Доктор Кто против Криккитян

– Хорошая мысль! Но мы все равно уже здесь.

Они зашли под сень стеклянного купола и зашагали по одному из вьющихся куда-то вдаль коридоров. Доктор вдруг резко остановился:

– Господи, ну и ужас.

Романа проследила его взгляд – и тоже вздрогнула. Впереди маячила здоровенная, абсолютная уникальная в своем уродстве софа.

– Доктор, – прошептала она, – кажется, я знаю, почему на Галлифрее все такое вот несменяемое. У нашего народа – удивительно дурной вкус.

Они уселись на софу. Несмотря на все их ухищрения, удобной та быть отказывалась.

– А стоит-то, наверное, целое состояние, – проворчал Доктор. – Спросить бы со всех этих индюков… – Тут он умолк, ошеломленный.

Романа не заметила перемены.

– Где-то здесь, в одном из этих зданий, у моего научного руководителя, зуб даю, уши горят. Сейчас спросил бы: «К какой эре принадлежит сей замечательный образец нашей культуры, юная Романадворатрелундар?». И я бы ответила: «К эре напыщенности».

– Пожалей мои чувства! – пробормотал Доктор, все еще слегка не в себе. – Я сейчас вспомнил, что являюсь здешним главой.

Романа, как и любой Повелитель Времени, довольно легко забывала о том, что титул Доктора – Президент Верховного Совета Галлифрея, Регулировщик Ока Гармонии, Обладатель Мудрости Рассилона и Хранитель Матрицы, И Так Далее, и Так Далее. Хотя бы потому, что достался он ему не совсем по заслугам, по стечению случайных обстоятельств. В свой предыдущий визит на Галлифрей Доктор (сам того, впрочем, не желая) случайно убил единственного кандидата на президентских выборах – осуществив часть плана Мастера по захвату интерфейса управления Оком Гармонии, скрытым под полом Паноптикума[10].

Доктор решил-таки попробовать недолго побыть Президентом. Какой-то юморист тогда заметил, что когда Доктор обратил внимание на Землю, инопланетные вторжения там стали случаться каждую неделю – так что Галлифрею при его правлении не стоит ждать лучшей участи. Слова оказались пророческими: два вторжения за две недели. Само собой, Доктору указали на дверь, и он, объявив, что это был худший отдых на его памяти, гордо удалился. Как ни странно, с тех пор на Галлифрей никто ни разу не вторгался.

– Я совсем забыла, что ты – Президент, – улыбнулась Романа.

– Я тоже, – задумчиво протянул Доктор. – Честно говоря, когда об этом не помнишь, крепче спится. – Он смахнул невидимые пылинки с плеча и покровительственно тыкнул Роману в кончик носа. – Строго говоря, Романа, раз уж мы здесь, тебе, наверное, следует обращаться ко мне как к Лорду-Президенту Доктору. Если, конечно, это звучит не сильно абсурдно.

– Уж прости, это чересчур абсурдно даже для меня.

– Понимаю. – Доктор вырвался из объятий софы и неуклюже скользнул на пол. – А знаешь, держу пари, старые козлы забыли, что я тут главный. – Он потер руки. – Вообще-то, этот визит может принести нам уйму веселья. Особенно если меня арестуют. А они это наверняка сделают. – Он бросил пытливый взгляд сначала налево, потом – направо. – С минуты на минуту.

Есть такие типы, что умеют предсказывать дождь. А еще есть Доктор – угадывает, когда появится посланная за ним вооруженная охрана.

Итак, они с Романой стояли у софы и ждали ареста. Теперь, после слов Доктора, им был хорошо слышен отдаленный сигнал тревоги, носящийся по ветру, и топот солдатских ботинок. Доктор лениво сощурился на часы:

– Опаздывают. Тот парень, что у них за главного, нерасторопен.

– У них же ты – за главного.

– Ну да, я знаю. – Доктор присвистнул. – Мне на ум только что пришел шикарный вариант, как можно обыграть эту фразочку – «ведите меня к своему лидеру».

– Ты, извини, о чем?

– Это такое выражение с Земли. Всякий раз, когда приземляется летающая тарелка, главный инопланетянин, по их разумению, должен сказать: «Ведите меня к своему лидеру – да побыстрее!». И они должны потащить его к ближайшему солдафону. А по-хорошему должны тащить в налоговую – ну не умора ли?

