Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь

Дженис Уайнхаус

Моя любимая Эми: история о том, как я дважды потеряла свою дочь

Loving Amy: a Mother’s Story

Janis Winehouse

© А. Н. Антипина, перевод на русский язык, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

«В память об Эми, Синтии и Эдди»

Команда проекта

ПЕРЕВОДЧИК – АННА АНТИПИНА

НАУЧНЫЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ РЕДАКТОР – ВЛАДИСЛАВ ПРУСС

«Об Эми Уайнхаус я узнал 10 лет назад, в день, когда ее не стало. Именно в тот день внутри меня что-то перевернулось, и я понял, что мне близок джаз/соул и сама Эми, ее дух. Словно потеря близкого человека, как бы странно это ни звучало. Легендарной, необычайно талантливой, красивой, скандальной и в то же время простой девушки с нежной душой и тяжелой судьбой больше нет с нами. Но наследие Эми Уайнхаус, ее история, ее душа и, самое главное, музыка навсегда в наших сердцах. Влияние Эми на музыкальную индустрию столь велико, что даже спустя 10 лет после ухода ее имя продолжает звучать по всему миру. Выход книги Дженис Уайнхаус в России по-настоящему знаковое событие! Читая «Моя любимая Эми», вы растворитесь в новом мире, узнаете совершенно другую сторону Эми Уайнхаус. В вихре событий, многочисленных скандалов, борьбы со своими демонами и громких успехов мир не замечал самого главного – любимую дочь, сестру, подругу, любящую жену и всего лишь человека. Мама Эми делится с нами своими воспоминаниями об урагане «Эми», рассказывая о том, какой была ее дочь на самом деле, о детстве будущей мировой звезды. Работая над книгой, я пропустил через себя столько эмоций, словно слетал в космос. Погружаясь в воспоминания Дженис, ты ощущаешь, что пришел к ней в гости и листаешь фотоальбом, разговаривая за чашкой чая. Пробирает до мурашек. Надеюсь, книга вам понравится и вы ощутите тоже самое. И помните: слезы высохнут сами!»

КОРРЕКТОР – ОЛЬГА ШУПТА

«Вырастить гениальную дочь и наблюдать, как год от года наркотики и алкоголь ее убивают. Быть рядом и, шаг вперед и два назад, пройти этот путь до трагического финала – история, рассказанная матерью невероятной Эми Уайнхаус».

Пролог

Иногда Эми застает меня врасплох. Она прямо передо мной, и я не могу совладать с эмоциями. Это чувство возникает внезапно. Нет никакой методички для скорби. Не существует никаких правил. Я не могу предугадать, что вызовет это чувство: ее лицо, промелькнувшее на большом экране на BRIT Awards; ее песня, звучащая в зале ожидания во время посадки на самолет в Нью-Йорк; набор японского чая, который она купила для меня в одной из лавок в Кэмдене и на который я наткнулась во время уборки в кухонных шкафах; упоминание ее имени. Неважно, видны эти переживания окружающим или же я сдерживаю их внутри, они всегда обездвиживают мое тело и парализуют мои чувства. Но я все равно по-странному их ценю. Они напоминают мне о том, что я все еще могу чувствовать, что я не утратила эту способность.

Боюсь, что настанет день, когда это изменится. Я боюсь дня, когда Эми перестанет быть живой в моих мыслях и моем сердце. Я не хочу, чтобы он когда-нибудь наступил. И думаю, что не наступит. Я любила ее. Я всегда буду любить ее и скучать по всему, что с ней связано. Эми, храни ее Господь, была больше, чем сама жизнь.

Я замечаю, что постоянно говорю «храни ее Господь» после произнесения ее имени. Так я признаю, что Эми была непростой девочкой. Эми была одним из тех редких людей, которые что-то изменили. С самого начала, с младенчества, она была очень громкой, взбалмошной, напуганной и чувствительной. Она была сгустком эмоций – временами очаровательной, а временами невыносимой. В том числе из-за трудностей, через которые ей пришлось пройти, чтобы избавиться от зависимостей, укравших ее жизнь. Путь Эми не был прямым – он был извилистым, а ее жизнь – неоконченной. Абсолютно неестественный порядок вещей. Она оставила вопросы без ответов, и все годы после ее смерти я пытаюсь соединить разорванные нити ее невероятного существования.

