Письма в Трансильванию

прощалась с жизнью в ответном жесте.

Я горделиво собой дрожала,

едва-едва устояв на месте.

Да и какой из меня воитель –

тебя кусаю, себя калеча.

Ты посмотрел – и меня похитил,

и я похищенной буду вечно.

Колдовала

Колдовала, лес укрывала днём

Позолотой капель дождей-бродяг.

Убегала в глушь, но под каждым пнём

Находила снова в траве тебя.

Колдовала, травы сушила всё,

Но тебя ссушить так и не могла.

Нас разлука долгая лишь спасёт –

Уверяла, строя побега план.

Время шло. Поняла – хоть всю жизнь молись,

Хоть колдуй – лишь сердце себе терзать.

Я навечно в каждом клочке земли

Буду видеть только твои глаза.

Ваня

Шум людских голосов и гам. Ваня молча в метро идёт.

Холод осени по ногам сквозь джинсо́вые ткани бьёт.

Время панцирем из свинца замедляет сердечный

бит. Шапка скрыла бы часть лица, но без шапки идёт,

открыт.

Люстры светятся, как роса в бликах солнца глухой

степи. Вечереет давно в часах, сушит рот от желания

пить.

Плач вагонов сменяет вой. Там, в метро же – одна

печаль. Миллион человек – стеной. Горло жжёт словно

крепкий чай.

Человечий кругом оскал. Ваня глаз закрывает кров.

Нескончаемая тоска роет в сердце глубокий ров.

Воздух кожу дерёт сухой. Кто-то резко его толкнул.

Ваня едет по кольцевой, Ваня судорожно сглотнул.

Ему куртка в вагоне – щит. «Извините», – глаза открыл.

Зелень взора пред ним стоит. Стала плавиться твердь

перил.

«Извинишь меня? Отвечай!» Вот и проигран первый

бой. Там, в метро же – одна печаль. Там, в метро же –

одна любовь.

Улыбнись

Когда море бьётся о скалы,

Когда чайка взлетает ввысь,

Несмотря на жизни удары,

Я прошу тебя, мне улыбнись!

И тогда волною морскою,

Омывая скалистую гладь,

Я останусь только с тобою

На всю жизнь. Или жизней на пять.

Нани

Нани любит сверчков и лилии.

Называет отец – слонёнком.

Два ведра с водой без усилия

Поднимает, неся с колонки.

От дворовых ребят не спрятаться,

Задразнили. Цвет щёк – как пламенный.

Нани стукнет тринадцать в пятницу.

Ей все платья малы, что мамины.

У подруги Белинды – талия.

У подруги Лилит – три парня.

Нани ходит одна, печальная,

Обходя за кварта́л пекарни.

Как сказали ребята местные:

Нани – жирная скотобаза,

Никогда ей не стать невестою –

Не влюбился никто ни разу.

Слёзы Нани в веснушках месятся.

Словно маки закаты красные.

…Через семьдесят полных месяцев

Нани станет такой прекрасной…

Станет уже в три раза талия,

Поменяется всё, расправится.

Будет Нани вся идеальная,

Превратится она в красавицу.

Чертит солнце лучами линии

И рассветом в дома стучится.

Нани любит сверчков и лилии

И не знает, что с ней случится.

У тебя там нормальная жизнь

У тебя там нормальная жизнь.

Нет в ней наших безумных ссор.

На моих волосах лежит

Теплота твоих рук, до сих пор.

У тебя там нормальная жизнь.

В сердце пламя давно остыло.

Только я не могу ожить

И мертвецки цепляюсь за «было».

Как забыть мне тебя, скажи,

Как мне сердце зашить и душу?

У тебя там нормальная жизнь,

Ну а я… я её не нарушу.

Ты бросал меня к небесам

Всё, что есть, – сотворил ты сам.

Стала волнами моря гладь.

Ты бросал меня к небесам,

А потом забывал поймать.

Я не верила на лету,

Мне мерещился парашют.

Ты меня отравил, как ртуть.

А теперь уходи, прошу.

Я сама себе лес и сад,

Воздух, смысл, иконостас.

Ты бросал меня к небесам.

Я бросаю тебя сейчас.

Гербарий

Помню десятый этаж квартиры.

Винстон, слезами пропитан воздух.

Мне не хватало свободы, мира,

Я у луны всё мечтал о звёздах.

Лето прохладой вечерней стыло,

Я задыхался в приволье яда.

Мне так легко и беспечно было,

Ты задыхалась, рыдая, рядом.

