Времена

– Мне следует плакать – говорит Аня – Но я не буду.

Андромаха плачем провожала Гектора за десятки веков до нас. А через двести лет после нас, Ярославна будет плакать по своему Игорю. Моя храбрая жена не плачет, ведь она знает, что женский плач убивает силы мужчин. Скоро я уйду на битву и она тихонько поплачет в уголке, замирая от холодного страха, а потом вытрет слезы и выйдет на люди с улыбкой.

– Я видела со стены, как ты бился с «соловьями» – шепчет она – Ты великий воин и ты очень смел. Но ты ненавидишь убивать и ненавидишь войну. Я знаю, ты не захочешь водить рати в бой, ты останешься со мной и нашими детьми. Ты будешь пахать землю, писать умные книги или строить города. Но сегодня особый день, сегодня ты защищаешь меня. Поэтому сегодня ты будешь убивать и лица убитых сегодня забудутся тобой.

Наверное, прошедшая ночь была ночью великих таинств и я открыл перед ней не только сердце, но и самые сокровенные мысли. Теперь она знает то же, что и я и говорит мои слова.

– Тогда ты не обернулся, не посмотрел на меня, и мне сразу стало за тебя спокойней. Не оборачивайся и сегодня, и мне будет легче на сердце.

Меня переполняет гордость. Ты, Гектор Троянский, и ты, Игорь Новгород-Северский! Завидуйте мне, вы, жалкие неудачники! Ни у кого еще не было и ни у кого не будет такой женщины!

Провожать меня Аня вышла уже не в девичьем, а в бабьем наряде: платок скрыл ее длинные прекрасные волосы, как и полагалось замужней женщине. Она шла степенно и плавно, опираясь на мою руку, а я с затаенной гордостью смотрел на такие же пары вооруженных воинов и провожающих их на стену женщин. Моя молодая жена была самой красивой и она это знала.

Мадьярское войско уже стояло на противоположном берегу реки. Пять сотен всадников. Казалось бы это не так уж много, но все пространство от вод Трубежа до синеющего вдали леса заполнили гнедые и вороные кони. Коней другой масти не наблюдалось, лишь впереди у самой воды жевал травку ослепительно-белый жеребец. Всадники стояли спешившись и не двигаясь, подняв вверх свои длинные пики и опираясь на них. Наконец один из них вскочил на белого коня и неспешно направил его к броду. За ним, по обеим сторонам последовали еще двое на иссиня-вороных скакунах.

– Пойдем – вздохнул Неждан.

Когда мы выходили из восточных ворот, трое всадников уже неспешно пересекали Трубеж, разбрызгивая воду на броде. По негласной традиции нас тоже было трое: сотник, Муромец и я, и свое оружие мы оставили на стене, сделав исключение лишь для кинжалов. Всадник на белом коне спешился и направился к нам, двое остальных остались верхом, наклонившись к гривам своих коней. Они были без знакомых нам длинных пик, лишь с кинжалами на поясе, как и мы.

– Шалом – приветствовал нас мадьяр.

Похоже, иврит, с легкой руки хазар, стал интернациональным языком общения между Степью и Лесом.

– С миром ли ты пришел? – спросил его Илья – И кто ты?

Я присмотрелся к венгру. Он стоял перед нами без шлема и без доспехов, в длинном кавалерийском кафтане, знакомом нам по встрече с венграми на Смородине. Длинные, когда-то черные, а сейчас полуседые волосы были заплетены в косу. На ногах воин носил изящные полусапожки с немного загнутыми носками, удобные в стременах, но не подходящие для длительных прогулок.

– Меня зовут Тархош из рода Акаши – спокойно произнес мадьяр – И я пришел не с миром.

Мой тесть, похоже, иврита не знал, но успешно делал невозмутимое лицо. Я тоже пока помалкивал. Разговор продолжил Илья:

– Откуда и куда вы идете и что вам надо у нас?

