Портреты, прелести, причуды

Аня протянула руку, поднесла телефон к уху и, стараясь спрятать сонные нотки и придать голосу бодрость и свежесть, сказала: «Алло!».

– Анна Александровна! – услышала она.

Голос был незнакомым.

– Да, – вопросительно-утвердительно ответила Аня, разочарованно-грустно глядя на часы и понимая, что выспаться ей так и не дали.

– Анна Александровна, здравствуйте! – требовательно сказал голос.

– Доброе утро, – произнесла она.

– Так уже де-е-ень! – укоризненно и категорично заявили в трубке.

Аня наконец-то узнала новую соседку по даче, которой зачем-то, скорее, из вежливости недавно дала свою визитку.

Она ещё раз с сожалением посмотрела на часы, и ей стало стыдно, что десять часов и каких-то несчастных двадцать минут – это для неё ещё утро, а для кого-то уже день. И что кто-то уже, не покладая рук, в поте лица, аки пчела, в поле, у станка, у мартена, за швейной машинкой, у сковороды, за рулём, у монитора, в торговом зале, на границе в дозоре, возле операционного стола, а она, лежебока, всё ещё в постели.

«Так сегодня же выходной», – вспомнила она.

Разыгравшиеся было угрызения совести несколько приутихли.

– Анна Александровна! Вы вчера сказали, что работаете в журнале «N»! – продолжал голос.

Собеседница говорила внушительно, властно и медленно, словно вспоминая и с трудом подбирая слова. Каждый произнесённый ею звук казался очень весомым, важным и значимым.

«Говорит, как будто сваи забивает», – подумала Аня в ожидании узнать, ради чего её всё-таки так грубо и безжалостно разбудили в субботу.

– Да, – мысленно ругая себя за открытость и общительность, в предчувствии недоброго подтвердила Аня.

Интуиция не обманула её.

– Я, знаете ли, – с обстоятельными интонациями начала соседка, – не люблю дамских журналов!

Собеседница словно крякнула на последнем слове и сделала многозначительную паузу.

«Ну, начинается!» – с ужасом подумала Аня и упруго потянулась, ожидая, пока Мила Борисовна соберётся с мыслями, и наблюдая, как развеваются шторы у раскрытого окна.

– Но ваш вчера прочитала.

– Очень приятно, – не нашла ничего иного для ответа Аня, осознавая, что они с собеседницей говорят и думают с разной скоростью.

Мила Борисовна изъяснялась медленно, долго подбирая слова, делала большие паузы между фразами и в целом раза в три отставала от Ани, так что разговор обещал быть затяжным.

– Знаете, мне он не по-нра-вил-ся! – по складам сказала соседка.

«Ну и что? – быстро прокомментировала про себя Аня. – И стоило ради этого будить человека?»

– Особенно вот тут…

Последовала очередная пауза, во время которой Аня наблюдала, как правая штора неспешно надувается большим пузырём, и слушала шелест страниц.

– …статья на двенадцатой странице, – закончила наконец фразу Мила Борисовна.

Аня не помнила, что у них было в этом номере ни на двенадцатой, ни на десятой, ни на двадцать первой странице. Но, тем не менее, воспитанно спросила:

– И что вам там, Мила Борисовна, не понравилось?

– Да это же ужас! – весомо заволновалась трубка.– Кто это у вас такую чушь порет? Надеюсь, не вы?

Ане не хотелось пускаться в дискуссии, но всё-таки она сочла нужным поинтересоваться:

– А что это за статья?

– Про моду! – возмущённо сказала трубка. – Вы посмотрите, какой кошмар! Разве это можно носить?!

«Н-н-да», – мысленно произнесла Аня и вслух успокаивающе пояснила:

– Это репортаж с подиума, ничего не поделаешь, мода такая.

Страницы опять зашелестели. Штору «втянуло» в оконный проём.

– А вот на двадцать четвёртой странице! Про тыкву!

– И что вам не понравилось? – спросила Аня.

– Ненавижу я эту тыкву! Меня от неё тошнит! – важно изрекла трубка. – С детства! Гадость какая! Э-э-э… Зачем об этом писать?!

– Ну, так не читайте! – посоветовала Аня, думая о том, как бы поскорее закончить разговор.

– Не читайте… – проворчала трубка.

Страницы опять зашелестели. Аня почувствовала, что телефон прижали ухом к плечу, потому что голос как-то изменился и в нём появились тянущиеся нотки.