Как за рукав ухватилась ручкой,

Помню и пальцы твои, и кожу.

Как убеждала остаться лучше,

Как изменялся твой голос в дрожи.

Я от земли отрываюсь всюду,

Стал я своей же любви паломник.

Думал, что сразу тебя забуду.

Сколько пытался забыть – всё помню.

Мысли о встрече мне рвут затылок,

Сердце взрывают, хожу весь в саже.

Может, и ты ещё не остыла?

Может, ты что-то в ответ мне скажешь?

* * *

«Может» – надежды словесный вестник.

Комом на горле сидит и душит.

«Может» – ужаснее слов на свете

Я не встречала. Отвечу. Слушай.

Помню, в квартире курил и пепел.

Помню от лестницы спуск пологий.

Помню, глаза твои, словно цепи,

К полу мои приковали ноги.

Помню, как с ватным стояла телом.

Фразы огнём мне в лицо бросались.

Всё так горело вокруг, горело.

Помню, как будто вчера расстались.

Смог на глазах твоих пепельно-карий.

Память себе оторву и брошу.

Высушил сердце мне, как гербарий.

Я ничего не чувствую больше.

Храбрая сердцем

Ты говоришь, что я сердцем храбрая

/руки заламывать, пальцы крестом/.

Туфли надела, с красной помадой я

/делать улыбки подобие ртом/.

Дрожью ресниц глаза укрывала

/выстоять, виду ему не подать/.

Храброе сердце у люстры порхало

/выше нельзя в квартире летать/.

Храбрость стекала по стенам и на пол

/августом плавились крыши домов/.

Кот мою душу легонько царапал

/где-то в районе паркетных полов/.

Голос точил тишину о слова

/к горлу подкатывал ужаса ком/.

Кругом ходила моя голова

/прямо по полу тому босиком/.

Храбрость измазана, сердце в пыли

/нужно уборку теперь затевать/.

Храбрость у девушки – признак любви,

Только тебе это лучше не знать.

Я тоскую по нам

Я тоскую по нам, никогда не бывшим

Вместе, не слушавшим ночью джаза.

По нам, даже бывшими не побывшим.

По нам, не станцующим вальс ни разу.

По долгим ночам нашей не-разлуки,

По нашим не-ссорам, не-поцелуям,

Шагам, чей бы звук узнавала гулкий,

Губам, что шептали бы «я ревную».

Тоскою скрутило меня, живую.

Всю жизнь, как краску, мою размыв.

Тоскую,

тоскую,

я так тоскую

по неслучившимся «мы».

Мамины руки

Белою свежею простынью выстелен

Старый диван. Рядом бра золочёное.

С комнаты стража-кота пришлось выселить.

Мама несёт на руках меня, сонную.

В робости маминой стынут движения,

Осень щекочет по стенам закатами.

Мне двадцать дней от момента рождения.

Мамины руки в волнении сжатые.

Мама красивая, очень серьёзная.

В ванной на плитке узоры цветочные.

Кухня из дерева пахнет берёзами.

Мама поёт и зовёт меня дочкою.

Странное слово, но мне оно нравится.

В вазе засохли недельные лилии.

Дни пролетают, цвет неба меняется,

Мамины руки большие и сильные.

Вот ещё день один в памяти высечен –

Мама такая же, платье с фиалками.

Мне от рождения дней уже – тысячи.

С улицы – лета дыхание жаркое.

Я – ещё жарче. Ангина. Я – спящая.

Летом болеть – испытание детское.

Мамины руки всё время – дрожащие.

В комнате музыку слышно соседскую.

Вот мне пятнадцать, час ночи, в пороге.

Не позвонила, походкой вальяжною

Переставляю по комнате ноги.

Бледные мамины щёки и влажные.

Двадцать четыре, квартира меняется.

Плед на коленях сухой и колючий.

Мамины руки чуть к полу склоняются,

Робко несут свою первую внучку.

Тридцать и сорок, закатов румяных

Тень на окне. Моя мама болеет.

Мамины волосы… цвета туманов.

Мамины руки слабее, слабее…

Сколько тех дней… от момента рождения…

В окнах деревья шевелятся кронами.

Мамины руки почти без движения.

Я на руках несу её, сонную.

Душа моя. Письмо первое

Ну как ты там, Душа моя,

Чем дышишь? Я носки тебе связала.

И шарф связала тоже я.

Носки тебе… ах, да, уже сказала.

