Птичий короб

Гараж справа, его бежевая дверь заперта. Крыша из коричневого рубероида, кирпичные стены облицованы белым сайдингом. Передняя дверь темно-коричневая. Окна закрыты. В доме есть чердак.

Глаза по-прежнему закрыты. Мэлори собирается с духом и берет чемодан. Дом футах в пятидесяти от места, где она остановилась. Машина даже не у обочины. Мэлори понимает это, но ей все равно. Чтобы успокоиться, она делает вдох, глубокий и медленный. Чемодан рядом, на пассажирском сиденье. Мэлори прислушивается, не разлепляя век. С улицы не доносится ни звука. Мэлори открывает водительскую дверь, выходит на улицу и тянется за вещами.

Ребенок пинается.

Мэлори охает, неловко цепляется за чемодан и открывает глаза. Глядит на живот, кладет на него руки и осторожно гладит.

– Приехали, – шепчет она.

Мэлори берет чемодан и вслепую бредет к лужайке перед домом. Едва почувствовав под ногами траву, шагает быстрее. Натыкается на куст. Запястье и бедро колют иголки. Мэлори отступает, прислушивается и, опасливо ступив по направлению к входной двери, чувствует под ногами асфальт подъездной дорожки.

Мэлори не ошибается. С грохотом втаскивает чемодан на крыльцо, шарит по кирпичной стене, нащупывает звонок. Звонит.

Сперва никто не отвечает. У Мэлори возникает недоброе предчувствие, что это тупик. Неужели она напрасно рисковала и ехала в такую даль? Мэлори звонит еще раз. Потом еще раз. Потом еще. Ответа нет. Мэлори стучит, отчаянно барабанит в дверь.

Никто не отвечает.

А потом… потом Мэлори слышит приглушенные голоса.

«Господи, там кто-то есть! В доме кто-то есть!»

– Эй! – зовет Мэлори и пугается собственного голоса в тишине пустой улицы. – Эй! Я прочла ваше объявление в газете!

Снова тишина. Мэлори ждет и вслушивается. Наконец ей отвечают.

– Кто вы? – интересуется мужчина. – Откуда приехали?

Мэлори во власти надежды и облегчения. Во власти слез.

– Меня зовут Мэлори. Я приехала из Уэсткорта!

После паузы другой мужчина спрашивает:

– У вас глаза закрыты?

– Да, закрыты.

– Давно закрыты?

«Да впустите же меня, – думает Мэлори. – Впустите!»

– Нет, – отвечает она. – То есть да. Я приехала из Уэсткорта. Глаза закрывала при любой возможности.

Мэлори слышит приглушенные голоса. Люди спорят, впускать ее или нет.

– Я ничего не видела! – уверяет она. – Честное слово! Я не опасна. Глаза у меня закрыты. Прошу вас, впустите меня! Я прочла объявление в газете.

– Не открывайте глаза, – наконец велит мужчина. – Сейчас дверь распахнется. Постарайтесь войти побыстрее, ясно?

– Ясно! Конечно, ясно.

Мэлори ждет. Воздух неподвижен, значит, ничего не происходит. Потом щелкает ключ в замке. Она тут же делает шаг вперед. Чужие руки затаскивают ее в дом. Дверь захлопывается.

– Погоди, – говорит женщина. – Нам нужно тебя ощупать. Нужно удостовериться, что ты одна.

Мэлори стоит с закрытыми глазами и слушает. Судя по звукам, обитатели дома шарят по стенам метлой. Несколько человек касаются ее плеч, шеи, ног. Кто-то становится у нее за спиной и барабанит пальцами по закрытой двери.

– Порядок, – говорит мужчина. – Мы закончили.

Мэлори открывает глаза и видит пятерых. Они стоят плечом к плечу. Толпятся в прихожей. Смотрят на Мэлори. Мэлори смотрит на них. У одного на голове шлем, на руках витки изоленты, переложенные ватными шариками. Из ленты торчат ручки, карандаши, другие острые предметы – похоже на рыцарские доспехи, которые смастерил ребенок.

