На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь

Распределив своих бойцов, я присоединился к Иванову, рассматривающему в бинокль расположение противника. Станция была совсем крошечной. Всего лишь несколько деревянных строений и стоящий отдельно большой сарай, явно выстроенный недавно, так как доски еще не успели потемнеть. Цепочка людей в порванной советской форме передавала в этот сарай ящики, сгружаемые из стоящего на станции эшелона. Вокруг них ходило десятка два немцев с карабинами и, возможно, столько же находилось в зданиях.

Перед началом атаки комбат отправил один взвод, усиленный пулеметами, через насыпь, чтобы прикрывать нас с северной стороны. Естественно, это не осталось незамеченным, но мы на это и не рассчитывали. Едва только часовые подняли тревогу, как батальон сразу же открыл огонь.

После первых выстрелов немцы торопливо начали выскакивать из всех строений. Как нам и обещали, их оказалось около пятидесяти человек. В принципе, такого количества солдат вполне достаточно для организации прочной обороны. Но повели себя фрицы довольно странно. Вместо того чтобы спрятаться среди домов, солдаты дружно побежали нам навстречу и залегли только метров через двести. Не иначе в вагонах находилось нечто взрывоопасное, и фашисты старались держаться оттуда подальше.

Несмотря на сильнейший пулеметный огонь, косивший ряды фрицев, они и не думали отступать. Но как только раздались хлопки минометных мин и взрывы небольших снарядиков наших сорокапяток, почти все враги, оставшиеся в живых, встали и подняли руки. Человек пять рванули к железной дороге и успели перелезть на другую сторону. Но там их ждало три пулемета, стрелявших вдоль насыпи, так что шансов добежать до ближайших зарослей у них почти не было.

Сергей пока не спешил отдавать команду выходить из рощи. Он внимательно оглядывал окрестности станции, так как там мог спрятаться вражеский пулеметчик. Но вот началось какое-то движение. Присмотревшись, я разглядел в бинокль, что несколько наших пленных солдат подобрали трофейные винтовки и теперь сгоняли немцев в кучу, не забывая при этом собирать брошенное теми оружие.

Убедившись, что опасности нет, комбат послал наших автоматчиков на зачистку местности. Вскоре всех обезоруженных фрицев уложили на землю, а бывших пленных вытащили из закоулков, куда они попрятались во время боя, и собрали на площади. Оглядев собранную толпу численностью человек в восемьдесят, иначе и не назовешь это сборище оборванных и изможденных людей, Иванов поручил мне разобраться с ними, а сам с недовольным видом побежал подсчитывать трофеи и немногочисленных пленных. К хорошему быстро привыкаешь, и то, что еще неделю назад он назвал бы большой удачей, теперь было незначительным успехом.

Пока Стрелин и Свиридов строили освобожденных красноармейцев в какое-то подобие строя, я предвкушал, как пополню свою роту тремя десятками опытных бойцов, причем выберу себе самых лучших. Наконец все построились и рассчитались, а я на секунду задумался, как же к ним обратиться:

– Сводная рота из бывших военнопленных, – наконец осенило меня, – слушай мою команду. Смирно! Командирам выйти из строя.

Человек шесть подошли ко мне. Хотя они и старались держать строевой шаг, но все шестеро прихрамывали или слегка пошатывались. Видимо, пребывание в плену не было похоже на курорт. Офицеров среди них не оказалось, только один старшина и пять человек сержантского состава. Ну ладно, лучше, чем ничего, попробовал я себя утешить, но блиц-опрос сержантов сильно понизил мое настроение. Только два человека служили ранее в боевых частях, о чем сразу можно было догадаться, так как они держали в руках трофейное оружие, подобранное во время боя, а остальные были тыловиками. Еще хуже то, что из двух боевых командиров один носил сразу несколько повязок из покрытой бурыми пятнами материи неизвестного происхождения. Второй хоть и не был перебинтован, но зато весь покрыт ссадинами и сильно прихрамывает. Видимо, перед взятием в плен, ребята действительно сражались до последнего, в отличие от тыловиков, всегда составляющих большую часть пленных.

Не знаю, почему всем попаданцам так везет освобождать из плена красноармейцев и командиров, имеющих боевой опыт. В реальной жизни, в случае окружения, солдаты из боевых частей всегда несли значительные потери убитыми и ранеными. Причем все тяжелораненые добивались немцами или же без медицинской помощи быстро умирали.

