Дэйра. Книга 1. Белая Госпожа

Холодный ветер свободно гулял по берегу, радуясь наступлению темноты. Ночью он превратится в ураган. Голова Нильса, наконец, исчезла, и солдаты стали собираться.

За проклятие члена королевской фамилии даже вабара подвергли бы пыткам перед повешением. Нильсу еще повезло, что Амрэль замерз и не захотел тратить время. И все же что-то не давало Дэйре взлететь на Крепыша и умчаться от смертоносных вод Марены Пармы подальше. Что-то стучало в сердце, отдаваясь по всему телу ознобом и горечью. Сегодня была самая отвратительная охота в ее жизни. А день был и вовсе наихудшим.

Бросив шубу в руки изумленного Стэрна, Дэйра за секунду освободилась от сапог и прыгнула в воды Марены Пармы, готовая к ледяному объятию ноябрьской воды. Странно, но жуткого холода она не почувствовала. Даже конечности не занемели. Одежда неприятно облепила тело, но ощущения были те же, что и в слегка остывшей ванне. Отбросив размышления о «нехолодной» воде, Дэйра в два гребка достигла места, где скрылся Нильс, и нырнула, надеясь, что ей не придется вытаскивать его из ила.

Заводь оказалось глубокой – мальчишка медленно опускался на дно, расставив руки, словно хотел обнять всю реку. Едва Дэйра разглядела донзара, как поняла, что они с ним были здесь не одни. Кто-то резко взвыл ей на ухо, отчего она едва не наглоталась воды, но за первым голосом раздался второй, и вот уже знакомое многоголосие наполнило глубину. И хотя голоса были привычны, Дэйра не могла отделаться от ощущения, что за ней наблюдали из толщи ила, из окружавшей ее повсюду мути, из камней, уходящих вниз отвесной стеной.

На миг она пожалела о своем опрометчивом поступке, вызванным желанием насолить светлому князю, но тут в серой толще воды показался Нильс. На всякий случай Дэйра подгребла к нему сзади – чтобы пришедший в себя мальчишка не утопил и ее тоже. Но донзар либо умер, либо был без сознания. Его податливое тело легко повиновалось ее движениям. Когда они всплыли на поверхность, к серому, почти стемневшему небу, Дэйра даже удивилась, что никто из поджидавших ее на дне, не сделал попытку их задержать. Судьбу искушать не стоило, и она усиленно погребла к берегу, толкая впереди Нильса и надеясь, что кто-нибудь из охраны догадается ей помочь.

А на берегу творился хаос. Солдат, действительно, загнали в реку на помощь маркизе. Они беспорядочно суетились, бегая по колено в воде и, видимо, надеясь, что маркиза выплывет сама. Никто не хотел лезть в реку ради сумасшедшей дочери герцога. Гребя одной рукой, Дэйра поймала на себе не один взгляд, полный ненависти. Солдаты стучали зубами от холода и протягивали к ней руки, но глубже зайти не решались.

– Приведи его в чувство, – велела она Стэрну, когда оказалась на берегу. Ей все-таки помогли выволочь Нильса на гальку, но от донзара все шарахались, словно от огня. Мало того, что он был приговорен лично великим князем, так еще и с того света к живым вернулся – таких в народе боялись больше, чем священников светлого бога Амирона.

– Не думаю, что это хорошая идея, – осторожно сказал Стэрн, пытаясь закутать ее в шубу.

– Тебе не за то, чтобы ты думал, платят, – резко оборвала его Дэйра и, забрав шубу из рук егеря, в сердцах бросила меха на землю. Холодно не было ни капли. Наоборот, казалось, что в венах вместо крови бежит огонь – хотелось нырнуть обратно в ледяную воду только для того, чтобы остудиться. Вся она была, как натянутая струна – тронь и порвется.

Стэрн так долго прослужил в замке только потому, что умел понимать вабаров без слов. А Дэйру – особенно. Кивнув другим егерям, он сам направился к Нильсу, махнув солдатам, что разберется. Те с радостью переложили проблему на плечи старшего по чину.

Какая-то женщина из слуг подбежала к Дэйре и попыталась накинуть на нее теплую накидку. Когда девушка с негодованием отказалась, та вдруг упала на колени и принялась целовать ей ноги:

– Спасибо, Белая Госпожа! Лаверье благодарит вас, Белая Госпожа! Нильс – сирота, всей общиной воспитывали, да плохо видать, не было у него батьки, совсем безголовый вырос. Белая Госпожа, вся деревня должна вам, Нильс общий нам сынок, что бы мы без вас делали!