У двоих в руках метлы.

– Привет, – говорит «рыцарь». – Меня зовут Том. Ты ведь понимаешь, с чего такая подозрительность? Мало ли кто может проскользнуть к нам вместе с тобой.

Из-под шлема торчат светло-русые волосы. Лицо у Тома волевое. Голубые глаза светятся умом. Он чуть выше Мэлори, небрит, щетина рыжеватая.

– Да, понимаю, – отзывается Мэлори.

– Уэсткорт, – повторяет Том, приближаясь к ней. – Оттуда путь неблизкий. Ты смелая, раз рискнула сюда приехать. Давай, присядь и расскажи нам, что видела по дороге.

Мэлори кивает, но с места не сдвигается. Чемодан она стискивает так, что пальцы белеют и начинают ныть. К ней подходит другой мужчина, куда крупнее Тома.

– Давай чемодан подержу, – предлагает он.

– Спасибо!

– Меня зовут Джулс. Живу здесь уже два месяца, как и большинство остальных. Только Том с Доном приехали чуть раньше.

Темные волосы Джулса кажутся грязными, словно он долго работал на улице. Судя по внешности, человек он добрый.

Мэлори поочередно разглядывает жильцов. Перед ней четверо мужчин и женщина.

– Я Дон, – представляется один. Волосы у него тоже темные, но длиннее, чем у Джулса. Он в черных брюках и фиолетовой рубашке на пуговицах с закатанными до локтей рукавами. На вид он старше Мэлори, ему лет двадцать семь – двадцать восемь. – Ты перепугала нас до чертиков. К нам никто неделями не стучался.

– Извините…

– Ничего страшного, – говорит четвертый мужчина. – Каждый из нас в свое время сделал то же самое. Меня зовут Феликс.

У Феликса усталый вид. Мэлори он кажется молодым, ему двадцать один – двадцать два. Длинный нос и пышные каштановые волосы делают его наружность почти карикатурной. Он высокий, как Джулс, но худой.

– А я Шерил, – говорит женщина, протягивает руку, и Мэлори ее пожимает.

Шерил менее приветлива, чем Том и Феликс. У нее каштановые волосы, ниспадающие на лицо. Она в майке. Кажется, ее тоже оторвали от работы.

– Джулс, помоги! – просит Том. Он пытается снять шлем, но импровизированные доспехи мешают.

Джулс помогает.

Наконец шлем снят. Мэлори снова оглядывает Тома: светло-русые волосы спутались, бледные веснушки оживляют лицо. На бороду пока один намек, а вот усы посерьезнее. Клетчатой рубашкой и коричневыми слаксами Том напоминает Мэлори ее бывшего учителя.

Мэлори разглядывает Тома, не замечая, что Том разглядывает ею живот.

– Только не обижайся, но ты беременна?

– Да, – тихо отвечает Мэлори, испугавшись, что это создаст проблемы.

– Мать твою, что за сюр?! – восклицает Шерил.

– Шерил, не пугай ее, – говорит Том.

– Слушай, как бишь тебя, Мэлори? – не унимается Шерил. – Не сочти за стервозность, но взять в дом беременную – колоссальная ответственность.

Мэлори молча обводит взглядом обитателей дома, подмечая выражение их лиц. Они наблюдают за ней, решают, готовы ли приютить потенциальную роженицу. Мэлори вдруг понимает, что не думала о будущем с такой стороны. По дороге сюда у нее не возникало мыслей о том, что в Ривербридже она будет рожать.

На глаза наворачиваются слезы.

Злости как не бывало – Шерил качает головой и подходит к Мэлори.

– Господи, – бормочет она, – ну иди сюда, иди!

– Раньше я жила с сестрой, Шеннон, – говорил Мэлори. – Она погибла. Я ее бросила…

Теперь она рыдает навзрыд, но сквозь слезы ловит взгляды четырех мужчин. В глазах у них сострадание. Мэлори тут же чувствует, что у каждого из них свое горе.

