Мушка в паутине. Мир глазами феминистки XIX века

Андрей Владимирович Гладышев

Мушка в паутине. Мир глазами феминистки XIX века

© Гладышев А.В., 2021

© Политическая энциклопедия, 2021

Предисловие

Понятие «феминизм» прочно интегрировано в современный повседневный язык, но с точки зрения исторической семантики оно прошло длительную эволюцию, находясь в стороне от его современного смысла. Сама по себе идея равенства полов очень старая, уходящая корнями во времена античности, но понятие «феминизм» появилось лишь в языке XIX в. Его изобретение обычно приписывают Шарлю Фурье, который впервые употребил это слово в 1837 г., но только к самому концу столетия благодаря Юбертине Оклер (Auclert) «феминизм» приобретает нынешнее понимание. Современный французский философ Женевьева Фресс как-то заметила, что феминизм часто выглядел «как кавардак, страсть, истерия и довольно редко как рациональное изменение политического пространства»[1].

На протяжении десятилетий многие женщины – кто словом, кто делом – пытались наполнить конкретным содержанием абстрактную идею равенства. Несмотря на сарказм и непонимание современников, они утверждали необходимость установления равенства гражданских и политических прав женщин и мужчин. Сегодня даже специалистки по гендерной истории не берутся указать точную и однозначную дату появления идеи об интеллектуальном равенстве мужчин и женщин. Кто-то считает пионеркой в этой области Кристину Пизанскую, жившую в конце XIV в., кто-то – Пулен де ла Барр, написавшую в 1673 г. трактат «О равенстве двух полов». Большинство согласно с тем, что важнейшей вехой на пути эмансипации женщин стала Французская революция с ее гипнотическим стремлением к равенству.

Признанная французская специалистка по истории феминизма Мишель Рио-Сарси выделяет три периода «обучения гражданству». Первый, по ее мнению, начинается именно с Французской революции и продолжается до революции 1848 г.[2] Иногда его называют временем «протофеминизма».

Отдельно феминистский вопрос в годы Революции не ставился, но практика освобождения личности от вековых предубеждений так или иначе отразилась на всех слоях общества. Женщин можно было видеть на площадях, в клубах, на трибунах публичных собраний, с оружием в руках в авангарде революционных движений. Революция дала новые имена-вехи идеологов гендерного равноправия и эмансипации. Олимпия де Гуж (Gouges) в «Декларации прав женщины и гражданки» (1791) утверждала, что «коль женщина имеет право подниматься на эшафот; то она должна также иметь право всходить на трибуну». Оба эти права она реализовала в полной мере: не раз поднималась на политическую трибуну, а в конце концов взошла на эшафот[3]. С критикой двойных стандартов в отношении полов в работе «В защиту прав женщин» (1792) выступила англичанка Мэри Уолстонкрафт (Wollstonecraft). Начавшиеся Революционные войны продемонстрировали примеры разнообразного «феминизма в действии». Полина Леон (Léon) представила в Законодательное собрание петицию с подписями нескольких сотен женщин, желавших вступить в ряды «женской национальной гвардии». Но активность француженок в борьбе с внешним врагом не сделала их «активными» в политическом отношении. Несмотря на провозглашенные равенство и суверенитет народа, «гражданки» не получили одинаковых с мужчинами прав. В конце концов Директория ясно высказалась в пользу восстановления семейной иерархии как модели «хорошего управления».

Несоответствие абстрактного универсализма и прав конкретных индивидов стало предметом новых размышлений. События во Франции конца ХVIII в., открывшие современникам сам путь революционной трансформации, поставили под сомнение традиционное отношение к женщине. Времена политического созревания способствовали выработке новых норм социальной иерархии. Переосмысление неравенства полов казалось тогда многим философам безотлагательным вопросом. Но большинство идеологов конца ХVIII – начала ХIХ в. рассматривало социум, исходя исключительно из идеи биологического различия между полами: общество, чтобы достигнуть гармонии, должно соответствовать «природе». В этот период разум противопоставили науке: женщины оказались на стороне природы, мужчины – на стороне культуры.

Кто-то в пылу полемики просто грубил, кто-то призывал на помощь науку.