Я «отдавала» Эми дважды: первый раз – алкоголю и наркотикам, второй – окончательно, 23 июля 2011 года, когда оборвалась ее короткая жизнь. Я не верю бесконечным спекуляциям о том, что Эми хотела умереть. Не было никаких сомнений, что она сражалась сама с собой и с тем, во что превратилась. Но Эми мечтала обзавестись детьми, а интерес к людям и жизни был большой частью ее самой. Но она была девушкой, отрицающей авторитеты, человеком, который всегда углублялся в происходящее больше окружающих. Она говорила мне: «Мам, я ненавижу заурядность. Я не хочу быть посредственной». Эми была кем угодно, но только не посредственной. Она обладала невероятным талантом и выжала из него все. Она выжала все из своих жизни и тела. Она считала себя непобедимой, но была такой же смертной, как и все мы. Я вспоминаю, как она с озорной улыбкой на лице постоянно говорила мне: «Упс, мам, я правда не хотела, чтобы так вышло. Я переборщила в этот раз, да?»

Я не ожидала, что потеряю Эми, когда это случилось. С первой ночи, когда я держала ее на руках, она была неотъемлемой и огромной частью моей жизни. Но в худшие годы ее наркотической зависимости я думала, что каждая наша встреча будет последней. Эми стала рабом наркотиков, и частички той дочери, что я вырастила, постепенно исчезали. В прошлом она сделала бы что угодно, чтобы добраться до меня, где бы я ни была, но с ухудшением зависимостей на нее стало сложно рассчитывать. Она не могла организовать себя без армии людей, которые расчищали ей дорогу и убирали за ней. Она стала одновременно очень сентиментальной и слишком раздражительной.

Эми сидела напротив меня в своей короткой, высоко задранной юбке, оголяющей ее тощие, худые колени. Я видела, что происходит. Я видела, что ее маленькое тельце не справляется, но ничего не могла поделать. Будучи ее мамой, я была абсолютно бессильна. Я звонила и навещала ее, но не могла спасти. Я знала, что если попытаюсь, то тоже пропаду.

Какое-то время Эми старалась защитить меня от реальности, в которой она жила. Ей хотелось, чтобы я оставалась ее «мамочкой», далекой от окружающего хаоса.

Эми равнялась на меня с малых лет, особенно после моего развода с ее отцом Митчеллом, и наверняка не хотела меня разочаровывать. Но у матерей есть шестое чувство, и я сама обо всем догадывалась. По мере эскалации проблем ей становилось все сложнее скрывать правду.

Взлеты и падения тех лет повлияли не только на Эми, но и на все ее окружение. Любовь к Эми равнялась постоянным опасениям, что я вот-вот ее потеряю, но не терять. Ты словно нырял под воду, задерживая дыхание, а затем жадно глотал воздух, дрейфуя на поверхности и гадая, чем же закончится следующее погружение.

Вдобавок к 2006 году, когда зависимости Эми начали ее поглощать, у меня уже был диагностирован рассеянный склероз. Я страдала от симптомов этой болезни больше 30 лет – они начались почти сразу после рождения старшего брата Эми, Алекса. Именно поэтому сейчас я хожу с тростью. Непредсказуемость Эми означала постоянную жизнь как на иголках, а мое здоровье тоже было сильно подорвано. Я часто спрашивала себя: «Неужели все это и правда происходит с моей семьей?» Затем мое чувство самосохранения наконец сработало.

Я всегда была прагматичной, но прагматично относиться к зависимостям собственной дочери – невероятно сложная для матери задача. До того, как мой склероз вынудил меня уйти на пенсию, я долгое время работала фармацевтом, и мои медицинские знания помогали мне видеть в проблемах Эми болезнь. Но даже вооруженная ими, я едва могла держать себя в руках. Я посещала психолога, пытаясь контролировать окружающую реальность. Мне нужно было поговорить с кем-то, кто не был эмоционально вовлечен в драму наших жизней. Шаг за шагом я начала вносить ясность в собственную жизнь. Я начала уделять время себе. Иногда я чувствовала вину, но продолжала твердить, что в этом нет ничего неправильного. Начали расцветать отношения с моим мужем Ричардом, которого я знала с двенадцати лет. Я убеждена, что все это, в комплексе с моими внутренними изменениями, по дарило мне огромное количество осознанности и силы при жизни Эми и продолжает дарить после ее смерти.

