Считывание

Я посмотрел на Лолию и встретил ровный взгляд её пронзительно синих глаз. Она была абсолютно спокойна и, глядя на неё, я сам стал понемногу приходить в себя. Действительно, чего я так разволновался. Ну, умеет человек записывать мысли, но ведь мы и без записи подвержены чужому влиянию. Как часто мы считаем своими те мысли и фразы, которые сыпятся на нас со страниц журналов и газет или с экранов телевизоров. Мы уже привыкли к этому и не возмущаемся тому, что нам навязывают чужое мнение. А сколько существует гипнотизёров и прочих людей, которые могут внушать нам своим мысли? Да и вообще, стоит нам довериться какому-нибудь человеку, как он начинает этим пользоваться для проталкивания своих идей. Мы уже привыкли и относимся к этому спокойно. Почему же сейчас я должен волноваться? Надо просто поговорить с Лолией и выяснить все подробности процесса записи. Наверняка, я пойму, что бояться мне нечего.

– Я могу рассказать тебе, как всё происходит. Но поверь, я не использовала запись на тебе, – снова повторила Лолия.

Поверить… Я вспомнил как давно, в тот холодный январский вечер, когда мы встретились, я увидел в Лолии человека, которому могу верить. А что теперь? Каждый год мне открываются какие-то невероятные подробности её жизни, подробности, которые я даже не мог себе вообразить. Я думал, что могу ей полностью доверять. А теперь я должен поверить, что, ежеминутно имея возможность записывать мне свои мысли, она этим никогда не пользовалась. Это просто невероятно, ни один человек не смог бы удержаться от соблазна изменить для своей выгоды сознание того, кто всегда находится рядом. Вот почему у нас никогда не было ссор и скандалов, вот почему всё было так идеально и мирно. Это Лолия… Она переделывала меня изнутри, обходясь без слов…

– Я люблю тебя, и никогда не делала и не буду делать ничего, что могло бы навредить тебе, – сказала Лолия, и в её голосе я услышал нотки отчаяния. – Я всегда пыталась помогать тебе, и впредь буду делать всё на благо нашей семьи.

Нашей семьи! А что представляет собой наша семья? Раньше я точно знал это. Мы были обычными супругами. Потом я узнал, что моя жена – человек нового поколения, одна из тех, кто умеет благодаря передовым технологиям читать мысли людей. Мне пришлось смириться с тем, что моя жена, проникая в мой мозг, всегда знает, о чём я думаю, а вот теперь ещё и это – она может их записывать. С кем я живу? Кто она? И кто я?..

Я посмотрел на неё. Передо мной было всё то же милое знакомое создание. Решив успокоиться, я попробовал продолжить разговор.

– Хорошо, тогда расскажи мне ВСЁ. Я хочу знать, обо всём, что ты умеешь делать.

Грустно посмотрев на меня, Лолия начала свой очередной рассказ.

– Ты давно уже знаешь, что я умею считывать мысли. Теперь же я хочу тебе признаться, что умею записывать посторонние мысли другим людям.

«Хочу признаться. Как же, призналась бы ты, если бы я сам обо всём не догадался», – подумал я. Я был расстроен и в то же время горд из-за того, что смог разоблачить её. Я без всякого считывателя в голове обо всём догадался. Посмотрев на Лолию, я увидел, как она в очередной раз нахмурила брови.

– Ну что ж, – раздражённо начал я. – Расскажи, как это происходит. Опять через считыватель в твоей голове?

– Да, – спокойно ответила Лолия. – Благодаря ему, я могу не только считывать, но и записывать мысли. Это происходит с точностью наоборот. Я формирую в своей голове мысль или образ, а затем взглядом посылаю это находящемуся рядом со мной человеку. Более интересно проходит процесс стирания мыслей…

– Он тоже возможен?!

– Конечно, если возможна запись, значит, возможно и стирание. Для этого мне нужно просто глядя на человека представлять, как какая-нибудь его мысль превращается в пустоту или просто исчезает.

– И что чувствует в это время тот человек?

– Вероятно, ничего. Просто какие-то свои мысли или факты, хранящиеся в памяти, он забывает.

– И это всё за те же несколько секунд, за которые происходит считывание? – удивлённо спросил я.