Сильвен Марешаль в «Проекте закона, запрещающего обучение женщин чтению» (1801), исходя из абстрактных представлений о здравом смысле, полагал, что женщине вообще не следует совать нос в книги или браться за перо. Большинство современников полагали подобную позицию чрезмерной, но предпочитали рассуждать не об интересах, а о функциях женщин, и потому спорили не о равенстве полов, а о достаточном для женщин уровне образования. Врач и философ-материалист Пьер Жан Жорж Кабанис в «Отношениях между физической и нравственной природой человека» (1802) попытался обосновать неравенство полов с научной точки зрения: влияние физического на нравственное, считал он, существенным образом определяет социальную роль женщины. Женщины стали «Другими», миром, который еще нужно исследовать. Исходя из этой установки, решался вопрос о политических и гражданских правах женщин. Гражданский кодекс 1804 г., имея в целом для своего времени весьма прогрессивное значение, тем не менее установил ряд ограничений в гражданских правах для женщин – подобно шахтерам, преступникам и отчужденным. А в период Реставрации даже ранее достигнутое было поставлено под вопрос: так, закон 1816 г. отменил разводы. Предложивший его Бональд утверждал: «Чтобы сохранить государство, необходимо защитить домашнюю конституцию от развода».

С другой стороны, в эпоху Директории, Империи и Реставрации женщины время от времени выступали против господствующих представлений о слабом поле. Констанс-Мари де Теис (Théis), Фанни Рауль (Raoul), Мария Арманда Жанна Гакон-Дюфур (Gacon-Dufour) ратовали и за необходимость женского образования, и как могли боролись против концепции «естественных для женщины» прав… Но они не были услышаны. Ш. Фурье в «Теории четырех движений» (1808) пытался убедить читателей, что закон цивилизации состоит в том, что социальный прогресс неразрывно связан с движением женщин к свободе… Но в ответ тогда последовали одни насмешки, хотя позднее этот тезис будет повторяться многими борцами за равноправие женщин.

Оживление дискуссии об эмансипации женщин произошло после Революции 1830 г., породившей новые надежды на перемены в обществе. И первыми, кто в своих спорах о социальном переустройстве с энтузиазмом принялись обсуждать женский вопрос, были сен-симонисты. Он находился в центре их «доктрины» еще с 1829 г. Многие француженки – как в столице, так и в регионах – стали адептами новой социальной «религии». Некоторые (Клер Базар, Сесиль Фурнель, Мари Талон) даже добились определенного места в иерархии сен-симонистской «церкви». Но при всем стремлении сен-симонистов к универсальной свободе они предпочитали решать женский вопрос без участия в обсуждении самих женщин. Отчасти разочарованные этим «отлучением» сен-симонистки сумели организоваться и создать свой печатный орган «Свободная женщина» – первое феминистское издание, в котором женщины писали о женщинах. Одним из лидеров этой новой волны эмансипации стала Сюзанна Вуалькен (Voilquin).

Она искала счастья то в браке, то вблизи своего «духовного отца» П. Анфантена во Франции, Египте, России, Америке. Она заведовала общим столом в сен-симонистской коммуне Парижа, писала статьи в защиту прав «женщин из народа», стирала рубашки для братьев по «церкви» в Каире, работала акушеркой в Санкт-Петербурге, занималась организацией благотворительных учреждений. Ей, дочери простого шляпника, довелось ужинать с дипломатами, беседовать с маршалами, принимать роды у наложниц египетских сановников, лицезреть на балу брата русского императора и вызволить несчастную русскую солдатку из-под власти ее пьющего мужа. И куда бы в поисках лучшей доли и заработка не забрасывала Сюзанну Вуалькен судьба, она неизменно считала себя «исследовательницей женщин» разных национальностей и социальных состояний.