– Мы идем на заход солнца, в Паннонию, где нашли себе новую родину наши братья.

– Ну так идите, мы вас не держим и не будем препятствовать.

– Путь до Паннонии долог, а с нами наши семьи и кони. Их надо кормить и поэтому мы взяли золото в Булгаре, что на Итиль-реке. За это мы обещали ударить на Самватас, а Акаши не нарушают обещаний.

– Самватас? – не удержался я от вопроса.

– Так в Степи называют Киев-град – бросил Муромец через плечо по-полянски.

– Тебе не взять Киев – сказал я – У кагана Владимира большое войско.

– Владимира там нет – улыбнулся Тархош – Он повел войско на юг искать печенегов.

– Так ты союзник печенегов?

– Печенеги наши враги – он нахмурился – Они лишили нас наших степей. И поэтому, если я встречу печенега, то проткну его копьем. Но сегодня я буду делать то, за что взял золото. А ближайший брод через вашу реку здесь и сразу за ним хорошая дорога на Самватас.

Ну я бы не назвал эту дорогу хорошей, подумал я, вспоминая овраги и заросли орешника, но мадьяр вероятно имел ввиду какой-то другой путь.

– Пропустите нас и останетесь живы!

Почему-то он пристально посмотрел именно на меня. Неужели я – слабое звено? Но ему ответил съзоротай.

– Нас здесь для того и поставили, чтобы такие как ты не прошли на Киев-град. Мы будем биться и многие с обеих сторон не доживут до завтра – сказал Илья – Пожалей своих людей, отступись.

– Вы храбрецы, но вам не выстоять против наших шарканей – в его голосе мне послышалась грусть.

«Шарканями» он, по видимому, называл Змеев. Хороший он, по-видимому, человек, этот Тархош, совестливый. Жаль, что придется его огорчить, подумал я.

– Ну что ж, до встречи в Верхнем Мире. И да смилостивится над вами Иштен – сказал мадьяр и, повернувшись, пошел к своему коню.

Мы тоже повернулись и не стали смотреть, как всадники снова вздыбили воды Трубежа. Но в детинец вернулся один сотник, а наш с Муромцем путь лежал к двум малозаметным кустам, за которыми были спрятаны факелы, приготовлены трут и кресало и по бочонку первача нашей с Аней работы.

Тем временем за рекой запели трубы и мадьяры стали садиться в седла. Всадники выстраивались в несколько линий, готовясь к атаке. У нас в детинце тоже проскрипел рожок, это сотник подавал какой-то сигнал своим людям. Все мадьяры были уже в седле, когда за рекой пропели другой сигнал и ряды всадников раздвинулись пропуская кого-то. Это, выбрасывая когтистые лапы, и размахивая острыми головами, шли Змеи. Они шли один за другим, понукаемые поводырями в знакомых мне капюшонах. Брод их не остановил и гигантские вараны поплыли, руля длинными, извивающимися хвостами. Теперь, при свете дня, я мог их рассмотреть. Размеры обманчивы, особенно если сравнивать то что видел на экране телевизора с тем, что видишь воочию. Мне показалось, что мадьярский боевой дракон был раза в полтора длиннее самого большого из виденных мной в «Национал Географик» гигантских ящеров. Тем временем Змеи начали выходить на наш берег и мне удалось их сосчитать. Восемь голов! Не так уж плохо, а то я боялся, что их будет больше.