– Нет, считывание и запись – это два разных процесса. Мало того, что их можно производить только последовательно, так ещё и запись требует значительно большего времени. Этот процесс уже невозможно провести за три секунды. Для того, чтобы записать или стереть какую-нибудь яркую мысль, постоянно крутящуюся в голове человека, требуется не меньше десяти секунд прямого зрительного контакта, для того же, чтобы что-то сделать с более сложными, хранящимися в памяти человека, воспоминаниями может потребоваться более минуты. Время является основным недостатком записи, этот процесс уже невозможно провести с посторонним человеком. На улице взгляд любого прохожего удаётся привлечь к себе всего на несколько секунд, не больше. Для того чтобы осуществить запись, всегда приходится вступать в непосредственное знакомство с человеком, завязывать разговор, а зачастую мысль удаётся записать в сознание только за несколько встреч.

«Мы с Лолией вместе уже два с половиной года…» – судорожно стал думать я. У неё было предостаточно времени, чтобы записывать мне свои мысли…

– Я повторюсь, но я никогда не использовала на тебе запись, – продолжала говорить мне Лолия. – Хотя и могла бы… У меня не было необходимости делать это, мне хватало того, что я могу читать твои мысли и видеть, что ты тот человек, который и без записи мне подходит. Я не зря тебя так долго искала. Я хотела найти мужчину, которого мне не нужно бы было менять и подстраивать под себя. Возможно, другие считывающие записывают свои мысли своим мужьям и партнёрам, но я не хочу этого делать с тобой. Это небезопасно.

– Чем же? Считывание ведь безопасно, почему с записью не так? – удивился я.

Лолия ещё больше нахмурила брови и продолжила.

– Сумасшествие – вот к чему это приводит. Неаккуратно записанные мысли вызывают шизофрению, паранойю и прочие болезни. Одним словом, люди сходят с ума.

Я опешил, а Лолия, не давая мне опомниться, продолжила свой рассказ:

– Запись стала внедряться почти одновременно с процессом считывания и сразу же получила очень широкое распространение. Представляешь, насколько привлекательным выглядел процесс, позволяющий без всяких слов и внушений влиять на людей, меняя изнутри их мысли и сознание. В ходе записи собственные мысли человека стирались и подменялись новыми. Так, например, властям удавалось формировать массовое общественное мнение или подавлять недовольство какими-либо новыми реформами. Но уже после года активного использования записи все психиатрические лечебницы оказались переполненными.

Я слушал, затаив дыхание.

– Всплеск психических расстройств был слишком бурным и постепенно стал привлекать внимание не только врачей-психиатров, но и наших ведущих специалистов в области считывания. Раньше, так же как и сейчас, обо всех фактах записи каждый считывающий был обязан подавать отчёт в управление. В этом документе указывались все данные о человеке, прошедшего процесс записи. Так вот сравнив имена и даты подвергшихся записи людей со списком недавно поступивших в психиатрические клиники больных, сомнений не осталось. Большинство из тех, на ком была использована запись, уже через несколько месяцев попадали в больницы с сильнейшими психическими расстройствами. Мало кто знает, что на сегодняшний день большинство душевнобольных – это люди, неудачно подвергшиеся записи.

Лолия остановилась и посмотрела на меня. Только сейчас я заметил, что рассказывая мне всё это, она смотрела куда-то в сторону.

– Мысли любого человека не возникают ниоткуда. Каждый факт, хранящийся в памяти, каждая мысль, то есть обработка этого факта или множества фактов, это результат работы многочисленных индивидуальных мыслительных процессов конкретного человека. Таким образом то, к чему человек приходит в результате своих размышлений нельзя просто так удалить из памяти или заменить на другую мысль. Записав новый результат, мы нарушаем одно из звеньев в цепочке размышлений и вызываем сильнейший дисбаланс в психике. После этого открытия мы стали работать намного осторожнее. Теперь мы используем либо простое стирание на ранних стадиях возникновения мысли, либо уже записываем всю цепочку возникновения новой мысли целиком.

– Как это? – не понял я.

