Шаг. Рассказы

Александр Воронин

Шаг. Рассказы

«Вирус ЗР»

Аромат утреннего кофе в квартирах категорически упирался признавать соседство мусорки под окном несмотря на то, что щедрое солнце выдавливало краску на оную прямо из тюбиков. Мятые опустошённые бутыли искрили блесками бриллиантов и красовались своими откровенно синими и жёлтыми пробками. Отсутствие внутреннего содержания не навевало сомнений преподносить цацки как показатель своей значимости, пусть и надутой. Пёстрые боксы компакт-дисков по-прежнему не утеряли своей привлекательности и здесь, среди пирамид отходов, обрезков пластика, сопревших рам, трёх башмаков и одной бесконечности, скрученной из велосипедного колеса. Сверху на железном баке, набитом таким разнообразием, распласталась увесистая таблетка спрессованной земли – клумба в обрамлении крашенной автомобильной покрышки. Утерявший жизнеспособность пырей, некогда был её фаворитом. Красная пузатая машина вела себя тихо – спала. Рядом. Урвала когда-то себе здесь место для ночлега и прижилась. Утомлённые ранним пробуждением птички к этому часу чирикали, уже еле шевеля клювами.

Баба Аня, тощая пенсионерка в серых хархарах, но полная оранжевого уровня энтузиазма, копошилась в поисках того, что может пригодиться ей в хозяйстве. Сейчас она потрошила старый обессиленный диван. На пальце вместо перстня красовался свежий трофей – розовая соска. Процесс разложения всего, что попадало ей в руки, на элементарные составные был действием абсолютно неуправляемым, как и её неумолкаемое ораторство.

Два независимых движка одного агрегата.

Языкоблудила она везде и всегда. Громко, визгливо. Бегающая поблизости детвора поначалу думала, что театр кукол со спектаклем разместился прямо в этих больших ржавых баках. Периодически баб Анины монологи дополнялись смехом на козлиный манер или напевами одной какой-нибудь строчки, вроде «сало-овей мой, сало-говей». Молчаливую бабу Аню этот свет уже и не припомнит. Тот свет слегка встревожен предчувствием. Но вся её мусорная болтовня никому вреда не наносит и настроения не портит. Зато точно известно, что в абсолютной тишине человек может выдержать не более сорока часов. Сценарии ей не нужны, зрители не важны. Просто, сама с собою:

– Творогом надо было расплачиваться. Машина, значит, у него немецкая, мотоцикл немецкий, а они всё воюют и победу празднуют. Трудом надо воевать, а не штыком. А творогом расплачиваться. Что ж мы, зря его из отходов делаем? Сыр прекрасный… этот… голландский. Балет не космос, но тоже ничего. А творог что, выбрасывать?

Набор её случайных фраз притормозила своим появлением необычная семейная парочка, уже больше года как поселившаяся в здешнем доме. Издалека это была обычная семья: он и она. Только ближе было видно, что их кардинально вывернутое восприятие мира спутало и их архетипические функции с полами: он был в роли «она», а она – в роли «он». Более того, ещё ближе – ночью (некоторые видели это сами в нарочито честное окно этой семейки), она пристёгивала специфический пояс с рычагом, а он, скинув свой ненавистный повседневный костюм, облачался только в кожаный ошейник и капроновые чулки. Днём у неё были какие-то другие, психологические, рычаги управления. Семейка эта была всеми недовольна, всем давала прозвища (но как раз этим она недалеко ушла от патологической ненависти и зависти разумных на земле). Тому, кто лично не получал, с подобострастием доносили скамеечные старожилы.

