Убить Пифагора

Он налил в кубок немного воды и осторожно добавил из флакончика две небольшие меры коричневого порошка. Перемешал полученное, пересек дворец и вернулся в пиршественный зал. Главк полулежал на одном из триклиниев и безутешно плакал. Труп Фессала все еще валялся на полу в луже крови. Услышав шаги, Главк поднял голову, схватил кубок и залпом выпил содержимое. Потом опустил кубок, посмотрел на Акенона и отвернулся, чтобы уснуть. Это был взгляд, полный неприязни. Он не поблагодарил египтянина и не стал бы благодарить никогда.

Мул вытянул шею, заметив вернувшегося Акенона. Он похлопал животное по крупу и покачал головой, пытаясь прогнать воспоминания о событиях прошлой ночи.

Юного Яко он больше не видел. Лицо парня было теперь изуродовано, и скоро его посадят на весла на одном из торговых кораблей Главка.

Акенон снова покачал головой и глубоко вдохнул холодный утренний воздух. Взяв мула за повод, он зашагал к воротам конюшни и вышел во внутренний двор.

Открывшаяся перед глазами картина заставила его остановиться. Мгновение спустя сердце забилось так, словно вот-вот выскочит из груди.

Глава 6

17 апреля 510 года до н. э

Ионическое море сверкало под утренним солнцем.

Вернувшись с утренней прогулки, Пифагор остановился у входа в общину рядом со статуей Гермеса. Опершись рукой на постамент, он смотрел на север, на полоску между морем и берегом.

«Завтра они вернутся», – размышлял он.

Клеоменид погиб три недели назад, и на душе у него по-прежнему было тяжело. Он с трудом принимал участие в мероприятиях общины. Его одаренный ученик был аристократом, и семья заказала тщательное расследование убийства, которое включало допрос всех членов сообщества, присутствовавших в ту роковую ночь.

Но ни единой зацепки так и не нашлось.

Поскольку родственники Клеоменида были посвящены в братство, Пифагор убедил их предоставить дальнейшее расследование ему самому.

«А в итоге я чувствую такую же растерянность, как в выборе преемника», – подумал Пифагор.

После смерти Клеоменида его достоинства в сравнении с остальными кандидатами стали еще более очевидны. Гиппокреонт, Орест и Аристомах по разным причинам не годились для занятия политикой. Дааруку не хватало преданности, а Эвандру требовалось еще несколько лет, чтобы созреть окончательно.

Философ глубоко вдохнул и бросил последний взгляд на северную дорогу.

«Боги, даруйте мне просветление», – взмолился он.

* * *

Акенон неподвижно смотрел перед собой.

Сцена казалась столь же изысканной, сколь и безобидной, если не считать одной пугающей детали.

Двор Главка украшали колонны, которые образовывали по краю широкую галерею. Две из них поддерживали фронтон, образуя портик, ведущий в более просторный двор, откуда можно было попасть к хозяйственным постройкам. К портику по другую сторону двора примыкал коридор, соединявший особняк с улицей. Это была его цель, которая вдруг показалась недостижимой.

В нескольких шагах от Акенона на пьедестале стояла статуя Аполлона в натуральную величину. Метрах в шести возвышался Дионис. Между ними, подобно сфинксу, охранявшему пирамиду, застыл Борей.

Гигантский раб стоял босиком, из одежды на нем была только набедренная повязка. Казалось, на утреннюю прохладу он попросту не обращает внимания. Он скрестил руки на широченной груди и закрыл глаза, словно дремал стоя.

Акенон оцепенел. Его мул стоял слева от него, понурив голову. Единственные признаки жизни во всем доме подавали за его спиной животные, запертые в конюшне.

Медленно и как можно более незаметно он сделал несколько шагов, пока не оказался по другую сторону от мула. Это была хорошая идея: теперь мул находился между ним и гигантом, который минувшей ночью раздавил человека, как яичную скорлупу.

Что здесь делает Борей? Возможно, Главк поручил ему вернуть серебро. А может, гигант следовал указаниям собственной воли. Акенон подумал об Эшдеке, могущественном карфагенском друге, одно лишь имя которого должно было его защитить… Перед людьми, но не перед зверями. Он сделал шаг к выходу, не отрывая взгляда от гиганта. Тот не шевельнулся. Затаив дыхание, он продолжал медленно следовать вперед. Если Борей внезапно нападет, он сумеет выскочить на улицу, даже если ему придется бросить мула и мешок с наградой. Со временем попытается вернуть их через Эшдека.

