Образец 274

– Шел по улице и меня сбила с ног собака. – буркнул он, не придумав ничего лучше.

– И какой же породы?

– Я взрослый человек! – не удержав вспылил Хидеки. – Мама, мне восемнадцать лет! Я имею полное право приходить домой в каком мне заблагорассудится виде, когда мне это только вздумается!

– А я, как твоя мать, имею право знать, что с тобой произошло. Вдруг тебя избивают, а ты даже сдачи дать не можешь.

Слова о его слабости подействовали на Хидеки, как искра на пустую канистру из-под бензина.

– Их было двое! И это я их побил! – стал он, разгорячившись, врать в большей степени себе, чем матери.

– Отец бросил нас, но я!.. я никогда не сбегал! … – задыхаясь от ярости и ударяя по стене, вопил Хидеки – Я не трус как он!

– Не смей!

Пощёчина звонко щёлкнула по лицу Хидеки. Отдаваясь в ушах этот звон давил в создавшейся пустоте и ужасал своей нелепостью. Он хотел ещё что-нибудь ей сказать, и слова буквально копились у него на языке, но пощёчина слишком твёрдо врезалась в его мозг, всплыв совсем свежими воспоминаниями драки. Судорожно хватая ртом воздух от скопившейся ярости, Хидеки молча ушёл к себе в комнату швырнув в ванну пальто и хлобыхнув дверью.

Его мать же в это время, не в силах признать очевидного мучилась мыслями о том, что могло статься с её сыном. Он всегда был каким-то молчаливо улыбчивым, никогда не жаловался, а на вопросы о школе отвечал лишь вскользь. Ей и не могло прийти в голову, что он что-то скрывает… Она поздно приходила с работы и мало его видела. Не находя успокоения в обычных отговорках почти всех матерей о том, что во всём виновата компания и прочие внешние условия, она решила выйти проветриться.

На улице смеркалось. Зажигались фонари. Одинокие прохожие неторопливо прохаживались по ярким ночным улицам Осаки. Впереди ярко горела неоновым светом широкая вывеска бензоколонки.

За тонированными, светящимися стеклами прилегавшего к заправке магазина средних лет женщина, держа в руках корзинку, из погнутых прутьев которой свешивалась какая-то банка, шла к кассе, чтобы оплатить покупку. Сзади рванула дверь магазина. Какой-то низкий мужчина в маске на лице заскочил в магазин, чем-то нервно размахивая, выкрикивая нечленораздельные звуки и злобно оглядываясь на окружавших его людей. Корзина с продуктами наклонилась, и стеклянная банка с грибами скользнула в раздвинутые прутья дна. Испуганно взвизгнул мужчина. Что-то быстро сверкнуло в воздухе и раздался оглушающий грохот. В воздухе запахло порохом.

* * *

Луч яркого утреннего солнца весело гулял по размытым дождём улицам. Выглянув из-за дома, он скользнул в окно спавшему Хидеки и тот, поёжившись в постели, проснулся. После хорошего сна вчерашний день представлялся сплошным мраком и поражал своей нелепостью. Особенно вчерашняя ссора. Решив, что он слишком отдался своему ужасному настроению и наговорил лишнего, Хидеки решил для себя, что ему стоит извиниться. Но в квартире никого не было. Только телефон глухо зазвонил из оставленной матерью куртки.

«Чтож, наверное, вышла на улицу в магазин» – подумал он.

И вспомнив, что он вчера вопреки обыкновению не сделал этого сам, Хидеки ещё больше в этом убедился. Он пошёл в ванную умываться, надеясь, что, когда он проснётся окончательно, всё прояснится. Прояснение не замедлило прийти. Хидеки вспомнил, что вчера оставил замачиваться пальто. В дверь постучали.

– Здравствуйте, я следователь пятого отдела Шибадзаки Кодзуки. – представился зашедший в дом человек, – Я веду расследование по делу попытки ограбления. Скажите, где вы были вчера в девять часов вечера?