После сортировки новых бойцов мое настроение упало еще сильнее. Лишь человек двадцать бывали на передовой, и почти все они легко ранены. Из последних сил удерживая в руках ускользающее счастье в виде заветного пополнения моей роты, я с пылом произнес перед строем речь о том, как мы бьем фашистских гадов и будем бить их дальше. Со снизошедшим на меня вдохновением я описывал толпы бредущих на восток понурых немцев, взятых нами в плен, и горы фашистских трупов, оставленных нашей ротой на своем пути. Живописал все ужасы, которым подвергается население на оккупированных территориях. Призывал отомстить за погибших товарищей. В конце я честно признался, что мобилизация советских войск еще не закончена, и осенью немцы из последних сил предпримут отчаянную попытку наступления на Москву. И только после этого мы уже будем гнать их до самого Берлина.

Когда я попросил выйти добровольцев, желающих служить в нашем доблестном батальоне, почти все вышли вперед. Осталось чуть больше десятка человек, которые и в самом деле выглядели так, что их как можно скорее нужно было везти в госпиталь. Не знаю, что больше подействовало: моя «вдохновенная» речь, желание отомстить за гибель друзей и за все страдания, которые они претерпели в плену, или просто нежелание попасть в лапы энкавэдэшников в фильтрационном лагере, через который должны проходить бывшие военнопленные.

Военфельдшер, командир нашего медвзвода, уже погрузил всех немцев, раненных во время обстрела, в грузовик и в сопровождении санитаров принялся осматривать наших новичков. После выбраковки по состоянию здоровья он разрешил оставить только человек шестьдесят, а остальных потребовал отправить в медсанбат. Ну, и то хлеб.

Разделив бойцов на три неравные группы, я передал две из них, которые поменьше, в распоряжение комбата, а оставшихся распределил по своим взводам. Теперь в роте насчитывалось семьдесят пять человек – примерно половина штатной численности.

Комиссованные по здоровью бойцы стояли в сторонке, ожидая отправки в тыл, и виновато смотрели на нас. Один из них о чем-то спорил с военфельдшером, размахивая руками. Потом, развернувшись, он решительно направился в мою сторону. Это был тот самый забинтованный сержант, только повязки у него теперь стали белые и чистые. Его фамилию я запомнил – Михеев.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите присоединиться к вашей роте. У меня все ранения легкие, и я не стану для вас обузой.

– Вам бы, товарищ младший сержант, немножко в госпитале подлечиться, – неуверенно посоветовал я.

– Вы в наступление идете, а я буду в тылу отсиживаться? У вас, тащ старший лейтенант, в роте личного состава прибавилось, а сержантов мало.

– Надо же, какой вы наблюдательный. Ладно, оставайтесь, – сдался я. – Займетесь хозяйством, а то мой старшина и взводом командует, и меня замещает, а на вещевое имущество времени не остается.

Закончив составлять список новичков, я отправился искать комбата, чтобы узнать, нужно ли нам готовить оборонительные позиции. Узкий перешеек между болотами к западу от станции, который нам надо было защищать, уже был перекопан линией траншей, скорее всего, оставшейся здесь с августа, когда 22-й армии приходилось отступать. Места в них хватило бы только на одну роту, и кто из нас где должен располагаться, я не знал. Найти командира мне удалось без труда по громкому голосу, шумевшему на всю округу. Иванов сидел за рацией и вел переговоры с дивизионным штабом. Связь была не очень хорошая, и Сергею приходилось кричать так, что в штабе его, наверно, могли услышать и без рации. Закончив сеанс связи, комбат с раздражением бросил наушники и повернулся ко мне.

– У меня новости, – буркнул он.

– Что, одна хорошая, а другая плохая? Тогда начинай с хорошей.

– Хорошей нет. Нам приказано оборонять станцию до утра, а здесь находится эшелон с боеприпасами, и все склады забиты ящиками со снарядами. Отправить эшелон в Андреаполь мы не можем, так как дорога туда все еще блокирована немцами.

– Вот, значит, как, – я задумчиво почесал лоб, но решить проблему это не помогло. – Один артобстрел или авианалет, и взрыв будет слышно в Москве.

Сергей кинул на меня сердитый взгляд и едва не зашипел. Ему сейчас явно было не до шуток.