Он был всего в двух шагах от коридора, ведущего наружу. В этот момент Борей открыл глаза и впился в него напряженным взглядом.

На лице чудовища мелькнула улыбка.

Глава 7

17 апреля 510 года до н. э

Звуки ударов не проникали в сознание Александра. Молодой солдат из личной охраны Главка с горечью вспоминал минувшую ночь. Он был одним из стражников, дежуривших у дверей зала, присматривая за тем, чтобы ни одна муха не вылетела наружу, пока его господин выводит на чистую воду несчастного Фессала.

«А все из-за Акенона, проклятого египтянина», – с досадой подумал Александр.

Сколько раз они с Фессалом играли в кости! Он был хороший парень, спокойный, приветливый, всегда с улыбкой на устах. Александр никогда не забудет его ужасную смерть.

Стук повторился, Александр подошел к двустворчатой наружной двери. Напарник остался у внутренних дверей, с той стороны коридора.

Через металлический глазок он увидел снаружи женщину лет тридцати. За ней стояли двое мужчин, с виду безобидные. Все трое одеты в простые белые туники, без пряжек и других украшений, и ни один, казалось, не имел при себе оружия. Александр откинул засов и открыл одну из створок.

– Это жилище Главка? – незнакомка заговорила первая, опередив Александра.

«Любопытно, кто эта женщина, которая ведет себя как мужчина?» – немного обиженно подумал про себя охранник.

– А кто спрашивает? – резко спросил он.

– Я Ариадна из Кротона. Мы ищем Акенона. Уверена, что найдем его здесь.

«Проклятый египтянин». Александр почувствовал, как злоба обжигает живот, и сжал рукоять копья.

Он обратил на женщину враждебный взгляд. Возникло желание ответить грубо, а то и вовсе буркнуть, что Акенона у них нет; впрочем, он успел убедиться в том, египтянин был гостем, высоко ценимым господином. А значит, следовало проглотить обиду.

– Попрошу, чтобы его вызвали, – нехотя сказал он.

И захлопнул дверь перед носом у Ариадны. Это было единственное удовольствие, которое он мог себе позволить, по крайней мере, на данный момент.

Ариадна улыбнулась. «Не похоже, что Акенон успел завести себе здесь друзей», – подумала она. Было бы любопытно с ним познакомиться. Она повернулась, отошла от дверей и стала ждать вместе со своими спутниками.

Она с удивлением отметила, что волнуется. До этого момента она считала само собой разумеющимся, что египтянин ответит согласием, на самом же деле никаких гарантий не было.

«Пусть Аполлон сделает так, что он примет наше приглашение», – взмолилась она.

Сложила руки на груди и машинально уставилась на дверь.

* * *

Борей и Акенон молча смотрели друг на друга. Солнце отвесно падало на кожу фракийского гиганта, подчеркивая ее красноватый оттенок.

Они стояли неподвижно, и время будто бы замерло.

Наконец Акенон потянул поводья и повел мула к выходу. Он не отрываясь смотрел на Борея, но краем глаза заметил, что дверь закрыта. Придется стучать и дожидаться, пока откроют.

Мул шагнул вперед. Звук копыт, казалось, разбудил Борея, и тот сжал свои огромные кулаки. Акенон почувствовал, как кровь стынет в жилах, и незаметно ухватился за рукоять сабли.

Глава 8

17 апреля 510 года до н. э

– Акенон!

Он резко обернулся, одновременно поднимая саблю. Дверь открылась, и с порога его окликнул охранник.

Акенон испытал внезапное облегчение, которое в следующий миг сменилось новым опасением. Возможно, у охранника и Борея были одни и те же намерения: вытащить серебро Главка из седельных сумок и присвоить его.

Он напряг мышцы и ждал с поднятой саблей, зорко наблюдая за тем, что происходило впереди и позади него.

– Тебя ждут у ворот, – неохотно заметил охранник. – Женщина… Ариадна из Кротона.

Акенон нахмурился. «Не знаю я никакой Ариадны», – пронеслось в мыслях.

