все осудят. Но никто, по большому счету, от его отъезда не пострадает. Не должен пострадать.

Собственно, после окончания мединститута вообще не надо было возвращаться в этот город. Игнату предлагали остаться в Москве, помочь с жильем, но нет, он, дурак, рванул в Костров, в эту глухомань, где ему даже родная мать не рада.

А все из-за Алисы.

Ему двадцать один год исполнился, когда он приехал на каникулы в Костров, надо было кое-какую справку для института оформить… А тут – свадьба сводного брата, Романа, материного любимчика.

Вот тогда Игнат в первый раз увидел ее.

Больше всего Алиса напоминала ангела. Небесной красоты девочка. Синие глаза, темные волосы до пояса, не тяжелые на вид, не прямой плетью падающие вниз, а легкие, вьющиеся слегка… Маленький вздернутый нос, рот вишенкой… вишенкой?.. Боже, какие пошлые слова, насколько бессмысленно описывать эту красоту в привычных терминах!

Да дело не во внешности Алисы даже, а в том, как она смотрела, как двигалась, говорила… Игнат не мог долго ею любоваться, каждый раз у него начинало перехватывать горло, и он отворачивался. Но без нее, без Алисы – воздуха как будто вообще не хватало.

Дышать. Дышать! Кажется, именно после того лета он всерьез задумался о своей дальнейшей специализации, связанной вот с этим – с дыханием. Как человеку получить возможность дышать легко и свободно.

«Дышу тобой, я дышу только тобой, милая…»

Игнат вернулся в Костров после окончания учебы в медицинском институте. И с изумлением обнаружил, что Алиса никак не изменилась. Она осталась все такой же прекрасной и юной. И она искренне любила Романа, и братец ее тоже, даром что на двадцать один год старше жены. И все у них было хорошо, у этих двоих… и, в общем, надо было валить из Кострова, но Игнат так и не смог этого сделать.

Как без нее, без Алисы, дышать? Как существовать без этой чудесной девушки, которая словно не от мира сего?

А вот так. Молча. Надо! Надо силой заставить себя уехать отсюда.

Навсегда.

…Игнат, когда осознал, наконец, все это, смог уснуть. С мыслью, что вот завтра он встанет, соберет свои вещи, и отправится в поликлинику, там напишет заявление об уходе. Главврач, Семеныч, будет резко против, тут и гадать не надо. Но, с другой стороны, Семеныч – старый друг, он поймет. Возможно, отпустит, и отпустит сразу. Нет, а если все-таки заставит отработать, пока замену искать будет, то можно перебраться в гостиницу, там перекантоваться. Главное, больше не возвращаться к матери.

Какой-то грохот вдруг.

Игнат открыл глаза, пытаясь понять, где он и что происходит. Не сразу сообразил, что он у матери дома сейчас, поскольку вчера расстался с Дарьей. Потом вспомнил еще, что собирается увольняться из поликлиники и уезжать из Кострова.

Стон.

Игнат вскочил, побежал на половину матери. Обнаружил Ларису Игоревну лежащей на полу, в шелковом домашнем халатике. Рядом – опрокинутый стул. Тут же валялась лейка, вокруг растекалась лужица воды.

Судя по всему, мать собралась полить свой любимый цветок, который висел довольно высоко на стене в кашпо, залезла на стул и грохнулась.

– Ну где ты там? – простонала мать. – Не дождешься… «Скорую» вызывай.

– Мам, дай сам посмотрю… где болит?

– Не трогай меня, – яростно отмахнулась та. – Вызывай «скорую», я сказала.

– Хорошо. Ты будешь лежать на полу до их прихода или все-таки позволишь тебя осмотреть и перенести на диван?

– Вызывай, – сквозь зубы произнесла та. – А меня не трогай! Коновал… Тебе сказали, что надо делать, ну так и делай.

С матерью было бесполезно спорить. Она не доверяла Игнату ни в чем и никогда. Он обманул ее с самого своего рождения, появившись на свет мальчиком, а вовсе не девочкой, которую она так ждала, а значит, Игнату нельзя было доверять.

«Скорая» прибыла через десять минут.

Фельдшер оказался знакомым Игната, и это тоже взбесило мать. Она автоматически не доверяла и друзьям сына. Женщина потребовала вызвать себе другую «скорую». Эту же, прибывшую на вызов бригаду, она назвала «неправильной». Она злилась и кричала, утверждала, что Игнат специально подпилил стул, чтобы она упала.