– Пошли, я покажу тебе дом, – предлагает Том. – Можешь занять комнату на втором этаже. Я буду спать внизу.

– Нет, я не хочу отнимать комнату у кого-то из вас, – отказывается Мэлори.

– Я настаиваю, – заявляет Том. – Спальня Шерил на втором этаже в конце коридора. Феликс живет в смежной комнате с той, где поселишься ты. Мэлори, ты же беременна. Мы устроим тебя со всеми удобствами.

Мэлори ведут по коридору. Слева жилая комната, потом ванная. Мэлори видит свое отражение в зеркале и быстро отводит глаза. Дальше кухня. На разделочном столе большие ведра.

– Вот гостиная, – показывает Том. – Мы здесь частенько собираемся.

Перед Мэлори комната побольше. В ней диван, приставной столик с телефоном, лампы, кресло, ковер. На стене картины в рамах, между ними календарь, нарисованный маркером. Окна завешаны черными одеялами.

В гостиную заходит пес – бордер-колли, – с любопытством смотрит на Мэлори, потом встает ей на ногу и ждет, чтобы погладила.

– Это Виктор, – говорит Джулс. – Ему шесть лет. Я взял его щенком.

Мэлори гладит Виктора. Шеннон он понравился бы.

Джулс выходит из гостиной с чемоданом Мэлори и поднимается по устланной ковром лестнице. И тут на стенах картины и фотографии. Джулс заносит чемодан в комнату на втором этаже. Даже снизу Мэлори видит окно, завешенное одеялом.

Шерил ведет ее к дивану. Мэлори усаживается, измученная горем и потрясениями. Шерил с Доном обещают приготовить еду.

– У нас консервы, – поясняет Феликс. – Запаслись мы в день, когда я сюда приехал. Незадолго до первого инцидента на Верхнем полуострове. Продавец подумал, что мы свихнулись. Мы накупили столько, что еще месяца на три хватит.

– Уже не на три, – уточняет Дон, исчезая в кухне.

«Он имел в виду, что появился лишний рот, то есть я?» – гадает Мэлори.

Том усаживается рядом с ней и спрашивает, что она видела по дороге. Его интересует любая мелочь, любой новый факт, а Мэлори кажется, что она помнит сплошную ерунду. Мэлори рассказывает про почтовый фургон. Про дохлого пса. Про пустые витрины и улицы, про брошенную машину и рукав пиджака.

– Я должен кое-что тебе объяснить, – говорит Том. – Во-первых, этот дом не принадлежит никому из нас. Хозяин погиб, подробности потом. Интернета нет – не было с тех пор, как мы сюда приехали. Мы думаем, вышки сотовой связи больше не обслуживаются. Персонал не выходит на работу. Или погиб. Письма не доставляют. Газеты тоже. Ты сотовый свой проверяла? Наши отключились недели три назад. Зато, хочешь верь, хочешь нет, работает стационарный телефон. Только я не знаю, кому звонить.

Шерил приносит стакан воды, тарелку с морковью и зеленым горошком.

– Стационарный телефон работает, – повторяет Том. – И свет есть. Местная электростанция использует гидроэнергию. Не знаю, может, и электричество однажды отключится, но если шлюзы оставили закрытыми, турбины будут крутиться бесконечно. Иными словами, электричеством дом снабжает река. Ты в курсе, что тут рядом река? Если не случится ничего катастрофического, пока течет река, у нас все будет в порядке. Возможно, мы выживем. Я прошу слишком много? Да, пожалуй. Когда выходим к колодцу за водой – именно колодезной водой мы пользуемся, – слышен шум реки. Она ярдах в восьмидесяти от дома. Водопровод не работает, отключился вскоре после моего приезда. В ванной мы пользуемся ведрами, помои по очереди выливаем в ямы, которые вырыли в лесу. Разумеется, все это нужно делать вслепую.

