Мерцание зеркал старинных. Подчинившись воле провидения

Мерцание зеркал старинных

Подчинившись воле провидения

Светлана Гребенникова

Книга создана при содействии медиума, говорящей с призраками – Марианны Нафисату

Автор не претендует на историческую достоверность и все совпадения с историческими фактами – считать случайными.

© Светлана Гребенникова, 2021

ISBN 978-5-0055-6625-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 47. Побег удался

Я забыла обо всём, обдумывая приключения, которые ждут нас в пути, предвкушая встречу с Федором. Благодаря Анюте я благополучно выкрутилась из ситуации, которую, как я считала, своей непримиримостью и нежеланием понять меня создал мой отец: «Ах, если бы он принял Федора с самого начала, всё могло бы быть совсем по-другому…»

– Анечка, ты умница, я так тебе благодарна!

– Не благодарите, барышня. Ох, думается мне, я самолично приближаю вас к чему-то страшному. Грезилось мне ночью сегодняшней, что большою бедой всё закончится. Да разве ж вы меня послушаете… Эх… – Аня тяжело вздохнула и продолжала по-стариковски причитать. – Токмо из-за большой любви к вам и нежелания расстраивать я на это согласилася. Ох, я и сама не ведаю, как это мы так ловко всё провернули. И слова откуда-то взялись… Вот брехала-то, вот брехала, и настойку эту на ходу придумала… Я вам так скажу, барышня, мудрёно всё вокруг вас, ой, мудрёно. Почудилось мне, что не сама я своей судьбой распоряжаюсь, внутри меня будто чей-то голос повелевал, чтоб не смела я противиться вашим желаниям. Если вы даже умереть захотите, то и я должна уйтить умирать вместе с вами, а не становиться супротив да не пытаться отговорить. Нашептывал словно кто, что вы очень хитрая и мудрая. А я своими мозгами пораскинула: нельзя вам без меня. Вздорная вы и балованная, никак мне нельзя покинуть вас. Доля, видать, моя такая, оберегать и защищать вас, а то ведь пропадете, барышня.

Я звонко засмеялась. Несмотря на то, что все Анькины кликушества, каждое ее слово я воспринимала как пустую болтовню, мне была приятна ее забота. Рядом с Анютой я ничего не боялась, от этой рослой и крепкой да чистой душою деревенской девушки веяло силой.

Мне доставляло удовольствие нестись навстречу новым приключениям, ведь я ехала к Федору и точно знала, что он ждет меня. Чувствовала, что он сильно печалится, оттого что не может видеть меня и говорить со мной. Мысли обгоняли быстро движущийся экипаж, они обгоняли даже ветер: «Подожди еще немного, Феденька, скоро мы встретимся, будем вместе. А когда мы снова соединимся, ты познаешь, что такое любовь молодой барышни. Я всё сделаю, чтобы ты стал самым счастливым».

В мечтательном томлении я думала о предстоящей встрече. Напрочь вылетели из головы тягостные события, разговор с отцом тоже больше не мучил меня, все неприятные ощущения как по мановению волшебной палочки покинули и голову, и душу. Анюта неустанно подгоняла лошадей, вечерело, становилось холодно, я плотнее засунула руки в муфту и постаралась усесться поудобнее. Анька, не оборачиваясь, пробасила.

– Барышня, что вы там по коляске вошкаетесь, не ровён час вывалитесь, сидите смирно. Надо из города побыстрее выехать, пока нас не хватились.

И вот впереди застава. Мы подъехали к одной из рогаток, нас остановили. Проверяли каждый экипаж. По нескольким фразам часовых я поняла, что по городу продолжают искать убийцу Никиты. По дороге, пока мы не выехали из столицы, было еще несколько досмотров, из чего я поняла, что князь не теряет надежды отыскать душегуба и наказать его со всей строгостью, на которую он только способен. Мы подъехали к границе города, там стояли две полосатые будки. Охранники вышли из них и грозно прокричали:

– Кто?

