Студентка

А пока она ходила с чёрной кожаной жёсткой сумкой, в чёрных обтягивающих джинсах, чёрной футболе и кардигане. Чёрном, конечно же. Милана страшно боялась стать девушкой такого сорта – которая забыла воспользоваться расчёской, которая забила на макияж, поленилась надеть туфли, отдавая предпочтение мягким кроссовкам. С каждой стипендии она откладывала небольшую сумму на косметику: тональный крем, пудра, тушь, лайнер. Такого набора хватало ей на несколько месяцев, а потом, когда всё заканчивалось, Милана без тени сомнений выкладывала всё накопленное и добрую половину стипендии на новую косметику.

Да – её внешность была заметной. Белые волосы контрастировали с чёрной одеждой, безупречная укладка и фарфоровый макияж создавали вид, что она уверена в себе, а это, без сомнений, привлекает людей больше всего. Ветерок доносил до её ушей шёпот с соседних парт: «Ничего так», – «Да, я бы её трахнул». Но Милана даже не закатывала глаза – ей было откровенно на это плевать. Ветерок доносил до неё шёпот не только из библиотеки. Однажды она слышала, как её обсуждали одногруппники:

– Я думал здесь, девчонки другие.

– Ха-ха, я тоже не ожидал.

– А что, думал, будешь самым умным?

– Ха-ха! Ну да! – все смеялись.

Другие говорили: «Она могла бы быть нормальным пацаном. Не повезло бабе», или что-то в этом роде. Я спросила её, что она думает по этому поводу, а она сказала, что не думает об этом: у неё нет мнения на этот счёт.

Однажды, когда она вернулась в воскресенье вечером из библиотеки, Тая обернулась из сказала, что кто-то заходил в комнату и спрашивал её, но кто это был – она не знает. Милана пожала плечами и решила, что если кому-то она зачем-то нужна, то он придёт ещё раз. Выяснять, кто это был, и что ему надо, желания у неё не было – учитывая то, что приносил ветерок из библиотеки. Но на следующих выходных за ней вновь кто-то зашёл, а потом через неделю и даже ещё через неделю. С одной стороны, ей уже стало интересно, с другой стороны, чтобы выяснить, кто же этот интересующийся, ей нужно было провести всё воскресенье (весь день, весь!) в комнате с Соней и Таей (и тараканами!), что было слишком тяжёлым испытанием для её нервов. А ведь этот человек может ещё и не прийти… В конце концов, Милана пришла к выводу, что она, вообще-то, существует семь дней в неделю, а не только один, так что если уж она кому-то нужна, то он найдёт её в любой другой день. Ну почему именно в воскресенье? Закончилось всё это, конечно, тем, что она просто забыла. Он, видимо, тоже.

Первый семестр пролетел в стремительном темпе. Милана закрыла сессию, получив высшие баллы по всем предметам. Это сулило ей аж две повышенные стипендии. Когда выложили результаты конкурса стипендиатов, оказалось, что Лиза в нём тоже участвовала, но в итоге получила «удовлетворительно» за аналитическую геометрию. На этом экзамене её поймали на списывании. Обычно за такое выгоняют, но она расплакалась, и её отпустили с тройкой. По остальным предметам у неё были высокие баллы, и она была вполне себе конкурентом в рейтинге, но всё-таки стипендию не получила.

Милана закрыла вкладку на ноутбуке, взяла полотенце, корзинку с принадлежностями для душа, и стала спускаться на первый этаж. По дороге она встретила Лизу. Та, как бы невзначай, толкнула Милану плечом, сказав при этом: «Поздравляю!», Милана обернулась, сначала не поняла, с чем её поздравляют, а потом вспомнила про стипендию, которую одногруппница так жаждала получить, и сказала: «Спасибо!», но Лиза была уже далеко на другом этаже, и запоздалое «спасибо» растворилось в звонкой пустоте лестничной клетки.

27 января, 22: 40 I’m Awake

Я ответила на все вопросы на всех экзаменах. Лишь один вопрос остаётся для меня до сих пор без ответа: и что?

И что? Ну и что? Что!? И!?

У студентов каникулы. Мои соседки уехали домой, а я решила не ехать. Остановившись после непрерывного заучивания теорем, я обнаружила в себе странное чувство пустоты.