Появился еще один охранник и встал рядом с первым. Они широко распахнули внутреннюю и наружную двери и посторонились, пропуская его вперед вместе с мулом. Акенон было заколебался, но в следующий миг решил, что всякий риск предпочтительнее Борея. Одной рукой держа повод, другой саблю, он направился к выходу, не переставая следить за гигантом.

* * *

«Надо же, никто не предупредил меня, что он такой красавчик», – подумала Ариадна.

На ее лице не отразилось ни малейшего интереса, но, по правде сказать, она с любопытством посматривала на Акенона, который проходил через дверь, ведя за собой изрядно нагруженного мула. Он был лет на десять-пятнадцать старше ее и, как ей показалось, сохранял отличную форму. Короткая темная накидка облегала его тело, однако впереди не было заметно округлого пузца, свойственного мужчинам его возраста. На руках угадывались крепкие мускулы, которые в сочетании с высоким ростом делали его заметным среди прочих.

Подойдя ближе, египтянин устремил на нее внимательный и отчасти недоверчивый взгляд. Ариадна смотрела на него без смущения и заметила в его глазах искорку интереса. Лицо у него было скуластое, смуглое, с полными губами и темными глазами. Отросшие черные волосы. В отличие от большинства греков щеки и подбородок гладко выбриты.

Акенон миновал портик и оглянулся. Охранники закрывали за ним дверь, а значит, и Борей, и они сами больше не представляли собой угрозу. Он спрятал саблю и молча наблюдал за единственными людьми, которых видел на улице. Вызывающе выглядевшая женщина и двое мужчин стояли рядом с тремя ослами без поклажи.

– Вы ждете меня? – спросил он, обращаясь к мужчинам.

Один из них посмотрел в сторону женщины, которая ответила тихим твердым голосом.

– Меня зовут Ариадна, а это – Браврон и Телефонт. Мы прибыли из Кротона, из пифагорейской общины. Пифагор желает пригласить тебя в общину и обратиться к тебе за услугой. Он попросил передать тебе его самое горячее приветствие и пожелание увидеть тебя вновь.

Акенон отвел взгляд и несколько секунд молчал, прежде чем ответить. Он и сам собирался навестить Пифагора, покончив с делами в Сибарисе. Более тридцати лет назад, когда сам Акенон был еще ребенком, Пифагор некоторое время жил в Мемфисе, родном городе Акенона. Его отец был чиновником и к тому же замечательным геометром. Занимался обучением новых геометров для работы над правильной переразметкой земель после разливов Нила. Сам фараон попросил его отца передать Пифагору знания, которые египтяне накапливали веками. Харизматичный грек много дней провел с Акеноном и его отцом. Мать Акенона, родом из Афин, скончалась годом ранее, и семья состояла из отца и сына. Они не раз делили трапезу с Пифагором, который даже спал у них дома, когда оживленная беседа незаметно затягивалась до рассвета.

Акенон невольно улыбнулся. Он запомнил Пифагора как обаятельного и к тому же очень доброго человека. Философ не раз говорил Акенону, что у него большие способности, и мальчик раздувался от гордости, получая похвалу от друга своего отца и даже самого фараона. В то время отец обучал Акенона геометрии, и с тринадцати лет мальчик довольно неплохо ее знал. Если бы судьба не увела его по другой дороге, он был бы неплохим геометром.

За эти годы имя Пифагора стало известно во всем мире. Акенон время от времени слышал о нем, о его растущем влиянии и чудесах. Он не видел его больше трех десятилетий, и теперь обрадовался, что великий учитель о нем вспомнил, однако ему было неприятно, что тому потребовались его услуги. Он был уверен, что благодаря серебру, полученному от Главка, сможет осуществить свою давнюю мечту и на несколько лет забыть о расследованиях и преступлениях.

Он кивнул и поднял взгляд на Ариадну.

– Я поеду с вами. Мне очень хочется снова повидать Пифагора. Однако не думаю, что готов браться за какую-либо работу. Через несколько дней собираюсь в обратный путь.

– Спасибо, что готов к нам присоединиться, – ответила Ариадна. – Что же до остального, то лучше всего поговорить об этом с Пифагором.

«Сомневаюсь, что ты ответишь ему отказом, – мысленно добавила она. – Никто на такое не способен».