Ведь с памятью давно в разладе я,

Возможно, что тому виной

Мой возраст и, Душа моя,

Разлука в десять лет с тобой.

Ну как разлука, рядом ты,

Тебя я вижу, хоть и смутно.

В дожди мне не нужны зонты,

Ты надо мной паришь как будто.

Ну как ты там, Душа моя?

Какой там день, какая ночь?

Уж год как проводила я

К тебе нашу малышку-дочь.

Кораблики её, кассеты,

С собой дала в дорогу ей.

Душа моя, ты слышишь, где ты?

Дай знак, пожалуйста, скорей!

Хоть тенью промелькни за дверью,

Мурашкой по руке пройдись!

Ведь слышишь, дай же мне проверить,

Что я права! Ну, появись!

Ты дождь? Ты в карканье ворон?

В собаке, что так долго лает?

В моих ушах вот этот звон

Твоими скрипками играет?

Ну как ты там, Душа моя?

Беру носки, твой шарф и чай.

Соскучился?

И я.

Встречай.

Душа моя. Письмо второе

Ну как я… В целом хорошо.

Меня уж десять зим пытало

С тех самых пор, как я ушёл,

С тех пор, когда меня не стало.

Снегами, вьюгой в минус сто

И водкой с привкусом тоски

Меня поили, и никто

Из них мне не вязал носки.

Теперь я не хожу – летаю,

Я обзавёлся крыльев парой.

И каждый день к тебе, родная,

Летит на землю дед твой старый.

И вьётся, вьётся в изголовьи

Чуть покосившейся кровати.

И ловит, ловит слёзы вдовьи

С её щеки, плеча и платья.

Я ветер, воздух, кислород,

Я сморщенный пакетик чая;

И кружка даже эта вот –

Я и в неё себя вселяю!

Чтоб быть с тобою неразлучным,

Я ангелом смог стать. И впредь

Я с неба сквозь дожди и тучи

Могу в глаза твои смотреть!

Но что я вижу. Ночь. Окно.

Наклон твоих плечей и дрожь.

Восьмой этаж уже давно

На твой последний путь похож.

Куда ты собралась, родная?

Стоит, сама не понимает.

А ветер, форточку качая,

Окно тихонько закрывает…

Мне не верит мой лучший друг

Мне не верит мой лучший друг

И смеётся легко и громко.

Он других защищает вдруг,

На меня смотрит диким волком.

Я гляжу на его рукав

От рубашки, часы и пальцы.

Он спокойный сидит, как удав,

А я прыгаю рядом зайцем.

Я ему расскажу про всё,

Достучусь, докричусь, допла́чусь!

Разговор нас сейчас спасёт,

Сохнут слёзы от щёк горячих.

Мне так жарко, как будто я

Вся в огне и горит душа!

Дрожью сыпется речь моя

По плечам его и ушам.

Вся обмотана в белый флаг,

Он небрежно отводит взгляд.

Я стою и чувствую, как

Рвётся сердце внутри меня.

* * *

Сколько тянется ко мне рук,

Я сжимаю свою в кулак.

Мне не верит мой лучший друг,

А ведь я ему не врала.

Курица Надя

Я не стану есть, мама, этот суп.

Я не дам вам Надю – убей меня.

Я не знаю как, но её спасу.

Не боюсь угла, не боюсь ремня.

Не потушишь, мам, этот «детский пыл».

Не пронять конфетой мой твёрдый дух!

Отчего ж вы, взрослые, так глупы???

Заругайте, выгоньте – с ней уйду!

Ну чего столпились меня вокруг?

Отойди, не смей даже пальцем лезть!

Потому что курица Надя – друг!

А друзей я, мама, не стану есть!

Боюсь

Я боюсь высоты, я всего так боюсь.

Темноты, глубины на море.

Я тебе в каждом бое глазами сдаюсь,

Отвожу и ресницами крою.

Мне не выдержать сотой секунды, увы, –

Сразу режет и слёзы льются.

Я боюсь, что останусь навеки на «Вы»,

Никогда не смогу коснуться.

Закипает воздух, в пяти шагах

От твоих ботинок когда мои.

Ты мне ставишь мат, не поставив шах.

У меня все мысли о нас двоих.

Я смотрю под ноги почти всегда,

Посторонне прячусь в тылу души.

Слышать голос твой – для меня как дар.

Мой покой – твоим образом весь исшит.

И пора бы мне поменять маршрут.

И любить другого, тебя ведь – грех.

Я боюсь всего, но когда ты тут,

Рядом – пусть не мой – я смелее всех.