– Летающие тарелки – такая пошлость, – хмыкнула Романа.

– Да, тут с тобой не поспоришь. Так на чем мы остановились?..

Из-за угла коридора показался отряд галлифрейской полиции. На Доктора и Роману нацелилась уйма оружия. Доктор театрально вскинул руки и встал перед софой – на тот случай, чтобы пуля, прошедшая навылет, наверняка испортила ее.

– Я ваш лидер! – заявил он. – Ведите меня ко мне! – И расхохотался.

Романа неодобрительно покачала головой.

Доктору всегда нравилось, когда его хватала галлифрейская канцелярская охрана. Они напоминали ему ярко завернутые рождественские конфеты – из-за алых форменных плащей, украшенных тонкими белыми полосками. Порой форма дополнялась забавными шляпами с перьями, заставлявшими его беспокоиться о том, что где-то на Галлифрее есть ферма, полная злых, лысых павлинов.

Я слишком долго отсутствовала, подумала Романа. Она всегда восхищалась теми помпезностью и великолепием, что были присущи ее родной планете – миру, где всякая дверь была порталом, а простая лопата называлась «грунтовым рыхлителем Рассилона». И теперь, когда их вели через бесконечные вьющиеся коридоры, она еле-еле сдерживалась от смеха. Однажды она нашла в неприметном уголке ТАРДИС детскую книжку. Книжка была про заброшенную библиотеку, которой стали управлять книжные черви. У всех этих червячков были забавные имена, а еще они носили очки. С ними вечно приключалось что-нибудь этакое, но благодаря сплоченности, готовности помочь друг другу и знаниям, что были почерпнуты из объедаемых ими библиотечных книг, червячки выпутывались из всех передряг. Какая же милая абсурдятина, подумала тогда Романа – и тут же прочитала книгу от корки до корки. Идея микрокосма, пожирающего то самое знание, за которое он печется, очаровала ее, и она рассказала о книжке Доктору. Тот лишь посмеялся в ответ.

– А как же их очки? – спросил он тогда. – При помощи чего они держатся у них на головах?

Когда они углубились в Капитолий, интерьеры кругом приобрели более мрачный вид. От темно-коричневых цвет коридорных стен перешел к зловеще-изумрудному.

– Я никогда здесь не была, – заметила Романа.

– Конечно, не была, – сказал Доктор. – Здесь все бывают первый и последний раз. Никаких тебе соф…

– Ну и хорошо – они ведь ужасные, правда?

Доктор не ответил, а стражники – и подавно; для них это было загадкой. Когда вас куда-то вели эти молодчики, с высокой вероятностью в конце пути вас ждала ликвидация – то есть, вы переставали существовать, и вашу временную энергию передавали кому-то еще, кто мог бы распорядиться ей получше да поумнее. Люди, которые едва обращали на вас внимание, проходя мимо, теперь не замечали бы вас вовсе. Процесс этот, само собой, звался «стиранием Рассилона», хотя на самом деле придумал его не Рассилон, а кто-то другой, чье имя нелюбопытная история Галлифрея позабыла.

Стражники про себя тихо дивились тому, что эти двое, не выказывая страха вообще, болтали о мебели – смеялись над галлифрейскими седушками, набивными и смехотворно-фиолетовыми. Доктор задался разумным вопросом, не утащили ли их в один прекрасный день из сотен затрапезных парикмахерских. Романа же в этой беде склонна была винить Мастера с его хитрыми тайными заговорами.

– Что ж, даже если и так, – усмехнулся Доктор, – это лучший его зловещий план. Но я в этот раз склонен полагаться на презумпцию невиновности в его отношении!

Наконец, они прибыли в святая святых. Судя по эху, отскакивающему от каменных стен, то была просто огромная темная пещера. В ее возможном центре стоял повергнутый монолит каменного стола, столь длинный и мрачный, что столоваться за таким впору было только каким-нибудь несчастным женатым гоблинам. В дальнем конце стола сидел маленький человечек в парадной мантии – этакий волшебник-мудрец, завернутый в старое одеяло. Сдвинув очки в проволочной оправе, он потер усталые глаза.

– О, это ты! – простонал он, увидев, кого к нему ведут.

– Кто сидел на моем стуле? – довольным медведем прогромыхал Доктор. – Да это же старик Боруса! – Подбежав к маленькому человечку, он по-приятельски двинул того под ребра. – Согреваешь мне сиденье, да? Романа! – ликующе воскликнул он. – Это кардинал Боруса, мой старый наставник!