– Ну смотри, когда какая-нибудь мысль только зародилась в голове человека и считывающий это зарождение отследил, он может безболезненно просто стереть её. Человек, образно говоря, ещё не успел развить её в своей голове и не связал ни с какими остальными фактами, хранящимися в его памяти. Удаление такой мысли безопасно, человек как будто просто забывает, о чём думал. Если же мысль уже пустила корни в сознании человека, то приходится разобраться во всей логической цепочке и затем уже, разработав свою, записать полностью новый вариант. Например, человек стоит на улице и держит в руках яблоко. Это факт, которому предшествует некоторая цепочка событий, уже отложившихся в его голове. Он пошёл в магазин, купил яблок, вышел на улицу, достал яблоко из пакета и теперь держит его в руке. Что будет, если мы сотрём в его мозгу всю эту цепочку. Получится, что он просто стоит, держит в руках яблоко и страдает от провала в памяти, потому что не может вспомнить как он оказался в этом месте с яблоком в руке. Но мы можем записать ему альтернативный вариант. Ну скажем, он вышел из дома, зашёл в свой сад, нарвал там яблок, сложил в пакет, пошёл по улице, достал яблоко из пакета и теперь стоит тут, чтобы его съесть. Если записанная логическая цепочка будет достаточно продуманной и совместимой с остальными событиями, отложившимися в памяти этого человека, то она не вызовет никакого нарушения в его психике.

И тут у меня в памяти всплыл эпизод, там в метро, когда я первый раз поехал с Лолией, чтобы она показала мне свою работу по считыванию. Тогда она просто смотрела на человека, а тот изменился в лице.

– Ты часто используешь запись?

– Нет, редко. Только тогда, когда я уверена, что это не вызовет никаких повреждений психики записываемого. Я не помню тот случай в метро, о котором ты сейчас подумал, но, вероятно, тогда я как раз стёрла из головы этого человека какую-то дурную мысль, зародившуюся недавно и не дававшую ему покоя. Так часто бывает, что люди в плохом настроении начинают выдумывать планы, как расправиться со своими обидчиками или как сорвать зло на ни в чём не повинных близких им людях, причём эти планы зачастую многие из них готовы привести в исполнение.

– А почему ты не можешь в таких случаях просто записывать им какие-нибудь общие установки или какой-нибудь позитивный настрой? Радость, любовь к ближнему, желание работать и справляться с трудностями – всё это могло бы придать сил любому человеку. Возможно, это помогло бы таким людям самостоятельно справиться с плохим настроением, и они без посторонней помощи выкинули бы из головы все негативные мысли.

– Нельзя записать человеку эмоции и чувства. Записываются только мысли и конкретные факты. Записать любовь, ненависть, радость или грусть невозможно. Это фантастика, – огорошила меня своим ответом Лолия. – Для того чтобы изменить отношение человека к окружающему его миру, требуется полное изменение его сознания. На сегодняшний день считывающие применяют всего лишь небольшую коррекцию мыслей окружающих или стирание некоторых мыслей, представляющих наибольшую опасность.

– И какие же мысли, по-твоему, заслуживают того, чтобы их удаляли? – продолжал я нервно допрашивать Лолию.

– Например, человек злится и у него возникает идея покалечить или убить обидчика. Такую мысль лучше уничтожить в самом начале, чтобы она не разрослась в план преступления. В головах людей мне часто встречаются дурные мысли об изнасиловании, воровстве или хулиганстве. Я думаю, вряд ли кто-нибудь из нормальных людей сочтёт такие мысли заслуживающими право на дальнейшее обдумывание. Когда я удаляю их, то у человека возникает всего лишь ощущение того, что он о чём-то забыл, а на самом деле, таким образом нам удаётся предотвратить многие преступления. Вечером я пишу отчёт в управление и в любом случае, такие люди уже попадают под наше более тщательное наблюдение. Зачастую бывает так, что я уже сталкиваюсь с детально обдуманным планом преступления. Тогда простым стиранием его из памяти ограничиться не удастся. Мне приходиться разрабатывать в своей голове подобие антиплана и, знакомясь с подозреваемым, записывать ему свои мысли.