– Я спал.

– Есть кто-то, кто может это подтвердить?

– Моя мать.

– Вы в этом уверенны? – улыбнувшись одним уголком губ, спросил следователь.

– Не знаю, видела ли она, как я ложился спать, но уж то, что я пришёл в восемь и больше никуда не выходил это она точно подтвердит.

Хидеки показалось что-то странное в его взгляде, не то недоверие, не то насмешка.

– А вы знаете, где она?

– Н-нет.

– И конечно же, не имеете ни малейшего понятия, что она вчера, в девять вечера, выходила из дома?

Хидеки начинал казаться странным весь этот разговор, недоумевая он спросил:

– Где она?

– Вчера, в девять вечера, она была застрелена из пистолета грабителем.

Нескончаемые расспросы хлынули на Хидеки. Следователь что-то спрашивал про его недавние отношения с покойной, но Хидеки ничего не понимал из всего этого потока слов и вместо того что хотел, отвечал невпопад. Под конец, окончательно запутавшись в своих показаниях, он даже обвинил самого себя в её смерти и резко замолчал. Дальше он, сам не свой, наотрез отказался что-либо признавать из сказанного им ранее и последним яростным порывом засыпающего сознания выпроводил следователя из дома.

«Это я виноват…» – пробормотал он про себя, но сбитый неожиданно нагрянувшей усталостью лишь дошёл до кровати и обессиленно упал в неё.

Хидеки вновь вставал с постели и, как всегда сделав зарядку, пошёл на кухню. Завтрака на столе, вопреки обыкновению, не было.

«Странно, мама всегда его готовила утром» – мелькнуло у него в голове. Но мысль сразу же ушла куда-то вглубь. Хидеки молча достал из холодильника хлеб и принялся его нарезать. Лезвие плавно ходило в его руке, отрезая кусок за куском; намного больше чем ему требовалось. Вдруг дрогнув, его рука затряслась, и он порезал себе палец. Однако, не замечая этого, он продолжил стоять, еле держа ёрзавший по его окровавленной руке нож.

– Вчера… – дрогнувшим голосом заговорил он вслух, – Вчера приходил следователь. Он что-то говорил… Что-то про бензоколонку…

– А-а! чёрт, не могу вспомнить!..

Но какие-то странные воспоминания из потаённых закоулков его памяти вдруг стали всплывать в его мозгу.

Он говорил, что маму застрелили…, – вдруг ужаснувшись себя, вспомнил он, – Из-за меня. Или это говорил я?

«Ничего не помню.»

«В голове каша. – бросив на столе всё он пошёл к себе в комнату. – Я что-то ей говорил, что-то про отца, а потом пришёл следователь и сказал, что её убили. Но как это было? Не может быть…»

И на секунду зачем-то впялив свой взгляд на спинку кровати, он пошёл в её комнату. Ничего не нашёл и вновь принялся нервно ходить по квартире, изредка до боли сжимая порезанный палец, из которого пульсируя сочилась кровь. Мысли хлестали его, не давая стоять на месте.

– Не может быть… Не может быть! – вдруг в голос закричал он, топнув ногой посреди квартиры как ребёнок, которому не дают того, что он хочет.

«Нужно пойти к следователю, спросить у него всё; он что-то говорил вчера, но я ничего не помню! Нужно чтобы он подтвердил это.»

Бросившись натягивать на себя ещё не высохшее пальто, он вдруг резко остановился:

– Я сказал ему, что я её убил, …меня не поймут… нельзя выходить на улицу, мы поссорились, но стрелял то не я…

Холодный пот скатился по его лицу.

– Именно потому что вы поссорились, она пошла вместо тебя и умерла. Ты! Ты убил её!

– Я… Нет, это никак не мог быть я!

– Всё из-за тебя, из-за твоих слов, твоей никчёмности и бесполезности! Это ты убил её!!