С ней возились довольно долго, пытаясь успокоить, уговорить съездить на рентген в больницу – подозревали перелом руки и, возможно, сотрясение мозга. Не сразу, но уговорили. Фельдшер потом отозвал Игната в сторону и сказал, что хорошо бы проверить мать на возрастные изменения…

Игнат кивнул, хотя знал, что мать вела себя так всегда. Он уже ничему не удивлялся и не возмущался.

В больнице мать, наконец, позволила себя осмотреть. Ни сотрясения, ни перелома у нее не нашли, хотели оставить на некоторое время, понаблюдать, но мать не позволила. Потребовала себя выписать. Игнат все это время находился рядом с ней, терпеливо ждал.

Потом отвез мать домой.

– Ты сегодня не идешь никуда? – строго спросила Лариса Игоревна.

– Нет, мама, я сегодня не дежурю.

– Тогда помоги мне. Мне неудобно без сопровождения, что я, одинокая какая… Через два часа музыкальный вечер у нас в парке, потом танцы. Почетный гость – Вилен Сильнов, я обещала ему быть на вечере.

– Мама, может быть, ты побудешь сегодня дома, отдохнешь? – предложил Игнат.

– Я обещала, – опять сквозь зубы произнесла Лариса Игоревна.

Она не подчинялась Игнату совершенно, она не хотела ничего слушать, никакие уговоры – поберечь себя хотя бы сегодня – не действовали на нее.

Наоборот, возражения Игната действовали на нее словно красная тряпка на быка, только еще больше заводили. Чем спокойней был сын – тем больше сердилась мать. И так было всегда…

– Хорошо, мама. Я отведу тебя на вечер, а потом помогу добраться до дома. А завтра мы решим, что делать дальше.

– А что делать? Ничего не делать. Зачем что-то делать!

Игнат отвел ее на вечер в парк.

Сегодняшнее представление посвящалось композитору Вилену Сильнову, восьмидесяти четырех лет. Известному автору песен, которые были популярны в прошлом, да и сейчас их охотно исполняли в ресторанах.

Вилен напоминал сытого, здорового младенца – такой же лысый, круглощекий и веселый, с задорным пухом на макушке. Только одетый во фрак. Вилен был в восторге от матери и целовал ей руки.

«Да что ж такое, – думал Игнат, сидя неподалеку от веранды, где танцевали пожилые пары, и мать с Виленом в том числе. – Как же мне удрать отсюда? Как уехать из Кострова? И, главное, с матерью ведь невозможно нормально поговорить. Вот просто невозможно, и все тут!»

К Игнату подходили несколько раз – и дамы, подруги матери, и кто-то из местной администрации. Все восхищались Ларисой Игоревной и свысока наказывали Игнату беречь ее. Он вежливо улыбался, кивал и ничего не чувствовал при этом. Ни любви, ни ненависти. Ни раздражения к людям. Об Алисе он тоже старался не вспоминать.

Он думал о своей работе и о том, что бы еще усовершенствовать в его ингаляторе, позволяющем людям обрести полное дыхание.

* * *

Дарья себе места не находила. Она, когда нервничала, испытывала потребность в движении, в разговоре, в каком-то действии…

Вот и в этот раз, поссорившись с Игнатом, Дарья сначала помыла все полы и окна в доме, сварила сложный обед из трех блюд, а затем, поздно вечером, побежала к Игнату, чтобы еще раз попросить у него прощения.

На него это всегда благотворно действовало – когда Дарья являлась мириться первой.

Но в этот раз чего-то не получилось. Дарья позвонила ему, попросила выйти. Не в дом же ей заходить, ведь там Лариса Игоревна. Игнат выйти отказался и заявил, что все бесполезно и мириться он не намерен. Сообщил, что, как только уладит дела с матерью, то уедет из города.

Дарья испугалась и принялась рыдать. Игнат в ответ сказал, что слезы не помогут, ему очень жаль, но он твердо решил уехать, и все тут. Затем связь прервалась, вероятно, он нажал на «отбой».

Дарья рыдала всю ночь, а на следующий день отправилась к Катерине, своей старшей сестре. Она в тяжелые моменты жизни именно к Катерине бежала за утешением, как и в детстве когда-то.