– Ладно, давай лучше подсчитаем, – примирительно предложил я, – сколько грузовиков и подвод нам смогут выделить.

Навскидку получалось, что до следующего утра мы все это добро вывезти за реку не успеваем. Да, это вам не «задача коммивояжера». Если мы не успеем, то весь батальон может запросто погибнуть в полном составе. Конечно, остается вариант благоразумно пересидеть авианалет в кустах, а потом вернуться сюда на развалины станции. Но боеприпасы очень нужны нашей армии, они смогут сохранить жизни многих солдат. Да и железная дорога необходима для быстрого снабжения наших войск, наступающих в сторону Торопца.

– Вот что, Сергей, – решил предложить я компромиссный вариант. – Нам главное рассредоточить боеприпасы в разных местах и подальше от станции, иначе от батальона ничего не останется. Пусть все машины займутся вывозом боеприпасов к нам в тыл, а подводы мы задействуем для перевозки и складирования снарядов в лесу, откуда мы атаковали. Рассредоточь все трофейные станковые пулеметы вокруг станции для ведения зенитного огня. Можно добавить к ним несколько хороших пулеметчиков с ручниками. Выставь посты с биноклями наблюдать за небом по всем направлениям. После того как транспорт нагрузим, и он уйдет в первый рейс, всем быстро копать. Нужно использовать все имеющиеся в округе ямы, воронки и прочие углубления в земле. Нам надо не сплошную линию обороны сооружать, а всего лишь выкопать щели и укрытия от обстрела. А я пока возьму один взвод и кое-что приготовлю.

– Я здесь, товарищ командир. – Оказывается, Стрелин все это время стоял у меня за спиной, в ожидании дальнейших распоряжений.

– Значит так, сержант. Сейчас собираем ветошь, хворост и вообще все, что горит. Еще берем все ведра, какие найдем на станции, и вычерпываем бензин и солярку вон из тех цистерн. Ветер сейчас постоянный и дует с северо-запада. Поэтому наветренная сторона будет за железнодорожной насыпью. Ваша задача – приготовить костры так, чтобы они легко разгорались и сильно дымили.

Получив инструкции, Стрелин погнал своих бойцов собирать горючие материалы, а мы со старшиной распределяли фронт погрузочных работ между остальными отделениями. Две роты нашего батальона разгружали эшелон, а нам достались склады, если так можно назвать возведенные на скорую руку сооружения. Эта маленькая станция была самой ближней к линии фронта, поэтому здесь немцы устроили промежуточное хранилище боеприпасов, которые сгружались с поездов на маленькой ветке, где сейчас и стоял эшелон. Правда, здесь поблизости не имелось нормальной дороги, но пока в сентябре стояла сухая погода, грузовики без проблем могли сюда добираться. Поэтому немецкое командование предпочитало разгружать составы здесь, а не на следующей станции Сысоево, дорога к которой хотя и хорошая, но делает лишний крюк километров в пятнадцать.

Чтобы не таскать лишний раз тяжелые ящики, мы просто разобрали одну из стенок склада, сделанную чуть ли не из фанеры. Теперь грузовик просто въезжал сюда задним ходом, и ящики сразу ставили в кузов, что значительно ускоряло погрузку. Чтобы солдаты не мешали друг другу в тесном помещении, я отослал половину из них копать укрытия. Оставшихся было достаточно, чтобы быстро загрузить весь выделенный нам транспорт.

Неожиданно громкие крики, доносившиеся с улицы, заставили всех схватиться за оружие, сложенное вдоль стен. Приказав не прекращать работу, я выскочил посмотреть, в чем дело. Оказывается, в одном из вагонов вместо снарядов находились ящики с консервами и другой едой. С самого утра бойцы еще ничего не ели и поэтому просили разрешения перекусить, мотивируя это тем, что тогда у них прибавится сил для работы. Естественно, Иванов вместе со вторым ротным матюками разогнали всех особо голодных, популярно объяснив, что сначала надо загрузить все повозки, а уже потом отдыхать, иначе ужинать придется на том свете. Получив исчерпывающее разъяснение, бойцы послушно продолжили погрузку с удвоенными силами.