– Я, не…

– ТЫ УБИЛ ЕЁ! – прокричал голос внутри него.

А поверх ему вторил собственный звериный вопль самого Хидеки.

Но едва этот рёв отчаянья утих, эхом режа слух, как следом утихло и всё остальное слившись с мраком.

Все свои дальнейшие действия Хидеки вспоминал лишь сквозь пелену окутавшую его сознание. Они тряслись, визжали, смешивались в его голове, и убегая от этого кошмара, он вновь проваливался во мрак забвения. Смутно он ещё помнил, как в дверь кто-то стучался. Толи это был Юмеко, толи следователь, Хидеки не помнил, потому что тогда мысли его вновь окутались мраком. Ещё он помнил, как, не зная зачем, ковырял ногтями попавший ему в руки предмет, устремив взгляд в одну точку. Всё вокруг происходило как во сне – бессознательно. Его мозг, не найдя ответа на этот немой пожиравший его вопрос неизвестного голоса, ушёл от него, спрятался где-то в глубине подсознания Хидеки.

III Глава. Незнакомка

Хидеки лежал на диване, склонившись над пустым по содержанию томиком манги, бесцельно перелистывая страничку за страничкой. Маска его лица устало выражала тоскливость и какой-то лёгкий оттенок грусти врезавшийся ранними морщинками и болезненной желтизной в его лицо. Помимо чтения манги его развлечениями могли служить видеоигры сон или еда. Именно в таком порядке, потому что ел редко и чаще находился в сонливом состоянии бреда. Всё это было его опиумом помогавшим забыть противную и нудную как боль в суставах унылость. Унылость же в свою очередь помогала забыть ему боль оставленную потерей матери, именно она сделала одиночество естественным, а однообразность достаточной.

«Если жить, как подобает человеку, нет, не так, если жить как люди думают, что подобает жить тебе, после смерти ты станешь таким же холодным растлевшим трупом как и любой другой человек. Даже если вопреки тебе, он был бомжем, изгоем, убийцей или обычной падалью. Несомненно, люди оставляют память о величии своей жизни в сердцах других людей, как надгробие или памятник. Но даже если представить, что в твоих руках величие Альберта Эйнштейна, или Миямото Мусаси, кого угодно, пусть даже пройдет время, и вопреки всем твоим стараниям какой-нибудь псих в усмирительной рубашке или депрессивный социопат Хидеки будут иметь больше, чем осталось в твоих дряхлых, растлевших руках просто лишь потому, что они все еще могут страдать или радоваться. «Это человек был велик и просто гениален» – скажут о тебе современники. «Сравнения не существует, насколько я жалок рядом с ним» – скажет какой-нибудь Хидеки. А хоть кто-то вспомнит как ты радовался, в первый раз скатившись с крутой снежной горы зимой, или как ты первый раз в детстве упал и разбил коленку, а потом плакал на руках у родителей?..» – Хидеки подсознательно замял эту мысль, уже не отдавая себе отчета. «…Эти чувства умрут вместе с тобой, останутся только важные обществу поступки, в которых не будет и капли того, что было для тебя важнее всего. Верно, потеряв возможность жить, ты теряешь возможность заявить миру о том, что ты жив, а значит когда ты превратишься в старый рассыпающийся камень, из красивой блестящей в лучах собственной славы статуи, лишь вопрос лишь времени. Что стоят усилия муравья перед исполином вечности? Почему нет ответа на вопрос как жить и когда умирать? Потому что истина лишь в том, что каждый делает это так, чтобы сократить свои душевные мучения или продлить мгновения счастья.

Когда я устал бы притворяться живым, прекрасно было бы тихо и незаметно умереть» – закончил мысль Хидеки

Замечательное решение умереть взбодрило Хидеки. Настолько, что он даже оторвался от чтения и пошёл на кухню заварить себе кофе. Кофе взбодрило его ещё сильней, немного прошла депрессия и решение умереть вдруг представилось не таким печальным. Находясь во власти эмоций, он решил выйти на улицу за продуктами.