Эта книга не является в полном смысле биографией Сюзанны Вуалькен. Многие перипетии ее жизни – как частные, так и целые периоды (например, американский) – остаются неизвестными. Источники порой либо вовсе отсутствуют, либо носят откровенно субъективный характер. Не стоит расценивать эту работу и как историю исключительно феминистских идей. Если предмет истории феминизма – история борьбы женщин за свои права, то автор исходит из того, что эта борьба – важный элемент эмансипации, но не единственный. Идея равенства мобилизовала феминисток не только в политической сфере, но и во всех сферах человеческой жизни: интимной, домашней, социальной, культурной. Поэтому в центре моего внимания – «взгляд на вещи» Сюзанны, который соединяет в себе и феминизм, и сен-симонизм, и франкоцентризм, и простые человеческие эмоции яркой и неординарной женщины…

Глава 1. «Новые женщины» для улучшения человечества

Сен-Симон и его ученики приложили немало усилий для обоснования перехода от традиционного общества к модернизированному, социально-ориентированному и индустриальному. Движение сен-симонистов было одним из самых известных социальных движений конца Реставрации – начала Июльской монархии во Франции. Глобальность задачи конструирования нового общества требовала обращения к самым различным элементам общественной системы, начиная с ее первичной ячейки – семьи. От жарких дискуссий и скандалов вокруг этого вопроса в исторической памяти отложилось расплывчатое и интригующее определение «сен-симонистское отношение к женщине»[4].

После смерти К.-А. Сен-Симона в период с 1825 по 1832 г. возникла «сен-симонистская школа», чья деятельность была значительным фактором общественно-политической и идейной жизни Франции[5]. «Школа» эта, лидером которой сначала считался О. Родриг, первое время существовала без учителя, без системы, без унаследованной доктрины и представляла собой, с точки зрения идейных устремлений, весьма пестрый ряд людей, просто именовавших себя «учениками» Сен-Симона или «сен-симонистами». С конца 1829 г. благодаря усилиям Проспера Анфантена «школа» стала приобретать черты религиозной организации, что привело к отходу от движения некоторых католиков во главе с Ф. Бюше. «Братья, сыновья и отцы в Сен-Симоне» во главе в Анфантеном взялись за разработку догматов, активно пропагандируя свои идеи, как во Франции, так и за рубежом, все более эволюционируя в некое подобие секты. Главным предметом споров среди сен-симонистов стали вопросы об отношении к религии, о семье и браке, о положении женщины[6]. «Женский вопрос» актуализировался в 1831 г., когда во французском парламенте стали обсуждать возможность разводов, запрещенных с 1816 г.

Можно даже сказать, что «женский вопрос занял преобладающее место в сен-симонистской пропаганде»[7], все, что касалось эмансипации женщин, было проговорено до мельчайших подробностей. Одновременно с 1831 г. особое внимание сен-симонисты стали уделять пропаганде среди рабочих, даже в своей «церкви» ввели четвертую ступень посвящения – «ступень рабочих». Обогащенная женским и рабочим вопросами сен-симонистская доктрина первоначально воспринималась как оригинальная теория, но рост влияния сен-симонистов в рабочей среде, переход от теории к «политике улицы» стал беспокоить правительство. Сен-симонисты организовали в 12 округах столицы «дома ассоциации», в которых насчитывалось до 330 постоянных членов (в том числе 110 женщин и 150 детей) и до 1500 проживавших там от случая к случаю[8]. Патерналистская позиция сен-симонистов по отношению к пролетариям и женщинам, их инициативы, направленные на обращение рабочих в свою «церковь», конкурировала с доктринами католиков, республиканцев и либералов[9]. Это вызовет вмешательство правительства Казимира Пьера Перье (1831–1832) и приведет к закрытию сен-симонистских коммун и их газеты Globe.

С другой стороны, именно кампания, предпринятая Анфантеном по освобождению женщин, достижению полного равенства полов и разработке новой сексуальной морали нанесла серьезный удар по движению. Спор «духовных отцов» – П. Анфантена и С.-А. Базара – был вынесен на общее собрание «семьи» 19–20 ноября 1831 г. Все закончилось выходом последнего с группой единомышленников из «церкви». Базар был не согласен с точкой зрения Анфантена, который полагал, что жрец сен-симонистской религии может и даже должен вступать в интимные отношения с членами общины, которую он возглавляет, независимо от того, состоят ли они в браке, с целью «оказывать более непосредственное и более живое влияние на их чувства, мысли, действия и, следовательно, на их развитие»[10]. Анфантен обвинил отколовшихся в «бессилии»: нет ничего аморального позволить женщинам, не краснея, говорить перед мужчинами все, что они вздумают[11]. 28 ноября оставшиеся с Анфантеном сен-симонисты конституировались в общество. Но это нарушало статью 291 уголовного кодекса Франции о создании объединений более 20 человек.