Загрузившись, машины медленно поехали среди болот на юг вдоль Грустеньки. В каждом грузовике, кроме водителя, находилось еще двое бойцов с лопатами и топорами, но все равно автомобили преодолевали четыре километра чуть ли не полчаса. После этого начиналась дорога, ведущая на северо-восток. Но она проходила через Соболево, откуда немцев до конца не выбили, поэтому еще четыре километра до нашей переправы приходилось преодолевать по едва наезженной колее грунтовки. Вместе с разгрузкой на дорогу уходило не меньше двух часов, но это не значило, что все это время нам приходилось скучать. Помимо копания щелей и сооружения гигантских костров бойцы нагружали повозки снарядами, которые потом приходилось сгружать в небольшом лесочке, примерно в километре отсюда.

Время шло, но пока все было тихо. Машины уже сделали по два рейса, и я уже всерьез начал надеяться, что все обойдется, как вдруг раздался резкий крик наблюдателя:

– Воздух!

Со стороны солнца на нас заходило несколько черных точек. Они еще были далеко, и разглядеть, что это такое, без бинокля было невозможно. Случайно ли так получилось, или опытные пилоты специально выбирали время для бомбежки, но солнце сейчас стояло на юго-западе, то есть точно над железной дорогой. Таким образом, фашистские летчики убивали сразу двух зайцев: Во-первых, они летели над рельсами, и с таким ориентиром гарантированно не могли пройти мимо цели. Во-вторых, самолеты шли на нас от солнца, что не позволяло наблюдателям вовремя их обнаружить, а зенитчикам мешало стрелять.

Все бросились по укрытиям, а я помчался через насыпь к Стрелину, который уже разжигал костры. Политые соляркой дрова, тряпки и охапки сырых листьев, разложенные вдоль железной дороги, быстро разгорелись и сильно дымили. Клубы дыма относило ветром в сторону станции, прикрывая эшелон от глаз вражеских пилотов. Еще несколько минут, и поезд нельзя будет разглядеть, но в уши уже ударил вой сирены, сопровождающий атаку первого «лаптежника». Навстречу ему торопливо потянулись нити трассирующих пуль. Но вместо того чтобы поставить непроницаемую завесу перед самолетом, большинство пулеметчиков пытались попасть прямо в цель, что было почти невозможно. В двух словах объяснив Стрелину, куда ему нужно бежать, я со всех ног помчался к дальнему концу станции, где в маленьком окопе стояло два станковых МГ других рот нашего батальона, изготовленных для зенитной стрельбы. Тем временем сержант побежал к другой огневой позиции. Он присутствовал на тренировках наших пулеметчиков, когда я объяснял принцип заградительного зенитного огня, и знал, что делать.

Но вот к вою сирены еще добавился противный свист падающей бомбы. Ноги опередили скорость мысли, и я с размаху плюхнулся лицом в траву, закрыв уши рукам. Я еще не успел осознать, почему лежу, а не бегу, как землю тряхнуло, и грохот проникнул в уши даже сквозь прижатые ладони.

Так как вой и свист прекратились, то я рывком поднялся и продолжил кросс, думая только о том, чтобы успеть добежать до захода следующего стервятника. Упав с разбегу в окопчик пулеметных расчетов, я стал орать, надеясь, что бойцы не совсем оглохли от близкого взрыва бомбы.

– Не кричите так, товарищ командир, мы хорошо слышим. Бомба вон аж где рванула.

– Ну раз так, – немного успокоился я, – то слушайте мою команду. Не пытайтесь попасть в самолет, он пикирует слишком быстро. Ведите заградительный огонь, как мои пулеметчики.

Покивав, бойцы согласились, что так больше шансов если не попасть, то хотя бы испугать вражеского пилота и заставить его сойти с боевого курса. Конечно, расход патронов в этом случае высокий, но экономить нам никакого смысла не было.

Тем временем наблюдатель, внимательно следивший в бинокль за самолетами, объявил о новом заходе. Увидев дым, пилоты «юнкерсов» сделали круг, чтобы лучше разглядеть объект атаки, а теперь возвращались на второй заход. Теперь солнце уже было на нашей стороне, и в прямом, и переносном смысле. Всего бомберов я насчитал семь штук, и, скорее всего, это была наша знакомая эскадрилья.

Пока немцы разворачивались, эшелон еще сильнее накрыло клубами дыма, но они все-таки решили бомбить. Но я не зря предложил разместить все пулеметные гнезда по периметру станции, и теперь дым почти не мешал пулеметчикам целиться.