– А вот тут на пятой странице у вас ошибка! Сокращено слово «миллион». «Млн» – и без точки! Вы ведь корректор! О чём вы думаете? Точка нужна, я помню! У меня в школе пятёрка была по русскому языку!

– Не нужна там точка, – устало сказала Аня.

– Это почему это? – возмутился голос.

– Правила изменились. В 2008 году. Теперь и миллионы, и миллиарды в сокращениях без точек пишут.

– Кошмар какой! – ахнула собеседница. – И какой дурак это придумал?

– Институт русского языка Российской академии наук, – охотно пояснила Аня, наслаждаясь эффектом.

– Нет, ну вы подумайте! – оскорблённо и, словно произнося речь с трибуны, изрекла Мила Борисовна. – Академия наук! Как пали нравы!

Ане не хотелось спозаранку пускаться в праздные беседы на профессиональные темы с умничающим дилетантом, и она лишь поддакнула:

– Да-да, это, конечно, непривычно. Но, вы понимаете, правила лишь закрепляют установившуюся и утвердившуюся норму.

– Да идиоты они все! – продолжала негодовать трубка. – Круглые идиоты! Говорят, теперь и «кофе» оно!

– Вы только не волнуйтесь!

– Да как же тут не волноваться!

– Ну, если хотите, можете по-прежнему говорить в мужском роде, – разрешила Аня, – этого никто не отменял.

– Конечно, в мужском! – настойчиво заявила Мила Борисовна. – У нас в школе учительница была по русскому языку, Фаина Фёдоровна, так вот она однажды мне двойку за это влепила и заставила пятьдесят раз переписать «горячий кофе»! Понимаете? «Горячий»!

Но измученная Аня поняла только, что дискуссия принимает затяжной характер и если её не прекратить немедленно, то придётся выслушать всё, чему соседку научили в средней школе.

От навязчивого голоса Ане стало очень неуютно и скучно.

В её воображении как-то сама собой предстала грузовая машина с полосатой бело-зелёной бетономешалкой. Аня почувствовала, что даже заскучала-затосковала по ней.

– Вы меня извините, Мила Борисовна, я сейчас очень занята, – словно оправдываясь, промямлила она.

– Хорошо-хорошо, я вам попозже перезвоню, – сменив тон, любезно согласилась собеседница.

Аня с облегчением нажала на кнопку, отложила телефон, повернулась на бок и закрыла глаза. В голове была каша: раздражённая Мила Борисовна, грозная Фаина Фёдоровна, большая оранжевая тыква, исписанный детским угловатым почерком тетрадный листок, манекенщица в зелёном платье с красным жакетом, «Полный академический справочник Российской академии наук» за 2008 год. В голове звучал возмущённый каркающий голос. Аня попыталась вспомнить что-нибудь приятное, в сознании почему-то всплыл текст про бетономешалки. Она невольно улыбнулась, повернулась на другой бок, поудобнее положила голову на подушку и опять неожиданно окунулась в сладкий утренний сон.

Проснулась она через час. Выспавшейся и умиротворённой. В комнату сквозь успокоившиеся шторы пробивались солнечные лучи. Было тихо. В отдохнувшей голове вертелся обрывок хорошего сна – тёплое море, набегающие волны. Аня ещё некоторое время нежилась в постели, разглядывая комнату.

«Как хорошо-то! – подумала она. – Никаких бетономешалок!»

И тут снова зазвонил телефон. Аня взяла трубку.

– Анна Александровна! Дорогая! Это опять я! – сказала трубка голосом Милы Борисовны. – Ну, как? Все дела сделали?

– Почти, – благостно и умиротворённо отозвалась Аня.

– Мне срочно нужно с вами поговорить! Я к вам зайду. Вы ведь не откажете? – требовательным и делающим собеседника виновным во всех грехах голосом сказала соседка.

– Конечно, заходите, – мысленно ругая себя за интеллигентность и воспитанность, радушно ответила Аня, прикидывая, на какое время назначить встречу.

– Ну, так я сейчас зайду! – многообещающе изрекла Мила Борисовна.

– Э-э-э, – начала было соображать Аня, придумывая причину переноса рандеву.

– Я сейчас, только переоденусь. Не беспокойтесь.

– Ми… – только и успела жалобно пискнуть Аня.

Но Мила Борисовна уже отключилась.

Перезванивать было невежливо, раздумывать – некогда. Аня вскочила с кровати, быстро стянула ночную рубашку, надела халат, решительно закрыла дверь в спальню с незастеленной постелью, добежала до ванной комнаты, успела умыться, понимая, что ни почистить зубы, ни хотя бы сунуть в рот жвачку уже не успеет.