Баба Аня сопроводила парочку траурным взглядом и смачно сплюнула им вослед, втиснув дребезжащую меж зубов оговорку: «Зэ-эР тот-та, вирус проклятый». «Кликуша, шут помоечный», – раздалось в два рта. Услышав их ответ на плевок собственного убеждения, баба Аня пнула по колесу местный автомобиль. Дремавший артист, резко пробудившись, стал мигать фарами и загорланил свою арию, будто он вовсе и не спал весь спектакль, а внимательно следил за действием и своим выходом на сцену. Похожие трели раздаются на рынке из пластмассовых свистулек, в которые наливают воду. Когда завыла сигнализация, все птицы в округе – которые не столько пели, сколько больше трепались языками – вмиг замолкли, прислушиваясь снова и снова к неопознанному солисту. Баба Аня сделала «ханды хох» и, вертя воображаемых «петрушек», стала блеять.

Из окна, распахнутого на втором этаже, высунулся молодой хозяин машины. В правой руке он держал чашку, другой рукой поглаживал живот, стирая с футболки пролившийся кофе:

– Баб Ань, вы опять?!

– Ага. Люблю, – говорит, – когда птички по-настоящему поют, не то что эти балаболки (адресовала притихшим воробьям)… и тебе просыпаться пора: утро проспал и день так проспишь.

– Да я ж не спал, уже выходить собрался, – с этими словами Сергей отключил сигнализацию. – Кофе вот пролил, баб Ань… Не шалите уже, а то у меня от таких концертов не только футболки будут мокрыми.

В кармане куртки нащупывая документы и деньги, Сергей вышел из дома. В свободной руке он держал телефон, в голове – мысли, в глазах – сомнения. Поэтому ему было не до того, о чём громко переговаривалась та самая странная парочка. Покинув магазинчик, оккупировавший территорию первого подъезда, они поравнялись с Сергеем.

– Это этот недотрога? – спросила особь мужского пола.

– Ага, – утвердила бабмужик, брезгливо перекосив губы. – А ты, давай-ка, – пригрозила она своему, – не засматривайся на него!

Сергею уже двадцать один, а он только лишь, что целовался да обнимал приличных девушек в темноте… Статуи Венеры Медичи и подобные живописные полотна великих не оседали в его голове конспектами идей произведений, а способствовали разбросу семени на поля воображения, обнародованные великим Фрейдом.

– Глупости: видеть мёртвого и думать, как о живом, – услышал Сергей голос человека-радио из помойки и, увидев за баками лохматую голову бабы Ани, в шутку проявил зрительскую активность:

– Кто видит?

– А я тут больше никого не вижу, – сказала она, резко сменив тон, понизив его на обычный.

Мы часто хотим услышать что-то о своём будущем, далёком или совсем близком. Да кто же знает? И в то же самое время, если нам бы сказали что-либо не входящее в пределы наших фантазий, мы бы не поверили. Не вопреки, а потому что «это просто исключено».

– Разве глупости? Так у многих, когда видят умершего, вспоминают его живым, – ювелирно нейтрализовал Сергей только что услышанное. Он всё-таки сомневался, что это адресовалось ему.

– Нет. Обычно смотришь на живого и думаешь о нём как о мёртвом, – баба Аня имеет на всё свой взгляд. – Вот ходит тут парочка дегенера-атов, – продолжила она снова на свой театрально-кукольный манер, некоторые слова с оттяжкой распевая. – Какой им творог, когда «Вируса ЗР» нахлебались? Трудом надо воевать. А матрёшка? Она ж в Японии придумана, а мы творог из отходов… – наступила она на хвост своего конька.

– Баб Ань, пожалуйста, не пинайте мою машину. Она что Вам мешает?

– Ладно, не буду. Не мешает, а красиво так, как соловей поёт. «Сало овей, мой…» Но ты лучше поменяй сигнализацию, поставь какую-нибудь гадкую, а то боюсь: не удержусь да стукну.

– А что за «Вирус ЗР» вы упоминаете? – Сергей попытался в очередной раз дознаться, что же это за вирус: болтология или она со знанием дела упоминает его в своих словоизвержениях.