* * *

В это время в восьмидесяти километрах от Ариадны и Акенона Пифагор прогуливался в одиночестве в роще неподалеку от общины. Он брел неторопливо, поглощенный своими мыслями, и время от времени качал головой. Непосильная ноша, которая легла на его плечи, сгибала спину, обычно прямую и величественную.

А позади, прячась среди сосен, кто-то крался, наблюдая за великим учителем. Он следил за ним вот уже некоторое время. Как и Пифагор, он также размышлял о смерти Клеоменида; однако, в отличие от учителя, мысль эта доставляла ему немалую радость.

Глава 9

17 апреля 510 года до н. э

Как только последние дома Сибариса остались позади, Акенон испытал внезапную эйфорию.

Ощущение было таким сильным и приятным, что поглотило все его существо. Это был прилив радости и энергии: работа успешно завершена, позади неприятная встреча, когда он испугался за свою жизнь, а в седлу приторочены два увесистых мешка, наполненные серебром: подлинное сокровище. К этому присоединялось возбуждение, даже, можно сказать, удовольствие от путешествия по незнакомым краям в обществе женщины, которая казалась ему все более привлекательной.

Они ехали третий час, все время держась вдоль берега. На безоблачное небо взошло солнце, и воздух прогрелся. Акенон заметил, что чем дальше они отъезжали от Сибариса, тем больше им попадалось по пути крутых подъемов и спусков. Ариадна ехала следом за ним. Два ее спутника, молчавшие всю дорогу, следовали поодаль на некотором расстоянии, видимо, погрузившись в медитацию.

Акенон перекинулся с Ариадной несколькими фразами, но было бы преувеличением сказать, что у них завязался разговор. На его вопросы она отвечала односложно, когда же он спрашивал о причинах, по которым они направляются в Кротон, она всякий раз ссылалась на Пифагора. Однако, несмотря на то, что Ариадна выглядела не слишком разговорчивой, по ее молчанию и мимолетно брошенным взглядам Акенон заподозрил, что она к нему неравнодушна. В Карфагене он имел некоторый успех среди женщин, и не было оснований думать, что с гречанками будет иначе. Бабником он не был, скорее наоборот. В юности он пережил долгий период аскетизма, который оставил след в его жизни. Однако в настоящий момент аскетизм никак не сказывался на его желаниях.

Сидя в седле, он исподволь наблюдал за Ариадной, которая иногда вырывалась вперед и ехала с ним рядом. Светло-каштановые волосы были убраны в хвост. Лицо показалось ему умным, а зеленые глаза и чувственный рот делали его выражение вызывающим. Ростом она была гораздо ниже Акенона, должно быть, доходила ему до плеч, формы отличались выразительностью, однако выглядела она не пышной, а чувственной. Он смотрел на подрагивание грудей под туникой. Тонкая ткань красноречиво облегала тело. Акенон разомкнул губы и задышал через рот. Ариадна повернула голову, посмотрела на него и улыбнулась. От ее улыбки Акенону стало жарко. Он был почти уверен, что… Кто знает, чем кончаются такие путешествия?

Египтянин пришпорил мула и поравнялся с Ариадной.

– Полагаю, мы сделаем привал перед тем, как доберемся до Кротона.

– Конечно, придется переночевать на полпути. По этим тропам ехать можно только медленно. До захода солнца доберемся до постоялого двора. – Она снова улыбнулась лукавой и, возможно, многообещающей улыбкой. – Чтобы перекусить, можем остановиться на лугу сразу вон за тем маленьким мысом.

Акенон повернул голову. Браврон и Телефонт ехали в нескольких метрах позади и не могли слышать их разговор.

– Может быть, мы могли бы остановиться раньше? Я имею в виду…

Он пристально посмотрел на нее и выразительно улыбнулся. Он никогда бы так не поступил при обычных обстоятельствах, но странное очарование Ариадны наполняло его желанием. Кто знает, сложатся ли еще раз обстоятельства столь благоприятным образом, окажутся ли они снова наедине в безлюдной местности с двумя сопровождающими, которые держались на расстоянии, поглощенные своим внутренним миром?

Она посмотрела на него непонимающе, на лице у нее отразилось наивное удивление.

«Интересно, она кокетничает или действительно не понимает?» – подумал он.

– Я имею в виду, – настаивал Акенон, – место, где можно укрыться среди деревьев, чтобы тебя никто не видел. – Он кивнул в сторону спутников.