– Хм, – удивленно откликнулась Романа. – Вообще-то, и мой тоже.

Фулданкин Боруса, прайм-кардинал Галлифрея, протащился через целую цепочку непутевых жизней. У Повелителей Времени тринадцать регенераций, и, блюдя разумную осторожность, они могут прожить очень долгую жизнь. Кардинал Боруса провел не одну тысячу лет, неспешно восходя по карьерной лестнице Галлифрейской академии, свершив на верхних ее ступеньках величественно-элегантный прыжок на утлый пик политического полюса. Само собой, путь сей был пройден с величием, уравновешенностью и тактом. До этого Боруса регенерировал только тогда, когда кости его чинно-древних тел рассыпались в порошок прямо внутри тела.

Однако с недавних пор кардинал повадился мчаться сквозь оставшиеся воплощения с дикой скоростью. Казалось, благоразумие всех долгих минувших лет оставило его. Он проконсультировался с причинно-следственным терапевтом – тот не нашел ничего лучше, чем спросить, не попадал ли Боруса в последнее время под воздействие невероятностей высших степеней. В какой-то мере можно было сказать и так – ведь в жизни Борусы вдруг появился Доктор.

До того активного вмешательства Боруса что так, что сяк питал некую слабость к Доктору. За свою долгую-предолгую карьеру он подготовил немало успешных инженеров времени, квантовых механиков, архивистов теории относительности, и так далее. Все эти Повелители Времени достигали значимых высот – и обо всех о них он забывал, обычно не нуждаясь ни в чьих услугах. Но Доктор выбивался из ряда. Конечно, он был как заноза в пятке, но – все-таки. Пусть Боруса и не поощрял воспитание ренегатов, с Доктором было хотя бы интересно вести задушевные беседы. А еще Доктор так любил передряги и столь рьяно впутывался во всякую небывальщину, что порой попросту не виделось возможным уследить за всеми его противоправными поступками. Его печально известную древнюю даже по меркам Галлифрея ТАРДИС бросало от одной горячей точки к другой. Тем не менее, Доктор оказался на редкость удачлив – учитывая, сколько раз его жизни угрожала неминуемая опасность (его постоянно преследовали, расстреливали, пытали, скармливали черным дырам, протаскивали сквозь темпоральные бури, объявляли вендетту – досаждали по-всякому, проще говоря), он всегда в самый последний момент оставался в выигрыше.

Чувство стиля всегда подводило Доктора, но, похоже, утверждало раз и навсегда его неубиваемость. В нынешнем своем воплощении Доктор питал ничем не мотивированную слабость к шерсти. Казалось бы, весь его нынешний наряд – огнеопасен с ног до головы, и все же, в большинстве катаклизмов, связанных с огнем и серой, Доктор умудрялся как-то выживать. Окажись Боруса на его месте – немедленно обрядился бы в асбестовый костюм и выбросил бы куда подальше чудовищной длины цветастый шарф.

Боруса сходился со своим худшим учеником дважды. Первый раз – когда в камере Паноптикума дестабилизировалась чревоточина. Второй – как раз в тот уже помянутый и не самый светлый для Галлифрея период, когда участились вторжения извне. Оба раза им с Доктором угрожала неслабая опасность, и если Доктор уцелел, то для кардинала, увы, все сложилось не так радужно.

Причинно-следственный терапевт Борусы сформулировал все следующим образом:

– Предположим, где-то во Вселенной существует такая вещь, как удача. И если она есть, это значит, что ее, удачи этой – конечное, лимитированное количество. – У терапевта был настолько сухой стиль изложения мыслей, что можно было его поджарить и намазать маслом. – Если так, нам остается предположить, что на долю Доктора почему-то выпало больше удачи, чем на вашу. И эта крупная доля должна быть во всех ситуациях вычтена из общей суммы доступной поблизости на конкретный момент удачи. Доктор, в сущности своей – сложное пространственно-временное событие. На вашем месте, в своих будущих воплощениях, я держался бы от него как можно дальше.

Смерти Доктора, достаточно редкие, выступали актами великого героизма. Борусе же в последние несколько лет пришлось регенерировать то из-за обрушения огромной стопки фолиантов, то из-за упущения десятичной запятой в расчетах, то из-за грибкового поражения ногтя. Иными словами, смерть Борусы стала частой и абсурдной.