– Вирус, он и есть вирус. Сало… Говей! Мой! И-хи-хи…

«Так… я собирался Марине позвонить», – вспомнил Сергей, покидая несанкционированную трибуну у помойки вместе с её оратором. Он включил телефон и несколько секунд шёл в раздумьях. Выключил. Засунул обратно в карман. Боясь показаться навязчивым, и всё же распираемый желанием услышать этот непринуждённый звонкий её тембр, с характерными нотками задорности и независимости, так несколько раз он доставал, через мгновение прятал и снова доставал, пока наконец решился и нажал вызов. Тишина. Ну вот! Он так и думал! Не берёт трубку! Не желает, наверно, разговаривать. Эх, не надо было звонить! И вдруг в чаще гудков просекой Маринин голос: «Перезвоню через минуту, хорошо?» При этом слово «хорошо» прозвучало так хорошо, что Сергей зашагал бодрой, почти подпрыгивающей походкой. Минут пять он не выпускал экран из виду, чтобы по озарившемуся телефону, опередить чуть запаздывающий гудок и скорее связаться с желанным абонентом. Но вместо вербального контакта с Мариной вступил в банальный с Витьком, с которым столкнулся нос к носу.

– Витя, привет! Ты сегодня какой-то довольный?! – сказал Сергей спроста, поделившись своим хорошим настроением с приятелем.

– Никакой я не довольный, – резко нахмурился Витя. – С чего ты взял, что я довольный?! А почему ты сказал «сегодня», ты хотел почеркнуть, что я постоянно недовольный?

– Да просто сказал… Мне показалось…

– Да нет, ты не просто сказал. Ты меня подмахнуть хотел, что вот, дескать, я смурной постоянно, а ты, значит, весь такой хорошенький?

– Да нет же, Вить, говорю же: мне показалось…

– Вот именно! Показалось!

– Хотел тебе предложить на спектакль сходить, – Сергей не переводил разговор, а действительно думал при встрече обязательно сказать Витьку.

– А чего это ты мне на спектакль предлагаешь идти? Типа, я сухарь домашний, да? Ну, конечно! Вы все такие а-ахрененные ребята, а мне – на спектакль иди, развивайся, мол.

– Так, и мы же идём!

– Ну, конечно! Раз вы идёте, то надо и этого чурбака тащить просвещать. А чего ты мне навязываешь, я может, и сам бы пошёл. Нет же, подковырнуть надо!

– Я действительно, просто, по-товарищески, тебе предложил.

– Вот это предложил! Ну спасибо! Глянул на меня и подумал небось, если не я, то кто хоть ещё этого хмыря в свет вытащит? А не надо меня жалеть!

– Ай, Витёк, ну тебя! – Сергей махнул рукой и пошёл, не оборачиваясь. И ощущал ещё долгое тюканье по затылку:

– Конечно! Ну тебя, Витёк! Я понимаю, кому я нужен нелюдимый, весь такой похмыра… Нет, чтобы просто так, по-товарищески, предложить сходить куда-нибудь или постоять поболтать о том, о сём…

Не прошло и пяти минут, как на смену этому явлению возникла самая настоящая анорексичка. Вживую так близко это зрелище Сергей видел впервые. Спереди только тощие ноги бросились в глаза. Прошла мимо. Посмотрел вдогонку. Худющая. Когда идёт, кажется, что весь позвоночник внутри неё болтается, как коленчатый вал с эксцентриками. Её реально колебало по оси влево-вправо с таким характером движения, как колеблются головы автомобильных собачек у лобового стекла. Направляясь к рядам местного рынка, она проигнорировала мясное и булочное и зацепилась у лавок с зеленью. Неисправима!