Во время этой «схизмы» стали распространяться злые слухи об оргиях, которые происходили несколько раз в неделю в сен-симонистской общине, расположенной в Hôtel de Gesvres, между улицей Монсиньи и переулком Шуазёль. Говорили, что даже язычество с его печально известными сатурналиями не предлагало ничего более отвратительного. Независимо от того, были эти слухи обоснованными или нет, они дали правительству Луи-Филиппа предлог для вмешательства. 22 января 1832 г. Hôtel de Gesvres был захвачен двумя отрядами гренадер при поддержке эскадрона гусар (!) Комнаты «проповедников» опечатаны, счета арестованы, Анфантену и его ближайшим помощникам предъявлены обвинения в мошенничестве и оскорблении морали. Опять-таки из-за разногласий по вопросу о взаимоотношениях полов движение покинул сторонник моногамии О. Родриг, что подорвало финансовое благополучие «церкви». 20 апреля 1832 г. вышел последний номер сен-симонистской газеты Globe.

В мае 1832 г. Анфантен предстал перед судом, но отделался штрафом и с 40 (это число имело для Анфантена сакральный смысл) сподвижниками уединился в расположенной совсем не далеко от Парижа усадьбе Менильмонтан, принадлежавшем умершей от эпидемии холеры его матери. Здесь была обустроена трудовая коммуна, которая тут же стала объектом насмешек карикатуристов. Как пишет Арлет Миляр, времена танцев, смеха и любовных игр сменили строгие правила монастырской жизни, медитация и целибат[12].

Чтобы отказаться от эксплуатации человека человеком решили обходиться без слуг, а чтобы избежать эксплуатации женщин, коммуну создали исключительно мужскую. Среди «апостолов» Анфантена были инженеры, врачи, художники, поэты, – «артисты» в науках и искусствах[13]. Критерии подбора коммунаров с точки зрения их профессиональных навыков не случайны: Анфантен хотел, чтобы они своими картинами и стихами создали художественный образ Менильмонтана. Помимо рутинной домашней работы обитатели Менильмонтана посвящали себя научным и художественным занятиям: были открыты курсы астрономии, географии, геологии, музыки. Дважды в неделю Анфантен открывал двери своего заведения для публики, и последняя валом валила. Репутация, которую сен-симонисты приобрели в недавнем прошлом, необычность их костюмов и манер, таинственность их церемоний привлекали по воскресеньям на лужайки поместья десятки любопытных.

Религиозный пыл достигает своего апогея[14]. Анфантен тогда носил на груди значок с надписью «Отец», позиционировал себя как «живой закон» и избранник Божий; он послал эмиссаров искать женщину, которой предопределено было бы стать «женской Мессией», т. е. составить пару мужскому Мессии – самому Анфантену. Так, поиск святой Симонии верховной жрицы превратился весной 1832 г. в призыв к «женщине-мессии». Сен-симонистская церковь в конце концов полностью устранила женщин из своих рядов, сосредоточившись на мистических поисках «Матери»[15].

Однако правительство не оставило уединившихся в Менильмонтане в покое. Однажды вечером в июле 1832 г. здесь появился комиссар полиции Бельвиля[16]в сопровождении сотни солдат 1-го линейного полка, которые бесцеремонно расселись на лужайке, где «отец» Анфантен обедал в компании нескольких хорошеньких женщин. Комиссар прибыл, чтобы сказать Анфантену, что ему с несколькими его главными учениками следует предстать перед судом присяжных. Судебный процесс состоялся в конце августа и, безусловно, был одним из самых ярких, проходивших в парижском Дворце правосудия. За «оскорбление общественной нравственности» П. Анфантена, М. Шевалье и Ш. Дюверье приговорили к одному году тюрьмы. Как расценила этот инцидент современный ведущий специалист в области гендерных исследований и изучения утопий профессор Мишель Рио-Сарси, власть борется с «новой социальной угрозой», принявшей облик «свободной женщины»[17]. Анфантен заключен в тюрьму Сен-Пелажи, в которой в годы Революции довелось сидеть самому К.-А. Сен-Симону. Здесь он задумал новый проект, который выльется в шумную египетскую авантюру.