Будто пытаясь подсластить пилюлю, жизнь подсунула ему ускорение политической карьеры. Доктор заступал на свой президентский пост с той же легкостью, с коей с него же соскакивал – управление одной из самых важных во Вселенной цивилизаций не имело для него, по-видимому, никакого значения. Боруса осторожно, ни капельки не завидуя, заступал на свято место – всякий раз, когда оно пустовало. Если Доктор мог тратить свои силы впустую, кого-то там в очередной раз от чего-то спасая, Боруса не мог позволить им, своим силам, пропасть впустую. И что с того, что он, кардинал, потратил тысячелетия на неспешный подъем, а Доктор бесцеремонно вломился – да еще и отнесся к президентству как к какому-то неудачному подарку на Новый Год? Боруса ведь тоже мог извлечь из него кое-какую выгоду – вот и стал исполняющим обязанности Президента, обучая теперь уже более знатных Повелителей Времени и на досуге втихую исследуя всевозможные способы остаться в живых. Он знал – рано или поздно Доктор все равно появится снова, и потому заранее беспокоился о последствиях визита – если не для Вселенной, то уж точно для него самого.

Не так давно кардинал Боруса слегка отвлекся от забот на менторство над юной леди Романадворатрелундар. Та, конечно же, ученицей была яркой, традиционно амбициозной, и в ней была какая-то холодная скука, убеждавшая Борусу в том, что пойдет она далеко, но… не слишком далеко. Не хватало ей какой-то искры, в общем. Кардинал был немного удивлен, когда узнал, что она оставила Галлифрей ради краткосрочной миссии; удивился куда как сильнее, когда она не вернулась. После ее пропажи он дал себе клятву никогда более не покидать пределы Капитолия.

И вот, после долгого отсутствия, она-таки показывается – вслед за Доктором! Да еще и с такими поразительными переменами в себе самой. Дело было даже не в том, что она регенерировала – в ней появилась та самая отсутствующая искра. Ее походка обзавелась этакой бодрой пружинистостью, старую форму сменил безупречно скроенный твидовый костюмчик, а в глазах – о Господи, спаси и помилуй, – светился острый ум. К сожалению, Доктор снова сделал невозможное: Романа стала силой, с которой приходилось считаться.

Правда, выглядела она немного смущенной – но этого следовало ожидать. Боруса провел несколько сотен лет, совершенствуя хищный блеск глаз, сразу заставлявший всех студентов беспокоится о том, что они опоздали на семьдесят лет со сдачей эссе. Доктор к этой уловке был заведомо невосприимчив – эссе он не сдавал вообще никогда.

Доктору также было ведомо, что он мог вызвать на Галлифрее видный переполох, просто зайдя в какое-нибудь помещение и начав проявлять властные замашки – на кои, пусть и в теории, имел полное право. На сам факт правомочий ему было, само собой, как-то плевать – он просто наслаждался раздражением соотечественников.

– Что ж, Боруса, – объявил он басом столь зычным, что кардинал бросил боязливый взгляд на люстру, качающуюся высоко над головой в темноте. – Должен сказать тебе кое-что очень важное…

– И что же? – Боруса вдруг почувствовал себя ужасно усталым. Ничего хорошего его не ждет, это как пить дать.

– Видишь ли… – начал Доктор и содрогнулся. – То, что я должен тебе сказать, жутко и нелицеприятно…

– Криккитцы вернулись, – обрубила Романа его клоунаду.

– Абсурдная весть, ничего не скажешь. – Кардинал знаком повелел им следовать за ним, и из пещерного мрака приемной Борусы они попали не то в маленький солярий, не то на отправную станцию лучевого передатчика материи.

– Еще какая! – согласился Доктор.

– Абсурд высшей пробы, – подвела черту Романа.

– Подумать только, ты посетил настоящий матч по крикету. – Боруса качнул головой. Вокруг них заплясали маленькие огоньки – они начали спуск в самые закрома инфобанка Галлифрея.

– Увы, пришлось, – ответил Доктор. – Тянуть дальше не было смысла. Я сомневался, конечно, всегда, но…

– Доктор, иногда твой искренний интерес к этой далекой планетке удивляет меня. Их обычаи – по крайней мере, некоторые, – возмутительны, тут иначе и не скажешь.

– Либерализм? Лозоходство? Ландшафтный дизайн? – стала предполагать Романа.