Сергей шагал с такой скоростью, что безукоризненно попадал на зелёный свет светофора на протяжении всего пути. Слева, по-весеннему жужжа, то разгоняясь, то отставая, катились автомобили. Вот посреди дороги лежит одна перчатка. Пока её безжалостно давили колёса автомобилей, она умудрилась сложиться этим неприличным заморским знаком: «А фиг вам!» И уже никакая трёпка не могла её разжать. Знак ли это какой или случайность? Намёк разумным? Пусть ты сегодня один – не сдаваться! Истинная свобода – она ведь в голове. Никто не запретит тебе мыслить так, как хочешь, даже если внешне обстоятельства складываются совсем по-другому…

Пустая остановка. В центре бетонной стенки, запятнанной старыми обрывками, наклеена бумажка «Клеить запрещено». Вокруг, соблюдая субординацию, осторожно доклеено несколько помельче: «Да, не будем клеить», «Зря вы это клеили», «Сказано же, не клеить!», «Никого!!!» Не последний ли запрет разогнал с этой остановки потенциальных пассажиров?! Народившимся месяцем, мелко-мелко семеня бежевыми туфлями, маленькая бабулька прокатилась по дорожке, и тоже мимо.

Декорации города сменялись быстро. О, какая нарядная ёлочка! Молодые светло-зелёные побеги дружно, по всему конусу укутали махровым пледом свою хозяйку. Проходившая мимо деловой походкой девушка переложила документы в другую руку и на ходу по-детски погладила ель.

Телефон молчал.

Пришёл в солидный офисный центр. В коридорчике толпился народ. Сбоку двухметровые стеклянные ставни, ограждающие самое пекло работы, были сомкнуты в связи с обеденным перерывом. Мало-мальски адаптировавшись в загущенной обстановке, Сергей понял, что все присутствующие ожидали только подступ к чавкающему здесь терминалу. Пьяная длинновилая девушка, в драных рыболовных сетях вместо чулок, с чёрными свалявшимися патлами вместо причёски, острила над своим бойфрендом, который уже пару минут тщетно силился попасть картой в картоприёмник:

– Ну, что ты никак не вставишь, совсем совать разучился?!

– Молчи, дура! Я только что все силы на тебя потратил! – он развернулся к ней с попыткой поцеловать и практически сразил её этим намерением, но в зону его грубого виража попали случайные зрители, которых он сразил попутно перегаром. Увидев полуобморочных, патлатая взяла себя в руки, а горе-сователя – за плечо и развернула его обратно к терминалу.

– Давай скорей! Иначе мы сдохнем у этого автомата, так и не похмелившись, хотя вот и денежку, и очередь дождались.

– Ваша клоунада закончится в конце концов?! – не выдержала девушка в сером пальто. – Протрезвеете, тогда и приходите.

– Ты-ы!! – длинновилая резко огрызнулась. – Побирушка! Деревенщина на шпильках! Закрой хайло! Пришла тут тыр… тырминал обирать, как липку… Щас мы своё законное возьмём… И сами поскорее отсюда, чтоб вас никого не видеть, а то от вас тошнит.

И было похоже, что её правда тошнило.

В школе в старших классах Сергей дружил со многими своими сверстниками, с некоторыми даже просто из сочувствия. Когда ему казалось, что над кем-то подшучивают с издёвками, становилось жалко такого парня, и он искренне начинал с ним дружить для моральной поддержки, вопреки стадному гипнозу. И в дальнейшем эта новоявленная черта характера нет-нет, да и находила себе социальные мишени. Хотя в девяти случаях из десяти, опыт подтверждал: «Вот зачем ты с ними связывался?!»

Здесь Сергей просто вызвался помочь, чтобы избавить скопившихся от затянутого ожидания и спасти жизнь этой молодой паре, отправив их поскорее в вино-водочный отдел, который, говорили они, у Тамарки лучше магазинного. Они доверительно дали ему карту и потом ещё пару минут спорили, вспоминая пароль. Удивительно, но, когда Сергей, интуитивно выхватывая цифры из их смердящей математической считалочки, шлёпнул финальную кнопку, сим-сим открылся с первого раза! Он передал им деньги и вернул выпотрошенную карту. «Спасибо» только от них и заработал, – закинув очередное в свою виртуальную копилку, – остальные, видно, не так уж и спешили. Как раз в это время закончился перерыв, и он пошёл в основной зал, потому что надо было вообще-то ему туда.