В комнате очень тихо, и хоть тишина больше не источает враждебность, в ней всё равно есть то, чего я боюсь. Это шаги. Шаги в коридоре. Они приближаются, удаляются, вновь приближаются, замирают – и идут дальше. Самое ужасное в этих шагах – это страх того, что они идут сюда, чтобы постучать в мою дверь… страшнее этого только то, что никто, конечно, в итоге не постучит.

Вот и настало первое за долгое время воскресенье, которое Милана проводит в своей комнате. Соседки уехали домой на каникулы. Милана решила не ехать – хотела отдохнуть. Её можно понять: да, она, конечно, скучала по маме, но в то же время было очевидно, что ей не позволят лежать дома в одиночестве и плевать в потолок. Ей обязательно нужно будет предстать перед всеми родственниками и друзьями семьи, чтобы ответить за свои успехи, за свой выбор пути. От этой мысли становилось тошно даже мне. Она была слишком измотана, чтобы вновь что-то кому-то доказывать. Если бы им ещё нужно было доказать какую-нибудь теорему Коши или Вейерштрасса – тогда ещё ладно, но ведь нет же, никого бы это не устроило, и ей пришлось бы доказывать, что она вовсе не позор семьи, и что она лучше их всех знает, что делает; что её выбор интересов не делает её плохой девушкой, и что все они не правы и ничего не понимают. «Это очень утомительно. Некоторые люди отказываются понимать очевидные вещи!..» – жаловалась она по телефону.

Вечером в дверь постучали. На пороге стоял неизвестный юноша.

– Привет, – он мешкал.

– Привет, – Милана изображала естественность и беззаботность.

– А… у тебя есть венчик?

– Венчик? – переспросила Милана, подняв брови и неловко улыбаясь.

– Да, венчик, ну, которым мешают…

– Ах венчик!

– Ну да, да, венчик.

– Нету.

– Меня зовут Эдик.

– А меня Милана.

– Я знаю. Э-э-э… в смысле, приятно познакомиться. На самом деле, я видел тебя в библиотеке, и… не хочешь пообщаться?

Милана улыбнулась и пожала плечами:

– Давай.

В кампусе, в отличие от родного города, Милана не собиралась отказываться от предложений познакомиться. Она говорила, что правильно отказываться лишь в том случае, когда мужчина (юноша) вызывал подозрение, например, когда было видно, что он старше лет на двадцать – это определённо странно, не так ли? В остальном, она всегда давала человеку шанс. Ну а вдруг и правда что-нибудь получится? Она свято верила во взаимность, полагая, что во время знакомства может выясниться не только то, что юноша не нравится ей, но и что она – не нравится ему. Словно и не существует никакого слепого самоубеждения, которому люди так охотно поддаются, оправдывая перед самим собой поведение другого человека, которое, на самом деле, не требует оправданий. Порой то, что занавески синие, означает лишь то, что это занавески, и они синего цвета – нет никакой аллюзии на голубое небо, просто занавески, просто синие.

– Как тебе кампус? – спрашивал Эдик.

– Я… не знаю.

– Ну в смысле? Ты же ходишь тут каждый день.

– Ну да, но… я иду от общаги до корпуса, иду обратно, и не замечаю ничего вокруг, потому что думаю о чем-то другом. Как-то так.

– А о чем ты обычно думаешь?

– Ну-у, об учебе обычно. Так, а о чём ещё думать?.. Да и вообще, мне кажется, что если не думать об учёбе, то ничего не выйдет.

– Ну, это естественно.

Но ей показалось, что он не понял, о чём она говорит.

– Я имею ввиду, думать не о том, что ну вот, ну учёба, – она изобразила руками что-то абстрактное, пытаясь разграничить «учебу» и «учебу», – а конкретно о тех вещах, которые мы изучаем: задумываться над доказательствами и определениями, над совокупностью фактов, складывая из них картину мира. Если выучить все теоремы, но не задумываться над ними в целом, мне кажется, ты не увидишь ни причин, ни следствий, понимаешь?..

