Полная версия
Тараканы! С восклицательным знаком на конце. 30 лет в панк-роке вопреки всему
После инцидента Диме пришлось забрать документы. Школе эти кровавые замесы были ни к чему. Педсовет посчитал, что парень здесь вряд ли уживется и стычки будут продолжаться. Спирину надо было куда-то устраиваться. Возвращаться назад в ШШП было морально тяжело, и тогда ему посоветовали пойти в Московский техникум космического приборостроения, где учились его друзья по пионерлагерю «Луч». В сентябре обычно абитуриентов уже не принимают, но перекошенное после агрессивного пальпирования лицо Димы Спирина служило доказательством того, что молодой человек стал жертвой физического насилия в школе и деваться ему больше некуда. В порядке исключения его зачислили на факультет гироскопов. Гироскоп – это такой прибор, который отвечает за позиционирование в пространстве спутника или любого другого устройства. Гироскоп есть в каждом смартфоне. Когда вертишь гаджет, а картинка остается в одном положении, не поворачиваясь вместе с экраном, это работает гироскоп.
Упомянутый пионерский лагерь «Луч» был ведомственным учреждением Всесоюзного научно-исследовательского института радиотехники ВНИИРТ, где работал отчим Димы Спирина. В этот лагерь Диму отправляли на все лето начиная с первого класса и вплоть до пятнадцати лет. В «Луче» подобрались очень продвинутые вожатые, которые были хорошо подкованы в актуальной западной музыке. Вообще, музыка в громкоговорителях по всему лагерю играла без остановки. Диджей в радиорубке ставил самые модные композиции, и казалось, что повсеместная советская цензура не распространялась на небольшой участок земли в Домодедовском районе Московской области. Например, все лето 1986 года в качестве побудки и сигнала на зарядку из репродукторов звучал моднейший хит The Final Countdown шведской группы Europe.
Дмитрий Спирин, будущий бас-гитарист группы «Кутузовский проспект»Для меня это было время чистого, сгущенного счастья. Нам не давали ни секунды посидеть на жопе. С первого дня начиналось безостановочное вовлечение. Если не рисуем, то поем, если не поем, то играем. Идем кино смотреть, рисуем стенгазету, а кто играет в футбол, а пошли за грибами… И я дико бодрился от этого всего. Костяк ребят, с которыми я познакомился еще в младших отрядах, просуществовал до самого нашего совершеннолетия, когда уже нельзя было ездить пионером в лагерь. Приезжаешь записываться, смотришь списки, в каком отряде больше твоих корешей или твой любимый вожатый, туда и сам просишься.
Я в лагере научился всему плохому. Меломанство, метал и рок тоже оттуда пришли. Там же зародилась и мечта быть рок-музыкантом.
У нас был ансамбль из вожатых, который иногда выступал на общелагерных танцах в клубе. Они играли песни еще не очень известных на тот момент московских рок-групп: «Динамик» Владимира Кузьмина, «Карнавал» Барыкина, «Альфа», у которой был хит «Я московский озорной гуляка» на слова Есенина, и так далее. Я всегда с отвисшей челюстью стоял около сцены и смотрел на них. Думал, какие же они клевые и привлекательные, как круто они взаимодействуют друг с другом во время выступления, какие шуточки они отмачивают между песнями. Сейчас я даже не могу представить, что это был за уровень исполнения. Ведь им было максимум по двадцать пять лет, и они точно не были музыкантами в своей обычной жизни.
Удивительно, что фамилия Спирин досталась Диме едва ли не случайно. Ее взяла бабушка, когда вышла замуж за будущего отца его мамы. Вскоре после рождения Диминой мамы они развелись, но фамилия осталась и перешла по наследству внуку. Лет до четырнадцати он считал фамилию Спирин достаточно редкой, по крайней мере ему ни разу не встречались однофамильцы. А в последний год его обучения в ШШП учительница русского и литературы вдруг вышла замуж за человека, живущего где-то тут же, на Студенческой улице, и взяла его фамилию, став Спириной. Еще через пару лет, начав тусоваться во дворах на Большой Дорогомиловской, он познакомился с одноклассником Рубана и Ленина, Женей Спириным, и его братом Игорем. Диму некоторым образом смутило такое сгущение однофамильцев на столь небольшой территории. А еще намного позже он узнал от бабушки, что семья ее первого мужа, те самые Спирины, через некоторое время после рождения его мамы, в начале шестидесятых годов, получила квартиру где-то в районе Дорогомиловского рынка. Получалось, что с большой вероятностью Дима, Женя и Игорь Спирины, а также муж его школьной русички были и остаются друг другу родственниками.