Белая девушка в белой блузе, туго сходящейся на третьей и четвёртой пуговичках, издалека увидела Сергея и предложила пройти в отдельную кабинку. По её взгляду и недвусмысленным жестам было понятно, что и она сейчас подойдёт.

И он вошёл.

О, сколько их тут! Пока он ждал пригласившую его сюда, эти предложили ему съездить на море, поразвлекаться там с такими же упругими красавицами на песчаном пляже, и всё это всего за один рубль! И это не тот рубль, за который когда-то можно было навсегда купить молодую тёлку или несколько овечек. Сейчас постный батон стоит тридцать рублей.

«Пришла «моя», – мысленно так сказал Сергей. А вслух спросил: «Это всё, что они мне тут понаобещали – правда?» Она сказала: «Да!» И что-то ещё стала говорить, но он уже в мечтах предался курортной неге: его тело лапали солнце, девушки и мягкая изумрудная вода.

Под всхлипывания волн – одна капля окатила его лицо, и он чётко ощутил её солёный вкус – он достал из кармана квитанции и, деликатно прервав монолог говорящей за стеклом Оксаны (неконтролируемо спускаясь с её губ на третью пуговичку, прочёл попутно на бейджике), попросил, пусть оплату за свет чуть поубавит – нет, не на рубль, чтобы сразу же двинуться к морю, а поболее, – а то не хватает всё оплатить.

Когда раскрасневшийся Сергей вышел из кабинки, его встретил знакомый грузин (так и назовём его Грузин). Он посмотрел на Сергея, закачал головой, как та собачка, что в автомобиле, и сказал: «Серожа, вай-вай!.. Ты чего такой счастливый оттуда вышел?» И вместо ответа услышал встречный вопрос: «Ты хочешь на море? С девочками отдыхать там будешь, коктейли через трубочку потягивать?! Всё это за один рубль, и при этом тебе ещё «спасибо» скажут!» «Да ну! Брешешь!» – не поверил честному человеку Грузин. Сергей в приоткрытую дверь показал ему рекламные плакаты на стенах, где девушки были одна другой загорелее. Молочная кассирша снова всё подтвердила, мило сияя хитринкой. Сергей закрыл за ним дверь, оставив его там наедине с реальной белой девушкой в белой блузе, шумом морского прибоя (при достаточно развитом воображении) и внушительной рекламой, обратная сторона которой расшифровывается блошиным почерком тут же под картинкой, и вышел на улицу.

Марина перезвонила через пятьдесят минут.

– Скажи, пожалуйста, это так девушки игнорируют или интригуют? – поинтересовался Сергей. Марина посмеялась и сказала, что её отвлекли неожиданные визитёры (то одни, то другие), но теперь она освободилась.

– Марина, я вчера просидел в библиотеке часа четыре, но бесполезно. Пожалуй, надо честно себе признаться: в роли поисковика я – просто лох. Дома иной раз битый час ищешь то, что лежит перед носом. Но зато я вчера вычитал сенсационную новость в «Литературной газете»! Кажется, за номером 835-м двадцатилетней давности. Представляешь, оказывается: десятого февраля в том же году впервые в истории человечества родился мальчик с отпечатками пальцев, уже имеющимися у другого человека! Представляешь?! Правда, этого другого уже нет в живых, но отпечатки новорожденного точно такие же, как у великого Александра Сергеевича Пушкина! Ты представляешь?!! Я пересмотрел другие газеты за тот период плюс-минус в неделю, но нигде этой сенсационной новости больше не встретил. Пришёл домой, в нете поискал – даже и близко ничего нет. Ты что-нибудь слышала про это?

– Нет, не слышала. А ты ничего не путаешь? Отпечатки пальцев же никогда не повторяются, хоть нас будет и пятнадцать миллиардов одновременно много тысячелетий подряд. Есть люди без отпечатков, это слышала, но с одинаковыми – нет.