Дэйра все-таки не выдержала и взорвалась:

– Уберите от меня эту сумасшедшую! И подайте мне коня! Что там с донзаром? Жив?

Стэрн кивнул, но Дэйре от этого не полегчало. Ей было жарко, с трудом дышалось, и еще эти проклятые голоса никак не утихали – все выли из воды, тянули похоронную песню, оплакивали то ли Дэйру, то ли неутонувшего Нильса. Она спасла мальчишку не ради, но вопреки. Вопреки Лорнам, у которых корона тщеславия съехала на лоб, ослепив и без того слабовидящих, возомнивших себя хозяевами всей Сангассии. А еще эта дура-донзарка со своими белыми господами. Хорошо, что ее никто больше не слышал – Дэйра, по крайней мере, на это надеялась.

Про Белых Господ она знала от Поппи, которая, как и любая другая донзарка, сначала молилась Амирону – новому и единственному богу Сангассии, появившемуся лет пятьдесят назад, потом древним богам, которым молились ее предки и предки предков, а если ничего не помогало, то наступал черед «белоголовых», или, как их уважительно, называли в народе – Белых Господ. Тогда следовало пойти в Вырий Лес, найти дикокаменное дерево и оставить в его корнях подношение. Если оно понравится жрецам белоголовых, тебе помогут, если нет – грозишь накликать на себя беду похуже той, что была. Донзарам из других герцогств приходилось совершать тайное паломничество в Эйдерледж, чтобы пробраться к заветному лесу и оставить там подаяние. Откуда пошел обычай называть «белыми господами» тех, кто помогал донзарам, Поппи не помнила, но сама не раз называла Дэйру белой госпожой, когда та заступалась за старую кормилицу перед другими слугами. Маркизу это жутко злило, потому что к ее репутации «сумасшедшей» еще добавлялись какие-то непонятные связи с белоголовыми, в сказки о которых она не верила.

Среди голосов, гремевших в голове, она не сразу разобрала голоса настоящие. Ее робко тронули за рукав. Служанка, целовавшая ей ранее ноги, кивала в сторону замерших поодаль всадников. В глазах отца было непонимание, мать делала вид, что Дэйру не знает, Томас глядел ошарашенно, а светлый князь Амрэль рассматривал ее так, словно она была большой отвратительной лягушкой, выползшей из болота навстречу людям.

Дэйра и не надеялась, что все закончится хорошо. И надо же было им всем так некстати повернуть обратно.

Выдернув у Стэрна поводья Крепыша, Дэйра решительно направилась к Амрэлю, запоздало вспомнив, что еще не одела сапог, а мокрая одежда облепляет ее самым неподобающим для вабарской леди образом. Пришлось послать условности к дьяволу – больше всего на свете ей хотелось закончить сегодняшний день и скорее зарыться с головой в мягкие одеяла.

– Ваше светлость, – Дэйра поклонилась Лорну, игнорируя бешеные взгляды родителей. – Я взяла на себя дерзость предложить вам пересмотреть решение касательно донзара Нильса. К сожалению, вам не успели сообщить, что этот человек стал нашим слугой, соответственно, находится под нашей защитой, и ответственность за его поступки несем мы. Мой брат Томас этим летом принят в рыцари-вабары. А Нильса он взял в оруженосцы, – с этими словами Дэйра посмотрела на Томаса с таким выражением лица, что открывший было рот брат, поспешно его закрыл. Как никто другой он знал, что спорить с Дэйрой в таком настроении было опасно для здоровья.

– Позвольте этому донзару стать самым лучшим на вабарской службе и доказать, что его жизнь принесет отечеству куда больше пользы, чем смерть. В качестве компенсации за оскорбление прошу принять этого великолепного коня из конюшен Эйдерледжа.

Дэйра подняла вверх руку с поводьями Крепыша. Конь покосился на нее, обвиняя в предательстве. Так оно и было. По глазам Амрэля Дэйра уже поняла, что нашла правильные слова, и с Крепышом, другом детства, придётся расстаться.

Какое-то время на берегу Марены Пармы Маленькой стояла тишина. Лишь кашлял приходящий в себя Нильс, да шелестел мертвым камышом ветер.

– Принято, – отрывисто бросил Амрэль и, повернув вороную, направил ее рысью к замку. Еще бы он не согласился. Крепыш стоял целое состояние, а проклятие какого-то донзара давно было забыто.