На улице Хидеки почти перестал бывать, да и не было у него на то причин. В школу он перестал ходить сразу после того несчастного случая, пару раз зарекался вернуться, но не мог изменить уже устоявшийся лишённый проблем образ жизни и в итоге уже два месяца как забил на эту идею, отказавшись от общества. Последним человеком, которого он видел, был Юмеко, но и его общество скоро опротивело ревностно оберегавшему свою раковину отшельнику, и он окончательно стал хиккикомори.

Потому на улицу Хидеки выходил чуть пощуриваясь от непривычного света, вперев свой напряжённый взгляд в землю и накинув капюшон на голову, чтобы люди на него меньше обращали внимания. Да, людей он теперь не любил. Они ему мешали. (Из-за их присутствия он стал несчастен, а сейчас они как мухи тычутся в него, не давая пустоте заживить его раны.) Когда его глаза пересекались со случайным прохожим, шея невольно накланялась к земле, взгляд, и без того пустой, тускнел больше обычного.

– С вас две тысячи йен. – улыбаясь сказал продавец, помогая ему складывать продукты в пакет.

Дело об убийстве матери Хидеки закрыли за неимением улик. Но упрямый и бестактный следователь до последнего верил в виновность Хидеки и проявлял пробивное упорство, которому позавидовал бы любой считающий себя волевым человек. Это благодаря ему весь район, в котором жил Хидеки, знал о случившимся из его расспросов. Не был исключением и этот добродушный продавец.

– Вы стали редко заходить, – услужливо заворачивая единственный апельсин в пакет, заметил он. – Будете бывать чаще, продам вам два апельсина по цене одного!

Продавец добродушно улыбался, но на Хидеки не было лица, эти слова зацепили его за один из ещё не заживших участков его раны. Грубо выхватив апельсин из рук продавца, он, сжав его в руке со всех сил, выкинул его в мусорный бак. Трясущейся рукой, не глядя протянул деньги и рванув за собой пакет с едой вышел из магазина.

«Чёртов продавец, зачем он лезет ко мне? Нужно прекратить ходить в одни и те же магазины. Люди привыкают к тебе, стоит только постоянно быть у них на виду.»

«Такие апельсины мы всегда ели с мамой, а она никогда не забывала их покупать, когда шла с работы,» – мелькнуло теплое воспоминание в его голове.

Но от него сжалось сердце, и Хидеки, ударив себя в ногу, мотнул головой.

«Зарекался же ведь забыть! И зачем люди вообще всё так хорошо запоминают»

– Так надо было тогда по голове бить, а не по ногам, – усмехнулся он вслух.

Спустя уже пять минут он заносил тяжелый пакет в дом и распихивал продукты из него по полкам холодильника.

– Замечательно. Ещё недели две наедине с самым лучшим человеком, среди этого тупого стада, мне обеспечены.

Откупорив бутылку с газировкой, он налил себе полный стакан, и приподняв его поздравил самого себя со счастливым избавлением.

Но допить до дна не успел, что-то очень массивное свалилось на него сверху, повалившись вместе с ним на пол и разбрызгав остатки напитка по полу.

– В-вот же, – откашливаясь, встал он на ноги.

Рядом с ним на полу лежала, зажмурившись девушка, примерно одного с Хидеки возраста. У неё были красивые, ниже плеч, зелёные волосы и милое, хотя и напуганное лицо. Также на ней была школьная форма, а в руке она зажимала какой-то листок, который Хидеки не преминул аккуратно выдернуть из её рук.

«Я больше этого не вынесу.»

Гласила короткая, но вся исчёрканная надпись на листке.

– Что тут происходит?..

Продолжая лежать, девушка никак не реагировала на склонившегося над ней Хидеки. Тогда Хидеки, опустившись на колени рядом с ней, слегка толкнул её в бок.