Вплоть до лета 2011-го я верила, что мы избежали беды – мы все верили. Она была чиста от наркотиков почти три года – мы видели свет в конце тоннеля, несмотря на то что она по-прежнему была серьезным алкоголиком. В любом случае, наши ожидания были огромными, и я была преисполнена оптимизма насчет ее будущего. Вместо того чтобы думать о том, умрет ли Эми и когда это случится, я начала представлять времена, когда ей станет лучше. К сожалению, они так и не настали. Меня всегда будет мучить мысль о том, как все могло бы сложиться, хоть я и вынуждена смириться с реальностью.

Эми ворвалась в мою жизнь словно вихрь и изменила ее навсегда. Я проживала жизнь вместе с Эми, но иногда ее история казалась нереальной. Я – гордая мать, видевшая, как ее дочь добилась невероятных успехов и признания, которых отчаянно желала. Но вскоре та личная и крепкая связь между нами стала достоянием общественности. Вся жизнь Эми и мы, ее семья, стали достоянием публики. Все, кого интересовала Эми, думали, что знали ее. Всем хотелось оторвать от нее кусок любыми способами. К этому мы были не готовы. Сама Эми оказалась меж двух огней: желанием спрятаться от света софитов и страстным желанием быть замеченной.

В этом смысле мы с Эми отличались. Всю ее жизнь, да и сейчас, нахождение в центре внимание тяготило меня. В отличие от Митчелла, мне сложно быть на публике. Мне всегда очень неловко стоять на красных дорожках, хотя мой муж Ричард говорит, что я выгляжу очень спокойной. Будь то получение наград от лица Эми или сбор денег для фонда (который мы с Митчеллом основали вскоре после ее смерти) – количество сцен, на которых я побывала, невероятно. Я делаю все это с мыслями об Эми. И если случается что-то невероятное – а такого с момента смерти Эми случалось много, – я думаю: «Дженис, это все часть истории». Иногда я думаю: это правда часть моей истории или я просто смотрю фильм, снятый по ее мотивам? Со мной и моей семьей случилось так много всего, что это невозможно осознать. Я замечаю, что просто откладываю некоторые события в долгий ящик в своей голове, надеясь разобраться с ними позже. Это позволяет мне двигаться дальше.

Идея рассказать историю Эми возникла еще в 2007-м. Тогда со мной связался литературный агент с вопросом, не хочу ли я написать книгу. Я с сомнением отнеслась к этой идее, однако после встречи с агентом я вышла с мыслью, что мне бы этого хотелось. Но лишь после полного выздоровления Эми. Я позвонила ей и спросила, что она думает насчет этого предложения. «Не делай этого, мам, – сказала она твердо. – Я не хочу, чтобы люди знали, кто я такая». Вот и все. Эми была рада тому, что ее прическа, подводка и безумное поведение стали единственной публичной стороной ее жизни. Но мы знали, что она была куда более сложным и разносторонним человеком.

Тогда я даже не думала идти против ее желаний. Сейчас жизнь изменилась. Я долго и тщательно обдумывала, давать ли согласие на написание нашей истории, но как только решение было принято, все сомнения постепенно ушли. Воспоминания о счастливых и темных временах помогли мне понять, как наша обыкновенная жизнь стала такой фантастической – с одной стороны и такой ужасной – с другой. Я также по-новому взглянула на жизнь Эми, достала из памяти трудящейся матери давно забытые фрагменты, похороненные под весом славы и зависимостей. Со временем воспоминания всегда блекнут, а склероз серьезно ускоряет этот процесс: острота памяти ухудшается вследствие дегенеративных процессов, так что я решила записать свои воспоминания, пока они не исчезли навсегда. За эти годы я слышала и читала так много лживой информации об Эми, что захотела лично поведать истину.

Сложить кусочки наших жизней в единый пазл мне помогли мои семья и друзья, а также личные записные книжки Эми. Перебирая фрагменты ее жизни, я поразилась, как сильно она иногда походила на мою до ее рождения. Эми была внешне похожа на меня. Наши школьные оценки почти совпадали. Мы обе любили приключения и, каждая по своему, стремились выжать из всего максимум, не задумываясь о последствиях. Я тихо бунтовала против «домашней» пригородной жизни 1970–80-х. Эми добилась огромной славы, бунтуя против фальшивого мира поп-музыки. В конце концов, она бунтовала против всего, и даже самой себя.

Несмотря на очевидную тяжесть моего горя, я всегда радуюсь, вспоминая, чего Эми достигла – чего достигли мы. Я получила два образования, воспитывая Эми и Алекса, и я хотела показать своим детям, что добиться можно всего. Эми хваталась за возможности обеими руками и очень рано реализовала свой потенциал. Я надеюсь, что она одобрила бы эту книгу как достоверный источник информации о ее жизни. Хотя я могу представить, как она пожимает плечами и говорит: «Мам, да обо мне нечего рассказывать, реально».