– Две барышни путешествуют, едут к родственникам в деревню, – громко ответила Анюта.

– Почему вас никто не сопровождает в дальнем путешествии? Почему с вами нет мужчин? Кто вы вообще такие?

Он задал еще множество вопросов… Анюта начала что-то неуверенно лепетать, путаясь в словах. Почувствовав ее смятение, караульный двинулся в нашу сторону, чтобы рассмотреть лица. Пока он шел, я зашептала, наклонившись к самому Анькиному уху:

– Анюта, не тушуйся, не надо показывать, что ты боишься, иначе он вмиг нас разоблачит. Дождись, он сейчас подойдет, а ты Беню незаметно ущипни, пусть служивого напугает.

Караульный продолжал сыпать казенными вопросами.

Как только он подошел к лошадям и морда Бертрана оказалась на одном уровне с его лицом, Анюта незаметно проделала то, что я велела. Беня взметнулся на дыбы, а за ним и Яша, и третий пристяжной. Подняв копытами комья грязи, кони вызвали хаос и смятение. Караульный от испуга попятился и сел прямо в грязь.

Прикрыв лицо одеялом, чтобы солдат не видел меня и не догадался о моем происхождении, а думал, что в коляске молодая девка безродная, я залихватски свистнула. Наши лошади от резкого свиста рванули вперед, и мы понеслись так быстро, что обескураженные часовые только бестолково глядели нам вслед.

В таком темпе мы мчались около часа. Потом, придержав лошадок, Анюта выдохнула.

– Ну, будя гнать, отдохните, родимые, а то впереди еще долгий путь, умаетесь.

Я даже думать не хотела менять своих лошадей на каких-то казенных кляч. «Надо, наверное, давать им больше отдыха, чтобы передвигаться только на них», – размышляла я, радуясь, что мы благополучно миновали столичные окрестности. Я очень надеялась, что лошади вынесут наш путь от начала до конца: «Беню и Яшку ни за что не оставлю, а пегого можно и поменять будет. Если понадобится, каждый день будем останавливаться на ночлег, и лошади смогут отдыхать».

Дальше мы тронулись ровным шагом. Удивительно, но Анюта молчала, ничего не говорила, видимо, охала про себя. Только я порадовалась этому, как вдруг ее прорвало:

– Да что ж это такое деется… Мы еще, почитай, и уехать-то не успели, а уже набедокурили. Теперича нас точно искать будут. – И, хлопнув себя по тулупу, провозгласила: – А может, оно и к лучшему, ведь ежели нас найдут, сталоть назад поворотят…

Я резко оборвала ее: и так знала, что она хочет сказать дальше.

– Анька, достала ты меня своими причитаниями, поговори о чём-нибудь другом. Чтоб не смела сомневаться во мне!

Анька испуганно оглянулась.

– Ну что вы, барышня, злобствуете, я попросту сказывала, и не думала вовсе сомневаться в вас. Я сильно переживаю, как там Дмитрий Валерьянович, да и Кузенька меня всё пужал, когда я сборы чинила, бегал за мной, хватал за руки и всё просил: «Не надо, Анечка, отговори ты барышню, не стоит ей ехать, не к добру это всё, ой, не к добру». Очень просил…

– Аня, поздно уже говорить, сделанного не воротишь. Там, дома, разгневанный отец ждет, а тебя возьмут да в тюрьму бросят.

Специально стращала я Аньку, чтобы она меньше бубнила.

– Ты преступление совершила, вывезла меня, а то, что ты у меня на поводу пошла, никого волновать не будет.

Анька опасливо покосилась, но промолчала.

– Вот и молчи, лучше вперед смотри да на карту, всё полезнее будет, чтобы мы благополучно доехали.

Аня еще раз покосилась на меня.