К тому моменту, как на Дмитрия Спирина обратили внимание восходящие рок-звезды с Кутузовского, он уже два-три года практиковался в игре на бас-гитаре. Сначала в «Студии популярной музыки» на «Новослободской», а потом в легендарном «Красном химике», через который в разное время прошли многие музыканты из московской рок-тусы: Дмитрий Дибров, Дмитрий Андрианов («MЭD DОГ»), Сергей Захаров («Король и Шут»), Михаил Житняков («Ария») и многие другие. Там были настоящие занятия с выписанными из Гнесинского училища специалистами вроде Олега Михайловича Степурко, знаменитого джазового трубача и педагога.
Когда в девяностом году Диму по возрасту уже не взяли в пионерлагерь, бывший вожатый из «Луча» Сергей Гавриленко пригласил его подработать грузчиком на гастролях группы «Клеопатра». После двухнедельного тура он привез денег больше, чем его мама зарабатывала за месяц. На эти деньги ему удалось разжиться моднейшей бас-гитарой Jolana disco bass производства Чехословакии. Невероятной красоты инструмент! Такого не было ни у кого в округе. Черный, блестящий, с витым «телефонным» шнуром. Правда шнур пришлось перепаять с «джека» на пятиконтактный разъем, потому что других в советской звукоусиливающей аппаратуре не водилось.
– Мы отмечали Новый год у Рубана дома, – говорит Юрий Ленин, – и он предложил мне вернуться в группу. Мол, давай будем половину песен делать на русском, а половину на английском, чтобы никому обидно не было. К этому времени мы уже несколько месяцев с Пэпом пытались что-то сочинять, но ничего конкретного у нас так и не получилось. И я решил вернуться.
Получившийся набор участников уже отражен в «Википедии» как первый состав группы «Четыре таракана»: Юрий Ленин на вокале, Дмитрий Воробьев на гитаре, Денис Рубанов – ударные и Дмитрий Спирин на басу. Они начали вместе делать быстрые, лаконичные песни под Sex Pistols, но возвращение Ленина в кружок «Рок-группа» неминуемо привело к нарастанию напряженности с руководством. Отсчет существования группы в стенах Дома пионеров пошел на дни.
– С Валентинычами я постоянно был на ножах, – продолжает Ленин. – Как-то один из них решил показать гитарное соло из Smoke On The Water Deep Purple. Я это послушал и спросил, слышал ли он оригинальную композицию? Вообще-то, Ричи Блэкмор не так играл. Валентиныч просто шпарил какие-то тюр-лю-лю по грифу. Побольше нот, чтобы никто ничего не понял. А финал наших отношений случился, когда он стал гнать на панк-рок. Мол, это примитивное говно и музыка для уродов. Я в ответ начал орать: «Ты кто такой вообще?! Sex Pistols стадионы собирали (на самом деле нет), а ты со своей плешивой шапкой сидишь тут в говне! Тебе язык надо в жопу засунуть и не вытаскивать до конца дней!» Рубан меня тогда сдержал, потому что я уже начал кидаться на него. После этого инцидента доступ в Дом пионеров для меня был закрыт.
Какое-то время они поездили на платную репетиционную базу, которая была оборудована в здании бывшей церкви на улице Шаболовской, в Москве. Сейчас ее уже вернули верующим, а тогда единственными прихожанами там были рок-музыканты, которые окормлялись духовной пищей как умели. Помыкавшись таким образом, чуваки поняли, что решение квартирного вопроса лежит на поверхности. Долгие годы подвал в подъезде Рубана использовался для культурного и не очень досуга местной молодежи. Там пили портвейн, курили взатяг и миловались с подружками. Все подвалы в сталинских домах были одновременно и бомбоубежищами. Они представляли собой множество небольших помещений, в которых во время войны можно было скрываться от налетов авиации. Но война все никак не начиналась, а свято место пустовало. Рубан с друзьями освоил андеграунд собственного дома еще в детстве. Сперва они нашли лаз через отдельно стоящую во дворе будку, которая была связана с подвалом узким коридором. Естественно, первооткрыватели такого кошерного места были заинтересованы, чтобы оно принадлежало только им, и пугали других ребят рассказами о скелетах мертвых немцев со «шмайсерами». Никто почему-то не задумывался, что эти дома построили уже после войны. Со временем железный занавес таинственных легенд пал, и подвал стал общим местом для тусы, а вход наладили уже через подъезд.