– А если тебе не удастся познакомиться с этим человеком и у тебя не будет достаточного времени, чтобы записать свои мысли ему? Ты позволишь ему тем самым совершить преступление, и будешь мучиться от чувства вины из-за того, что не смогла помочь жертве? Или не имея достаточного времени для записи, ты просто нарушишь его психику, вызвав более тяжёлые и страшные последствия, дав вырваться наружу всем его страхам в более ужасающей форме. В такие моменты тебе не приходит в голову, что лучше бы ты не занималась считыванием?

– Таких моментов, чтобы мы не предотвратили преступление, быть не может. Если не удастся записать мысли, то я просто пойду традиционным путём.

– Каким?

– Просто вызову полицию до того, как преступление совершится.

– Ты скажешь им, что считала мысли и поняла, что тут должно совершиться? Полиция с вами заодно?

– Нет, они ничего не знают. Полиция – это всего лишь самая низкая инстанция правосудия, им ничего не известно о считывающих. Но если я скажу им, что преступление уже совершилось, то они приедут и своим появлением предотвратят то, что могло бы произойти. Есть и много других способов предотвращения. Когда я точно знаю, где лежит нож у преступника или в какую сторону он собирается бежать, не составляет большой трудности незаметно вынуть у него нож или заранее преградить путь.

– А если у тебя всё-таки не будет такой возможности? – продолжал настаивать я.

– Тогда мне ничего не останется, как воспользоваться последним методом.

– Последним? Каким?

– Я стираю мысли преступника, не думая уже о том, как это скажется на его психике. В таком случае я всегда стою перед выбором – жизнь человека или расстроенная психика преступника. Я думаю, в этом случае правильный ответ очевиден.

Лолия посмотрела на меня, и, вероятно, увидев мой растерянный вид, продолжила.

– Подожди, я покажу тебе кое-какие записи. Они помогут тебе понять, как я работаю.

Она ушла в комнату и вернулась через пару минут, держа что-то в руках.

– Это дневник человека, который был террористом, – сказала Лолия, протягивая мне изрядно потрёпанную, старую тетрадь.

– Кем-кем был??? – удивлённо переспросил я.

– Террористом, – отчётливо повторила для меня Лолия.

В моих руках оказалась потёртая, зелёного цвета тетрадка. Я открыл первую страницу.

– Лучше начни читать вот отсюда, – Лолия перевернула пару листов. – Именно с этого момента. Здесь я обнаружила этого человека и начала с ним работать.

Я посмотрел на крупные каракули чужого почерка, оставленные на пожелтевшей бумаге в том месте, на которое указала мне Лолия.

«23 июня. Сегодня встречался с Хазифом. Он сказал, что есть задание для меня. Нужно взорвать бомбу в метро. Получил предварительные инструкции, завтра отправляюсь на осмотр линии».

– В этот день я встретила этого человека в метро, – услышал я где-то рядом с собой тихий голос Лолии. – Он сидел в углу вагона и, неподвижно глядя куда-то прямо перед собой, выглядел очень задумчивым. Хоть он и был погружен в свои мысли, но его взгляд был открыт и доступен для считывания. Через три секунды я знала план того теракта, который он обдумывал, а через пятнадцать секунд я знала всё об этом человеке. Мысль о бомбе сложно было уже просто стереть из его головы, он над ней постоянно работал, и она крутилась в его мозгу. К тому же я поняла, что в целях безопасности должна буду найти всю их шайку, а в голове этого человека вертелись только обрывочные воспоминания об их штабе, так как доставляли его туда с завязанными глазами. Мне оставался один выход – слежка и предотвращение. Я знала его адрес и знала, где могу встретить его на следующий день.

Лолия замолчала, а я продолжил читать.

«24 июня. Осмотрел девятую станцию. Людей достаточно много, в час-пик легко будет затеряться в толпе. Сумка не вызовет подозрения, рядом вокзал. Сажусь с сумками на своей станции, на девятой в толкотне оставляю одну из них в поезде, выхожу на следующей остановке. Сразу же поднимаюсь наверх. Чтобы дойти до следующей станции поезду потребуется минут пять, бомба взорвётся через три. Завтра еду к Хазифу за бомбой»