– Барышня, а вы не сумлеваетеся, что вам по приезду окажут тот прием, какого вы ожидаете? А ну как по-другому всё случится, что вы тогда-то делать будете? И там ли он, этот Федор, родимец его побери? Ждет ли? Вы же ни в чём не уверены… Как вы осмелились в такой путь-то пуститься, не знаючи даже, что вас ждет в конце?

– Мне надоели твои бредни, Анюта, попридержи язык. Я тебя в последний раз прошу не пророчить всякие гадости. Чувствую я его, понимаешь, очень хорошо чувствую. Мы с ним словно два диких зверя, которых разлучили по чьей-то милости, и теперь они ищут друг друга. Можешь представить, они точно знают, где каждый находится, всё каждый о другом чувствуют, но никак соединиться не могут.

Она вздохнула:

– Ну что ж, барышня, не могу я такого себе представить. Мудрёно вы говорите, непонятно. Да с вами спорить, видать, бесполезно, делайте как знаете, а я буду молиться за вас и во всем вам помогать, раз вы такая.

Она отвернулась, с головы до ног закуталась в покрывало и продолжила править тройкой. Мы понеслись к первой почтовой станции, где собирались остановиться. Я не заметила, как уснула, а когда проснулась, мы уже прибыли.

Прежде чем снова отправить нас в путь, лошадей накормили и дали им отдых. Менять их на казенных я наотрез отказалась. Почтарь заспорил было, но Аннушка отвела его в сторонку, молвила несколько слов, сунула что-то в руку – и он сдался.

Мы с Аней сидели в теплой избе и наслаждались передышкой и горячим чаем из ведерного самовара.

– Что ты ему такого сказала?

– Да сказывала, что эти лошади у вас – последняя память, которая осталась от покойного дядюшки, больше ничего нет, дескать, сирота вы. Два целковых серебром ему сунула из тех, что вы мне дали заплатить сопровождающему, да бутылку самогонки, я их много в дорогу припасла, как знала, что понадобятся.

– Молодец, Анька, соображаешь, когда хочешь.

Анюта достала карту, на которой всё было так толково обозначено, что даже неграмотной понятно.

– Родственник мой нарисовал весь путь и станции до той деревни. Если что, нам по энтой картинке всё растолкуют. Каждый день нам проезжать по станции, одна позади, четыре осталось, я всё хорошо запомнила. Мы не по прямой следуем, а через деревни. Дорога эта надежная, по ней много народу проезжает, не робейте, не беспокойтеся, доедем. Он сказывал только так и езжать, никуда не сворачивать. По прямой немного короче, зато через деревни надежнее. Да и я не глупая, память у меня хорошая, всё поняла, запомнила. Та деревня Тютюревка, она большая, легко найдем. Да и личность ваш Федор там примечательная, сыщем, барышня.

Мы спокойно ехали всю ночь и утро. К полудню нам очень захотелось есть, но я просила Аню останавливаться как можно реже, только чтобы дать отдохнуть лошадям и покормить их. Мне хотелось быстрее пережить эту дорогу, тряску, холод…

Глава 48. Нелегкий путь

Мы подъехали к придорожному трактиру, и Анька взмолилась:

– Барышня, давайте остановимся, сами горячего попьем-поедим и лошадок наших накормим, да и отдохнут они, бедняги.

Я согласилась, мы вылезли из коляски. Навстречу вышел молодой мужчина.

– Чего изволите, барышни?

– Распрягите лошадей, дайте им овса. Только не шелухи, цельного.

Анька толкнула меня в бок и шикнула:

– Барышня, вам туточки не Петербург. Гонор свой подале спрячьте, только проблем наживем с таким обращением.

Я послушалась ее и повторила свою просьбу вежливо. Подумала и добавила, что мы и сами бы не прочь поесть горячего. Юноша усмехнулся и повел коней на задний двор.

Трактир находился в небольшой избушке, я стала с интересом его рассматривать. Стены были сложены из каких-то диковинных бревен, на свету отливающих серебром. Сверху крышу покрывала солома, она придавала постройке какой-то сказочный вид.