Джулс спускается вниз, пес Виктор следом.

– Все готово, – объявляет он, кивая Мэлори.

– Спасибо, – тихо отвечает она.

Том показывает на картонную коробку на столике у стены.

– Повязки там. Надевай любую, когда понадобится.

Все смотрят на нее. Дон у входа на кухню. Феликс у завешенного окна. Джулс на лестнице, стоит на корточках рядом с Виктором. Шерил сидит на подлокотнике кресла. «Каждому есть о чем горевать, – думает Мэлори. – Они настрадались не меньше, чем я».

Мэлори пьет воду из стакана, который принесла Шерил, и поворачивается к Тому. В голову лезут мысли о Шеннон, но она борется с ними и устало заговаривает с Томом.

– Что за костюм был на тебе, когда я приехала?

– Доспехи?

– Ага.

– Сам еще не знаю, – с улыбкой отвечает Том. – Хочу смастерить защитный костюм. Думать нужно не только о глазах. Неизвестно ведь, что случится, если тварь тебя коснется.

Мэлори смотрит на других, потом снова на Тома.

– Вы верите в тварей?

– Верим, – отвечает Том. – Джордж, бывший хозяин дома, видел одну. Незадолго до своей гибели.

Мэлори не знает, что сказать, и машинально кладет руку на живот.

– Я не пытаюсь тебя напугать и скоро расскажу тебе о Джордже, – говорит Том. – Только ведь по радио твердили то же самое. По-моему, сейчас есть единое мнение на этот счет. Нас уничтожают живые существа. Достаточно увидеть одно – на секунду, а то и меньше, – и все, конец.

В гостиной словно потемнело. У Мэлори кружится голова, перед глазами плывет.

– Кем или чем бы ни были эти твари, человеческим умом их не понять. Они, как бесконечность, чересчур сложные, для нас недосягаемые, так ведь?

Мэлори не улавливает слов Тома. У ног Джулса шумно дышит Виктор. Шерил спрашивает, как Мэлори себя чувствует. Том до сих пор говорит.

«Твари… бесконечность… у человеческого разума есть предел, Мэлори… эти существа… они за пределом… непостижимы… недосягаемы…»

Тут Мэлори теряет сознание.

Глава 8

Просыпается Мэлори в новой спальне. Вокруг темно. На один чудесный миг новости о тварях и безумии кажутся ей страшным сном. Мэлори с трудом вспоминает Ривербридж, Тома, Виктора, поездку, но полной ясности нет, пока она не поднимает глаза к потолку. Тогда Мэлори осознает, что в этой комнате прежде не просыпалась.

А Шеннон мертва.

Мэлори медленно садится и смотрит на окно, единственное в комнате. Черное одеяло, прибитое к стене, защищает от внешнего мира. За кроватью старое трюмо. Изначально розовое, оно поблекло от времени, но зеркало чистое. В нем Мэлори бледнее обычного. Из-за этого ее черные волосы кажутся еще чернее. У основания зеркала горсть гвоздей, молоток, гаечный ключ. Кровать, трюмо – вот и вся мебель.

Мэлори свешивает ноги с края матраса и на полу, застланном серым ковром, видит второе одеяло, черное, аккуратно свернутое. «Запасное», – думает она. Еще есть небольшая стопка книг.

Мэлори смотрит на дверь и слышит голоса, доносящиеся с первого этажа. Новых соседей она пока не знает и на слух может отличить лишь Шерил, единственную женщину, и Тома, чей голос останется с ней на долгие годы.

Мэлори встает. Ковер под ногами старый и жесткий. Она идет к двери и выглядывает в коридор. Мэлори отдохнула и чувствует себя неплохо. Голова больше не кружится. На Мэлори та же одежда, в которой она потеряла сознание накануне вечером. Она спускается по лестнице в гостиную.

Деревянная дверь совсем близко. Мимо проходит Джулс со стопкой грязных вещей.