Чуваки объяснили текущим обитателям подвала, что теперь он будет использоваться для сочинения мировых хитов, и это станет его главным предназначением. Конечно, тусовки и бухло там тоже будут, но в первую очередь музыка. Намутили каких-то стройматериалов, провели косметический ремонт и сделали минимальную звукоизоляцию.
– Мы собирали с миру по нитке, – рассказывает Юрий Ленин, вокалист группы «Кутузовский проспект». – Видимо, у нас было такое сильное желание и настолько мы были чисты в своих устремлениях, что нам сыпалось все как из рога изобилия. То найдем на стройке штукатурку, то нам скажут, что рядом разбирают какое-то помещение и там можно взять оргалит для стен. Ремонт, конечно, был косметический, но мы хотели привести подвал к соответствию минимальным санитарным нормам. Все это требовало времени, и я на несколько месяцев практически перестал учиться. А в это время в рок-кружке Дома пионеров тоже происходили изменения. Вскоре после нашего ухода Валентинычей погнали за безрезультатность и пьянство, и руководителем кружка устроился работать наш хороший приятель. А потом эту лавочку вообще прикрыли, и заботливый кореш аккуратно списал весь аппарат в нашу пользу. Мы на руках перетащили два гитарных комбоусилителя от площади Победы почти до «Киевской». А там без малого три километра.
В доме у Саши Потапова был красный уголок, где присутствовали кое-какие усилители и колонки. Чуваки попросили аппарат как бы на время, надеясь, что потом о его существовании просто забудут. Так оно и вышло. Когда на базе поставили установку Дениса Рубанова, оказалось, что помещение очень неплохо упаковано и можно начинать репетиции.
Для московских панк- и андеграундных рок-групп в 1991 году единственный путь к известности, пусть и в узких кругах, лежал через «Рок-лабораторию». Устав бороться с вредным влиянием Запада, растлевающим молодежь, в 1986 году в Москве создали организацию, аналогичную Ленинградскому рок-клубу, которая должна была легализовать, а потом и контролировать рок-группы. Если не можешь победить врага, то надо его возглавить. К моменту развала СССР «Рок-лаборатория» успела вывести из подполья и продвинуть не один десяток команд. Это «Бригада С», «Ва-банкъ», «Монгол Шуудан», «НАИВ», «Звуки Му», «Коррозия металла» и вообще практически все столичные рок-группы, засветившиеся во второй половине восьмидесятых и самом начале девяностых. «Лаборатория» регулярно проводила набор групп и принимала демозаписи. Если музыку считали годной, то банду приглашали на очное прослушивание, где десятки команд на потоке играли по две-три песни. После прослушивания лучших звали на «Фестиваль надежд», где они играли уже полноценные сеты. В результате несколько групп принимались в «Рок-лабораторию» и из самодеятельного ансамбля получали статус профессионального музыкального коллектива. При этом участники группы получали официальную запись в трудовую книжку.
До этого многие рок-музыканты были вынуждены устраиваться сторожами и кочегарами, лишь бы не уехать в тюрячку за тунеядство.
При помощи обычного магнитофона чуваки как смогли подготовили демозапись, подписали кассету «Кутузовский проспект», добавили домашний номер кого-то из парней и отнесли ее в «Рок-лабораторию». И им перезвонили! Сказали, что музыка веселая и задорная, но название «Кутузовский проспект» крайне неудачное. Тогда на слуху была группа «Ночной проспект» и еще несколько ансамблей с подобными названиями, так что бодрые панки могут тупо слиться с бесконечным количеством других проспектов. Ребятам настоятельно рекомендовали назваться как-нибудь иначе. Чуваки стали чесать репы. Надо было придумать что-то звучное и английское, раз уж они собираются присвоить себе звание русских Sex Pistols. После некоторых размышлений они решили, что «Биг-Бен» будет отличным названием. Центрально лондонское и с необходимой долей скабрезного русского подтекста.