Эдику было уже больше двадцати. Он уже успел вылететь из Университета, отслужить год в армии, поработать какое-то время в казино, затем в кофейне, а теперь вот поступил в Университет второй раз. Милана слушала его рассказы точно так, как делала это всегда во время знакомства – с поддельным, зато чрезвычайно вежливым, интересом, удивлением и участием. В прочем, возможно, интерес был вполне себе не поддельным – ей действительно было интересно, о чём же будет говорить человек, но это вовсе не означало, что то, что он говорит, было ей интересно. Её интерес в том и состоял, чтобы узнать, будет ли интересно то, что он говорит… Слишком сложно. Но не для Миланы: у неё были большие глаза и густые от природы брови, от чего лицо её было чрезвычайно выразительным и очень женственным. Так что ей ничего не стоило изобразить крайнюю заинтересованность… Ну, наверное.

Ну что ей не понравилось? В моих глазах Эдик выглядел более чем достойно. В свои годы он уже прошёл через армию, имел опыт работы и даже вернулся в Университет. Не многие смогли бы заставить себя по вечерам после работы или в собственные выходные готовиться к экзаменам, чтобы вернуться к учёбе – это заслуживает уважения! Но Милана сказала, что всё в нём ей не понятно, мол он пришелец с другой планеты, человек из другой реальности и всё в таком духе.

Вернувшись в комнату, она по инерции вернулась в свою потенциальную яму теорем и примеров, и испытала при этом огромное облегчение. Однако, общение с Эдиком не было в то же мгновение забыло напрочь – напротив, оно прошло далеко не бесследно. Выйдя на следующее утро из общежития, она остановилась и спросила себя, что она думает о кампусе. Эдик сказал, что ему кампус не нравится, мол, тут какая-то давящая атмосфера, что само расположение зданий, все эти тропинки и строительные леса, вызывают гнетущее чувство напряжения, и у него возникает впечатление, даже днём, что из-за угла вот-вот выпрыгнет зомби. Окинув взглядом улицу, посмотрев на неё и так и эдак, Милана заключила, что кампус ей очень даже нравится. Красные кирпичные домики общежитий, витиеватые узенькие тропинки с редкими лавочками, незаметные проходы между учебными корпусами, ведущие в, как правило, полупустые, тихие внутренние дворики – всё это создавало уют и комфорт, создавало таинственную атмосферу места, где творится наука, где люди объединены одной идей – нет! – одним стремлением – познать тайны природы. Разве это не прекрасно?..

На вопрос Эдика о том, будет ли она с ним встречаться, Милана ответила коротко и ясно – нет. Мне она объяснила, что не может представить себя рядом с юношей, выбравшим для себя такой жизненный путь. Она сказала, что, если он повёлся на её милое лицо и большие глаза – так это только его проблемы. С этим она уж точно ничего не может сделать. И вообще, она не в ответе за то, что Эдик сам себе там что-то напридумывал – это только его заслуга. Она ведь просто участвовала в обсуждении, ничего не обещая, поэтому поступила полностью честно. Она ведь не специально делает «милое личико» (Милана кривилась от этой фразы и делала голос противным, передразнивая меня) – такой уж её сделала природа. И это было так. Проблема была в том, что её милое личико совершенно никак не сочеталось с её характером. Но как бы уверенно и гордо она не заявляла, что не причастна к заблуждению Эдика, в душе она чувствовала что-то, и я знаю, что ей стоило усилий запретить себе испытывать пустое, по её мнению, чувство вины, поэтому она так старательно оправдывала разочарование Эдика, которое, в самом деле, не требовало оправданий. «Но я ведь не специально, правда!..» – и в телефонной трубке послышался долгий вздох.

Соседство с Ритой в средней школе оставило глубокий след в душе Миланы. Рита частенько вела себя как шлюха, и, признаться, вызывала у меня ненависть, но Милана всё время отчаянно её защищала и называла хорошей девушкой. Для меня это было чрезвычайно странным – они ведь даже не были подругами! Многие поступки Риты Милана называла шуткой, в которой та смеётся над теми, кто этого не понимает, и поэтому Рита так часто громко смеялась, а затем замолкала, и улыбка быстро сползала с её лица прямиком в печальный, задумчивый взгляд. Милана говорила, что именно от Риты она научилась своему золотому правилу: что бы ни случилось, нужно выглядеть хорошо, не важно, что у тебя внутри, ведь это никто не видит, это видят лишь очень немногие, зато все видят, что снаружи. Истина, которую знают все. «Вот только обычно на этом всё и заканчивается», – ухмылялась она, и была права: недостаточно просто знать – нужно делать. Пристально посмотрев на своё отражение в зеркале, она поняла, что стрелки сделают взгляд выразительным и твёрдым, даже тогда, когда ей страшно, когда она не уверена в себе. Она рисовала их как знак, как оберег: «Это как в играх, знаешь, эта руна увеличивает броню на…» – я никогда не понимала эти её шутки.