– Привет! – говорит он, кивая, и спешит по коридору в ванную. Потом слышится плеск: Джулс бросает белье в ведро с водой.

Мэлори поворачивает к кухне. Дон и Шерил стоят у раковины. Дон зачерпывает воду из ведра. Шерил слышит шаги и оборачивается.

– Вчера ты нас напугала, – говорит она. – Как ты сейчас, получше?

Мэлори вспоминает, что накануне потеряла сознание, и краснеет.

– Да, сейчас получше. Вчера был непростой день.

– Каждый из нас прошел через подобное, – говорит Дон. – Ничего, привыкнешь. Скоро здешняя жизнь малиной покажется.

– Дон – циник, – добродушно поясняет Шерил.

– На самом деле нет, – заявляет Дон. – Мне здесь нравится.

Мэлори подскакивает: Виктор лизнул ей руку. Она тянется его погладить и слышит музыку из столовой. Мэлори пересекает кухню и заглядывает в столовую. Там ни души, просто радио работает.

Мэлори снова смотрит на Шерил и Дона. Они у раковины, чуть дальше дверь подвала. Мэлори собирается спросить про подвал, когда слышит голос Феликса. Он в гостиной, громко называет адрес дома.

«…Шиллингем, двести семьдесят три. Меня зовут Феликс. Мы ищем… выживших…»

Мэлори заглядывает в гостиную. Феликс разговаривает по стационарному телефону.

– Он наугад звонит.

Мэлори опять подскакивает, на сей раз от голоса Тома, который вместе с ней заглядывает в гостиную.

– Здесь нет телефонного справочника?

– Нет, как ни досадно.

Феликс набирает другой номер.

– Хочешь спуститься со мной в подвал? – спрашивает Том, сжимая листок бумаги и карандаш.

Мэлори идет за ним через кухню.

– Решил запасы проверить? – интересуется Дон, когда Том открывает дверь подвала.

– Угу.

– Скажешь мне потом, сколько чего осталось?

– Конечно.

Том входит первым. Мэлори спускается за ним по деревянным ступеням. Пол в подвале земляной. Во мраке Мэлори вдыхает запах сырой земли и чувствует ее босыми ногами.

Неожиданно включается свет – это Том потянул за веревку у лампочки. Зрелище пугающее: перед Мэлори не подвал, а настоящий склад. Бесконечные деревянные стеллажи заставлены консервами. От потолка до земляного пола это место напоминает бункер.

– Это все Джордж устроил, – говорит Том, показывая на стеллажи. – Он в самом деле время опередил.

Слева от Мэлори занавес из прозрачной ткани, освещенный лишь частично. За ним стиральная машина и сушилка.

– Кажется, еды много, – говорит Том, показывая на банки. – На самом деле нет. Дон больше всех беспокоится о том, сколько у нас осталось.

– Как часто ревизию проводите? – спрашивает Мэлори.

– Раз в неделю. А если я теряю покой, то спускаюсь сюда и считаю банки через день после плановой ревизии.

– Здесь прохладно.

– Угу. Классический холодный погреб. Идеальные условия.

– А если консервы кончатся?

Том поворачивается к Мэлори. В свете лампы лицо у него такое доброе!

– Раздобудем еще. Наведаемся в продуктовые. В другие дома. Уж как получился.

– Да, верно, – кивает Мэлори.

Пока Том делает отметки, она осматривает подвал.

– По-моему, это место – самое безопасное в доме, – говорит она.

Том отрывается от записей и обдумывает ее слова.

– А по-моему, чердак безопаснее.

– Почему?

– Ты обратила внимание на замок на подвальной двери? Дверь старая. Запирается, но старая. Можно подумать, сначала построили подвал, потом, много лет спустя, добавили к нему дом. А вот чердачная дверь… На ней замок выдающийся. Если понадобится обороняться, если одна из тварей проберется в дом, я позову всех на чердак.

Мэлори машинально возводит глаза к потолку и обнимает себя за плечи.