Мы зашли вовнутрь. На лавках у огромного грязного стола сидели мужики, которые что-то ели и пили. Когда мы вошли, все взоры обратились к нам. Им странно было видеть в убогом трактире барышню, разодетую в меха. Они разглядывали нас нагло, откровенно, и мне стало не по себе. Я посмотрела на Анюту. Лицо ее было непроницаемым, казалось, она ничего не боится. Но я почувствовала, что внутри Анька не так уверенна и спокойна, как виделось снаружи.

Мы молча сели друг против друга у дальнего конца стола и стали ждать. Анюта шепотом запричитала:

– Ох, не к добру это, барышня, не к добру. Чего это они там про нас шушукаются, поди, что-то плохое затевают.

– Анька, знай сиди да помалкивай. Tais-toi, – добавила я по-французски.

– Чаво? – открыла она рот.

– Закрой рот и жди. Поедим и двинемся дальше.

Но Анюту обуяло беспокойство: я увидела, как нервно дрожит ее рука, лежащая на столе.

К нам подошла женщина, видимо, хозяйка. Высокого роста, тучная, пышная грудь вываливалась из неопрятного платья, сшитого из дешевой ткани. Сверху был надет передник, видимо, когда-то белый, а теперь из-за постоянного вытирания грязных рук больше походящий на половую тряпку. Необъятный живот выглядел как опухоль, круглые бедра и огромный зад вызывали брезгливость.

Женщина внимательно рассматривала меня, глаза ее завистливо горели. Мне стало неуютно… Я очень кротко попросила горячей еды. Она уперла руки в крутые толстые бока, вперила в нас глаза, а потом, хитро прищурившись, спросила:

– Чегой-то вы забыли в нашей глухомани?

– Мы очень устали, очень спешим и очень хотим есть. Если же нам здесь не место, мы тотчас уедем.

– Ну конечно, уедете вы несолоно хлебавши, как же, – усмехнулась тетка. – Чичас щей горячих принесу.

– Вот спасибочки, – Анюта закивала, и по ее телу прошла нервная дрожь. Было странно наблюдать, как у огромной, крепкой девахи затряслись поджилки.

Хозяйка видела нас впервые, мы не сделали ей ничего плохого, но разговаривала она с нами отчего-то без приязни. Я добавила:

– Принесите еще теплого молока с белым хлебом.

Тетка кивнула и удалилась. Мы сидели тихонечко, а мужики всё оживленнее что-то обсуждали и уже не стесняясь тыкали пальцами в нашу сторону. Они громко ржали, точно кони, видимо, говорили какие-то непристойности. Что еще может вызвать такой животный смех у людей недалекого ума?

Вернулась хозяйка, поставила перед нами миски. Не дожидаясь, пока она отойдет, мы взялись за ложки и очень жадно начали есть. А она стояла, смотрела на нас и усмехалась. Я взглянула на нее и спросила:

– Вы хотите что-то сказать?

Она фыркнула и, ехидно улыбаясь, произнесла:

– Кушайте, ку-ушайте, барышни. Белого хлеба нетути, дак может вам че-е-рного принести?

Она как-то странно растягивала слова и говорила так громко, что ее было прекрасно слышно всем. Даже громко смеявшиеся до этого мужики притихли. Я почувствовала какой-то подвох и быстро сказала:

– Спасибо большое, более ничего не нужно. Мы уже сыты, ни молока, ни хлеба не приносите. Мы откушали щей, нам всё понравилось, сколько мы должны заплатить?

Она назвала незначительную сумму. Я положила на стол серебряный рубль. Она жадно раскрыла глаза.

– Ох, как много, у меня сдачи не будет…

– Ничего не нужно.