Сегодня на мне подвеска Эми. Это золотая звезда Давида, которую ей подарили в раннем детстве. Я никогда ее не снимаю. Я также ношу ее кольцо. Бывают дни, когда я надеваю даже ее одежду – футболки – и чувствую себя ближе к ней. Как я уже сказала, для скорби нет правил. Бывают дни, когда я смиряюсь с потерей, но бывают и ночи, когда я просыпаюсь в слезах. Однако я стараюсь не зацикливаться ни на негативных сторонах ее жизни, ни на том, как повлияла на нашу семью ее смерть. Я продолжаю жить и по привычке занимаю себя чем могу. Это единственный способ пережить еще один день.

Я славлю талант Эми, а также тот великолепный подарок, который она преподнесла миру. Он будет жить еще долго после того, как уйдем я и вся моя семья. Фонд Эми Уайнхаус тоже начал привносить изменения в жизни подростков, которые по разным причинам оказались на неверном и сложном пути. Тот факт, что все деньги, вырученные с продажи этой книги, пойдут в фонд, значит для меня многое. Мы хотим помочь многим детям и знаем, что Эми с нами в каждом нашем решении.

Я предпочла не оплакивать Эми. На моем iPod есть все ее альбомы, а также live-концерт из Сан-Пауло. Во время велопоездок и тренировок, которыми я занимаюсь, чтобы облегчить симптомы склероза, лишь ее голос сопровождает меня. Я не знаю, справлюсь ли я без него. Моментами я слышу «оголенность» ее голоса и задаюсь вопросом: понимал ли мир, как тонко она чувствовала?

Она была певицей, суперзвездой, зависимой и молодой девушкой, которая неслась навстречу преждевременной смерти. Для меня же она просто Эми. Она была моей дочерью и моей подругой и навсегда останется со мной.

Глава 1. Ураган Эми

Теперь, оборачиваясь назад, я понимаю, что жизнь с Эми с самого начала обещала быть чем угодно, но точно не спокойной поездкой. Я родила Эми 14 сентября 1983 года в госпитале Чейз-Фарм, неподалеку от Энфилда, Северный Лондон, в возрасте 27 лет, и она сразу же начала делать все по-своему. За сутки до этого меня срочно привезли в больницу, но оказалось, что схватки были ложными, и меня отправили обратно домой. Следующим полуднем Эми решила, что готова явиться на свет, и второй раз за сутки ее отец Митчелл повез меня в родильное отделение, находившееся в 15 минутах езды от дома. Эми родилась в 22:25 с опозданием на четыре дня.

Я не запомнила, как прошли роды, зато отчетливо помню, как впервые взяла Эми на руки и подумала: «У меня дважды родился один и тот же ребенок!» Мой сын Алекс появился на свет четырьмя годами ранее и при рождении был невероятно схож с Эми, мягкие каштановые волосы, миндалевидные глаза и красивейшие черты лица. Я знаю, что так говорят все мамы, но Эми и Алекс и правда были очаровательными.

Во время второй беременности я была более уверенной и не волновалась о том, что впервые стану мамой. Помню, как боялась, когда Алекс плакал, и как паниковала, когда он издавал звук, значение которого я еще не понимала. Мой адреналин зашкаливал, и я чертовски уставала. С Эми я была куда более спокойной, плюс мне повезло с легкой беременностью. Не считая утренней тошноты, можно сказать, что девять месяцев прошли без сюрпризов – было лишь теплое чувство предвкушения новых родов. Хотя с бегающим туда-сюда трехлеткой у меня не оставалось времени на размышления.

До того как родить, я никогда не представляла себя в роли матери. Я была довольно непростым подростком и часто думала о том, как вообще буду управляться с маленьким человеком. В те годы создать семью и родить детей было почти обязанностью. Все мои друзья так и сделали. Митчелл и я были из еврейских семей: рождение внуков для своих родителей было неписаным правилом. Я не видела себя в традиционной роли, но рождение детей изменило мою жизнь так, как не может больше ничего. Когда я забеременела Алексом, то с первыми его движениями в животе ребенок перестал быть чем-то далеким, он стал МОИМ ребенком. Я безумно полюбила его. Когда родилась Эми, я думала о них двоих как о просто «моих малышах».