Сестра жила за городом, она работала бухгалтером при огромном агрохолдинге, где выращивали овощи, фрукты и зелень; этими дарами природы питалась вся область, часть уходила в соседние регионы и даже в Москву.

Агрохолдинг – своего рода завод, по сути; с полями, парниками, садами, где трудились наемные работники.

Это была какая-то другая, новая жизнь, непонятная Дарье. Она с детства думала, что все сельскохозяйственные товары поставляются в город из деревни, крестьянами.

Оказывается, не совсем так. Да, еще существовали фермерские хозяйства, напоминающие прежний, старый быт, но помимо них были и такие вот сельскохозяйственные предприятия, «заводы» на земле – агрохолдинги.

Мир изменился. Живя в городе, никто и не задумывался, откуда берутся продукты на полках супермаркетов…

Последние пару лет Дарья и в своей специальности стала сомневаться. Она работала учительницей географии в школе, и чем дальше, тем сильнее распространялось дистанционное обучение.

А что, если скоро и вовсе учителя станут не нужны? Их заменят специальные программы… Дарью подобные перспективы пугали. Она пока еще не понимала, что происходит, становится жизнь лучше или, наоборот – хуже, сложнее…

И в этом, новом, незнакомом мире оказаться вдруг одной, без надежного мужского плеча рядом – страшно.

Катерина уже ждала Дарью, в доме сестры пахло яблоками и корицей.

– Привет, родная. Штрудель испекла… Мои-то в отъезде, через неделю только вернутся. – Катерина говорила о своем муже и сыновьях, давно уже взрослых.

– И хорошо, посекретничаем вдвоем, как раньше… – обняла ее Дарья.

– Что случилось, на тебе лица нет, – забеспокоилась Катерина.

– Кажется, Игнат меня бросил, – пожаловалась Дарья и разревелась.

Потом, уже за столом, начала рассказ о том, что произошло.

– …Игнат вдруг заявил, что устал. Ему, как он выразился, надоела моя двойственность.

– Двойственность? Это что-то новенькое! – удивилась старшая сестра.

– Он говорит, что я все понимаю, но ничего не делаю. Что я обманула его – с детьми, например. Но я не обманывала! У меня своих трое, помню, как тяжело было с ними, еще маленькими, и тут четвертого рожать? Я хотела подумать, осознать…

– Не надо было ему ничего обещать с самого начала. Отвечала бы – «посмотрим, как получится». Но и он тоже хорош, взял женщину с тремя детьми, какой еще четвертый?

– Вот, Игнат тоже о том – почему я отказалась официально с ним расписываться? Но, если мы распишемся, то как с наследством-то? А мои дети как?

Поначалу Катерина мало что понимала из рассказа сестры. Но потом, постепенно, ее лицо приняло какое-то грустное выражение… словно она, наконец, сделала выводы и эти выводы оказались совсем неутешительными.

Дарья взмолилась:

– Катя, ну скажи, что ты об этом думаешь? Он гад? Он разбаловался? У него другая?

– Тут сложно сказать, – пожала плечами старшая сестра. – У вас с ним с самого начала как-то… и правда не по-настоящему было. Когда вы не пойми кто друг другу – ни муж, ни жена… Ни отец он твоим детям и ни отчим. Брак, конечно, тоже мало что гарантирует, но вот при подобном сожительстве, когда все на тоненькой ниточке висит и ничего определенного годами не происходит… то это тоже плохо. Это другая крайность, понимаешь. Ниточка, в конце концов, порвалась.

– И что делать теперь? – испугалась Дарья.

– Он хороший мужик-то, твой Игнат. Надо было тебе замуж идти, когда он предлагал.

– Но дом…

– Плевать на дом, человек важнее, – сдержанно произнесла Катерина. – Вот что тебе этот дом?! Дети все равно из него разлетятся. Люда вон уехала, скоро и Маша с Колей тоже уедут.

– Понимаешь, я еще за девочек боялась, как, чужой мужчина рядом…

– Ты же Игната хорошо знала. Он не маньяк, не тайный извращенец.