Не думаю, что Милане удалось бы отдохнуть на каникулах, если бы соседки не уехали. Она рассказывала, как вернулась с экзамена по аналитической геометрии. С лошадиным спокойствие села за свой стол, включила электрический чайник, почувствовала головную боль от напряжения и недосыпа. В комнату влетела разъярённая Тая и сказала, как та её задолбала, и как она её ненавидит. Милана и Тая одинаково долго и жалостливо ныли о том, какой предмет сложный, как много всего надо выучить и что решить на экзамене задачу за такое короткое время практически невозможно. Вот только Милана получила десять, а Тая – пересдачу. Но разве было бы кому-то лучше, если бы с самого начала Милана громко заявляла, что всё легко, и что она не считает, что этот предмет сложнее школьной стереометрии? Ну добавилась некоторая формализация – ну и ладно, ну и хорошо! Честно говоря, не думаю, что Тае было бы лучше. Мне кажется, в этом случае, она бы ненавидела Милану ещё сильнее. Но даже если бы и было лучше, Милана ведь и правда тоже переживала, что не успеет решить задачу на экзамене, и ей тоже было тяжело всё это понять и выучить. В итоге, она не сдержалась и сказала Тае, что в её пересдаче нет ничего удивительного:

– Сколько ты сериалов посмотрела за этот семестр? Два? Три? Четыре?! Как вообще возможно выучить какой-то предмет, когда ты делаешь домашнюю работу, а на фоне у тебя «Друзья»?! Ты же не офисные бумажки заполняешь, это же труд, интеллектуальный, он требует концентрации, не каллиграфии! Это я, а не ты, сидела до рассвета, пытаясь понять, почему эти грёбаные доказательства вообще что-то доказывают!

Тая, конечно, такого не ожидала. После долгого молчания, она сказала:

– Прости, я… ты права, – и заплакала.

Милана подошла к ней и положила руку на плечо:

– Спрашивай, если что.

– Что? О чём ты?

– Ну, если ты не понимаешь что-то, если помощь нужна, то спрашивай, я попытаюсь объяснить. Договорились?

Тая улыбнулась, и соседки обнялись, заключив тем самым навсегда мир. Тая сдала пересдачу, так и не воспользовавшись помощью Миланы. Для неё это было делом чести.

Милана стала иногда гулять по близлежащим районам города. В двадцати минутах ходьбы от кампуса был небольшой парк, церковь, хороший продуктовый магазин. Там можно было найти множество всяких интересных штук для выпечки: ароматизаторы, красители, амарантовую муку и так далее. Правда, её кулинарные способности не уходили дальше жареной курицы и варёных макарон. Но всё это выглядело загадочно и заманчиво. Она даже замечталась о том, что когда-нибудь научится делать выпечку. Может быть, правда, я не особо себе это представляю. Просто, зачем ей это?..

Вечерами Милана продолжала бороться с шагами. Ни просмотр фильмов, ни музыка, не заглушали назойливый топот. Каждый раз Милана надеялась, что это Дима – её одногруппник, с которым она познакомилась на этих каникулах случайно. Милана встретила Диму на улице, и он спросил, нужно ли заполнять какие-то бумаги на получение повышенной стипендии. Она сказала, что уже заполнила их и отправила. Он удивился, попросил Милану помочь. Милана же в свою очередь удивилась, почему Дима, отлично справившийся со всеми предметами, не смог разобраться в обычной инструкции для подачи документов и следовать ей. Она сделала всё за него.

Дима жил несколькими этажами выше. У него были соседи из других групп, имена которых Милана тут же забыла, а ещё у него была довольно необычная кровать: вместо первого этажа под вторым этажом кровати стоял его письменный стол. Наверное, удобно. Выглядело это уютненько. Дима понравился Милане. Ну то есть, ей понравилось с ним общаться. Она сказала, мол, он забавный. Милана была не против поговорить с ним подольше, но… она просто не смогла сказать об этом, не смогла сказать ни то, что живёт на втором этаже, ни то, что будет рада его видеть, если он зайдёт на чай – нет, она просто застыла на пару секунд, когда пришло время уходить, а потом резко сказала «пока» и ушла. Вот и всё.