Митчелл и я решили родить второго ребенка отчасти потому, что хотели, чтобы у Алекса была сестра или брат, и отчасти потому, что дедушка и бабушка Митчелла были еще живы. Хотелось, чтобы Бен и его жена Фанни, которым уже было за 80, увидели семью в полном составе. Бен управлял барбершопом на Коммершл-стрит в районе Уайтчепел, и мы часто ездили в Восточный Лондон навестить их – нам приходилось вползать по лестницам на последний этаж. Я была бы рада и мальчику, и девочке, но была уверена, что мы ждем еще одного сына.

Мы теснились в небольшой двушке в Винчмор-Хилл, Северный Лондон, которую мы с Митчеллом купили после свадьбы. Теперь, в ожидании Эми, мы решили переехать в дом с тремя комнатами на Осидж-Лэйн, пригородную улочку в районе Саутгейта, недалеко от Брэмфордского суда. Там мы с Митчеллом провели большую часть своей жизни. В нашем новом доме я включала классическую музыку на магнитофоне и бродила по гостиной, разговаривая с Эми, которая росла с каждым днем. «Ты точно мальчик», – приговаривала я, поглаживая живот. Когда я укладывала Алекса спать, он говорил: «Мама, я не могу дождаться рождения братика». На самом деле нас не заботил пол ребенка: главное, чтобы он был жив-здоров. Но втайне я мечтала о дочке. Эми стоила всех месяцев надежд и ожиданий.

За месяц до ее рождения я начала принимать таблетки на основе малиновых листьев. Может, это и миф, но я слышала, что они облегчают боли при схватках. Я почти убедила себя, что рождение этого ребенка пройдет быстро и легко. Как бы не так. Большую часть своих четырехчасовых схваток я провела стоя, чувствуя, как время между ними все сокращается, а сами схватки становятся сильнее. Я протерпела слишком долго для эпидуральной анестезии, так что по приезде в родильную я рассчитывала на одну лишь кислородную маску.

Никогда не забуду, как акушерка хвалила меня за терпение и спокойствие на последнем этапе. Я не могла перестать хихикать, потому что она, очевидно, не слышала воплей, которые я выпускала в кислородную маску при каждой потуге. «Это девочка!» – услышала я ее голос, когда выскочила 3,5-килограммовая Эми. Я аж выпрямилась. «Охренеть!» – закричала я, что было, наверное, неуместно, но мой мозг работал на износ. Девочка? Серьезно? Вау.

Сейчас я иногда думаю, что судьба Эми была предрешена заранее и что она должна была пробыть рядом со мной короткое время. Но в ту секунду я думала о другом. Она была так совершенна, что меня охватило сильное желание прижать ее к себе и защитить. Сегодня детей дают матерям на руки сразу после рождения. Но тогда Эми забрали, помыли, укутали и принесли ко мне в палату уже в люльке. Боль от этой недолгой разлуки сильно расстроила меня. Мне безумно хотелось взглянуть на ее лицо и потрогать ее маленькие ручки, так что всю первую ночь я не спала и любовалась ею. Она была прекрасна. Я не могла отвести от нее глаз.

Для меня рождение девочки стало новым опытом. Каждая мать понимает волнение, связанное с рождением ребенка. Мы все переживаем, что что-то пойдет не так, но я убедила себя, что все началось хорошо. Эми, храни ее Господь, была самой собой с первых секунд, но я интуитивно понимала ее. Когда она была юной, я ощущала, что связь между нами глубоко эмоциональна и совершенна. Я не могла дождаться, когда же настанет время всяких девчачьих ритуалов: выбора одежды, расчесывания волос, болтовни и объятий. Любовь к сыновьям так же сильна, но мальчики намного легче отдаляются от родителей.

Имя Эймс, которое мы с Митчеллом давно выбрали для планировавшегося мальчика, исчезло, а взамен его появилось имя Эми. Еврейская традиция требует называть детей именем, начинающимся на первую букву имени усопшего родственника. Мою бабушку Ханну также называли Энни, так что Эми мы назвали в честь нее, а среднее имя – Джейд – выбрали в честь отца отчима Митчелла Джека.

Алекс был рожден в госпитале Университетского колледжа, в шумном центре Лондона. Тогда матерей с первенцами держали в больнице дольше, чем сейчас, так что на протяжении четырех дней я училась кормить и купать малыша. Из моего окна открывался вид на башню Post Office, выделяющуюся на фоне города. И когда вокруг меня не было нашей огромной семьи, радовавшейся пополнению, я смотрела в окно и мечтала. А после рождения Эми я вернулась в Осидж-Лэйн уже через два дня. Но возле моей кровати в Чейз-Фарм стояло не меньше поздравителей.