– Так вот и я думаю: об этом бы трезвонили везде! Может, я действительно что-то не так понял, попутал… Хотя малыша Данилой назвали… А ты теперь когда будешь работать?

– Сегодня как раз и буду. А завтра я уезжаю на целую неделю. Так не хочется, но надо… Хочешь, приходи, вместе посмотрим.

О, эти неудачные совпадения:

– Очень жаль, но сегодня я не смогу. Мы с приятелем договорились сходить наконец по одному делу, которое откладывалось уже несколько раз. Я же ему пообещал. После обеда он должен позвонить.

– Ну, ладно… С другой стороны, лохам я не доверяю, и это – моё кредо! Я сама посмотрю подшивки газет. И твоё присутствие в принципе только мешало бы… А что про твой этот «Вирус ЗР», значит, совсем ничего не попалось?

– Не-а. Может, это просто поговорка такая у бабы Ани. Но тут я точно не ослышался. Она это произносит с чувством безнадёжности: «А-а! Вирус ЗР!» Махнёт рукой и дальше упражняется в ораторском искусстве.

– Ладно, поищем, вдруг что попадётся… Ну что, – сменила Марина тему, – «Рассказы русских художников» читаешь?

– Да. Классно! Спасибо, что предложила! Сейчас читаю Перова «На натуре. Фанни под № 30».

– Серёжа, у меня посетители. Потом ещё созвонимся. Пока! – Марина скоро проговорила это и положила трубку.

– Пока…

Можно было в любой абсолютно день сходить. Угораздило же на сегодня с Веней договориться… Теперь с Мариной на целую неделю оборвано будет общение, когда вроде всё только начинается…

– Толька, привет! Куда ты идёшь? – увидел Сергей ещё одного знакомого.

– Привет, Серж! Иду в открывшийся магазин ритуальных услуг.

– У тебя что-то случилось?

– Нет, у меня всё в порядке, – улыбнулся Толька на тридцать два счастливых зуба. – Просто так, на всякий случай…

– Ясно…

– А ты чего не на тачке?

– Да ходил квитанции оплатить, тут недалеко. Пешком быстрее и полезнее. И с тобой вот увиделся-поздоровался. Когда бы ещё?!

– Это да!

Прошло несколько дней. Веня так и не позвонил, и не пришёл. У него были свои планы, но он не считался с чужими. Ему было всё равно, что кто-то из-за него откладывал свои дела, бестолку сжигая в ожидании драгоценное время, отменял свои встречи, какие-то визиты. Да мало ли что… До этого Сергей ему уже звонил несколько раз, тогда Веня сказал:

– Я сам тебе позвоню.

– Точно?

– Точно…

Невольно проанализировав его поступки, Сергей понял, что это прямо-таки «человек-забор». Непробиваемый, скрытный, достучаться до него тяжело порой, и не все слова, которыми он пестрит, соответствуют реальности. Так… деревенское граффити.

Запел телефон. Только звонит Толька. У него умер отец, и он просит отвезти их с мамой в морг на опознание. Отца он почти не помнит и при встрече, если такая до этого момента могла бы случиться, пожалуй бы, не узнал. Отец жил один, и никого у него родных больше не было. Хорошо, Толька. (Только, что ж хорошего?) Да, Толька, конечно… Вот тебе и всякий случай…

Красный пузатый автомобиль припарковался около глухого длинного забора.

Морг – это всегда жутко, особенно когда ты ещё молод.

Сергею, когда-то в клочья кромсавшему своё душевное состояние тем, что пришлось рубить курице голову, трудно представить, чем наполнены люди, там работающие.