– Но все пишут…

– Вот именно, «пишут»! Да, в соцсетях только об этом и пишут, но ты же с живым человеком жила, ты его видела…

– И передач столько об этом, и в новостях! А у меня девочки…

– Тогда вовсе не надо было с мужчиной связываться, – устало произнесла Катерина. – Ты вот и в этом тоже… действительно двойственная. Нет, нет, не хочу сейчас на тебе топтаться, обвинять только тебя… И Игнат, наверное, тоже в чем-то виноват, не проявил вовремя настойчивость… Хотя какая настойчивость. Тебя же не переупрямить!

– Он тряпка, он не мужик! – вырвалось у Дарьи.

– Ага, теперь тебе его обвинить надо, чтобы полегчало? Он не тряпка совсем. Он тебя слушал и шел навстречу. Принимал твои условия… Но ты его просьб упорно не замечала, игнорировала. Ты Игната не слушала и не слышала.

– Да он мне ничего не говорил! – возмутилась Дарья.

– Все он тебе говорил, только без нажима и шантажа, без этого «бычения», свойственного альфа-самцам. А ты что, хотела, чтобы Игнат по столу стукнул кулаком да рявкнул? Вот только тогда это бы стало считаться настоящим разговором, по-твоему? Но он же, Игнат, не такой… Он говорил с тобой, как нормальный воспитанный человек говорит с другим нормальным воспитанным человеком…

– Ничего он мне не говорил! Все внезапно случилось, раз – и он заявил, что устал и хочет уйти. Ничего не предвещало же!

– Даша, Даша… Ну я же тебя знаю… И Игната тоже неплохо успела изучить, – мягко произнесла Катерина. – Я, вообще, думаю, что он из тех людей, что долго терпят, а потом взрываются, и все, уходят с концами. Люди бывают двух типов в основном. Есть те, кто постоянно выясняет отношения, на каждом шагу, а есть такие, как Игнат…

– Так ты думаешь, что все пропало? – с тоской произнесла Дарья. – Я его потеряла, Игната больше не вернуть?

– Попробуй еще раз объясниться с ним. Согласись со всеми его условиями – разумеется, с теми, которые и тебя устраивают… Себя тоже не надо ломать, в угоду-то… Покажи ему, что ты его слышишь.

Дарья вздохнула. Смахнула слезы с лица, попыталась улыбнуться:

– Ты такая умничка…

– Нет, милая, я очень-очень простая. И по статьям в интернете, по советам блогеров не живу. Стараюсь своей головой думать. Я тебя отчасти понимаю. У тебя девочки… Две девочки и мальчик. Ты хотела их обезопасить и потому держала Игната на расстоянии. Сколько матерей, которые ради «штанов» в доме пожертвовали своими детьми. Но годами (годами!) держать порядочного человека на вторых ролях…

– Он сказал, что его очень обижало, что я его выставляла из дома, когда он заболевал, – призналась Дарья. – Но это же нормально и правильно…

– Ох, тут трудно судить, – покачала головой Катерина. – Если при каждой простуде мужика отселять, то… Я не знаю, это как все время давать ему понять – ты никто, твоя жизнь и твое здоровье второстепенны.

– Ага, он с разной заразой работает, я должна детьми рисковать?!

– Так и не связывалась бы с ним вообще!

– Он тоже так сказал! – истерично рассмеялась Дарья.

– Послушай, если бы он чем-то таким серьезным заболел… очень опасным – тогда да, наверное, надо человека отселить на время, пока не выздоровеет. Туберкулезом там, или чем-то подобным… А при каждой простуде из дома гнать – это перебор. Вот если у тебя кто-то из детей заболевал, ты его, этого ребенка, от других деток отселяла? А если ты сама заболевала, ты – бежала прочь из дома?

– Но это другое!

– Ты Игнату каждым таким изгнанием показывала его ненужность и неважность, его незначимость… То, что он не принадлежит вашей семье. У вас с ним не было семьи, понимаешь?

– Да? И что теперь?

– Теперь борись за него! Соглашайся на брак, роди ему ребенка, не выгоняй при каждой простуде!

– Какой кошмар, – пробормотала Дарья. – Я ничего из этого не хочу делать. Честно.

– Тогда отпусти Игната.