– Во вторую нашу встречу самой ценной оказалась информация о провожатых Хазифа. Я знала время встречи и станцию, где он должен был встретиться с этими людьми. Это было следующее звено в цепочке моих поисков… Их было двое. В тот день я нарочно оделась ярко и смогла несколько раз на несколько секунд привлечь к себе взгляд одного из них. Этого было достаточно, чтобы точно узнать адрес Хазифа. На следующий день ими уже занимались специальные службы. Читай дальше…

«25 июня. Спал плохо, снились кошмары, встал рано. Бомба у меня. Заводится по таймеру. Сегодня вычислил, сколько времени потребуется, чтобы пройти путь от моего жилища, до девятой станции. Прошёл этот путь раз пять. Вечером в час-пик ещё раз проверил время, таймер нужно выставлять на двадцать четыре минуты. Потом ещё гулял до темноты, обдумывая завтрашний день».

– В этот день в десять часов я поджидала этого человека на его станции.

– Почему в десять?

– Потому что я уже начала применять на нём запись. Он должен был плохо спать, и утром у него в голове сразу же должна была всплыть мысль, что в десять он должен быть уже в метро. В его голове был уже чётко сформировавшийся план теракта. Он хотел выйти из дома в час-пик с двумя сумками, в одной из которых была бы бомба с уже заведённым таймером, дальше он спускается в метро, садится в поезд, идущий к вокзалу. На девятой станции, где всегда в поезд набивается много людей, он незаметно оставляет сумку с бомбой в поезде, а сам выходит наверх, садится в автобус и добирается домой. Бомба должна была взорваться между станциями через три минуты, после того, как поезд отойдёт от девятой станции.

– Это ужасно! – воскликнул я. – И что никто не смог бы остановить этого человека?

– Обычными методами, нет, – ответила Лолия. – Ни у кого не вызовет подозрения человек отправившийся из района, где никто толком не знает друг друга, на вокзал. На участке от своего дома до девятой станции вряд ли кто мог бы его остановить, а то, что было бы с ним потом его, поверь мне, совершенно не волновало. У этих людей совершенно другие ценности и понятия, и взорвись эта бомба в поезде прямо у него в руках, он бы всё равно был бы счастлив и считал свою задачу выполненной. Таким людям бесполезно записывать мысли о наказании или возмездии за содеянное. Я записывала ему совсем другое.

– Ты записывала?

– Да, немного. Читай…

Следующий день был написан неразборчиво. Он был последним, после него записей не было.

«26 июня. Это ужасно… Всю ночь снились кошмары, море крови, мои соотечественники, они все погибли… из-за меня… Я совершаю ошибку, все из-за меня погибнут… весь наш род… Всё не так… Умереть должен я… Дверь не открывается, это плохой знак…»

На этом записи оканчивались.

– Что с ним произошло? – спросил я.

– Повесился, так и не вышел с бомбой из дома.

– Что? Как это получилось?

– Моя работа, всё было сделано чисто и быстро. Мне пришлось расстроить его психику и довести до самоубийства. Другого выхода не было. Он принадлежал к восточному террористическому течению. Психология, поступки и мотивы их совершения у этих людей в корне отличаются от наших. Эти фанатики боязливо-религиозны и преданы своему народу. Муки людей других рас и массовые смерти людей других национальностей таких не пугают. Его убила мысль о том, что он стал причиной бедствий своего рода, навлёк на них божью кару и стал виновником их полного уничтожения. Ему снились кошмары, море крови из-за взорванной бомбы, только погибали не те, кого он хотел уничтожить, а его соотечественники. Плюс ещё мысли о возмездии, проклятии, гневе господнем и прочее…

– Это всё ты записала ему в голову?

– Да. Во время нашей последней встречи я специально постаралась попасть в поле его зрения. Ещё раньше я заметила, что этот человек всегда смотрит прямо перед собой, когда едет в вагоне поезда. Пока мы ездили от станции к станции, мне удалось стать прямо перед ним, пару минут он смотрел сквозь меня своим немигающим взглядом. Этого было достаточно.

– Но почему нельзя было просто сообщить о нём в полицию, те могли обнаружить у него бомбу и арестовать за это.

– Терроризм не подчиняется никаким законам. Это тайная война, которая ведётся уже давно, – сказала Лолия, подчеркнув интонацией слово «тайная». – В терроризме замешаны все страны, и любые возникающие вопросы вызывают излишнюю возню и препирательства. Лишняя волокита никому не нужна, у нас приказ истреблять физически таких людей, как этот. Устранять их тихо, без всяких подозрений.