Мы торопливо прошествовали к выходу. Там стоял такой же толстый, как женщина, мужик. «Видимо, ее муж», – подумала я. От него крепко пахло потом, на грязной засаленной холщовой рубахе проступали мокрые пятна. Подавив приступ тошноты и брезгливость, я всё же обратилась к нему.

– Пусть запрягут наших лошадей, мы немедленно трогаемся. Велите подать экипаж.

Мужик ответил, зло блеснув маленькими глазками-буравчиками, которые были едва видны из-за заплывших жиром щек:

– Да они у вас бешеные какие-то, в упряжь не даются и кусаются, бестии. Вы уж ступайте на конюшню да сами запрягайте своих стервецов.

Я не стала ему перечить, лишь нервно дернула плечами. Я уже решилась идти, но Аня остановила меня, схватив за руку, и зашептала:

– Не надобно вам туда, барышня. Ох, чует моё сердце, что-то дурное он замышляет, не верю я ему, боязно мне.

– Анька, ты что, сдурела? Там же Бертран, это он, видно, тяпнул кого-то. Не дай Бог, они что-то с ним сделают. Надо немедленно идти. – Я резко повернулась и, обращаясь к мужику, в нетерпении спросила: – Ну, и где ваши треклятые конюшни? Как туда попасть?

Он махнул рукой направо, указывая на стоящие чуть в отдалении строения:

– Идите, эвон, первые два пройдете, третье и будет конюшня.

Не мешкая ни минуты, я направилась куда сказано, намереваясь как можно быстрее покинуть это неприятное место. Анюта покорно засеменила следом. Подойдя ближе, я услышала ржание лошадей и поняла, что иду правильно. Попав вглубь конюшен, я крутила головой, отыскивая своих лошадей, но их там не было: в стойлах стояли одни битюги. И только в самом дальнем углу я наконец увидела Бертрана и Яшу. Около них беспокойно бегал тот юноша, который встретил нас. Я отметила, что на них сбруя, всё на месте. Не понимая, зачем нас сюда зазвали, хотела уже разразиться гневной тирадой: «Вот шельмецы, могли бы их и вывести да поставить перед экипажем, а дальше мы бы и сами справились». В ту же секунду меня обуяли сомнения: «Что-то тут нечисто, не было бы беды».

Как только я об этом подумала, сзади раздалось сопение, мерзкий запах пота ударил мне в нос. Я обернулась и поняла, что самые страшные мои опасения подтверждаются. Анюта, растерянно оглядываясь, пятилась к стене, ее обступали три мужика. Двое были из той компании, которая сидела за столом, а третий – парень, забравший наших лошадей. Ко мне приближался толстый хозяин. Сделав шаг назад, я поняла, что попала в западню, зажата в узком деннике. Сощурив свои свинячьи глазки, мужик хохотнул и противным слащавым голосом проблеял:

– Ну что, девочка, попалась? Сейчас дяденька тебя накажет. Как это ты путешествуешь одна, такая маленькая, такой хрупкий цветочек. Впредь будешь знать, как вдвоем с подружайкой уезжать так далеко от дома. Ты думаешь, дорога для глупых девчонок? Я тебе покажу-у-у-у! Проучу тебя хорошенечко, раз батька уму-разуму не научил.

Я резко вздернула голову, стараясь не показать, как испугалась, и прекрасно понимая, что меня ожидает. Обернувшись к Ане, я увидела, с какой злобой и остервенением она глядит на обидчиков, и это придало мне сил. Я бросила в лицо своему противнику:

– Посмей только тронуть меня, грязный, вонючий боров! О! Как сильно ты пожалеешь! Ты даже представить не можешь, какая кара тебя ожидает! Род, к которому я принадлежу, и те, кто стоит за мной, от тебя мокрого места не оставят.

Он только усмехался в ответ. Было видно, что он совершенно мне не поверил и совсем не боится.