– Как отпустить… Больше у меня никого не будет. Не так много желающих, да и нет других мужчин у нас в Кострове, подобных Игнату. Я с тобой согласна – он классный, он… умный и добрый. Он потрясающий. – Дарья опять принялась плакать. – Я вот только сейчас начинаю понимать, насколько он хороший, представляешь? Я столько лет существовала в каком-то тумане, словно спала… А тут проснулась, очнулась и увидела, что лучше Игната – нет никого. Да даже если он разок принесет простуду в дом, он же ее и вылечит, и он же… он добра в сто раз больше приносит!

– Ты это не мне, ему расскажи!

– И родить я бы ему, наверное, тоже смогла. Да, мне 40 лет, и что. По нынешним временам – все возможно, многие женщины поздно рожают. И где трое, там и четвертый не помеха. – Дарья опять принялась вытирать слезы, затем рассмеялась. – Ах, Катенька, спасибо тебе. Я теперь знаю, что делать.

* * *

Толпы гостей появлялись здесь редко, но после каждого такого крупного сборища, дом подвергался тщательной уборке. Все микробы, вирусы, бактерии, оставшиеся в помещении после людей – должны были быть уничтожены. В уборке участвовали все, кроме Романа. Нина, Петрович, Алиса вооружались швабрами, пылесосами и тряпками. Роман же на время переселялся в отдельную спальню, что располагалась в отдельном флигеле, далеко от главного помещения, в котором обычно принимали родню и друзей.

Недели две примерно Роман не посещал те комнаты, где производилась уборка. Как понимала Алиса, муж ждал, что после тщательной чистки все должно было еще и выветриться, проветриться… А последние, оставшиеся, ускользнувшие от пылесоса бациллы (ничто же не бывает идеальным, даже самая тщательная уборка!) уж точно погибнут к тому времени.

Особо муж не терпел визитов брата, Игната, тот казался Роману настоящим рассадником микробов, которых Игнат приносил из своей поликлиники.

На публике Роман своей брезгливости не показывал, но, когда двери за гостями закрывались, наступало время большой уборки. Роман тогда ретировался на другую часть дома и носу оттуда не показывал.

Алиса уже привыкла к подобному распорядку, она ничуть не удивлялась поведению мужа. Ну вот такой он человек, чего уж теперь. И это нормально, по нынешним-то временам – переживать из-за вирусов в доме…

Сама же она подобными настроениями не страдала, мысли о невидимых и опасных микроорганизмах, оккупировавших все пространство вокруг, ее не посещали.

Вот и в этот раз она, вместе с Ниной и Петровичем, все мыла-чистила в доме. Затем принялась пылесосить в кабинете мужа. Одна, сама. Поскольку сюда уж никто, кроме нее, не допускался.

Алиса пропылесосила ковры на полу и стенах, вытерла все открытые поверхности, вымыла высокое витражное окно… И вдруг вспомнила, что собиралась найти журнал со статьей Романа. Для Игната как раз.

Роман давно, в самом начале их супружества, просил Алису не залезать внутрь его секретера, не заглядывать в ящики, и Алиса этого никогда не делала. Никогда-никогда… И Роман это знал и очень ценил Алису за это.

Пойти к Роману, попросить мужа самому найти в кабинете журнал? Но Роман сейчас работает, пишет очередную книгу… Только лишний раз его беспокоить.

Алиса пожала плечами и принялась выдвигать ящики стола один за другим. Она ничего не трогала в них, не рылась… Просто надеялась на то, что, если журнал лежит где-нибудь сверху, она его возьмет, и все, никаких проблем.

Один ящик, другой, третий…

Стопки бумаг, папки, тетради. Какие-то документы. Алису ничего из этого не интересовало, она эти бумаги даже не разглядывала, в тексты не вчитывалась вообще.

Но в одном из ящиков какое-то слово в заголовке очередного документа вдруг буквально «выстрелило» в Алису, мгновенно вошло в сознание. Сразило наповал.

Завещание.

Стоп. Вот этот документ – завещание? И в нем мелькнуло имя Романа. То есть, это завещание, которое составил Роман?!

Наверное, Роман давно составил завещание. И это правильно. Это разумно! Что такого… Алиса захлопнула ящик, словно ее только что застали за подглядыванием в замочную скважину.

Алиса стояла посреди кабинета, в мерцании разноцветных солнечных лучиков, пробивающихся сквозь витражное стекло. Тишина, запах дерева и отдушки – специального, дорогого моющего средства, залитого в мощный пылесос.