Домой Дэйра возвращалась на пегой кобыле Стэрна. Родители предоставили ее самой себе, стараясь окружить светлого князя всем вниманием, на которое были способны. Они еще не верили, что дочь не повезут в Майбрак в карете с решетками. Девушка же, пропустив сгорающую от любопытства свиту, ехала самой последней – назло родителям и Стэрну, который рисковал свернуть себе шею, постоянно оглядываясь назад. Ему пришлось трястись в телеге с добычей и Нильсом, которого на всякий случай связали до вразумительного разговора в его новом доме – замке Эйдерледж.

И все же к воротам замка Дэйра подъезжала с чувством незавершенного дела. Она забрала у Марены Пармы человека, не отдав взамен реке ничего. Голоса твердили о том же. Такие поступки могли обернуться большой бедой, а значит, неприятности сегодняшнего вечера скоро дадут о себе знать.

Глава 3. День Дэйры

Всю ночь ее терзали видения утопленников, плачущих на дне Марены Пармы Маленькой, а потом явилась сама река в образе Нильса с венком из красных цветов на голове и, глядя честными мальчишескими глазами, обвинила Дэйру в несправедливости. Мол, маркизе же было неприятно, когда у нее забрали лань, так почему она повела себя так же, как брат короля, посягнув на то, что ей не принадлежало? Во сне Дэйра изворачивалась, как могла, поила реку молоком, кидала в седые волны золотые монеты, гладила воду перышком и даже отрубила себе палец, отдав его капризной богине. Все было не то. Нильс понравился Марене Парме, и вода требовала его обратно.

Проснулась Дэйра от истошных петушиных криков у себя над ухом. Приоткрыв глаза, она какое-то время смотрела на старую кормилицу, которая выщипывала перья из хвоста бедолаги. Иногда Поппи громко кричала сама, била ложкой в таз для умывания, потом снова принималась за петуха. Лежать было мокро, а значит, сегодня дошли и до обливания.

– Все, я проснулась, можешь нести пернатого на кухню, – пробормотала она, когда Поппи протянула к ней руки, видимо, собираясь снова трясти.

– Слава доброй Ганзуре! – запричитала старуха. – Думала уже лекарку звать. Долго сегодня просыпалась, ох долго, дитятко, обедать пора, да за что ж тебе такие мучения.

Значит, ко всем вчерашним бедам сегодня было «то самое» утро, а вернее, уже полдень.

Иногда Дэйра не могла проснуться. Сама она неудобств не чувствовала, просто спала, пребывая в омуте сновидений, но все вокруг лезли на стенку от беспокойства. Если бы Дэйра выросла в семье донзаров, то, скорее всего, к пяти годам такую девочку бы утопили. Увечные, странные и больные не имели права тянуть за собой общину на дно в трудные времена. Но Дэйра была дочерью герцога, которую с детства окружали забота, внимание и любовь. Последняя была искренней только со стороны отца, да, пожалуй, Поппи, но ей хватало.

Впервые «непросыпание» случилось с ней в десять лет. Няньки даже решили, что девочка померла. Ее трясли, брызгали водой, тормошили – ничего не помогало. Дэйра проснулась сама к трем часа дня, когда на окно башни, где находилась спальня, залетела птица, чьи крики и разбудили молодую маркизу. Маисия долго билась над загадкой, поила девушку травами, пилюлями, микстурами, даже выписала из столицы модного ныне врача – массажиста, но потом сдалась. Раз в месяц, а то и чаще, Дэйра не могла проснуться, и только крики пернатых вместе с холодной водой вырывали ее из мира снов. Если с водой все было более-менее понятно, то почему она слышала птиц, но не просыпалась от лязга металла и других грохочущих звуков, было неясно.

Одно насчет птиц Дэйра знала наверняка – они ее тревожили. С детства птичье пение вызывало у нее навязчивые настроения куда-то бежать, спрятаться, исчезнуть лишь бы не слышать их мелодичных переливов. Как-то в гостях у одного из баронов маркизе пришлось слушать пение канареек, так ей потом до ночи казалось, что у нее из ушей течет кровь. Проблему Дэйры замалчивали, но слухи в замке расползались, как тараканы с кухни, обрастая небылицами народного воображения. Так, слуги болтали, что по утрам дочь герцога отрывает головы птицам, чтобы задобрить дух старой герцогини-бабки, которая передала внучке страшный дар вместе с безумием. О том, какой именно дар достался Дэйре от сумасшедшей бабули, ходили разные слухи, но чаще всего люди верили в силу проклятия. Поэтому маркизе не глядели в глаза и, как правило, не перечили.