Теперь дело пошло веселее. Увидев тянущиеся вверх линии трассеров, скрестившиеся прямо у них на пути, пилоты предпочитали сойти с боевого курса или сбросить бомбы раньше. То, что объект атаки было плохо виден, являлось для них прекрасным оправданием. И действительно, два самых стойких самолета, без колебаний прошедших через огневую завесу, не смогли поразить цель. Судя по взметнувшимся к небу столбам земли, бомбы упали не ближе чем в пятидесяти метрах от вагонов. Последний самолет не стал пикировать на станцию, а догадался отбомбиться по повозкам, которые стояли на полпути к лесочку. Вот тут летчик показал высший класс. Имея хорошо видимую цель без зенитного прикрытия, он с большой точностью высыпал на нее горсть небольших бомб, со всех сторон накрывших повозку фонтанами взрывов, которые тут же перекрыл огромный черный столб от детонировавших снарядов. Я поневоле глубже забился в окоп, но тут же вспомнил о своих обязанностях.

– Наблюдатель, доложите обстановку.

Боец с биноклем, хладнокровно продолжающий следить за улетающими «юнкерсами», тут же отозвался:

– Самолеты уходят. Два подбито. Вижу шлейфы дыма, тянущиеся от двигателей.

И действительно, эскадрилья шла вразнобой, и за двумя отставшими «лаптежниками», шедшими со снижением, виднелись черные полосы дыма.

Напомнив пулеметчикам поменять стволы на трофейных МГ, предварительно надев асбестовые перчатки, я поспешил к своим. Пожарники, как я мысленно окрестил взвод Стрелина, по аналогии с пожарниками из «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери, успели попрятаться до начала бомбардировки и отделались царапинами, которые в военное время за ранения не считались. Они уже вовсю бегали, запасаясь новыми горючими материалами. Я уже успел сильно пожалеть, что мы не захватили противогазы, сейчас бы они пригодились ребятам.

Пострадавших во всем батальоне насчитывалось не очень много. Единственной серьезной потерей стала гибель шести солдат из числа недавно освобожденных пленных. Тыловики, никогда раньше не копавшие окопов, они решили схалтурить и выбрали большую воронку слишком близко от станции. В результате от близкого взрыва двое из них погибли на месте, а четверо были так тяжело ранены, что их могли даже не довезти до медсанбата.

Остальные бойцы отсиделись в надежных укрытиях, которые они успели выкопать, а теперь, в ожидании грузовиков, углубляли с удвоенной скоростью.

Окончательно я перестал волноваться, когда увидел нашего коновода Семенова, идущего между двумя упряжками и подгонявшего по очереди лошадок то слева, то справа. На вопросы бойцов, кто погиб от бомбы, он всех успокоил:

– Да все живы. Там на телеге парнишка молодой был. Как самолеты налетели, он дурак сначала лошадей стал распрягать, а уже потом с ними к лесу побежал. Но все-таки успел. Зря рисковал, надо было коней оставить.

– А вы не оставили?

– Казак лошадь никогда не бросит, – обиделся Семенов. – Я постромки по-быстрому обрезал и с ними к овражку.

И действительно, на одной из упряжек кожаные ремешки упряжки были завязаны узелками. Пока бойцы загружали телегу, Семенов объяснил, что один из погонщиков подвернул ногу, спеша в укрытие, и теперь ему приходится управлять сразу двумя повозками.

Радостная эйфория, овладевшая всеми нами после отражения авианалета, еще сильней возросла после прибытия зенитной 37-миллиметровой пушки. Младший лейтенант Максимов – командир орудийного расчета тут же раскритиковал расположение наших зенитных пулеметов. Он посоветовал разместить все средства ПВО вместе, для упрощения командования ими. Естественно, комбат согласился, что при наличии опытного командира-зенитчика, способного правильно оценить параметры полета воздушной цели, так будет правильнее.

К моему удивлению, место для расположения зенитных расчетов младлей выбрал метрах в двухстах к западу от насыпи, за позициями «пожарников». Я тонко намекнул, что «лаптежники» будут выходить на цель вдоль железной дороги, и размещение средств ПВО на этой же линии упростит прицеливание.

– Немцам тоже упростит, – разъяснил мне артиллерист азы зенитной стрельбы. – А так мы сразу заметим, если бомберы начнут пикировать на нас, и успеем укрыться. К тому же рассеивание бомб сильнее в продольном направлении бомбометания. Расположись мы у насыпи рядом со станцией, и нам могут достаться шальные осколки. А далеко пулеметы ставить нельзя, а то от них толку не будет.