Заметки на полях #1В своей книге «Тупой панк-рок для интеллектуалов» Дмитрий Спирин очень вскользь рассказал о ранней истории коллектива, и мы толком ничего не знаем о людях, которые создали группу «Кутузовский проспект», в которую он пришел в качестве бас-гитариста. Чтобы исправить это, я связался с участниками первого состава. Все они оказались вполне контактными и приятными людьми, согласившись принять участие в книге. Сомнения были только у барабанщика Дениса Рубанова. В одном из интервью Дмитрий Спирин говорил, что Денис – это единственный человек из бывших его коллег по группе, перед которым ему стыдно. А сам Рубанов неоднократно заявлял в Сети, что Спирин его кинул и отжал у него группу.
Мне обязательно надо было убедить его принять участие в книге. Убери его – и вся идея о беспристрастности и всестороннем описании истории команды развалится. Конфликт Спирина и Рубанова – это первый и один из самых ярких в истории группы.
Мы с Денисом не были знакомы. Я написал ему сообщение в VK, где подробно описал суть вопроса, заверив, что группа «Тараканы!» и Дмитрий Спирин лично не регулируют содержание книги. Он отреагировал вполне дружелюбно, и мы договорились встретиться у него дома.
Денис Рубанов живет в том же добротном сталинском доме на Большой Дорогомиловской, в подвале которого тридцать лет назад репетировала группа «Четыре таракана» и разворачивались события этой книги. Денис выглядит бодрячком. Невысокий, жилистый, кудрявые волосы без седины.
– Ты читал книгу Спирина? – начинаю я с порога. Изначально я планировал построить свою книгу на противопоставлении мнения других участников событий тому, как Сид изложил историю в «Тупом панк-роке». Надеялся, что они начнут спорить с содержанием его книги.
– Я с пятнадцати лет не прочитал ни одной книги, – отвечает Денис. – Это протест против того, что мама заставляла меня читать в школе. И я общался с бабой (ударение на последний слог) в Индии, это мудрец такой, так он мне сказал, что это даже хорошо. Я не забиваю себе голову чужой шизофренией, до всего дохожу своим умом.
Мы сели на кухне, Денис предложил мне чаю, а сам закурил, приоткрыв балконную дверь. Разговор длился около пяти часов, в течение которых он рассказал о своей жизни, начиная с циркового детства и до наших дней. Кстати, сейчас он тоже выступает с иллюзионистскими номерами, продолжая семейную династию.
Глава 2
– Але, Света? Привет. Слушай, я тут заблудился. Не могу дом найти.
– Вова, это невозможно. Коричневые ворота. Дом ровно там, куда навигатор ведет.
– Может, я совсем идиот, но тут его нет.
– Не может быть такого. Смотри внимательно. Куча народу приезжала, все находили сразу.
Я уже минут десять хожу по округе. Меня облаяла собака, я едва не подвернул ногу на каменистой дороге. Где же этот проклятый дом? Терпеть не могу такие ситуации. Чувствуешь себя маленьким ребенком, а я тут, между прочим, по делу. После звонка Свете Тарасовой, пресс-атташе группы «Тараканы!», легче не стало. Приехал я по нужному адресу, но дома не вижу. Чертовщина какая-то. Уже почти сдавшись, я понял, что прошел слишком далеко. Бывает так, что сам себе в мозгу нарисуешь картину местности, в которой никогда не был, и, оказавшись на месте, пытаешься подстроить реальность под свои представления о ней. Если я решил, что надо запарковаться и идти в ту сторону, значит, туда и надо идти. Даже не оглядываясь по сторонам и не пытаясь оцифровать картинку.
Большие ворота из гофрированного железного листа оказались незапертыми. Я откатываю их в сторону. Не сильно, буквально на метр, чтобы можно было пройти. Наверное, тут подразумевался электропривод, но он не работает. Во дворе парковка на пару автомобилей, просторная беседка справа и бетонная дорожка, уходящая к большому трехэтажному дому с двускатной крышей. Архитектура дома простая, но с заявкой на величие. Эту заявку выдавало полукруглое крыльцо с бетонными перилами. Поднимаюсь по ступенькам, дверь тоже не заперта. Захожу и осторожно заглядываю из полутемной прихожей в огромную комнату. Первый, кого я вижу, – это Сергей Прокофьев.