Итак, день Дэйры начался плохо. За окном светило полуденное солнце, но девушка ненавидела просыпаться днем и решила считать полдень утром хотя бы временно. Вечером предстоял пир по случаю ее дня рождения, и хотелось отсрочить неприятные моменты. Дэйра не любила пиры и торжественные трапезы, а сегодняшнее мероприятие было заранее омрачено присутствием Амрэля Лорна, одна мысль о котором вызывала тошноту. Дэйра не могла простить ему ни лань, ни потерю коня. А еще она каким-то наитием чувствовала, что его появление в Эйдерледже принесет их семье, если не беды, то крупные неприятности, о которых, возможно, уже знал отец. Скорее всего, он расскажет ей все после торжеств, не желая портить дочери настроение заранее.

Амрэль Лорн был воплощением всех столичных вабаров – чопорный, помешанный на этикете, горделивый и бездушный. Вабары из Майбрака отличались удивительной близорукостью во всем, что касалось земель и людей, находящихся за пределами столицы. Их мир блистал и сиял в Майбраке на Пяти Утесах, главном городе Сангассии, все, что находилось за его пределами, существовало для Майбрака и ради Майбрака. Провинциальные вабары, как их называли в Майбраке, столичных не любили, стараясь платить им той же монетой, но трудно не замечать и игнорировать тех, кто правит твоей страной. Дэйра искренне надеялась, что князь Лорн не останется в Эйдерледже дольше двух дней. В конце недели был запланирован большой турнир – опять же по случаю ее дня рождения, а так как турниры Дэйра любила не меньше, чем охоту, она искренне молила богов, чтобы светлый князь Амрэль не испортил праздник своим присутствием. Успокаивала мысль о том, что Лорн – человек занятой, ценит, если не время других, то хотя бы свое собственное. Вероятно, он уже обсудил с отцом дело, которое привело его в Эйдерледж, и завтра отправится в свой воняющий рыбой и водорослями Майбрак.

От мрачных мыслей отвлекла Маисия, которая забежала в комнату с армией помощниц, пощупала Дэйре лоб и заявила, что после купания в осенней речке маркизе надо лежать под одеялом, пить микстуры, не снимать теплого платка с шеи и больше спать. Дэйра спала всю ночь и половину дня, лежать дольше в кровати было невыносимо и, едва за лекаркой закрылась дверь, девушка немедленно выбралась из-под одеяла.

– Завтрак! – крикнула она гувернанткам, которые неуверенно кружили вокруг кровати, не зная, как уложить маркизу обратно.

Будь воля Дэйры, она прогнала бы всех, оставив одну Поппи, но герцогиня старую донзарку не любила и, если бы не упрямство дочери, давно выслала бы ее из замка. С возрастом Поппи покруглела, облысела и согнулась под выросшим на спине горбом, но, какой бы отталкивающей не казалась ее внешность окружающим, для Дэйры старая кормилица была нежным и чутким другом, готовым встать на ее сторону и окружить заботой всегда и везде. Вот и сейчас она прикрикнула на служанок:

– Оглохли, что ли? Девочка совсем оголодала. А в кровать она сама вернется, когда захочет. Мы тебе, дитятко, на постельке накроем, как надумаешь, тут и поесть можно, и поспать.

Дэйра рассеянно кивнула и, распахнув ставни, зажмурилась от яркого полуденного солнца, ударившего ей прямо в лицо.

Поморгав, она облокотилась о подоконник и слегка свесилась вниз, чувствуя, как улучшается настроение.

Серебряная лента Марены Пармы Маленькой, ярко блестевшая под солнцем, широкой полосой окаймляла внешнюю стену города, тесно облепившего замок герцога Зорта. За рекой светлел луг, за полем черным полукругом растянулся лес, над которым гордо возвышался силуэт Синей Горы. Тучи, обложившие небо вчера вечером, сегодня отступили к горизонту, вместе с ветром, который гудел где-то в долине, не решаясь подняться к главной замковой башне, откуда Дэйра обозревала мир Эйдерледжа.