Тему срочной беседы она себе даже не представляла.

«Если человеку надо немедленно сей же час поговорить, значит, что-то произошло», – думала она, будучи готовой немедленно прийти на помощь.

С Милой Борисовной они были едва знакомы, но столкнулись на прошлой неделе, выйдя из автобуса и вместе дойдя до дачи. Тогда-то Ане и пришлось невольно огласить свои профессиональную принадлежность и место работы.

– Что это у вас за журнал? – поинтересовалась тогда соседка.

– «N», – скромно сказала Аня, державшая в руках «ещё тёплый», только что полученный из типографии плод собственных трудов.

– Я такой не знаю. Можно посмотреть? – полюбопытствовала Мила Борисовна.

– Смотрите, – протянула ей Аня пахнувший свежей краской ещё толком не просмотренный номер.

Мила Борисовна полистала издание.

– Интересный? – строгим оценивающим голосом спросила она. – Что здесь можно почитать?

– Взгляните сами! Здесь разные статьи, – сказала Аня.

– Глянец! – пренебрежительно-презрительно фыркнула соседка. – И что вы всё-таки посоветуете?

– Посмотрите, – пожала плечами Аня.

– А для чего же вы его покупаете, если не знаете, что в нём будете читать? – пытливо-инквизиторски взглянула на Аню из-под очков Мила Борисовна.

– Я его не покупаю, – пришлось признаться той, – я его делаю.

В дверь начали то ли скрести, то ли стучать – звонок не работал. Аня провела щёткой по волосам, взглянула на себя в зеркало и пошла открывать.

– Что это у вас звонок не работает? – с требовательным вопросом появилась в дверях Мила Борисовна.

В глазах у Ани начало рябить от ярких пурпурных и жёлтых роз на белом сарафане гостьи.

– Здравствуйте! – сказала воспитанная Аня.

– Да здоровались уже, – произнесла Мила Борисовна, переступила порог, остановилась и принялась с любопытством оглядывать коридор, – и сколько вы за это платите? Надо же, даже звонок не работает!

– Как обычно. Мы каждое лето здесь проводим уже много лет.

Ане не хотелось озвучивать никаких цифр.

– А с меня хозяин дерёт! Ободрал как липку! – возмущённо почти завопила Мила Борисовна. – Крохобор какой-то! Ненавижу его!

– Да что вы! Очень милый человек. Мы с ним уже давно знакомы. И с удовольствием каждое лето здесь проводим. Он нам даже скидку делает, – попыталась восстановить попранную справедливость Аня.

– Всё равно дурак! Да ещё звонок не работает! Что он, починить не может? – Мила Борисовна даже дверь принялась ощупывать, словно проверяя её на прочность.

– Да нам неактуально! Всё равно к нам никто не ходит! – легкомысленно отмахнулась Аня.

– А сами! Нет, он идиот! Вы должны потребовать, чтобы он звонок немедленно починил! Или пусть ещё скидку делает! Или съезжайте прямо сегодня! – соседка ленинским жестом устремила ладонь вперёд. – И получше квартиру на лето найти можно! Свет на нём клином не сошёлся!

– Пойдёмте чай пить! – сказала Аня, припоминая, что где-то в кухонном шкафчике должны лежать пачка печенья и шоколадка.

– Нет, нет! – запротестовала гостья, с нездоровым любопытством глядя на закрытую дверь в спальню и окидывая придирчиво-оценивающим взглядом Анин голубенький скромненький домашний халатик. – Я на минуточку!

– Пойдёмте хотя бы в комнату, там удобнее! – Аня подбородком указала направление в глубь квартиры.

– Нет, милочка, я никуда не пойду, я тороплюсь. Я буквально на секундочку! Поговорим здесь!

Мила Борисовна, стоя у входной двери, развернула принесённый номер журнала и с видом гончей собаки, преследующей зверя, принялась листать его.

– Вот скажите мне, дорогая моя, что это у вас за статья такая? – стукнула она костяшкой указательного пальца по раскрывшемуся развороту и показала его хозяйке.

Аня взглянула на подсунутый ей под нос журнал.

– Не знаю, – честно призналась она, – это реклама. Я этим в журнале не занимаюсь. А статью фирма предоставила, мы только грамматику и стилистику подправили.

– Ах, вот так, да? – соседка даже как-то деланно поклонилась.

– Вот так, Мила Борисовна! – беспомощно развела руками Аня.