Помимо этой доктринальной метафизики женского начала, развиваемой сен-симонистами мужчинами и вылившейся в «отлучение» женщин от «церкви», была и другая практика обсуждения женского вопроса, отражающая конкретные потребности активистов движения[18].

Повышенное внимание сен-симонистов к женщинам нашло отклик в среде, как они себя сами называли, «женщин из народа», или «новых женщин»[19]. Как пишет С. Малле, после революции 1830 г. в сен-симонистских обществах до половины состава были женщины[20]. «Отлученные от церкви» сен-симонистки не смирились, они активно участвовали в противоречивых дебатах, целью которых было утверждение новых моральных норм[21]. Голос феминизма зазвучал, когда женщинам был закрыт доступ в высший круг апостолов сен-симонистской церкви[22].

После соответствующего анонса 15 августа 1832 г. вышел в свет первый выпуск La Femme libre («Свободная женщина») с подзаголовком Apostolat des femmes – «брошюры», «написанной и издаваемой женщинами». Цена выпуска – 15 су. Основано издание было двумя молодыми сен-симонистками: 22-летней модисткой Жанной-Дезире Верэ (Véret) и 20-летней белошвейкой Мари-Рен Гендорф (Guindorf). В первом же выпуске (второй обещали издать к 25 августа, что подразумевало подписку) в статье «Призыв к женщинам» раскрывалась цель издания – «апостольская работа за свободу женщин»: «Апостольство состоит из пролетарских женщин, стремящихся улучшить положение своего пола. Распространение идей, которые могут внести наибольший вклад в это улучшение, осуществляется через обучение и публикацию брошюр, написанных женщинами». 20-летние женщины успели уже «глубоко прочувствовать рабство и ничтожность», которые давят на их пол, и призвали всех других женщин требовать своего места в церкви, государстве и семье. Поскольку женщины до сих пор не имели организации, которая позволяла бы им не только заботиться о частностях, а «заниматься чем-то великим», было предложено объединяться и действовать сообща. Начинание позиционировалось как сен-симонистская «новая религия», побуждающая «искать и принимать прогрессивное везде, где оно есть»[23]. Подзаголовок «Апостолат женщин» – реакция на слова Анфантена от 28 ноября 1831 г. когда он заявил: «Женщина все еще рабыня, мы должны освободить ее. Прежде чем перейти к состоянию равенства с мужчинами, она должна получить свободу. <…> Наша апостольская миссия <…> является апостольством мужчин»[24]. То есть в какой-то степени это был ответ на объявленное «братьями» анфантенистами исключение женщин из их церковной иерархии.

В отличие от других женских изданий времен Июльской монархии La Femme libre была ориентирована на политику и открыла новую практику политической публицистики: страницы издания были предоставлены не столько для размышления о женщинах, сколько размышлениям собственно женщин. Как выразилась одна из авторов издания Жозефина-Фелисите: «Только женщины скажут, какой свободы они хотят»[25]. Здесь рассматриваются многочисленные вопросы: от школьных и общественных проектов до дискуссий о рабочих беспорядках весной 1834 г. в Лионе, разводе или моральной реформе. В статьях о трансформации общества мы слышим разные, порой, противоположные голоса, но все они женские. La Femme libre можно считать первым феминистским коллективным периодическим изданием во французской истории[26]. La Femme libre вскоре сменила название на La Femme de l'Avenir, а затем на La Femme nouvellе и наконец на Tribune des femmes[27].

Очень скоро лидирующую роль в этом издании займет Сюзанна Вуалькен (Voilquin)[28].

Сюзанна, урожденная Монье (Monnier) (1801–1877), – дочь провинциального шляпника, который, объехав Францию, решил остановиться в Париже, где и жил относительно скромно. В дальнейшем Сюзанна неоднократно подчеркивала в своих сочинениях, что она по происхождению «из простых», из народа (что нашло отражение в названии одной из ее книг). Она получила католическое воспитание и образование (как она говорила об этом сама, строгие матроны превратили ее в заключенную и подвергали систематическому «отупению»). Как признавалась Сюзанна, до 14 лет ее характер развивался спонтанно. Но «любовь к независимости и чувство женского достоинства», которые она проявляла во всех случаях, не были вдохновлены теориями сен-симонистов, эти качества достались ей от отца[29]. Родители Сюзанны находились на нижних ступенях социальной лестницы, и несмотря на всю ее тягу к прекрасному, она оставалась «бедным ребенком из народа, очень наивным и очень невежественным»[30]. Вместо солидного образования, Сюзанна черпала из случайных романов ложные представления о реальной жизни[31].