Марена Парма Маленькая убегала в сторону, скрываясь за массивными стенами города, который был лишь немного крупнее главных сел герцогства – северного Лаверье, соседнего Кульджита, центрального Ингула и южного, приграничного Эйсиля. Жилища ремесленников-исогаров, а также зажиточных донзаров, перебравшихся в город, отличались от домов знатных вабаров кровельным материалом – у первых крыши застилали соломой, у вторых черепицей. Каменные мостовые имелись только у жилищ знати и рядом с публичными городскими зданиями, которых было немного – ратуша, Церковь Амирона, две казармы с пожарной частью, больница, городской склад, сиротский дом и общественная баня для мужчин, построенная отцом герцога. Грунтовые дороги несколько раз в год закидывались щебнем или устилались соломой, но любое покрытие быстро тонуло в грязи, взбиваемой копытами лошадей и колесами повозок. Ремесленные мастерские устраивались прямо в домах исогаров, а плоды своего труда каждый житель Эйдерледжа мог продать на воскресной ярмарке, которая устраивалась каждую неделю на площади перед воротами в замок герцога или в малый город.

Площадь так и называлась – ярмарочной, но Дэйра звала ее по-своему – висельной. Раньше из ее комнаты открывался вид на север, где зимой по ночам часто виднелось загадочное многоцветное сияние. Поппи называла его райскими вратами и считала, что это свет, излучаемый душами умерших по пути к небесам. Профессор Атсон, преподающий детям герцога естественные науки, называл небесное явление авророй и утверждал, что оно возникает в результате преломления солнечного света в воздухе. Объяснение Поппи нравилось Дэйре больше, но, когда ей исполнилось десять, девочка захотела видеть по утрам восход солнца. Желание дочери герцога было исполнено, правда, за вид на восходящее солнце пришлось платить. Кроме утреннего светила теперь Дэйра видела и ярмарочную площадь Эйдерледжа с помостом, где возвышались три каменных столба, соединенных наверху поперечными деревянными балками. Здесь вешали, обезглавливали, четвертовали – казнили всех приговоренных герцогским судом к смерти. Столбы помоста очень не нравились церковникам Амирона, так как монолиты были привезены дедом Фредерика Зорта из Вырьего Леса и, несмотря на то что с них стерли рельефные рисунки и знаки, по-прежнему напоминали языческие алтари древности. Но они нравились герцогу, поэтому столбы оставались на своем месте, хотя священники постоянно требовали заменить их на другие опоры – без прошлого.

В честь дня рождения Дэйры с перекладин сняли трупы повешенных и передали их родственникам с правом захоронения, хотя обычно преступники висели на лобном месте, пока воронье не обгладывало тела до костей. Как правило, к воскресным ярмаркам на помосте всегда болталась парочка трупов – на потеху и в назидание подданным. Герцогиня возмущалась, как дочь могла спокойно смотреть на мертвецов по утрам, и требовала, чтобы помост перенесли в другое место, но Дэйра настояла, чтобы все оставили без изменений. Правда была в том, что трупы она не замечала. Куда больше ее внимание притягивали каменные столбы, на которых болтались виселицы. Она не верила в древнее происхождение монолитов, но что-то в них ее тревожило, задевало потаенные струны души, вторгаясь непрошенным гостем в привычный порядок вещей.

А еще Эйдерледж был городом башен. Сторожевые башни на стенах, башни на ратуше, на церкви, на казармах и даже на бане. И, конечно, сам замок герцога – малый город – сплошь состоял из башен – высоких, приземистых, стройных, увесистых, воздушных и не уступающих по толщине донжону. Все они были круглые, словно стволы сосен, растущих в лесной долине внизу. Когда Дэйра была маленькой, большинство ее кукол, которых дарили родители, родственники и друзья семьи, так и оставалось безымянными, зато у всех башен, которые виднелись из ее окна, были имена. Особенно ей нравились три башни капеллы, которые, соответственно, назывались Фредериком, Ингарой и Дэйрой. Для Томаса башни не хватило, и Дэйра обозвала его именем куполообразное помещение с баней и бассейном, приютившееся рядом с домашней церковью.

Замок Фредерика Зорта был не самым изящным строением герцогства, зато имел все необходимое, чтобы выдержать долгую осаду. За внутренними массивными стенами, выложенными, как и весь замок, из красного кирпича, который изготавливали на заводе возле Лаверье, умещались не только центральная башня с донжоном, где жила семья герцога, но также капелла, дома слуг, мельница, кузница, ряд мелких ремесленных мастерских, составляющих изрядную конкуренцию мастерским нижнего города, казарма с личной охраной герцога, несколько конюшен, склады и погреба, а также ключ, находившийся под главной башней и цистерна с водой, устроенная в районе жилых домов. Внутренняя стена была укреплена пятью сторожевыми башнями с машикулями, а между замком и нижним городом пролегал ров, через который к ярмарочной площади каждый день опускался мост. По ночам решетка на главных воротах закрывалась, а мост, соответственно, поднимался.