– И что, у вас никто не знает, что же вы такое рекламируете? – гостья раздражённо похлопала по странице.

– Ну, крем. Вы же видите!

– И что, хороший крем? Вот тут написано, что морщины разглаживает, что эффект через месяц будет, – с недоверием сказала соседка.

– Да, они так пишут, – вздохнула Аня.

– Так не будет никакого эффекта! Всё это ложь! Ничего не будет! – голос Милы Борисовны даже слегка осип от напряжения.

– Понимаете, это только реклама, – принялась объяснять-оправдываться Аня. – Мы на это живём. Не будет рекламы, журнала не будет. Вся пресса так существует. Времена такие.

– Идиоты они все! Идиоты! Это я заплачу баснословные деньги за какой-то глупый тюбик или дурацкую баночку, а результата не будет! – продолжала громко возмущаться гостья.

– Ну, не покупайте! – миролюбиво нашла решение проблемы Аня.

– А зачем же вы печатаете? Зачем читателя в заблуждение вводите? Кто у вас главный редактор? – Мила Борисовна зачем-то выставила вперёд указательный палец, направив его Ане в грудь.

Та ошалело посмотрела на соседку, попятилась и нашла в себе силы сказать:

– Там не последней странице всё написано.

– Я ему позвоню! Позвоню! – продолжая угрожающе тыкать в Аню пальцем, выпалила Мила Борисовна.

– Ну, звоните, – устало согласилась бедная Аня, опасливо отступая вправо, будто уклоняясь от готового выстрелить пальца-пистолета с ярко-малиновым лаком на длинном кривоватом ногте.

– Крем! Я купила недавно дорогущую баночку. В рекламном ролике по телевизору увидела. И клюнула! Так у меня такая аллергия началась!

Произнося фразы, Мила Борисовна энергично жестикулировала и помогала себе всем телом, опуская и поднимая руки, сгибая колени и даже приподнимаясь слегка на цыпочки. Цветы на сарафане двигались вместе с ней.

Аня с тоской вспомнила про бетономешалки. Они стали представляться ей сказочными и волшебными.

– Пойдёмте всё-таки чай пить, – попыталась она переключить собеседницу.

– Нет! Не хочу я вашего чая! Я только что кофе напилась! – возмущённо отозвалась та.

– Ну, как хотите, – согласилась Аня.

– А журнал ваш – дрянь! Хоть и блестит! Как редактора зовут? – Мила Борисовна слегка прищурила глаза, собрала в мелкие складочки лоб и выдвинула подбородок вперёд, заинтересованно ожидая ответа.

– Там написано, на последней странице. И телефон тоже есть, – издевательски сказала начавшая терять последние капли терпения Аня.

Мила Борисовна принялась внимательно разглядывать страницу с выходными данными.

– НаТАлья Иванова, – прочитала она, сделав смысловое ударение на слог «та», словно гвоздь в стенку забила, и задумалась.

Ане показалось, что она даже шлепок-удар на этом «ТА» услышала.

– А как её по отчеству? – продолжала собеседница.

– Не знаю, – простодушно ответила Аня.

– Как же так? – театрально ахнула, всплеснув руками, Мила Борисовна. – Что это вы начальство по отчеству не знаете?

– Не принято. Теперь по отчеству никого не зовут. Времена изменились. Да и не в России живём.

– Времена, дорогуша Анна Александровна, – наставительно-нравоучительно изрекла соседка, – всегда одинаковые. И если у вас папа Александр, значит, вы Александровна. Я вот не поленилась вашим отчеством поинтересоваться! И запомнить!

– Безусловно, вы правы. Спасибо. Но не принято. К тому же в прессе. Да и весь мир так живёт, вся Европа, – словно оправдываясь за бедную провинившуюся Европу, сказала Аня и пожала плечами.

– Ну и идиоты они все! Попробовал бы меня в мои времена кто-то из подчинённых назвать по имени и без отчества! Как же можно не знать отчества начальства? Эта ваша, как её?

– Наталья.

– Да… Наталья, – Мила Борисовна подумала, выискивая определение. Но от натуги вдруг забыла, что хотела сказать дальше.

Иголочка на её старинном проигрывателе попала в ту же бороздку, и пластинка принялась настойчиво твердить всё те же слова:

– Дура она у вас! Идиотка! Это подумать только, подчинённые отчества её не знают.