Теперь и всадники начали переходить брод. По пять за раз, они выезжали из шеренги и двигались по склону вниз, образуя колонну из пятерых стремя-в-стремя. Длинные пики, поднятые вертикально вверх, сливались в одного длинного гигантского ежа. Первые пятерки уже замутили воды Трубежа, когда Змеи начали подниматься по склону и я махнул рукой Муромцу. Теперь мне стало некогда смотреть ни на него, ни на Змеев, ни на всадников и я лишь надеялся что никто из них меня не подведет. Я вышиб пробку из своего бочонка и ароматная жидкость полилась в заранее заготовленный и присыпанный землей деревянный короб с плетеным из пеньки канатом внутри. В воздухе явственно запахло сивушными маслами, напомнив мне запах дешевого кукурузного виски. Опорожнив бочонок я поднял факел и кресало. Не зря же я неделями тренировался высекать огонь; кресало сработало, факел загорелся сразу и я поднес его к коробу. Самогон вспыхнул и от меня к Муромцу побежал скрытый присыпкой синий огонек. Теперь я видел, что и он не оплошал и такой-же синий огонек бежит мне навстречу. Змеи тоже не подвели, они злобно рвались с поводка и уже подползали к линии зажигательных мин. Лишь бы они, эти мины, сработали. И они сработали…

Адская смесь летучей нефти, селитры, серы и очищенного льняного масла, приправленная горящим самогоном, выбросила полосу черного дыма, сменившуюся рыжими языками пламени. Мины вспыхивали одна за другой и вот уже перед Змеями поднялась стена огня. Хорошо замаскированный хворост добавил жару и теперь между детинцем и бродом бушевал огненный вал. Я поднялся с колен и с фанатизмом огнепоклонника смотрел на это безумство: мне хотелось прыгать от радости и танцевать вокруг гигантского костра. Сквозь метущийся в огненном пекле воздух были видны, как сквозь матовое стекло, извивающиеся от боли гигантские ящеры, которые сбивали с ног и топтали своих поводырей. Огромный Змей прорвался сквозь пламя в мою сторону, заметался в панике, подобный огненной саламандре, размахивая обугленными обрывками сбруи, упал, дернулся два раза и затих. Четыре Змея, то ли оставшиеся невредимыми, то ли лишь слегка обожженные нашим псевдо-напалмом, рванулись в панике к спасительной воде, сметая на своем пути пятерки переправившихся и переправляющихся всадников. Истошно заржали кони, роняя всадников, лес пик смешался, развалился. Аккуратные пятерки на том берегу дрогнули и перемешались с не менее аккуратными линиями, боевые кони вставали на дыбы, ржали, бросались из стороны в сторону и лишь искусство наездников позволяло им удерживаться в седле. Атака захлебнулась, не начавшись.

Когда мы с Муромцем приблизились к детинцу нам навстречу выбежали Неждан, Добрыня и моя Аня. Неждан одобрительно кивнул, Аня смотрела только на меня, а Добрыня проворчал, глядя на трупы Змеев:

– Славные зверушки, стоило бы и нам завести боевых медведей.

Неждан неодобрительно покачал головой на такие легкомысленные слова:

– Рано радоваться, нам теперь надо готовиться к новой атаке.

Они повернулись и пошли обратно, медленно и тяжело, как люди сделавшие неприятную, трудную, но совершенно необходимую работу. Мы остались вдвоем на виду у всего детинца, Аня потянулась ко мне и положила руки мне на плечи, а головку на грудь. Ее прекрасные волосы давно выбились из-под женской повязки и свободно развевались по ветру. Наверное, это было неприлично для замужней дамы, но нам было все равно. Потом она подняла голову и снова посмотрела на меня: ее глаза лучились знакомым изумрудом.

– Ты мой муж! – сказала она.

Она хотела сказать, что я храбрец, умелец-алхимик, самый лучший в мире минер и победитель Змеев. А еще я был красавцем мужчиной и неутомимым любовником. И все это прозвучало в одном ее слове. Но вдруг глаза ее, и без того большие, расширились и в них появился испуг. Теперь она смотрела на что-то за моей спиной.

– Зме-е-ей! – прошептала она, заикаясь.