По слухам, вода в ров поступала из подземного озера, раскинувшегося под замком вместе с лабиринтом и подземельем, который якобы остался от древней крепости, на руинах которой дед Фредерика Зорта возвел новый замок. Томас был большим любителем подобных слухов и их главным источником. Дэйра, обладающая более практичным умом и не терпящая загадок, однажды подкупила старшего слугу, чтобы он сводил ее в склеп, который находился под донжоном, и куда детям ходить было запрещено. Считалось, что дети могут заболеть, если увидят гроб родственника или его мертвое тело – по этой же причине на похороны допускались только взрослые.

Родовой склеп не произвел на Дэйру впечатления. Темные, мрачные тоннели, заполненные гробами и скорбящими памятниками. Трясущийся от страха слуга оставался на лестнице, пока Дэйра прошлась до конца одного из тоннелей, освещая себе дорогу факелом. За склепом следили, поэтому ни крыс, ни пауков, ни даже пыли в нем не было. Одним словом – скучно. По словам слуги, который служил еще деду, никаких скрытых подземелий и лабиринтов под склепом не имелось. Дэйра прошла еще несколько рядов с гробами и, убедившись, что они заканчиваются тупиком, решила слуге поверить. Впрочем, Томас все равно остался при своем мнении, продолжая злить сестру байками о тайном ходе, который вел из склепа в Вырий Лес и по которому однажды в замок проникнут белоголовые со жрецами.

– Как вы себя чувствуете, госпожа? – робко спросила Марго, старшая гувернантка, выписанная герцогиней специально для дочери из Майбрака. Несмотря на знатное происхождение, большой опыт работы и отличное образование, Марго пока не нашла общего языка с молодой маркизой, которая от кормилицы впитала народную нелюбовь к выходцам из столицы.

Дэйра чувствовала себя прекрасно – ни температуры, ни озноба после купания в ледяной речке не было. Но портить день препирательствами с Марго не хотелось, и она вернулась в кровать, тем более, что Поппи уже уставила одеяла тарелками с пышным омлетом, творожными десертами, сочными колбасками, фруктами и ароматными булками. Больше всего Дэйре хотелось кофе, который терзал дразнящим запахом, выползающим из носика блестящего чайника, ожидавшего очереди на тумбочке. На солнце наползли тучи, убрав беспорядочные блики и яркие световые пятна, и в комнате стало совсем уютно. Дэйра любила пасмурные дни, особенно если удавалось найти повод окунуться в чтение книг с утра до вечера. Беспокойство лекарки о ее здоровье было отличным поводом избежать скучных повседневных обязанностей и заняться чтением.

Но едва она наполнила чашку черным напитком, уютно обложившись подушками и размышляя почитать ли ей «Травник», «Сказания о древних людях» или «Любовные похождения баронессы в стране драконов», как явился отец.

Родитель хотел устроить разнос еще вечером, но при виде усталого вида дочери, отложил разговор до следующего дня. Дэйре не хватило какого-то часа, чтобы обдумать произошедшее и заготовить правильные ответы.

К счастью, ответов не понадобилось – отец был не в том настроении, чтобы слушать, ему нужно было выговориться. Очевидно, он уже побывал «ушами» у герцогини-матери. Дэйра со всем соглашалась, так было больше шансов выпроводить родителя побыстрее и заняться завтраком. Есть хотелось просто зверски.

Сказать о незнакомце на Синей Горе и его загадочной смерти шанса не представлялось – отец был поглощен родительским гневом, и Дэйра решила отложить все странные истории на потом.

Отругав дочь за неподобающее поведение и, потребовав от нее идеального послушания на сегодняшнем пире, герцог перешел к теме, которую девушка и хотела, и боялась одновременно – к Нильсу. Ей с Томасом давали месяц, чтобы они превратили донзара в лучшего оруженосца за все времена Эйдерледжа. По истечении срока Нильса либо, действительно, сделают оруженосцем, либо вернут обратно в реку. Попеняв напоследок дочь за потерю коня, ценность которого Лорны все равно понять не в силах, герцог ушел, оставив Дэйру с невеселыми мыслями.