Если понадобится обороняться…

– Судя по тому, что осталось, мы продержимся еще месяца три-четыре, – объявляет Том. – Кажется, много, только время здесь летит. Дни сливаются. Поэтому мы и завели календарь на стене гостиной. Впрочем, счет дней уже не важен, но календарь помогает связать нынешнюю жизнь с прежней.

– Возможностью следить за ходом времени?

– Да, и тем, как мы его проводим.

Мэлори садится на невысокую табуретку. Том продолжает что-то записывать.

– Когда закончим здесь, я покажу тебе, что и как мы делаем по хозяйству, – обещает Том и показывает куда-то между полками и занавесом. – Видишь, что там?

Мэлори поднимает глаза, но не понимает, о чем речь.

– Иди сюда!

Том ведет ее к стене, туда, где сломана кладка. За кирпичами видна земля.

– Даже не знаю, пугает меня это или радует.

– В каком смысле?

– Земля голая. Значит ли это, что мы можем начать рыть? Строить туннель? Второй подвал? Еще просторнее? Или это другой путь на улицу?

Глаза Тома ярко блестят в свете лампы.

– Понимаешь, если твари захотят прорваться в дом… Они прорвутся. Если бы хотели, наверное, уже прорвались бы.

Мэлори смотрит на брешь в стене и представляет, как беременная станет рыть туннели. И червей представляет.

– Чем ты занимался, пока все это не началось? – спрашивает она после небольшой паузы.

– Чем занимался? Учительствовал. Восьмиклассников учил.

– Так я и думала, – кивает Мэлори.

– Знаешь, мне это многие говорят. Очень многие! И мне нравится. – Том поправляет воображаемый воротничок. – Сегодня, дети, я расскажу вам правду о консервах. Так что закройте рты, мать вашу!

Мэлори хохочет.

– А ты чем занималась?

– Поработать я не успела, – отвечает Мэлори.

– Ты ведь сестру потеряла? – осторожно спрашивает Том.

– Да.

– Сочувствую, – говорит он и добавляет: – Я потерял дочь.

– О господи!

Том делает паузу, словно решая, рассказывать ли Мэлори подробности.

– Мать Робин умерла при родах, – начинает он. – Жестоко такое тебе говорить, ты ведь в положении. Но если нам с тобой знакомиться по-настоящему, ты должна услышать эту историю. Робин была чудесной девочкой, в восемь лет куда умнее своего отца. Любила разные странности. К примеру, инструкции к игрушкам обожала намного больше самих игрушек, а титры к фильмам – больше самих фильмов. Любила читать, даже выражение моего лица читала. Однажды заявила, что из-за волос я похож на солнце. «В смысле, сияю как солнце?» – спросил я. «Нет, папочка, ты сияешь как луна, когда на улице темно». Когда посыпались сообщения, а люди начали воспринимать их всерьез, я, как многие родители, решил не поддаваться страху. Отчаянно старался поддерживать привычный ритм жизни. Особенно хотелось, чтобы это прочувствовала Робин. В школе она, конечно, слышала разговоры, только я не желал, чтобы моя девочка боялась. Со временем притворяться стало невмоготу. Вскоре родители начали забирать детей из школы. Потом сама школа закрылась. Временно. Точнее, пока мы не убедим родителей, что в школе безопасно. Смутное было время, Мэлори. Я ведь тоже учитель… Моя школа закрылась примерно в то же время. Так мы с дочкой оказались дома, наедине друг с другом. Я понял, что Робин выросла. Она мыслила почти как взрослая. Только разве восьмилетка поймет сообщения, которыми пестрят новости? Я пытался не скрывать их от нее, но родительские чувства брали свое, и порой приходилось переключать станции. Радио доконало Робин. По ночам ей стали сниться кошмары. Я подолгу успокаивал дочку и постоянно чувствовал, что лгу. Мы договорились больше не смотреть в окна. Мы договорились, что без моего разрешения на улицу Робин ни ногой. Порой я внушал, что ей ничего не грозит, но при этом существует огромная опасность. Робин стала спать на моей кровати, но однажды утром я проснулся и дочку не увидел. Накануне она говорила, что скучает по прежней жизни. Что скучает по маме, которую никогда не видела. Робин, восьмилетняя девочка, потрясла меня, посетовав, что жизнь несправедлива. Не увидев дочь рядом с собой, я решил, что она привыкает. К новой жизни привыкает. Боюсь, накануне вечером моя дочь утратила детскую наивность и раньше меня поняла, что творится за пределами нашего дома. – Том замолкает и смотрит на пол. – Я нашел дочь в ванне, Мэлори. В воде. Запястья Робин исполосовала себе бритвой, которой я при ней брился тысячи раз. Вода покраснела. Кровь испачкала стены. Кровь капала с бортиков ванны. И это ребенок. Восьмилетка. Она на улицу выглянула? Или сама на такое решилась? Ответ я не узнаю никогда.