– Ах вот оно что. – Ариадна улыбнулась. – Прости, что не поняла тебя раньше.

Она подняла руку, приказывая спутникам остановиться, и натянула поводья.

– Не думала, что ты такой застенчивый. Но не волнуйся, я привыкла. Моему пожилому отцу тоже приходится часто делать привал, чтобы справить нужду. Маленькие особенности старения.

Акенон уставился на Ариадну. На ее лице читалось насмешливое выражение. Она знала, чего он хочет, еще до того, как он открыл рот.

Он спрыгнул с мула и скрылся среди деревьев, проклиная себя.

Маленькие особенности старения…

Выждал минуту и вернулся. Этого времени было достаточно, чтобы чувство обиды прошло, и он от души над собой посмеялся.

Он вышел на дорогу с улыбкой на губах. Сел на своего мула, смело взглянув в смеющиеся глаза Ариадны, и они возобновили путь.

Некоторое время ехали молча, пока Акенон не повернулся к Ариадне и не сделал еще одно двусмысленное замечание. Не меняя выражения лица, она снова ответила с притворной наивностью, ловко переиначив смысл его слов. Акенон наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Вскоре он принялся нахваливать пейзаж, но так подбирал слова, словно намекал на обманчивую простодушность Ариадны. Она кивнула и тотчас ответила, сославшись на бесплодность местных земель, однако смысл ее слов мог быть истолкован как насмешка: самонадеянность наказуема.

Этот обмен двусмысленными замечаниями продолжался до конца дня, пока они огибали берег. Давненько Акенон не чувствовал себя так хорошо. Тонкое остроумие Ариадны, которая откровенно водила его за нос, разжигало любопытство и притягивало к этой женщине еще больше.

Ночью, лежа один в кровати на постоялом дворе, Акенон перебирал события дня. Прежде чем заснуть, он дал себе обещание: в Кротоне Ариадна непременно разделит с ним ложе.

* * *

На закате следующего дня они прибыли в пункт назначения.

Дорога вилась вдоль берега, который по мере приближения к Кротону становился менее обрывистым. Акенон с интересом рассматривал незнакомую местность, а мул устало преодолевал остаток пути. Кротон раскинулся у самого моря, в центре располагался порт. С течением времени город разрастался в глубь материка, пока не достиг подножия холмов, защищавших его с тыла. Он был не так велик, как Сибарис, но все же размеры его впечатлили Акенона, как и высота и великолепие главных зданий. Не зря он считался вторым по численности населения городом Великой Греции.

Но углубляться в город они не стали, а молча обогнули его в направлении ближайшего холма. Возле его склонов, в километре от границ Кротона, виднелась простая ограда, образовавшая прямоугольник триста на двести метров. Внутри раполагалось несколько зданий, храмы и сады, украшенные статуями. Община походила на деревушку, притулившуюся на орбите огромного Кротона и связанную с ним тропой, напоминавшей длинную пуповину. Казалось, город и деревня образуют таинственный симбиоз.

Дорога, по которой они двигались, пересекалась с тропой, и Ариадна повела небольшую группу прочь от Кротона в направлении необычных зданий. Это была пифагорейская община, основанная жителями Кротона, дабы Пифагор мог превратить это место в центр своего учения. За последние три десятилетия из скромной школы с несколькими десятками учеников пифагорейское братство превратилось в самое процветающее и влиятельное вольное сообщество своего времени: в кротонской общине обитали шестьсот учеников, тысячи адептов учения контролировали десятки правительств в разных городах.

Акенон этого не знал, однако имелась причина, по которой престиж Пифагора не достиг достойных его высот: согласно правилам, многие аспекты внутренней жизни не разглашались, а основа его мудрости держалась в тайне. Братья давали такой строгий обет, что не могли записывать свои открытия. Пифагор был известен своей политической силой и огромным авторитетом как учитель и высочайший духовный вождь; однако единственный способ получить бесценные знания, которыми он делился, – это приблизиться к нему и быть с ним рядом.

Стать членом сообщества было непросто, а достичь последних ступеней практически невозможно. Все были свидетелями мощного сияния, исходившего от учителя, но лишь единицы могли созерцать этот свет вблизи. За три десятилетия существования братства только шесть великих учителей вошли во внутренний круг Пифагора. Один из них, Клеоменид, убит. Из оставшихся пяти лишь будущий преемник получит в полном объеме великое учение.