Я обернулся, заранее ощутив холодок в сердце от ее испуганного шепота. Это был один из тех монстров, что разметали атаку через брод и рассеяли первых всадников. Видно напрасно и рановато мы расслабились, понял я. Змей не атаковал, он бежал один, без проводника, волоча за собой упряжь, бежал в панике, но бежал прямо на нас с Аней. Ползать по земле, разливая самогонку и поджигая мины не слишком удобно в тигелее и при длинном мече или копье, поэтому все мое оружие оставалось в детинце. При мне был только метательный нож за поясом, от которого было маловато проку.

– Беги! – закричал я жене и толкнул ее в сторону детинца.

Она побежала, но бежала медленно, путаясь в своей длинной одежде и все время оглядываясь на меня. Из распахнутых ворот детинца к нам бежали вооруженные люди во главе с Добрыней, по-кинематографически медленно вытягивающим меч из-за спины. В тело варана воткнулась оперенная стрела, рядом взрыхлила землю вторая – оказывается Олешко тоже иногда промахивался. Но короткого железного наконечника было недостаточно чтобы остановить монстра, он только громко зашипел и понесся еще быстрее. Чудовище приближалось и бежало прямо на меня, но в последний момент решило меня обогнуть, заработав лапами быстрее прежнего и его, казалось, занесло на повороте так, что комья земли полетели из-под лап. Мимо меня промелькнуло крокодилоподобное тело и я машинально отметил бурые полосы на более светлой шкуре и обвисшие складки. Если он обойдет меня, то нагонит Аню, подумал я, следя за тем, как со мной поравнялся извивающийся хвост. За этот хвост я и ухватился, упав на него и больно уколов руки о гребень. Змей протащил меня еще несколько шагов и, повернув морду, из-всех сил хлестнул хвостом, вырвав его у меня из рук и ободрав мне ладони. Теперь гадина смотрела на меня маленькими безумными глазами, показавшимися мне кроваво-красными. Аня уже пробежала больше полдороги до ворот и мимо нее, мне на помощь, пронеслись ратники. Тогда она остановилась, взглянула на меня и в ее глазах, несмотря на расстояние, я увидел ужас. Прыжка Змея я не заметил, настолько быстро он мотнул головой, лишь почувствовал страшную боль в голени. Бестия вцепилась мне в ногу, сжав зубы мертвой хваткой, и так держала секунду или две, пока я выхватывал нож из-за пояса, а потом мотнула головой. Перед глазами вертелись красные круги, было нестерпимо больно и сквозь кровавый туман я увидел окровавленную морду с куском плоти, моей плоти, в зубах. И в эту морду, в злобный кроваво-красный глаз, я всадил свой нож, уже наполовину потеряв сознание от шока и боли. Змей распахнул пасть дыхнув на меня отвратительной гнилью и показав желтые зубы, но ни укусить, но закрыть ее не успел, рухнув на землю, истошно вереща и вращая всеми четырьмя лапами, как заводная игрушка на холостом ходу. Похоже было, что лезвие моего ножа проникло в мозг, или что там было в этой отвратительной морде? Ко мне уже подбегали люди и Добрыня отсек Змею голову одним ударом своего двуручника. Меня подняли на руки, хотя я и не просил, прижали к ноге, или тому, что от нее оставалось, какую-то тряпку и понесли в детинец. Потом Аня взяла меня за руку своей теплой ладошкой и боль стала покидать меня, но земля почему-то начала кружиться и сразу кто-то погасил свет.

Очнулся я в детинце, когда Улада бинтовала мне голень чистой тряпкой. Я повернул голову и успел увидеть, как в безумные глаза моей любимой возвращается разум. Мой взгляд отметил, как на серии моментальных фотографий: струйку крови из закушенной губы, побелевшие костяшки пальцев на судорожно сжатых руках, мертвенную бледность лица.

– Ну что ты, родная – шепнул я – Что мне, твоему мужу, какая-то жаба.