– Эй, ты что там?

– Оставьте меня, я умираю.

– К твоему сведенью, люди умирают несколько по-другому.

Молчание…

– Они корчатся в предсмертных судорогах, а изо рта у них льется пена. Согласись, это ни капельки не похоже на то, что ты делаешь в моей квартире.

Вместо ответа девушка поморщилась и повернулась к нему спиной, продолжая лежать на полу.

«И откуда она вообще свалилась? Дыры в потолке нет… Выпровожу, как только узнаю это.» – пообещал он сам себе.

Хидеки подошёл к шкафу и, бросив беглый взгляд на продолжавшую молча лежать девушку, достал оттуда полотенце.

Подстелив ей его под голову и проявив к ней этим поступком всю доброжелательность и бескорыстность мотивов, на какие только был способен, он остался доволен и преспокойно уселся рядом с ней на стуле.

– Где я? – раздался голос незнакомки, стоило ему только отвернуться.

– В моей квартире, по крайней мере, я так до сих пор считал… Лучше объясни, откуда ты здесь взялась?

– Я умерла.

– Да нет, вроде разговариваешь, значит ещё живая, по крайней мере, пока.

– Но я точно в этом уверенна, здание было высоким…

– Видать очень высоким, раз ты умудрилась упасть на меня сверху на тринадцатом этаже. А потолок целый, однако…

– Выходит я призрак и прошла сквозь потолок.

– Знаешь, мне как-то всё равно, выметайся поскорее из моего дома.

– Но так не должно быть, моя душа решила, что после смерти она должна быть здесь, может быть, у меня есть какие-то незаконченные дела, связанные с этим место.

– Не исключаю, только не в моей квартире.

Но, видимо, уже не желавшая говорить, и пришедшая к определённому решению незнакомка уверенно встала и принялась за изучение своего временного пристанища.

Первой на очереди попалась кухня, то ли по случайному стечению обстоятельств, то ли из-за неприятного потягивания в желудке.

– Я не шучу, прочь из моей квартиры. У меня и без тебя дел хватает.

– Вот и занимайся своими делами. Какое тебе дело, я ведь призрак.

Ехидно улыбнувшись, она приступила к штурму холодильника. Первой пала пачка Доширака, не выдержав потока кипятка, обрушившегося на неё.

– Мне кажется, несостыковочка выходит. Насколько я знаю, призраки не нуждаются в пище.

– Я особый. – наворачивая ещё толком не проварившуюся лапшу, ответила она.

– Хоть назовись тогда, дух бесплотный.

Как оказалось, девушку звали Аюми Тенси, и несчастный Хидеки, сетовавший на бесцеремонно отобранный Доширак, в конце смирился и, закрыв глаза на её присутствие, ушёл в свою комнату, предусматрительно прихватив с собой все запасы еды, подальше от наглого нахлебника.

– Ладно люди, – подумал отчаявшийся Хидеки. – Но призраки! Вот только доест, и я её обо всём расспрошу.

Но, к сожалению, его желанию не суждено было сбыться, после еды Аюми, как ни в чём не бывало, ушла спать на его кровати, оставив ему невымытую посуду.

Больше всего Хидеки сейчас хотелось её выпроводить, и он вполне мог это сделать, но непонятное чувство жалости к этому неожиданно появившемуся в его жизни человеку остановило его. Представить только, что его одиночество, так ревностно оберегаемое им все эти два месяца, прервали таким наглым образом! Подумав об этом, он достал из шкафа футон и расстелил его рядом на полу.

«Устал совсем, в сон клонит. Завтра на свежую голову со всем этим и разберусь» – закончил он, ложась спать.