Камень

Страх упасть с высоты и калечит меня.

Я водою кроплю страха пламень.

С того дня, как меня на неё променял,

Я на дне живу, словно камень.

Не всплывающей даже на пару минут,

Неувиденной серой глыбой.

Меня воды морские как тесто мнут,

И снуют бестолково рыбы.

Словно камень я, словно камень я!

Ни разбить меня, ни расплавить,

С того дня, как меня на неё променял,

С того дня, как меня оставил.

Моё сердце вдали от любовных мук,

У меня вся душа в бетоне.

Ты достанешь моих каменистых рук,

Только если и сам утонешь.

Бабочки

Предсердие свёрнуто в дудочку,

Трубит, наводя во мне панику,

А левый и правый желудочек

Сквозь платье рвутся к избраннику.

Наощупь иду в темноте,

Снегами накрыла плечи.

И бабочки в животе

Поют по-человечьи…

Не-хорошая

Мне бы плакаться, жаром скошенной,

Еле дышащей, в солнце плавая.

Он сказал мне, что я – хорошая.

Видя всех моих чёрных дьяволов.

Раньше всё ударялась, ранилась.

А теперь вся стою, нетронута.

Собрала себя, приосанилась,

Стала светлой казаться комната.

Заветрила сквознячья форточка,

Задышала свежее прежнего.

Задрожала глазная чёрточка,

От такого тебя, прибрежного.

Ни камней в тебе, всё песочное,

Небом, морем везде очерчено.

«Ты хорошая, это точно я

Знаю», – мне повторял застенчиво.

Растворял во мне всё, что прошлое.

Разглядел – чего нет ведь даже.

Ну и что, что я не-хорошая,

Значит, стану такой! сейчас же!

Гермиона Грейнджер

У тебя волшебство обрамляет глаза.

Не зрачки, а волшебные лампочки.

Ты заходишь, и вмиг освещается зал.

И всё это даже без палочки.

Я же – что-то бурчу, заклиная: «Увидь!»

Только штора в ветру колеблется.

Мне, наверное, стоит тебя разлюбить.

Или стать, наконец, волшебницей.

Моя палочка – ветка берёзы в лесу.

Маем светится на рассвете.

Вот, сейчас заклинание произнесу,

И ты точно меня заметишь!

Но проходит день, как и жизнь моя.

Вечер чешется в небе, наглый.

Не сбывается всё, что колдую я.

Мне навечно брести средь маглов.

И я скоро лопну в избытке чувств.

Не случиться союзу любовному.

Гермиона Грейнджер – учу, учу…

Не под стать тебе, чистокровному.

Армагеддон

Вдыхаю глубже поток тревог

И чувствую их отлив.

Во мне начинается существо,

Видя тебя вдали.

Идёшь неспешно, я слышу шаг,

Глаза закрываю и

Во мне начинает гореть душа,

Рядом когда стоишь.

Борюсь с желанием говорить

О нас. И к чему слова.

Горит внутри всё, горит, горит.

Хоть с виду всегда черства.

Твои глаза – и тюрьма, и дом,

В кострах души моей – как бензин.

Во мне начинается Армагеддон,

Видя тебя вблизи.

Мне тепло

Мне тепло оттого, что ты

Рядом, как бы жизнь ни кружила.

Счастье – видеть твоих густых

Тёмно-русых волос затылок.

Просто рядом идти – поёт

Сердце бархатным баритоном.

И к ушам отползает рот

Уголками губы влюблённой.

Деньги, слава – мираж и яд.

Всё, что важно, – всегда простое.

Мне тепло оттого, что я

Могу трогать тебя рукою.

Сердце

Раз-два-три… Снова мимо прошёл.

Ах ты, сердце, сиди потише.

Не устраивай, сердце, шоу.

Он же может тебя услышать.

Этот стук, перестань уже!

Что ты рвёшься куда попало.

Ну, прости, что не тот сюжет.

О котором ты мне стучало.

Ой, куда ты, куда же ты!

Мне же больно, уймись, останься!

Мы просты для него, просты!

Осторожнее! Не поранься!

Где ты, сердце моё, ответь!

По кускам, по частям повсюду.

Я тебя не пускала ведь…

Всё наивная твоя удаль.

* * *

Собираю тебя, ношусь.

Снова цели – дожить до марта.

Ну, не плачь, я тебя прошу.

Заживи. Застучи хоть как-то.

Мягкий заяц

Приглушённые звуки воя –

В кухню двери намного шире.