И с радостью увидел, как румянец возвращается на ее прекрасное лицо. Улада закончила бинтовать мне ногу и я увидел, что из-под серой тряпки торчат какие-то листья. Я попытался встать и заорал от боли и радости: оказывается, у меня все еще оставалась левая нога и я даже мог стоять, хотя боль была адской.

Я попытался добраться до стены, опираясь на Аню и Уладу и мне это удалось. За рекой снова прозвучал сигнал, потом другой. Там носились всадники, снова выстраиваясь в линию и я увидел белого коня и всадника на нем, проносящегося вдоль строя. Мадьяры готовились к новой атаке. За воротами Неждан строил своих ратников, выталкивая вперед тех, у кого были хорошие копья на ясеневых древках. Он увидел меня на стене, оставил своих людей на Муромца и подошел.

– Жить буду – сказал я на его немой вопрос – Где мое оружие?

– Куда ты с такой ногой? – проворчал Неждан – Ты уже сделал свое дело, Арье-Лёв. Теперь мы будем делать свое. Жаль, что давно не было дождей.

Я вопросительно посмотрел на него.

– Если попробуем отсидеться в детинце, то они сожгут Заворичи. Придется биться в поле. Ну ничего, не впервой!

И он невольно дотронулся до шрама поперек лица. Я никогда еще не слышал, чтобы немногословный сотник произносил так много фраз подряд. А теперь он явно хотел сказать еще что-то и не решался. Потом он сделал шаг вперед и положил мне тяжелую руку на плечо.

– Ты еще не знаешь, как хорошо быть отцом дочери… – голос его звучал необыкновенно мягко и даже шрамы на лице, казалось, разгладились и побелели.

Пристально взглянув мне в глаза, он закончил:

– … А теперь у меня есть еще и сын!

Повернувшись, сотник пошел к воротам тяжелой походкой, более не оборачиваясь. А ведь у меня никогда раньше не было отца… Ходить я мог с большим трудом и приходилось наблюдать за битвой со стены, вместе с женщинами и детьми. Мне оставалось только смотреть и я смотрел.

Неждан привел свою неполную сотню на пригорок над бродом, туда, куда неизбежно ударят колонны всадников. Венгры уже начали снова переходить реку, все теми-же пятерками, как и во время первой, змеиной, атаки. Сейчас они выстроятся внизу и, по команде Тархоша, начнут разгонять коней. Вот и он сам, на своем белом скакуне, снова проносится перед строем и снова выстраивает их, как и на том берегу. Здесь у них меньше места для маневра, но ему удается поставить всадников по два десятка в ряд. Как плотно они стоят, задевая друг-друга стременами и как нам это на руку. Нежданово построение наверху, казалось бы, дает ему преимущества, но это преимущество обманчиво, ведь копья ратников, при отражении конной атаки будут смотреть вниз и их не удастся упереть в землю. Тархош это наверняка понимает, но понимает и Неждан. Мы ждем совсем другого.

Вот всадники начали движение, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Их еще не так много на нашем берегу, рядов пять по двадцать в ряд – сотня. Остальные продолжают рвать копытами воду Трубежа. Быстрее, быстрее… Длинные пики опущены, головы в островерхих шлемах пригнулись к шеям коней, над головами некоторых развеваются конские хвосты как у роханских всадников из «Властелина Колец». Это красиво и жаль разрушать такую красоту, но придется. Цепочка «ежей» выползает незаметно, я ее не вижу, лишь знаю, чувствую ее невидимое движение, направляемое рукой Куэрчи.

Ряды всадников ломаются так резко, как будто по ним ударили огромной невидимой дубиной. Снова ржут кони, падая и подминая под себя мадьяр и падает белый жеребец Тархоша. Передний ряд венгерской кавалерии повержен, а остальные рассеяны и всадники с трудом удерживают коней. И вот уже на них с холма медленно, чтобы не потерять строй, движутся ратники Неждана, ощетинившись копьями. Быстрее, быстрее, пока мадьяры не опомнились. Дождя давно не было и пыль окутывает поле битвы, мне ничего не видно. Зато хорошо видно то, что происходит за рекой. Венгры в смятении, их ряды снова смешались, всадники беспорядочно носятся вдоль реки. Сейчас бы по ним ударить!