Мила Борисовна попыталась собрать рассыпавшиеся в порыве гнева мысли, не нашла концов, подумала и, не выдержав напряжения, бросила это занятие. Аня переминалась с ноги на ногу в ожидании конца визита.

– Ладно, пойду я, – решила наконец гостья.

Она степенно-неторопливо открыла дверь, постояла и, не прощаясь, вышла, оставив после себя стойкий резкий и едкий запах духов.

У Ани остался осадок отвращения и появилось чувство, что она выкупалась в грязной луже. Она передёрнула плечами и дала себе слово впредь избегать встреч с соседкой. Потом повернула ключ в замке, облегчённо вздохнула и с наслаждением представила себе большую жёлтую машину с вращающейся ёмкостью для перемешивания бетона.

Умытое утро

Солнце дымное встаёт,

Будет день горячий.

А. Т. Твардовский«Страна Муравия»

Хорошее июльское утро где-то посреди российского Черноземья. Ещё лежат длинные тёмные тени на яркой густой сочной зелёной и покрытой росой траве. Ещё не обжигают солнечные лучи, тепло и бережно касаясь растений и предметов, но обещая стать неумолимо горячими через несколько часов. Безветрие и умиротворение царят во всём мире. И шар земной вертится вокруг солнца, суля совсем скоро жаркий день, палящие и безжалостно пригвождающие к земле лучи и духоту, и жгучую жару, и изматывающий зной. А пока мир тихо выползает из короткой ночной передышки, из щадящего прохладного покоя, из благостного, словно вздох облегчения, отдыха.

Покрытая тёплой мягкой и даже какой-то ласковой в своих нежных прикосновениях мелкой чернозёмной пылью дорога.

Сельский асфальт тем и похож на асфальт, что он твёрдый. А сверху эта твёрдая плоскость покрыта слоем лёгкой и уютно-обволакивающей пыли.

Незаделанные рытвины, щебёнка, следы недавно прошедшего в луга стада, оставленные в той же пыли продукты жизнедеятельности.

Небо высокое и лазоревое. Ни облачка – сплошная бездонная нескончаемая и прозрачная синь, синь и синь.

Ничто не шелохнётся.

Умытое утро, притихшие и застывшие деревья, тянущаяся к солнечным лучам трава, незатейливые белые, жёлтые, голубые головки полевых цветов в ней.

Воробьи громко, скандально и жизнерадостно щебечут, выясняя отношения, суетясь и копошась, невидимые в кронах высоких гордых растущих с одной стороны дороги тополей с наполовину побелёнными стволами.

Ухоженные дома с лелеемыми палисадниками, источающими запах роскошных белых и фиолетово-розовых флоксов, с вьющимися бордово-красными и белыми розами и ярко-жёлтыми золотыми шарами. Напротив домов по обе стороны дороги – изумрудно-зелёные искрящиеся на солнце лужайки.

Посреди деревни у самого пруда, заросшего вётлами так, что его и не видно, перекрёсток – одна дорога идёт на Соловьёвку, другая – на Пироговку, главная же ровной стрелой прочёркивает всю деревню и ведёт к шоссе, что пролегает километрах в двух от посёлка, среди золотых с тяжёлыми колосьями полей.

У того же перекрёстка – хорошо укатанная и утрамбованная площадка, ещё закрытый магазин из белого кирпича. Перед его большими стеклянными витринами-окнами – выкрашенные белой краской шины-клумбы с ярко-оранжевыми ноготками. На магазине – синий пластиковый полукруглый козырёк телефона, по которому никто никогда не звонил по той простой причине, что он никогда не работал.

С другой стороны дороги – автобусная остановка – железная будка, выкрашенная нежно-голубой краской.

Напротив неё – лужайка, по которой ходит длинноногая стройная пёстро-серая озабоченная индюшка с выводком уже подросших и оперившихся детей, шустро и увлечённо выискивающих что-то в траве.

Рядом с будкой у дороги стоит несколько человек в ожидании автобуса.

– Лю-усь? На автостанцию не звонила? Как там автобус-то? – спохватывается полная женщина в белой лёгкой блузке, рядом с которой стоит белое же, словно в тон подобранное, пластиковое ведро с жёлтой крышкой.

– Вышел-вышел! – низким глубоким голосом зычно откликается Люся.

– А то вчера не было, сломался. На большак пришлось идти, – сообщает белая женщина с белым ведром.

– На Соловьёвку пошёл, я видела, – скромно говорит девушка с аккуратно и мастерски накрашенными с утра пораньше глазами – тончайшая филигранная обводка, чёрные длинные густые ресницы, делающие светлые серые и ясные глаза похожими на удивлённые распахнутые ромашки. Обладательница их свежа и волшебна в своём лёгком и открытом воздушном сарафанчике.