IV глава. Прогулка по крыше

Хидеки вновь снился странный сон: он падал с высокого здания. От бесконечного падения всё внутри сжималось и обрывалось раз за разом, когда он пролетал мимо очередного этажа. Они быстро летели мимо него, не давая Хидеки схватиться ни за один выступ и прекратить ужасное падение. Вдруг из окна ему кто-то протягивает руку. Но вместе с остальными и этот этаж пролетает мимо него.

Это лицо, – вспоминает Хидеки, – Я его помню.

Падение прекращается. Мелькнув ещё один раз перед глазами, бездна исчезает, оставляя его стоять посреди незнакомой квартиры. Перед ним тот же человек тянет ему руку. Но стоит Хидеки двинуться, как он утыкается во тьму. Неведанный ему ранее страх закрадывается в его сознание вместе с окутывающей его пустотой. И вдруг его что-то резко ударяет в затылок, так, что искры ослепительным фонтаном летят из глаз.

Хидеки вскочил. Боль в затылке была настоящей. Он ударился об угол кровати, когда ворочался во сне. Вокруг всё было по-прежнему, не о чём было беспокоиться, только его сердце учащённо билось, ещё не придя в норму.

«Трясусь как осиновый лист!»

Вжжж.

Хидеки аж подскочил, резко развернувшись в сторону звука.

Тихо встав, он подошёл к стопке одежды Аюми, из-под которой исходила вибрация. Приподняв лежавшие сверху вещи, он обнаружил под ними сумку, а в ней звонивший телефон. Звонил некий «Акито Ешиба» отмеченный как «друг». Зевнув во весь рот, Хидеки выключил звук и положил телефон обратно, слегка поправив стопку вещей.

«Рано ещё, всего-то девять часов. Нормальные люди в это время спят.»

Ещё одна мысль пришла в голову Хидеки, и, с усмешкой взглянув на Аюми, он улёгся обратно.

Но стоило ему только заснуть, как он с ужасом подскочил.

«Нет, этот дурацкий сон определённо не даст мне заснуть!»

Рядом лежала, ворочаясь, Аюми. Её личико хмурилось от чего-то во сне.

«Она, наверное, очень устала.»

Тень Хидеки нависла над ней.

«И не прочь бы выспаться.»

Коварно потирая руки Хидеки согнулся, прислушиваясь к её дыханию.

– Зло не дремлет!

Быстрым и уверенным рывком он скинул с неё покрывало. Прямо перед ним лежала Аюми, молча глядя на него сонными глазами. Она спала в одной сорочке и сейчас над ней нависала прямая опасность в трусах и майке – опасность, не осознававшая своих действий и ответных мер. Первой опомнилась Аюми. Покрывало мгновенно было водворено на своё изначальное место, выступив в роли щита, а подушка, мелькнув в её руках со скоростью пускаемого из пращи камня, полетела в голову бедного, растерявшегося Хидеки.

– Извращенец!

– Молчи, призрак!

– Что ты делаешь в моей комнате, извращенец!?

– Это моя комната!

– И кто тебе позволил рыться в моих вещах?

Раздался её голос, когда он уже поспешно переступал порог комнаты.

– Твой призрачный телефон не давал мне спать!

– Оденься… – не глядя на него, смущённо сказала Аюми.

– Ну, уж извините! – отвечал уже из глубин квартиры смущённый не меньше её Хидеки. – Я привык жить один.

Неловкая атмосфера провисела ещё некоторое время до обеда, и всё это время Хидеки, с роли хозяина квартиры перешедший на роль провинившегося слуги, был не в праве заговорить с краснеющей и дующейся при его виде Аюми. Но вот дело дошло до припрятанной им еды. Сразу почувствовав своё главенство, Хидеки взял ситуацию в свои руки и, извинившись перед Аюми, предложил заключить мирное соглашение.

– Ты говоришь мне кто ты и откуда ты взялась, одним словом, всё, что тебе известно, и обещаешь не мешать мне жить, а взамен ты всегда дорогой гость в моём доме, идёт?

– Хитроумный план выпроводить меня отсюда.