Мэлори обнимает Тома.

Он не плачет. Подходит к стеллажам и снова берется за записи.

Мэлори думает о Шеннон. Она тоже погибла в ванной. Она тоже покончила с собой.

Том заканчивает ревизию и спрашивает, готова ли Мэлори идти наверх. Он тянется к веревке у лампочки и замечает, что Мэлори смотрит на брешь в стене.

– Жутко, да? – спрашивает он.

– Угу.

– А ты борись с собой. Это же предрассудки, одна из старейших фобий.

– О чем ты?

– О страхе перед подвалами.

Мэлори кивает.

Том дергает за веревку, и свет гаснет.

Глава 9

«Твари, – думает Мэлори. – Что за тупое слово!» Дети молчат, на берегах тихо. Слышно, как весла рассекают воду, двигаются в такт ударам сердца Мэлори. Когда синхронность нарушается, Мэлори словно умирает.

Твари…

Мэлори это слово никогда не нравилось. Она не считала тварями тех, кто преследовал ее четыре с лишним года. Тварь – это слизняк в саду. Или дикобраз. С теми, кто рыскает за опушенными шторами и заставляет ее жить вслепую, экстерминатору не справиться.

«“Варвары” тоже неверно. Варвары грубые, отчаянные. И дикари тоже». Весла рассекают воду, каждый гребок отдается в плечо.

«“Мастодонт” – это пальцем в небо. Вдруг они крошечные?»

Путешествие в самом начале, а у Мэлори от гребли ноют мышцы. Рубашка намокла от пота. Ноги замерзли. Повязка продолжает натирать.

«Демоны? Бестии? Вариантов сколько угодно».

Шеннон рассталась с жизнью, увидев одного или одну из них. Родителей наверняка постигла та же участь.

«“Черти” – слишком мягко. “Звери” – опять пальцем в небо».

Мэлори и пугают, и завораживают те, кто преследуют лодку по реке.

«Они хоть понимают, что делают? Они нарочно?»

Сейчас ей кажется, что планета вымерла, что лодка – последнее сосредоточение жизни. С каждым гребком мир раскрывается за носом лодки: пустой шар, туманный, безлюдный.

«Если они не понимают, что творят, то злодеями считаться не могут».

Дети давно молчат. В небе поет еще одна птица. В воде плещется рыба. Мэлори никогда не видела эту реку. Какая она? По берегам растут деревья? Может, там и дома стоят?

«Они чудища, – думает Мэлори, но понимает, что дело не только в этом. – Они бесконечность».

– Мама! – вдруг кричит Мальчик.

Громкое карканье хищной птицы эхом разносится по реке.

– В чем дело, Мальчик?

– Кажется, я слышу мотор.

– Что?

Мэлори бросает весла и прислушивается.

Издалека, почти заглушаемый плеском воды, доносится рев мотора. Мэлори тотчас его узнает. Вместо радостного предвкушения встречи с другим человеком ее одолевает страх.

– Пригнитесь оба! – велит Мэлори и откладывает весла.