Но тут из угла, в который пытались загнать Анну, раздался душераздирающий крик. Аня огромными вилами, которыми поддевали сено, проткнула одного насильника насквозь. Безумие сверкало в ее глазах, мне казалось, она не совсем понимает, что происходит, животный страх сменился ожесточением. Она наклонилась, перехватывая вилы, попыталась поднять на них бьющегося в конвульсиях мужика, чтобы бросить его в того, который в страхе отползал на карачках и истошно кричал, призывая на помощь.

Она отвлекла на себя всё внимание. Я, воспользовавшись моментом, схватила ржавую подкову, что валялась неподалеку, и со всего маху врезала жирному в висок. Раздался неприятный треск, и из уха брызнула струя крови, которая разом залила всю рубаху. Мужик охнул и начал оседать на землю.

Оглядевшись, я увидела, что остались только двое: молодой отполз от Ани, сидел, облокотившись о стену, и тихо завывал, не в силах двинуться. Второй, с ужасом наблюдая за случившимся, спешно выводил моих лошадей. Я зло посмотрела на него.

– Отойди! Даже думать не смей подходить ко мне. Ты поплатишься так же, как они!

Он замотал головой:

– Ну что вы, что вы, у меня и в мыслях не было плохо вам делать, я даже хотел вступиться за вас…

Аня грозным басом прогромыхала:

– Ага! Вступиться он хотел?! Вот я щас тебя теми же вилами! Отправлю на тот свет вместе с твоими непотребными, мерзкими приятелями…

Громогласные ругательства вылетали из ее рта.

– Аня, мигом бери коней, выводи и запрягай! Скорей поехали отсюда, пока они не очухались да на помощь не позвали!

Мы быстро выбежали, сами запрягли лошадей, спешно завершили все приготовления, прыгнули в коляску и отправились дальше.

Следующие полдня лошадьми правила я, а Аня сидела позади. Ее била крупная дрожь, в лице не было ни кровинки. Я понимала, что она тяжело переживает произошедшее. Вдруг богатырша заплакала:

– Говорила я, барышня, надо было дома оставаться. Что же это деется, людей жизни лишили-и-и-ииии… – выла она.

Я обернулась и строго спросила:

– Ты кого, Аня, оплакиваешь?! Кого жизни лишили?! Ты за насильников и убийц переживаешь?! Ты о них сокрушаешься, их жалеешь?! А нас не жалеешь? Что бы с нами сталось, если бы мы не оборонялись? Об этом ты подумала?! Жизнь она отняла! Подумаешь! Цена той жизни какая? Да может, они только возрадовались, что лишились этой скотской жизни, может, мы услугу им оказали…

Я осеклась, подумав: «Наверное, трактирщица сообщит властям, и, возможно, нас будут искать. Хорошо бы сменить коляску… Больше не стоит нигде останавливаться, даже притормаживать возле постоялых дворов опасно. Весть об убийстве двух мужиков парой сумасшедших барышень разнесется быстро, тогда нам точно не поздоровится».

Всё это меня пугало и в то же время давало ощущение какой-то дикой, но очень яркой жизни, которую я проживаю. Я никогда ранее не испытывала таких чувств, как в последние полтора суток.

Мы ехали по главной дороге, когда я вдруг обрадованно вспомнила:

– Анька, где твоя карта? Похоже, пора сворачивать, – мы остановились у развилки, и я хотела убедиться, куда двигаться дальше.

Изучив внимательно карту и мысленно поблагодарив папеньку, который обучил меня топографии, я убедилась, что именно здесь можно свернуть на окольную дорогу, а значит, избежать дальнейших неприятностей.

Мы продолжали путь. Вдруг мой любимый конь, Яша, стал припадать на переднюю ногу. Он сбавил шаг, чем стал тормозить всю тройку. Я запереживала за него, остановилась и, спрыгнув с облучка, пошла проверить, что случилось – и увидела вздувшуюся бабку. Наверное, на этой проклятой конюшне его кто-то пнул или ударил. Я сильно жалела его и не знала, что делать.