– И этого хватает, – одобрительно кивнул Боруса: названы были как раз такие три вещи, что попросту не укладывались у него в голове. – Но крикет – это вообще за гранью добра и зла. Взять самую ужасную веру во Вселенной – и превратить ее в игрище…

– Дело в том, – предостерег кардинала от поспешных выводов Доктор, – что мы, возможно, видели проблему не с того конца телескопа.

Боруса покачал головой и сверкнул усталой академической улыбкой.

– Нет, Доктор, я думаю, вам просто следует признать, что у ваших любимчиков нет ни капли такта.

Само собой, хитрец-кардинал подгадал свой последний выпад таким образом, чтобы протесты Доктора совпали с прибытием лучевого передатчика в нужное место. Воздух снаружи пахнул августовскими холодами. Стены были обложены древним камнем – будто в какой-то безумной ванной комнате: ни намека на тепло, уют и дружелюбие.

Все трое пассажиров шагнули в большую матричную камеру. Именно здесь бродили бесплотные души умерших Повелителей Времени, жаждущие дать отпор своим потомкам. Отпор проявлялся в приглушенном, но все же различимом неумолчном шепоте. Матрица содержала в себе все накопленное знание Повелителей Времени, экстрагированное из душ недавно ушедших. Тавтологически выражаясь, душам более всего по душе было сулить всему живому беды и разрушения, но, поскольку галлифрейское общество всяких перемен чуралось (тем более, таких радикальных, как беды и разрушения), здешним призракам не оставалось ничего иного, кроме простого беспредметного ворчания.

Техники суетились кругом – утомленные люди со страдальческими лицами вечных объектов сплетен. Хмуро зазвенел где-то вдалеке колокол.

Романа спускалась в большую матричную камеру лишь однажды, вместе с школьной экскурсией. Тогда они шли четким строем, и им велели не трогать мертвых родственников – ее шестидесятилетнему «я» (ребенку по меркам галлифрейцев) атмосфера показалась уж очень нездоровой. У нее не находилось подходящих для описания слов до тех самых пор, пока Доктор не показал ей руины собора, оставшиеся после одной некогда благородной цивилизации. Собор был домом Бога, верно предрекшего уничтожение планеты. Теперь же, когда Армагеддон миновал, в атмосфере руин считывалась горечь человека, который оказался совершенно прав, но которому теперь было решительно нечем похвастать.

Вернувшись в Матрицу с Доктором, Романа больше не чувствовала той оторопи.

– Ужасное место, – только и сказала она.

Доктор аж светился от счастья:

– Вот именно! Ужасно недружелюбное, не так ли?

– Попрошу чуточку почтения! Перед вами – вершина достижений Галлифрея! – Тут даже флегматичный кардинал повысил голос, но кто-то из его предков шикнул на него.

Доктор провел пальцем по древним компьютерным банкам.

– Здесь не так уж и много пыли, правда? – заметил он, и Романа подумала, что по его меркам тут, само собой, похвастать было нечем[11].

Доктор смотрел, как Боруса расхаживает по архиву, сыпля распоряжениями. Он в задумчивости пожевал губу. Ладно, допустим, он препоручил Галлифрей этому боровику, но откуда это странное влажное чувство в душе? Уж не ревность ли это? Ведь одно дело – оставить последнюю сливу на тарелке, потому что она вам не нравится, и совсем другое – обнаружить, что кто-то обгрыз ее до косточки и прикарманил вдобавок тарелку. Нет, со старика-кардинала определенно нужно было отряхнуть спесь.

Что-то стукнулось о ногу Доктора. Он посмотрел вниз.

– К-9! – просиял он.

Пес-робот завилял хвостом.

– Хозяин! – объявил он с интонацией, в которой без труда читалось «ну и где ты все это время был?»

Доктор прищурился – просто чтобы убедиться, что это тот самый К-9; ведь где-то на Галлифрее по сей день обитала более ранняя версия пса вместе с предыдущей спутницей Доктора, грозной амазонкой Лилой, наверняка и сейчас бегавшей по здешним бежевым пустыням с вечно хмурым лицом в наряде из тряпок, позаимствованных у мойщика окон.

Романа погладила пса по стальным ушам.

– Ну как, разведал что-нибудь?

– Установил надежную портальную связь с Усиленной Панотропной Сетью.

– Хороший мальчик, К-9! – Романа потерла оловянный нос робота.