Я заметил, что в последнее время слишком многие из моих желаний исполняются. Надо бы быть поосторожней, но сейчас нам необходима эта моя, вряд ли существующая магия. И она срабатывает. Едва слышно надрывно зудят дудки и из леса выходят ратники Зосимы. Малый воевода молод, но опытен и хладнокровен, в нем явно проснулся полководец, каким-то шестым чувством слышащий и понимающий симфонию битвы. Он знает – надо ударить в правильный момент, не минутой раньше и не минутой позже. Сейчас именно тот момент и зосимовцы строятся на опушке.

Но и мадьяры опытные воины и Тархош тоже слышит музыку боя. Он вырывается из схватки у брода и, на чужом гнедом коне, перебирается на левый берег Трубежа. Вот он уже на том берегу и снова скачет вдоль строя, выравнивая всадников. Сейчас он построит новую линию атаки, фронтом к лесу. Через несколько минут венгры выстроились на прибрежном лугу и вновь стали медленно разгонять своих коней. Рядом со мной дружно ахнули женщины. Я обернулся и встретил ждущий взгляд Анюты.

– Безумцы – с уверенностью, которой не ощущал, сказал я – Им не пробить «стену щитов».

Наверное, я обладаю магией слова, подумалось мне, потому что события начали развиваться именно так, как я сказал. У Зосимы было слишком мало людей, чтобы выстроить каре, о котором он, скорее всего, не имел представления. Не доставало их и для того, чтобы выставить полноценную македонскую фалангу в восемь рядов, потому что ему нужно было охватить большой фронт и защититься от атак с флангов. Поэтому он поставил своих ратников в два ряда, причем только первый был плотным, второй отстоял от него на несколько шагов и был вооружен не копьями, а неизвестно откуда взявшимися гизармами и бердышами. Еще два десятка бойцов остались в резерве. Сам Зосима наблюдал за боем с правого фланга, встав за второй линией: несостоявшийся анин жених был хладнокровным полководцем, несмотря на свою молодость. Тархош смог бросить на них две сотни всадников, все остальные были заняты в атаке на детинец.

Я видел, как конная лава постепенно разогналась, длинные пики опустились и ударились о щиты первого ряда ратников с выставленными вперед и упертыми в землю копьями. Полетели наземь кони и всадники, взлетели в воздух разбитые щиты зосимовцев. Полностью разбить «стену щитов» мадьярам не удалось: ратники Зосимы выстояли, но несколько всадников провались сквозь строй, тут же сомкнувшийся за ними. На них навалились бойцы второй линии, подрезая коням сухожилия своим оружием и стаскивая всадников с коней. Вскоре стена пыли заволокла заречье и я уже ничего не мог разглядеть, но почему-то мне было спокойно за зосимовский отряд. Тархош явно допустил ошибку пустив в дело кавалерию – его воины имели бы больше шансов спешившись.

Повторялась история наполеоновской конницы под Ватерлоо, брошенной маршалом Неем в бессмысленную атаку на британскую пехоту и разбившуюся о бело-красные каре англичан. Трагедия, подобная так красочно показанной в старом фильме Сергея Бондарчука, свершалась сейчас прямо перед моими глазами, хоть и в меньшем масштабе, но зато воочию. Но до сражения при Ватерлоо было еще восемь с половиной веков, а мои братья сражались здесь и сейчас и я ничем не мог им помочь.