– Привет, – протягиваю руку. – Меня зовут Вова, я из журнала «Артист», и я буду с вами жить.
– Да, конечно, проходи, – приветливо отвечает Сергей.
Если учесть, что мы с Сергеем максимум виделись пару раз, то с таким же успехом может прийти кто угодно, назваться журналистом и поселиться. Как на большой свадьбе, где никто никого не знает. Как покажет следующая неделя, это не голословное предположение. Через этот дом пройдет столько народу, что пару случайных персонажей никто бы и не заметил.
Когда Дмитрий Спирин пришел в группу, оказалось, что все участники коллектива воспитывались плюс-минус на одной музыке. Это были советские дети одного периода взросления и возмужания. Они одновременно впитывали современные музыкальные тенденции. В мейнстриме тогда был «волосатый рок» – метал и хард-н-хеви. Но при этом самые популярные в СССР западные панк-группы, такие как Sex Pistols и Exploited, всегда находились плюс-минус в районе этого меломанского пузыря. Советский металлист мог случайно зацепить Exploited, потому что он интересовался трэш-металом и кто-то мог дать ему эту запись. Мало ли, может, понравится. Панк-рок всегда был рядом с металом и воспринимался как что-то эстетически и идеологически близкое.
Во второй половине восьмидесятых повсеместно стали появляться киоски звукозаписи, где можно было сдать свою кассету, чтобы на нее записали, например, свежий альбом группы Judas Priest. Трудно сказать, входили ли они в советскую сферу услуг или были уже кооперативными, но цена везде была фиксированная – десять копеек за одну минуту. То есть примерно четыре с половиной рубля за долгоиграющий альбом. Удивительно, что, несмотря на государственную цензуру, которая безусловно распространялась и на музыку, в этих заведениях висели напечатанные на машинке каталоги с перечнем групп, которые никак не входили в список артистов, рекомендованных к прослушиванию для советских граждан. Там были все модные западные коллективы: Accept, Dio, Sex Pistols, Pink Floyd и далее по списку. Несколько школьников могли скинуться деньгами и записать себе свежего музла. Обычно было так, что у одного чувака есть фирменная, запечатанная кассета, и он платил пятьдесят копеек, а еще четверо сбрасывались по рублю. После того как запись была получена, владелец «мастер-кассеты» уже раскатывал свежий материал по совковым кассетам своих приятелей. Или можно было самому вложиться в проект. Записать, например, новый альбом группы Metallica, а потом в школе предложить одноклассникам раскатать по рублю. Если желающих наберется больше четырех, то ты уже в плюсе. Стоит ли говорить, что эти студии звукозаписи работали в условиях грубейшего нарушения авторских прав.
Одним из важнейших источников распространения музыкальной культуры в Москве была «Горбушка». Это стихийная ярмарка, возникшая сперва как клуб филофонистов в фойе ДК имени Горбунова, а потом разросшаяся на прилегающую территорию и парк. Там можно было купить все самые актуальные записи на кассетах и на виниле. Там же из-под полы продавалась рок-атрибутика, и, что важно, во второй половине восьмидесятых за торговлю на «Горбушке» уже не гоняли. А раньше там были регулярные ментовские облавы и можно было получить реальные проблемы, вплоть до уголовки. Официально записи в страну не ввозились, и люди покупали винилы (компакт-диски тогда еще не изобрели) во время заграничных командировок. Причем не обязательно даже было ездить в капстраны. В Венгрии, Югославии и Польше все это было. В этих странах практически не действовала советская музыкальная цензура, несмотря на то что они находились в зоне политического влияния СССР. Например, группа Iron Maiden во время мирового тура 1984 года с вызывающим названием World Slavery Tour отыграла восемь концертов в социалистических странах: Польше, Венгрии и Югославии. Видимо, хватка полуживого Константина Черненко уже слабела. Но советские меломаны все равно ждали первых мировых звезд еще пять лет, когда в «Лужниках» прошел Moscow Music Peace Festival.