Ее личность как женщины была отмечена тремя тягостными переживаниями. С одной стороны, это несбывшиеся надежды на брак с одним студентом-медиком: соблазненная и брошенная девушка, которой тогда было двадцать лет, получила глубокую психологическую травму. С другой стороны, это смерть матери, благочестивой и тихой бельгийки, которая из скромности не осмелилась рассказать о своем раке врачу-мужчине и умерла в 1821 г.

Работала она вышивальщицей с 6 утра до полудня за один франк в день. В 1825 г. вышла замуж за Эжена Вуалькена. За годы замужества, уверяла потом Сюзанна, она близко познакомилась с жизнью рабочих, их невзгодами[32]. Мужа она не любила, но иметь детей была не прочь: «В течение двух с половиной лет мое сердце трепетало при мысли о маленьких розовых ангелочках, которых обещало мне материнство»[33]. Однако ее ждало большое разочарование: муж переболел венерической болезнью, и бедная Сюзанна после трех выкидышей потеряла надежду стать матерью. Позднее, став акушеркой, она напишет, что за свою долгую медицинскую практику эй приходилось сталкиваться с множеством последствий мужского легкомыслия, проистекающего от неуважения к женщине, к ее предназначению как матери. Искалеченные матери и умершие дети – невинные жертвы проступков мужа/отца. Видимо, в этой семейной драме и нужно искать истоки ее мыслей о морали «будущего»[34].

В 1830 г. ее сестра вышла замуж за типографского служащего Маллара, охотно посещавшего сен-симонистские собрания, на которых рассуждали об «улучшении благосостояния наиболее бедного класса». Потянулась за сестрой и Сюзанна.

По собственному признанию Сюзанны, познакомилась она с сен-симонизмом в конце 1830 г. и отныне «идеи общего интереса доминировали в ее сознании». С того времени социальные доктрины прошли различные фазы трансформации, но она «никогда не отказывалась от своей веры в бесконечный прогресс»[35]. Период своей жизни с 1830 по 1838 г. она будет потом именовать «апостольским»[36]. Супруги Вуалькен, разочарованные итогами Июльской революции 1830 г., при посредничестве рабочих из типографии Firmin Didot вошли в контакт с сен-симонистами. С того момента, как супруги Маллар и Вуалькен познакомились с сенсимонистами, писала позднее Сюзанна, «мы попрощались с друзьями, которые не хотели следовать за нами, сказали “до свидания” тем удовольствиям общества, которые больше ничего не говорили нашим сердцам, короче говоря, расстались со всем, что не было этой новой и могущественной доктриной. Никогда жизнь четырех человек так кардинально не менялась. Мы отдали себя телом и душой этой новой семье, социальные, экономические и религиозные принципы которой сразу стали нашими»[37] (курсив С. Вуалькен. – А. Г.). Сюзанна восхищалась сен-симонистскими ораторами, но особенно выделяла Ш. Ламбера, который в наибольшей степени способствовал ее «моральному воскрешению: это было уже не христианство, это было его великолепное развитие и преобразование». Субботние речи Ламбера глубоко тронули религиозные убеждения Сюзанны, и она «вновь нашла себе место в общественной жизни»[38]. Даже расположение сен-симонистов в зале заседаний вызывало у Сюзанны восторг и умиление: на сцене сидели члены общества первой степени, на скамьях амфитеатра – двух других степеней, а в партере располагались дамы. Это напоминало ей прелестную корзину с цветами[39]. Видела она и Базара, на чьем «мужественном и суровом лице отражались сила и энергия», и «непосредственного ученика Сен-Симона» О. Родрига, который был «самым пылким борцом за улучшение состояния наиболее многочисленного и бедного класса». Для П. Анфантена она подобрала более личные характеристики: «…весь вид его выражал мягкость, спокойствие сильной воли, красоту, очарование апостола будущего и женщин. Видя его, слушая его, мое сердце и моя женская гордость находили для него и только для него величественное имя Отец»[40].