Доктор, хотевший спросить, не находи ли К-9 где-нибудь поблизости нормальных компьютеров, просто кивнул. Он так и не понял, что же натворила эта псина, но выглядеть дурнем перед Романой не хотелось.

– Ты очень вовремя, – сказал он, махнув рукой в сторону Борусы.

Исполняющий обязанности президента оказался вежливо проигнорирован группой архивистов. Благословленные долгой жизнью и безграничным терпением, галлифрейцы могли игнорировать друг друга практически до бесконечности. Одной из причин застоя Золотого века технологий на их планете стала задержка инженера-телефониста. В одну из таких затянувшихся сиест Повелитель Времени по имени Бардак Взбалмошный изобрел беспроводной наручный коммуникатор, и наука галлифрейцев рванулась вперед – само собой, предварительно поклявшись больше ничего подобного не делать.

– Боруса! – громко окликнул Доктор кардинала. – Мой пес что-то нашел!

Поняв, что привлек всеобщее внимание, К-9 выдержал паузу. Голос его вибрировал от собственной значимости:

– Виновата матрица!

Архивисты дружно и громко ахнули. Привидения зашикали со всех сторон.

К-9 кивнул.

– Абсолютно точно, – выдал он. – Ошибки исключены.

– Вздор, – буркнул кто-то из архивистов.

Но Доктор задумался. Тревожные прецеденты с использованием матрицы случались – однажды, например, Мастер заставил весь Галлифрей временно забыть о самом факте своего существования.

Боруса погрозил Доктору пальцем:

– Будь осторожен в словах, друг мой! Матрица – кульминация всех знаний, оракул всего, что только можно предсказать. Если она не предсказала возвращение криккитцев, значит, его и не было.

– Вздор и чушь, – твердо парировал Доктор.

Романа полезла в карман и вытащила многократно сложенный газетный разворот. На первой полосе «Таймс» было помещено размытое фото криккитца, бегущего через им же разбомбленное игровое поле.

Доктор вознаградил Роману улыбкой довольного кота. Все предусмотрела!

– Но это невозможно!

– Как же! – Романа всегда любила спорить со своим ментором, но сейчас был первый раз, когда предмет спора не лежал в сугубо академической области – и в этом был явный шарм. – Знаете, что? – Она двинулась на Борусу. – Думаю, с матрицей что-то не так.

– Превосходная мысль! – Доктор уже потирал руки.

– Мы должны внимательно изучить все сведения о криккитцах, хранящиеся внутри матрицы… – Романа сделала еще шаг вперед.

– Истинно так, – подхватил Доктор.

– …и для этого нам нужно будет войти в нее.

Лицо Доктора вытянулось.

– Знаешь, – осторожно заметил он, – добром это обычно не кончается.

Глава 6

Не пролистывайте этот фрагмент: продолжение очень значимой галактической истории

Прозвучало уже немало слов об «остальной Вселенной» или «всем остальном, что есть в Галактике», все в таком духе. Конечно же, все знают, что Галактика весьма велика в территориальном плане, изобилует ошеломляющим количеством всевозможных форм жизни, основанных на углероде, кремнии, свете. То есть, в ней можно найти и моллюсков, и рыб, и млекопитающих, и инсектоидов, и туристических агентов, так далее, так далее.

Применима такая характеристика почти ко всем галактикам.

Вот мы и подходим к следующей из серии крупных ошибок, что привели к лежащей в основе данной истории ситуации. Ошибка имела место во время 7-й цивилизационной волны – и вот по какой причине: ночное небо над планетой Криккит – пожалуй, наименее интересное зрелище во всей Вселенной.

Ошибка жителей Криккита заключалась вот в чем: они думали, что одни.

Даже не одни во Вселенной, просто – «мы одни». О Вселенной они ничего не знали. На самом деле, не вполне даже верно утверждать, что они так думали. Как и в случае со всеми прочими фундаментальными положениями, им просто не приходило в голову, что может быть кто-то еще.

Причина у заблуждения была предельно простая: планета Криккит вращалась вокруг солнца на самых задворках Галактики. Дальше нее шли целые парсеки пустоты – и только потом начиналась другая Галактика, такая далекая, что почти что невидимая. А между Криккитом и остальной частью собственной Галактики пролегало облако космического мусора, такое плотное, что сквозь него в любое время дня и ночи не было видно ровным счетом ничего.