– Давно пошёл-то? – пытает её уже вспотевшая от утренних дел женщина с ведром, собравшаяся в город на рынок продать скопившиеся в хозяйстве яйца.

– Да минут десять уж, тёть Зой, – откликается шифоновый светленький сарафанчик.

– А потом на Пироговку! – сокрушённо восклицает тёть Зоя. – Пока всех соберёт, тут слюной изойдёшь!

– Пошли на большак! Там рогожинский автобус через полчаса будет, – подхватывает Люся.

– Да ладно! – поёт сочным грудным контральто тёть Зоя, косясь на своё ведро. – В нём народищу! Сегодня – базарный день, все в город едут. Здесь хоть сядешь!

– Нет, я обратно на рогожинском, – раздумчиво говорит Люся, – быстро! А этот – пока народ по всем деревням соберёт! Да ещё сломается где-нибудь!

Общество дружно смотрит в сторону соловьёвского просёлка в ожидании автобуса.

По главной дороге хозяйской походкой идёт в меру упитанная женщина в красном платье, с хорошо уложенными и покрытыми основательным слоем лака белыми недавно подстриженными и свежевыкрашенными волосами, составляющими выверенную причёску – прядь к пряди, волосок к волоску. В левой руке у неё белая модная сумка с крупной золочёной блямбой-загогулиной. Женщина неспешно подходит к остановке.

– Здравствуйте, – с почтением приветствуют местную власть ожидающие автобуса односельчане.

– Доброе утро! – как-то официально откликается «власть» и придирчивым взглядом осматривает остановку и магазин.

– А что, Наталь Иванна, – обращается к ней женщина с ведром, – когда собак-то привязывать начнут?

– Так их привязывают! – немедленно энергично откликается Наталь Иванна. – Администрация на той неделе приказ издала, я его подписала! Вон – и на магазине висит, и на остановке! Посмотрите, Зой Сергевна!

– Виси-ит! – укоризненно говорит или по природной привычке трубит-поёт Зой Сергевна. – А собаки бегают! Как хотят! У соседки моей внуки из Москвы приехали, так девочку так напугали – она теперь со двора не выходит. У Васильчиковых такой монстр!

– Да, – поддерживает её Люся, – прям собака Баскервиллей какая-то!

– Она не кусается, она охотничья, – вставляет своё слово курящий в сторонке коричневый от загара худой мужичонка.

– Охотничья! Да на неё взглянешь – уже плохо становится. А она по всей деревне гуляет, – говорит громогласная беззастенчивая и словоохотливая Зой Сергевна с ведром.

– Говорила! Говорила я Васильчиковым, – настойчиво и убедительно изрекает похожая в своём красном платье на родину-мать Наталь Иванна, – они её теперь запирают.

– Запира-ают, – напевно и укоризненно тянет-поёт Зой Сергевна, напряжённо и ожидающе поглядывая в сторону соловьёвской дороги, – а она у них в сарае воет. У меня аж мороз по коже!

Тут из-за магазина выбегает стая разнокалиберных собак. Впереди – небольшая белая шавка, за ней – тот самый охотничий пятнистый с тяжёлыми лапами Баскервилль-монстр, за ним – крупный чёрно-белый барбос с поднятым перпендикулярно туловищу огромным пушистым хвостом, уклеенным множеством навязших в нём серо-сизых репейников и унизанным свисающими колтунами сбившейся шерсти.

Наталь Иванна то ли не замечает процессии, то ли виртуозно делает вид, что та находится вне поля её зрения (собаки и вправду бегут где-то сбоку-сзади от неё). Но она лихо и ловко поворачивается к ним спиной и убеждающе говорит Зой Сергевне:

– Всех обязали собак с улицы удалить – привязывать, запирать – как хотите! Приказ повесили! На магазине, на администрации, – не замечая абсурдности фразы говорит она и показывает рукой с сумочкой в сторону белеющей на будке бумажки, – на остановке, на клубе. Ми-ил! На клубе-то висит ещё?

– Висит, – откликается воздушный с виду прохладный сарафанчик в мелкий сиреневато-фиолетовый цветочек.

– Висит! Я лично проверяю! – твердит Наталь Иванна и, сжав свободную от сумки руку в кулак, несколько раз ритмично тычет ею куда-то вниз, словно вбивая свои слова в дорогу.