В доме сыро и пахнет кровью.

Гриша плачет, ему четыре.

По обоям и по паркетам

Папа снова «ругает» маму.

А снаружи – тепло и лето.

Солонеет от слёз пижама.

Пропитав её – на пол капать

Начинают, как ливень, звучно.

Мягкий заяц – подарок папы –

Пережат мальчуковой ручкой.

Грише десять, будильник в школу.

Бутерброд с ветчиной и сыром.

Подоконник сцарапал голубь.

В доме… так же темно и сыро.

Мама чай наливает в кружки,

Папа матом кричит в халате.

Мягкий заяц – его игрушка

Безголовая – под кроватью.

Мама в зеркале мажет чем-то

Синяки. И глаза всё красит.

Скоро снова начнётся лето.

Гриша учится в пятом классе.

Папа маму «ругает» ночью

По обоям и по паркетам.

Мягкий заяц изрезан в клочья,

А снаружи – тепло и лето.

Приглушённые звуки воя.

Грише стукнуло восемнадцать.

Папа курит вон на балконе.

Грише – не о чем сомневаться.

Закружилась, наверно, почва.

Гриша делал лицо поско́рбней.

Мягкий заяц изрезан в клочья.

Хоронили отца во вторник.

Дома тихо. Молчат паркеты.

Зацвели на окне фиалки.

А снаружи – тепло и лето.

Мягкий заяц – лежит на свалке.

Ящерица

Только февраль успевает зевнуть –

Тротуар начинает от снега седеть.

Почему мне нельзя на всю зиму уснуть,

Почему человек я, а не медведь?

Вот снежинки спускаются по́д ноги танцами,

Как друзья мои, растворяются.

Почему не могу я залезть под панцирь,

Черепахой быть – не получается.

Отчего так мало вокруг настоящего.

Я людей принимаю всё не за тех.

Почему я не ящерица, не ящерица,

И сердце моё не в хвосте…

Сладко

Мысли, словно дрова, колю.

В голове возникает пожар. Как

В песне. Тоже до слёз люблю.

Мне становится очень жарко.

Перебор по чувствам, казалось бы.

Переполнена тела ёмкость.

Ты кричишь – не сможешь меня забыть.

Мне становится очень громко.

Когда мёд по ложке – и срок большой

Мёда. Вечная мёда кадка.

Я же – в банке полностью, с головой.

Мне становится очень сладко.

Воротник

Сердце снаружи уже, как бивень.

Вырыло в коже моей траншею.

Твой воротник так меня счастливей,

Может касаться тебя до шеи.

Легче слонам, человеку прятать

Нужно следы от любовных ссадин.

Я надеваю в полоску платье

И третий месяц сижу в осаде.

Штормом бурлишь. Я – безумный штурман.

Плен неминуем и неизбежен –

Крепость твою заберу я штурмом!

Да, я ревную тебя к одежде!

К воздуху, солнцу, песочной пыли,

Ливню, густому с утра туману!

Твой воротник так меня счастливей.

Можно я им на минутку стану?

Кружит

Белое кружево кружит

Белое кружево мыслей.

Друг мой со мной не дружит –

Больше не видит смысла.

Раз далеко домами –

Больше дружить не надо.

Разве не пишут маме,

Если она не рядом?

Кружево снега кру́жит,

Рябью на плечи сыпет.

Ноги – в замёрзших лужах,

Щёки – морозом щипет.

Друг – это как семья же,

Снег меня гладит тихо.

Кру́жит меня и вяжет,

Крючит меня, как психа.

Мимо идут без шапок.

Дружба их, что ли, греет.

Образ мой сжат и шаток,

Мне – всё холоднее.

Дружба бывает хрупкой,

Если она не дружба.

Холодно мне и жутко,

Кру́жит всё снег и кру́жит.

Январеет

Январеет, краснеют щёки.

Снег всё выше бордюры кроет.

Затянулся, как шрам глубокий,

Снегом город. И всё плохое

Затянулось. И весь мир белый.

Светит солнце на лёд лампадой.

Наступает малыш смело,

Не боится ещё падать.

Я иду, от людей отстала.

Каждый шаг у меня – с дрожью.

Осторожнее я стала.

И на льду, и с людьми тоже.

Пристань

Это как окунуться в прорубь

И решиться на это с ходу.

Ты мне в месяцы стал так дорог,

Как никто никогда за годы.

Это прыгнуть с моста и выжить.

Пережить как сердечный приступ.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.