Толька, его мама и Сергей прошли через калитку. Пересекавший путь трясущийся маленький мужичок в чёрном до пят халате, ассоциировался с чёрным котом. Он маякнул вошедшим курс и исчез. Все трое дружно поплевали через левое плечо и двинулись осваивать территорию. Одна из створок широкой двойной двери, какими обычно комплектуют коровники, была приоткрыта. Мама Тольки сказала:

– Постойте тут, я сейчас всё узнаю.

Прямо на углу этого здания росла покалеченная в молодости, сильно сгорбившаяся вишенка. Сплетением голых ветвей и взъерошенных многочисленных побегов она была похожа на дикобраза.

Оказалось, что надо было пройти дальше, и там кто-то в белом халате, отдалённо напоминающий ангела, будет сопровождать до возвращения на землю.

?

Стоя около «правильного» входа одноэтажного здания, Ольга Павловна спросила:

– Сергей, ты тут будешь ждать или с нами пойдёшь?

Переминаться под дверью с ноги на ногу добрые полчаса, а то и более – не дело. Идти было жутковато, но очень любопытно, и он пошёл с ними. Их встретила пожилая работница, действительно в белом халате. Её глубоко посаженные глаза и по-бульдожьи морщинистое лицо только усилили сгущающийся хоррор. Складки даже не колыхнулись, когда она внутриутробно буркнула что-то вроде: «Идёмте за мной» и повела к лифту. Дневной свет холла на ближайшие полчаса захлопнулся в тот момент, когда она нажала кнопку «–2». Там она попросила «подержать» лифт и отошла в полумрак. Вернулась с каталкой, на которой лежал труп. И не хуже, чем Сергей водит авто, юрко въехала в вертикально кочующий саркофаг, распластав по стенкам всю троицу. За мгновение до этого Сергей успел набрать воздуха, словно собрался плыть под водой. Сердце двинулось в пятки не от того, что сдёрнулся лифт, готовый теперь причалить в «минус один», а от такой тесной компании в закупоренном пространстве. И это не тележка от тряски иногда слегка касалась примагниченного Сергея к стене, это раскуроченный труп поднимался и карабкался по нему кровавыми руками. Неузнаваемый мужчина с изуродованным после аварии телом. Это хотя бы родственник?

– Это не ваш, – в складках лица санитарки обнаружился рот. Однако спокойствия это не вернуло. Так долго под водой, Сергею показалось, он не плавал. Запаха вроде не было, но выдох он сделал только, когда двери расползлись, и все дружно вышли на огромную автопарковку. Правда, вместо машин там были столы и каталки, и на них – трупы, трупы…

В морге коренастый мужчина (тоже в одеянии ангела, слегка окроплённом бордовым, на голое волосатое тело) обсуждал денежный вопрос с кем-то по телефону. Было слышно, как в трубку сказали:

– Я через часок буду у тебя. И когда наши легко ранимые души под запах ароматного кофе сольются в математическом экстазе, нам обоим сразу станет легче.

Патологоанатом взял тёмно-тёмно-коричневую чашку и плюхнул в неё шипящим кипятком. Напиток получился цвета чашки, лишь белая эмаль внутренней стенки тонкой вздрагивающей каёмкой отделяла одно от другого. Чёрная тень, напоминающая тарантулового монстра, нервно металась над всем этим, пока зажатая в тисках большого и указательного пальцев чайная ложка тонула в круговороте своего служебного танца. Звёздочки бликов, рождаемые электрическим светом на поверхности вожделенного растворимого напитка, не успев появиться, тут же бесследно пропадали.

– Этого – в сто восемнадцатую, – сказал он впалоглазой и отхлебнул. Она уходила молча, слегка даже опережая событие, будто это он под её гипнозом произнёс задуманное ею число. И тут подвезли свежую девушку. Ей на вид – не более тридцати лет. Это было ухоженное, красивое тело с модными стрижками. Теперь понятно почему мама всегда говорила папе: «Надень в дорогу свежие трусы и носки». Чтобы в любой ситуации оставаться опрятным. Правда, эти здесь уже все без одежды… И что может быть важнее трагедии, кроме самой трагедии?