На нашем берегу кипел бой и в пыли лишь проскакивали люди, кони и оружие; разобрать что-либо было невозможно. Немного поодаль был еще один пригорок и на нем стояли трое. Олешко, сын Радонега, по прозвищу Попович стоял неподвижно, держа рукоять своего лука в левой руке и эта рука была почти так же неподвижна, как и вся его фигура. А вот правая рука ходила взад и вперед непрерывными монотонными движениями: выхватить стрелу из колчана на левом боку, зацепить тетиву, оттянуть за ухо, выстрелить. Это было похоже на непрерывно работающую мельницу. Стрела за стрелой летели вниз и вот колчан опустел. Но у ног стрелка лежали еще два колчана и мельница Куркуте снова заработала. В Олешко, казалось, исчезли человеческие черты: теперь это был механический автомат-андроид, машина убийства. По обе стороны от него стояли Добрыня и Куэрчи с обнаженными кривыми мечами, двуручным самурайским у Добрыни и более коротким, одноручным, у печенега.

Среди мадьяр оказался еще кто-то кроме Тархоша, понимающий музыку боя. Наверное, урон, понесенный ими от стрел был велик и к холму, на котором стоял стрелок уже бежали спешившиеся враги. Похоже, что-то случилось с луком, так как плечи Куркуте безвольно повисли, распрямившись. Это лопнула тетива, не выдержавшая непрерывной стрельбы и Олешко гнул свой лук, натягивая запасную. Венгры уже были близко и двое с кривыми мечами бросились им навстречу. Брошенный венгром дротик сразу пробил грудь печенега, но он продолжал бежать вперед, пока не пронзил своим кривым мечом убившего его врага. Оба они, уже мертвые, еще некоторое время стояли неподвижно, подобно некоей скульптурной композиции неизвестного автора.

Я видел Добрыню, окруженного со всех сторон мадьярами. Его кожаный пояс слетел или был разрублен, и обрывки порванной длинной рубахи развевались из-под короткой кольчуги, как экзотическая древняя одежда. Он размахивал своим кривым самурайским мечом, рубя и коля во все стороны и был сейчас удивительно похож на Сайго Такамори с картины в токийском музее: «Сражение на холме Уэно». На какое-то время он исчез из виду, полностью окруженный врагами, а потом я увидел как его поднимают на копья. Кажется я заскрипел зубами, нечаянно наступил на раненую ногу и застонал от боли. Снова красные круги поплыли перед глазами, а когда я снова смог видеть, то увидел как в кучу оставшихся в живых врагов врезался Муромец…

«Куда махнет – там улица, отмахнется – переулочек» – вспомнилось мне из детства. Оказывается, это было не совсем преувеличением. Нет, он не размахивал огромным, неподъемным мечом, как в старых советских фильмах, да и враги его были умелее кинематографических злодеев. Муромец вовсе не шел степенно и мощно, напротив, он скользил сквозь мадьяр быстро и легко, как горячий нож проходит через кусок масла. Тускло поблескивали два коротких клинка в его руках и очередной венгр лишь удивленно рассматривал кровь, льющуюся из разрезанного горла, груди или бедра. Да, у Горного Старца учили хорошо, в том числе и анатомии.

Олешко торопливо натянул тетиву и мельница снова заработала. Теперь я тоже начал понимать музыку боя. Все также бились неждановцы перед бродом, Илья приканчивал последних мадьяр, убивших Добрыню и Куэрчи, за рекой тоже продолжался бой. Но что-то уже необратимо изменилось в сражении. Прошла еще минута или две и венгры по нашу сторону реки побежали. Они не бросали оружия, но все же отступали, огрызаясь на неждановцев. Им вдогонку летели стрелы, даря тела водам Трубежа и лишь немногие выбрались на тот берег. Пыль там, где бились зосимовцы рассеялась и я увидел два войска, стоящие друг напротив друга. Ратники малого воеводы так и не разомкнули «стену щитов», которая стояла теперь намного ближе к нам и была короче вдвое: от отряда Зосимы осталось меньше половины. Венгров все еще было больше, но они уже не рвались в бой и молча стояли, пешие и конные, напротив наших ратников.