– Мне всё равно, останешься ты тут или нет, идёт?

– Права одинаковые: ты расскажешь мне всё, что знаешь сам. Я должна знать, зачем я вернулась после смерти.

– По рукам.

На кухне закипел чайник, и Хидеки пошёл заваривать кофе, налив себе и своей дорогой гостье по чашке густого ароматного напитка, он перешёл к расспросам. Мелкими глотками потягивая кофе из своей чашки он принялся внимательно и задумчиво слушать её рассказ.

Аюми была обычным подростком. Родителей у неё не было, с самого детства она жила в детдоме. Старшую школу она заканчивала в родном городе Токио. Но благодаря её природной общительности у неё было много друзей. Правда, не так давно всё резко изменилось… Её стали чураться даже те, кого она считала своими лучшими друзьями. По школе пошли плохие слухи о ней. Из души компании она стала изгоем. А от прежнего круга у неё остался только такой же, как и она теперь, отщепенец – Акито. По природе она была экстравертом, за общением прятала свой страх детства – остаться одной.

– Позавчера мне сказали, что если так продолжится и дальше, меня отчислят. Но что я могла сделать? Это была безысходность. Не к кому обратиться за помощью в учёбе – одноклассники только обрадовались, когда узнали о возможности моего отчисления. Я звонила другу, Акито, но он не отвечал. Меня бросили все! Тогда я пришла к выводу, что больше не зачем мне жить и, написав записку, которую ты уже видел, решила броситься вниз с небоскрёба. С верхушки моего дома открывалась такая бесконечная пустота! В утреннем тумане я не видела ей конца. Тысячи метров подо мной. Это было так, словно я увидела, насколько глубока бездна отчаянья. А потом я вдруг почувствовала, что падаю, но это было так быстро, не успела я даже опомниться.

– Но ты не разбилась.

Недоумевающе Аюми взглянула на него.

– Ты не призрак, это точно, потому что ты осязаема, как и все твои вещи.

Они оба засмущались, вспомнив недавний случай, когда Хидеки рылся в её вещах.

– Нет, я не о том.

Хидеки отошёл в свою комнату и вернулся с телефоном Аюми. Не успела она ничего сообразить, как он сделал её фото и протянул телефон ей.

– Что ты видишь.

– Себя.

– А сейчас.

Хидеки выключил телефон, и в нём отразилось удивлённое лицо Аюми

– Ты хочешь сказать…

– Ты такой же человек, как и я. Вот только у меня по-прежнему нет ни малейших догадок, как ты из Токио могла попасть в Осаку за минуту.

На улице стояла ужасная жара. Без малейшего ветерка, она казалась вышедшей на поверхность из растрескавшегося асфальта магмой или солнечной бурей, через ясное без облаков небо, сжигающей всё живое. Но, не смотря на погоду Аюми пошла прогуляться, захватив, однако, с собой бутылку воды. Как она сказала, её нужно проветриться и собраться с мыслями.

«Как там можно проветриться? При такой-то жаре!» – раздражённо подумал Хидеки.

Он остался дома, несмотря на то, что Аюми предложила ему пойти прогуляться с ней. Может он и не мог себе в этом признаться, но злился он сейчас из-за того, что вновь остался один дома. Старые привычки уговаривали его отказаться от контактов с обществом, а что-то новое, принесённое в эту квартиру извне, настойчиво требовало, чтобы он завёл себе друга, с которым мог бы поговорить. Но этого он не мог – не умел, как и не мог заткнуть этот новый голос. Поэтому он злой на всех остался дома и психовал, как ребёнок не желающий признавать правильного решения взрослого из вредности. Квартира раскалилась как турецкая баня. Единственное спасение было в том, чтобы залезть в воду и не вылезать. Поэтому изрядно запарившийся Хидеки, решив воспользоваться отсутствием Аюми, разделся, забросил свои вещи стираться и принял душ.