– Когда мне было лет десять, мы с мамой были в гостях у нашего родственника, который работал в КГБ, – рассказывает Дмитрий Спирин. – И я увидел на полке кассету группы KISS. Это был какой-то пакистанский бутлег. Он прислал ее своей дочери, моей тете Свете, из Афганистана, где работал по линии своей конторы в ограниченном контингенте советских войск. Паки просто скомпилировали альбом из случайных треков и поставили какую-то фотку на обложку. Как я узнал позже, такого альбома в официальной дискографии KISS даже не существовало. Эта кассета стояла на полке совершенно открыто, без стеснения и палева. А группа KISS, несмотря на их вполне безобидную музыку, тогда считалась едва ли не самым вредным, что может быть для советского человека, и тем более школьника. Реальная запрещенка, практически «Майн кампф». Я тогда еще подумал, что это какая-то очень странная ситуация. Сотрудник КГБ, который по идее должен бороться с этой музыкой, держит KISS в домашней коллекции. Я попросил эту кассету на время, но дико очковал включать ее дома, потому что мой магнитофон периодически жевал пленку. Мне становилось плохо от одной мысли о том, что ее может зажевать. Поэтому мы с пацанами собрались дома у одного друга, имевшего более надежную технику, и устроили коллективное прослушивание. Первая мысль – это некоторое разочарование от несоответствия лайтового содержания песен агрессивному образу музыкантов.
Кутузовский проспект и район Давыдково, где жили герои этой книги, отличался феноменальной концентрацией панк- и рок-движухи. Казалось, что тут в каждом дворе была своя доморощенная группа, а неформальный прикид никого не шокировал, будто это и не Советский Союз вовсе, а какой-то культурный заповедник. На Кутузовском традиционно селилась партийная номенклатура, а в Давыдково жили сотрудники дипломатического корпуса, журналисты-международники и тому подобный контингент со своими семьями. Соответственно, эти люди имели возможность выезжать в капиталистические страны, а некоторые жили там по многу лет. Те же Александр Иванов и Максим Кочетков из группы «НАИВ» вообще родились и до пятнадцати лет прожили в Нью-Йорке. Соответственно, такие люди имели доступ к мировой культуре и как передатчики транслировали ее на свое окружение. Скорее всего, этим и объясняется такая продвинутость районов Кутузовского и Давыдково.
К началу девяностых, когда парни открыли для себя панк, эта музыка уже отчетливо докатилась до Советского Союза. Группы Sex Pistols к этому времени не существовало уже десять лет, но для страны, которая все эти годы жила в культурной изоляции, это ничего не значило. Сид Вишес и компания были очень почитаемы в меломанских кругах. Кроме того, стали популярными советские группы, которые вдохновлялись этой музыкой: «Чудо-Юдо», «Ва-Банкъ», «Автоматические удовлетворители», «НАИВ», уже успевшие к тому моменту выпустить свой дебютник Switch-Blade Knaife, и другие.
Помимо музыкальных пристрастий ребят объединяло нежелание служить в рядах вооруженных сил. Ну, почти всех. Для творческой интеллигенции, да и вообще для молодежи начала девяностых, косить от армии считалось социальной нормой. С приходом перестройки и гласности средства массовой информации открыто заговорили о дедовщине в армии. Все узнали, что в мирное время солдаты теряют здоровье, а порой и жизнь от издевательств со стороны своих же сослуживцев. Плюс еще не нужная никому война в Афганистане. Все это диким образом подрывало боевой дух юношей призывного возраста и обостряло у них хронические и свежеприобретенные заболевания.
Первым пошел Юрий Ленин. Кстати, Ленин – это реальная историческая фамилия. Его семья родом из северных губерний, где Ленины не редкость. У Юры был очень требовательный отец, и парень с детства находился под постоянным прессингом, который вступал в диссонанс с его свободолюбивой натурой. Может, от этого, а может еще от чего, у него периодически в школе кружилась голова и даже случались обмороки. Эти факты неоднократно фиксировала школьная медсестра, и когда Юру вызвали в военкомат, то он рассказал об этих симптомах. Его направили на обследование в неврологическое отделение больницы № 51, а дальнейшее уже было делом техники. Главное было всегда помнить о тяжести заболевания, полностью отдаться ему, отчаянно слившись со своим тревожным анамнезом. После Ленина в этой больничке перебывала практически вся кутузовская туса.