И Митчелл, и я росли в больших семьях, осевших в Лондоне в начале 1920-х, так что вне зависимости от повода – будь то рождение детей или бар-мицва – они собирались огромными толпами. Домой дружно вошли мой папа Эдди, мой брат Брайан и сестра Дебра, к ним присоединились бабушка и дедушка Митчелла, а также его родители – мама Синтия и отчим Ларри. Наши дяди, тети, сестры и братья, племянники и племянницы, а также друзья – все они тоже пришли. Появился даже мой нынешний муж Ричард, который был женат на Стефани, моей тогдашней лучшей подруге. Где была наша семья, там были жизнь, шум и смех. Я помню, как Митчелл хвастался Эми всем, чье внимание мог привлечь. Он поднимал ее и вертел в воздухе.

Митчелл обожал детей. Алекс и Эми были его радостью, но с самого начала отцовство давалось ему непросто. Я заметила, что с тех пор, как родился Алекс, весь уход за ребенком был на мне; с рождением Эми ничего не поменялось. Все мои дни состояли из бесконечного цикла стирки грязных пеленок и кормлений, а ночи были беспокойными. Но я держалась, несмотря ни на что.

Сама по себе я очень мирный и спокойный человек. Я обладаю внутренней решимостью, но все мои знакомые скажут вам, что со мной невозможно ругаться. В детстве Эми и Алекса я, к своему несчастью, принимала вещи такими, какими они были, и ничего не говорила во избежание ссор и ругани. Это было и остается моим слабым местом. В то время любой конфликт заканчивался его замалчиванием.

Через день после рождения Эми растерянный Митчелл вошел в палату в своем сшитом на заказ костюме. Обхватив голову руками, он произнес: «Дженис, мне нужно тебе кое-что рассказать». Я вскинула брови. Я знала, что после такой фразы хорошего не жди. Он признался мне, что пару дней назад потерял работу. Не это мне хотелось услышать. Мы только что переехали в новый дом. Нам нужно было выплачивать ипотеку. Я только что родила второго ребенка. Но я знала Митчелла с четырнадцати лет и понимала: он был в курсе, что меня непросто шокировать.

Митчелл был интересным – любил рисковать. С ним жизнь была приключением, и в начале брака мы развлекались от души. Тогда, в своей родильной палате, я знала, что он найдет способ встать на ноги. Но все же я не могла смириться с такой новостью. Я обрадовалась, когда в больницу пришла мама Митчелла и отвезла нас с Эми в спокойную гавань Осидж-Лэйна, где я почувствовала себя в безопасности. Даже сейчас тот старый дом пробуждает теплейшие воспоминания о нашей семье.

В первые месяцы своей жизни Эми была ярким и счастливым ребенком. Она все время просыпалась и плакала по ночам, так что мне приходилось ее убаюкивать. Мы обклеили детскую комнату ярко-желтыми обоями с белыми облачками, и я проводила там много часов, кормя Эми на детском стульчике с идентичной раскраской. Цвета отражали ее личность – очень громкую и веселую. Совсем скоро Эми начала ходить (я помню чувство счастья, которое испытала, видя первые шаги своей дочери). Это было место, где она тренировалась кувыркаться и, вытирая полы своей густой копной кудрявых волос, стоять на голове. И Алекс, и Эми обожали прятаться в коробке для белья с рисунком Али-Бабы, которая стояла у нас в спальне. Меня так забавляли их торчащие из под крышки головы, что я решила их сфотографировать. Каждая из фотографий стояла в рамочке на книжной полке – Эми с одной стороны, а Алекс с другой.

Митчелл привез Алекса посмотреть на Эми в роддом сразу после ее появления. Он присел на стул около моей кровати и нервно улыбнулся, когда Митчелл дал ему на руки его сестренку. Мое сердце чуть не растаяло, когда я увидела их первую встречу. Одетая в белые ползунки и укутанная в пеленку, Эми выглядела огромной в руках Алекса. Он держал ее, боясь уронить. И сказал, что она воняет – от Эми пахло младенческим молочным запахом. Алекс испугался ее, потому что внезапно на его пути появилось краснощекое визжащее нечто. И плюс ко всему – это девочка!