Анна уснула, и мне не хотелось ее будить. Она очень тяжело засыпала, ей всё мерещился тот мужик, эта грязная свинья, визжащая на вилах, и ее трясло. Я решила ехать шагом, чтобы дать коню возможность набраться сил. Но мысль, что с ним может случиться что-то плохое, не покидала меня.

Становилось всё темнее, а мы едва плелись по дороге. Бертран был недоволен, он пыхтел и сопел в нетерпении, ему хотелось мчаться вперед. Чужая лошадь, которую мы прихватили третьей, не найдя своего пристяжного, была достойная, резвая, она тоже порывалась бежать. Выпал первый снег и подморозило, кони из-за медленного движения стали замерзать и недовольно фырчали. Яшка всё не мог прийти в себя: он шел очень тяжело. Впереди уже виднелся дым из деревенских труб и какие-то огни, но мы никак не могли их достичь.

Тяжелые мысли о судьбе Яшки сжимали мое сердце: я очень любила его и боялась, что он умрет по дороге, останется здесь, а нам придется отправиться дальше без него. Но от тяжелых мыслей меня отвлек странный звук справа – прошуршали чьи-то шаги, я не могла разглядеть, кто это, и сильно испугалась. Я испытывала страх только тогда, когда не понимала, что происходит. Прислушалась: может, померещилось? Но нет: шорох повторился, и я поняла, что кто-то окружает наш экипаж с разных сторон и, почти не издавая звуков, подходит всё ближе и ближе. Под рукой не было никакого огня, чтобы осветить окрестности. Я могла только догадываться: к нам кто-то подкрадывался.

Вдруг в темноте блеснули глаза, и я поняла, что это стая волков. Они кружили, почувствовав больного зверя… Видимо, они шли за нами и дождались удобного момента, чтобы напасть. Я дико завизжала.

– Анька, волки, волки, просыпайся, волки – их стая, сейчас будут лошадей жрать. Как бы Яшку не съели, он совсем плох. Они, видать, давно за нами идут.

Аня встрепенулась от моего визга и вскочила, вращая глазами как безумная.

– Где волки?! Какие волки?! Что вы, барышня, глупости говорите. Вон уже деревня невдалеке, дым видать. Волки-то, они ж боятся селений, запаха человека боятся…

Она заткнулась на полуслове. В этот момент воздух пронзил вой, да такой жуткий, что холод сковал меня по рукам и ногам. Справа, чуть поодаль, я увидела огромного волка. Подняв морду вверх, он выл на появившуюся уже на небе луну и своим воем напускал еще большую темноту. От него самого словно поднимался столб тьмы. В этом вое была угроза, смертельная жуть сгущалась вокруг нас. Анька взвизгнула и со слезами в голосе заблажила:

– Вот, вот, барышня, уже второй раз нам указывают, чтоб обратно повернуть. Все знаки за то, останавливают нас, не хотят пущать. Мы должны прислушаться к им! Что если мы сейчас от волков не отобьемся? Они лошадей наших сожрут, а может, и нас заодно. Да так нам и надо будет, чтобы не совали свои носы куда не след. Мы уже однажды поплатились, так нет, ма-а-ало нам, вы всё никак не сообразите, что я вам растолковать пытаюсь: всё это происходит не случай…

– Анька, остановись, дура, посмотри, нас волки окружили. Сейчас Яшку сожрут, он слабый совсем. Что мы будем делать, что я буду делать без него?.. Я ведь с ума сойду от тоски по нему! Да делай же ты что-нибудь! Вон какая здоровая, целого мужика на вилах подняла, давай, крикни на них, чтобы расступились.

– Да вы никак умом тронулись, барышня! Что же я им скажу: пошли вон, родимые? Думаете, они послушают, думаете, прочь убегут?! Ну вы и смешная, барышня, ей Богу. Да пусть уж они жрут вашего Яшку, может, от нас тогда отстанут, мы и на двоих доедем.