– Ты записываешь таким мысли о самоубийстве?

– Да, – ответила Лолия. – И слежу за их исполнением. Этот человек даже физически не смог бы выйти из квартиры, я заперла его снаружи.

– Ты не побоялась отправиться к нему в какой-то глухой район?

– Бояться нечего, когда ты можешь стирать мысли. Любая дурная мысль по отношению ко мне, возникшая у любого встретившегося мне человека, тут же будет стёрта мною.

Я поразился тому хладнокровию, с которым Лолия рассказывала мне всё это.

– А тетрадь? – поинтересовался я. – Как она к тебе попала?

– Я забрала её себе, когда всё было закончено. Я решила, что вещь, пусть и косвенно, но обнажающая мою работу, будет ни к чему.

Я посмотрел на Лолию, и от её ледяного взгляда мне стало страшно.

– Почему? Почему о вас никто ничего не знает? У вас, наверно, есть специальная служба, которая уничтожает всех простых людей, которые знают о считывании.

Лолия нахмурила брови.

– Ты мыслишь традиционно. Пойми, у нас на вооружении такое мощное средство, которое отметает любую необходимость прямого физического уничтожения людей. Мы можем проникать в мысли и менять их.

– Значит, нет никаких органов, следящих за сохранением вашей секретности? Значит, любой человек может узнать о вас?

– Мы работаем, как единая информационная сеть. Это огромный добротно сколоченный механизм, который работает по собственным правилам. Никаких органов надзора нет, есть только наше внутреннее руководство, которое следит за выполнением установленных для нас инструкций. Нам дано распоряжение, стирать из голов людей, узнавших о нас, все мысли о считывании. Каждый из нас сканирует сотни голов в день и, заметив, что кому-то стало известно о считывании, удаляет эти мысли, не взирая ни на что. Поэтому я тебя предупреждала, чтобы ты старался избегать встречи со считывающими, ты слишком много знаешь.

По моей спине пробежал холодок. Только сейчас и ещё не в полной мере я осознал, насколько большую власть имеют считывающие над простыми людьми. Это было нечто новое, воздействующее не физическим принуждением, а проникающее в глубины сознания и меняющее… всех нас.

– А может быть, они уже обрабатывали меня? – испуганно спросил я.

– Нет, не волнуйся. Я слежу за твоими мыслями, если бы в них кто-нибудь вторгся, я бы сразу узнала об этом. В этом случае я могла бы восстановить их, не допустив нарушения в твоей психике. К тому же, пока я рядом, я охраняю тебя от считывающих. Я могу безошибочно определять их в толпе и контролировать их, не допуская вторжения в твой мозг. Я стираю их мысли раньше, чем они успевают что-либо сделать тебе. «Я очень дорожу тобой, я люблю тебя», – сказала Лолия очень нежно, взяв меня за руку и опустив глаза.

Почему-то я ей верил.

***

Они обрабатывали других… Как-то я застал Лолию за изучением довольно толстой папки с текстом и фотографиями. Лолия была так сосредоточена, что, похоже, совершенно не замечала моего присутствия. Она внимательно вчитывалась в буквы, и, изредка откидываясь на спинку стула, как будто повторяла про себя прочитанное. Я сел рядом на диване и принялся читать газету, пока она не закончила и не закрыла папку.

– Что ты читала? – спросил я.

– Помнишь дело о серийном убийце, который нападал на молодых девчонок, а потом зверски с ними расправлялся. Об этом широко рассказывала пресса лет пятнадцать назад.

Я попытался вспомнить. Тогда мы были ещё детьми, но это нашумевшее дело долго вспоминали ещё после того, как нашли этого маньяка и посадили его за решётку. Об этом неоднократно писали газеты и журналы, а на телевидении даже сняли документальный фильм.

– Недавно он был освобождён, – продолжала Лолия. – В тюрьме он никак не проявил агрессивности и за это был выпущен, но, оказавшись на свободе, уже через месяц совершил очередное преступление. Его снова поймали. Держать его в тюрьме бессмысленно и дорого. С ним решено поступить проще, его подвергнут записи.