Так как пехота уже успела вырыть себе окопчики, то комбат отрядил полсотни человек готовить позиции зенитчикам. По мнению Максимова, немцы постараются повторить налет как можно раньше. И действительно, прошло только полтора часа, как потрепанная эскадрилья «юнкерсов» вернулась обратно. На этот раз к крику «Воздух» наблюдатели еще добавили радостные возгласы:

– Шесть, их только шесть осталось!

– Ну надо же, – удивился Максимов, – видать, вы действительно одного хорошенько зацепили.

Сергею очень хотелось посмотреть, как нужно правильно руководить огнем по самолетам, но я скорее потащил его подальше от зенитных позиций, напоминая, что они скоро станут приоритетной мишенью для бомберов.

Команда Стрелина уже разожгла цепочку костров, от которых поднимались густые клубы черного дыма, и моего контроля там не требовалось. Хотя ветер сменил направление и относил дым немного в сторону, но с этим мы ничего поделать уже не могли. Поэтому, проследив, что мой командир укрылся в глубоком окопе, я быстро спрятался в другом – нельзя допустить, чтобы случайная бомба убила сразу двух командиров в батальоне.

Высовываться из укрытия лишний раз не стоило, но пока не было слышно свиста падающих бомб, я успел посмотреть на работу зенитчиков. Заградительный заслон из десятка пулеметных трассеров, к которым иногда присоединялся орудийный, был поставлен отлично, так что я спокойно уселся на дне глубокой щели и, закрыв уши рукам, стал дожидаться взрывов бомб. Как только вой сирены затихал, я снова осторожно выглядывал, чтобы посмотреть на результаты стрельбы.

Появление скорострельного зенитного орудия не осталось незамеченным немецкими пилотами, и «лаптежники» стали выходить из пике раньше, стараясь уйти от обстрела. Уже после боя Максимов пояснил мне, что первые два самолета отбомбились метров с восьмисот, не дойдя до завесы заградительного огня. В результате получилось ни вашим, ни нашим – «юнкерсы» ушли неповрежденные, но и бомбы не достигли цели. А вот следующие пилоты решили идти до конца. Не знаю, что ими руководило. То ли они разглядели, что зенитка всего одна, то ли боялись, что их опять пошлют на эту цель, если они не закончат с ней сейчас, но самолеты отважно проходили сквозь тянущиеся к ним с земли пулеметные трассы.

Вообще-то говоря, 37-миллиметровая зенитка меня немного разочаровала. По меркам двадцать первого века ее скорострельность два выстрела в секунду была совершенно недостаточной для стрельбы по воздушным целям. Тем сильнее было мое удивление, когда снаряд все-таки попал в самолет. Четвертому «лаптежнику» сначала повезло. Он начал пикировать в тот момент, когда заряжающий слишком поторопился вставить обойму в магазин, и из-за перекоса патрона стрельба остановилась. Пока орудие торопливо перезаряжали, пилот «юнкерса» сбросил бомбы точно на нужной высоте и стал выходить из пикирования, когда очередь зенитки все-таки достала его. Я увидел, как посланный вдогонку снаряд задел крыло, от которого взрывом сразу же оторвало больше половины обшивки. Самолет тут же беспорядочно закувыркался. От перегрузок, превышающих предельно допустимые для конструкции, от него начали отваливаться куски обшивки, и дальше «лаптежник» падал подобно комете, сопровождаемой роем мелких метеоритов. Само падение я уже не видел, так как поспешил спрятаться от очередного взрыва бомбы. Но снова высунувшись из укрытия, успел застать красивую вспышку, поставившую конец карьере очередного аса люфтваффе.

Несмотря на гибель товарищей, следующие пилоты продолжали заходить на цель, не сворачивая с боевого курса, и их усилия, в конце концов, были вознаграждены. Ветер продолжал относить нашу дымовую завесу в сторону, открывая вагоны, которые теперь стали отличной мишенью. В отличие от первых самолетов, несших большие бомбы, последние высыпали россыпь пятидесятикилограммовых фугасок, и несколько из них легли рядом с эшелоном, в щепки разметав вагоны и раскидав колесные пары на несколько метров в сторону.