Подойдя ближе, Акенон почувствовал, как по спине пробежал озноб. Невозможно было не заметить ауру духовности, витавшую над братством. Акенон забыл о своей привлекательной попутчице, с которой не обменялся ни словом с тех пор, как увидел общину. Ум полностью сосредоточился на могучем и загадочном человеке, с которым он познакомился в Египте. Он готовился снова встретиться с ним… но тот теперь был уже не просто выдающейся личностью.

Он стал вождем вождей.

* * *

У ворот общины их ждала небольшая группа встречающих. Впереди стоял великий Пифагор. Акенон, привлеченный непреодолимым магнетизмом, не мог отвести от него глаз. Философа отличал внушительный рост, но прежде всего он излучал особый свет: казалось, солнце освещает белизну его туники и волос ярче, нежели остальной мир. Они спешились и проделали последние метры пешком. Ариадна шла рядом с Акеноном, лицо ее было непроницаемо.

Пифагор шагнул вперед, положил обе руки на плечи Акенона и заговорил своим твердым, искренним голосом:

– Акенон, как я рад тебя видеть.

Он окинул его пронзительным взглядом, и Акенон почувствовал странное смущение, как будто ему вдруг стало ясно, что хорошего или плохого сделал он за всю свою жизнь. В то же время, несмотря на твердое решение не втягиваться в новое расследование, он был уверен, что отказать Пифагору будет очень трудно.

Оторвавшись от Акенона, учитель повернулся к Ариадне.

Его слова заставили Акенона побледнеть.

Глава 10

18 апреля 510 года до н. э

– Почему мы должны поручать иностранцу работу, которую обязаны выполнять наши органы порядка?

Килон размахивал руками, активно выражая возмущение. Он обращался к членам Совета Тысячи с трибуны зала, где они собрались, самого широкого и торжественного помещения Кротона. Тысяча самых влиятельных людей города со смесью любопытства и смущения слушала со скамей его страстную речь. Над роскошной пурпурной накидкой Килона возвышалось толстое, налитое кровью лицо, соперничавшее цветом с одеянием. Он с усилием перевел взволнованное дыхание, чтобы продолжать речь.

– Мне только что сообщили, что в общину прибыл человек, приглашенный лично Пифагором. И что бы вы думали? Он египтянин! – возмущенно воскликнул Килон. Он повернулся вправо и указал на группу заседающих. – Клеоменид был вашим братом, вашей родней, он был твоим сыном, Гиперион! И вы согласны, чтобы Пифагор снова проигнорировал наши законы и взял на себя роль органов порядка?

Старик Гиперион заворочался на своей скамье, раздосадованный и смущенный. В словах Килона имелась доля правды. Органы порядка начали расследование убийства его сына Клеоменида, но не нашли никаких зацепок, и Пифагор решил продолжить его своими силами. Служители закона могли бы и дальше расследовать это дело, но, поскольку улик не было, махнули на убийство рукой. С другой стороны, Гиперион мог бы с самого начала настаивать на более решительных действиях, заставить сыщиков заниматься расследованием днем и ночью, перевернуть в общине каждый камень… но он бы ни за что не осмелился перечить Пифагору.

Килон грозно посмотрел на родственников Клеоменида, переводя взгляд с одного лица на другое. Все молча опустили глаза. Они были членами Совета Трехсот и никогда бы не стали возражать Пифагору; однако Килон и не ждал, что кто-то осмелится конфликтовать с учителем. Все, чего он хотел, – подорвать его моральный авторитет, чтобы Совет Тысячи хоть раз восстал против тирании пифагорейцев.

Аристократическое правительство Кротона традиционно представлял Совет Тысячи, в который входили мужчины основных семей и групп влияния. После прибытия Пифагора многие из тысячи были посвящены в пифагорейцы. Прошли тяжелые моральные и интеллектуальные испытания и с восторгом приняли учение, которое отныне регулировало все их действия. Наконец Пифагор убедил город – Килон не мог взять в толк, каким образом ему это удалось, – создать для посвященных новый орган – Совет Трехсот. Это была лишь группа в Совете Тысячи, но иерархически стояла выше.