4 февраля, 1:42 I’m Awake

Тук-тук. Тук-тук. Капли медленно разбивались о деревянный стол. Противно жужжал холодильник. Шаги за дверью.

Тук-тук. Тук-тук. Не открывай. Снова шаги. Кто-то готовит в три часа ночи. И ходят, и ходят. Не спят.

Тук-тук. Стучали клавиши ноутбука. В окно через щелку в занавесках заглядывала ещё сотня неспящих окон. Кто-то уронил посуду. Шаги. Где ты была? Молчание.

Тук-тук. Головная боль била по вискам. Был слишком поздний час. Был слишком тёмный час. Слишком много мыслей.

Тук-тук. Одинаково каждый раз. Стучали часы на полке. Стук усыплял. Их бы починить. Только нужно достать инструмент. Не сейчас.

За дверью творилось не понятно что! За дверью текла чужая жизнь. Она шумела, гремела, бунтовала.

Но здесь было тихо. Не было ни правды, ни лжи, ни ожиданий, ни разочарований – ничего, только тук-тук.

Тук-тук. Капли медленно разбивались о деревянный стол. Противно жужжал холодильник. Молчание побеждало сон.

Глава 4. Оттепель

Перед началом учебного семестра было объявлено организационное собрание. Милана пришла в большой лекционный зал, положила голову на парту и стала наблюдать, как народ постепенно наполняет аудиторию. Рядом сел какой-то юноша: «Здесь свободно?» – она кивнула в ответ. Юноша был опрятно одет, у него был приятный одеколон и расчесанные волосы (что редкость для юношей не только в технических вузах). Юноша достал из сумки книгу со знакомой обложкой: Шинтан Яу, Стив Надис – «Теория струн или скрытые измерения Вселенной». Милана подняла голову от парты и уставилась на него.

– Ты читала? – он заметил, что Милана обратила на него внимание.

– Да, конечно! – она улыбалась.

– Классная. И картинки – он кивнул на разворот, и она кивнула в ответ, в знак того, что понимает, о чем речь.

– Алексей, – он протянул руку.

– Милана.

Внизу говорили что-то о расписании занятий, о выборе дополнительных курсов и секциях по физкультуре.

– Пойдёшь на какую-нибудь секцию? – Алексей оторвался от книжки, и они встретились взглядом. Милана смущённо отвела глаза в сторону.

– Не знаю, а ты?

– Я бы пошёл на фрисби. Наверное, это должно быть весело.

– Команда по фрисби у нас только женская есть. Так что на фрисби берём только девочек! – сказал спикер.

По залу раздался шумок шуточного недовольства.

– Чего?! – с наигранным негодованием воскликнул Лёша, и Милана невольно рассмеялась.

Лёша не растерялся. После собрания он проводил девушку до общежития, узнал, в какой комнате она живёт, с кем, в какой группе учится, и рассказал всё о себе. Он стал иногда приглашать Милану выпить с ним чай, а это означало, что несколько часов они проведут вместе: будут сидеть и болтать, а потом он будет играть на гитаре, а Милана будет, в меру своих возможностей, стараться подпевать. Больше всего она любила песню Golden Scans. Правда вот его соседи, кажется, всем этим были не слишком довольны, поэтому они старались чаще проводить время вместе в прогулках. Оказалось, что парк в городе далеко не один, и что до набережной идти тоже не так уж и далеко. Они лепили снеговиков, делали снежных ангелов и играли в снежки. Возвращались в общежитие промокшие, но весёлые. Милана говорила, что ей с ним правда весело. Правда? Наверное.

На лекциях они всегда садились рядом, и если выпадала возможность, то вместе ходили от общежития до универа. Но с какого-то момента она начала от этого уставать. Её раздражало, что Лёша клал руку ей на колено во время лекции, потому что из-за этого она едва ли могла сконцентрироваться на материале. К тому же, он никогда не останавливался только на этом. Он притягивал её колено к себе, и клал её ногу на свою. В это время Милана продолжала попытки написания конспекта. Она каждый раз шёпотом просила его этого не делать, но ему, видимо, казалось, что она лишь подыгрывает, изображая этакую застенчивую жертву.

Лекции шли дальше, в конспектах стали появляться дыры, и Милану это сильно раздражало. После одной из лекций она подошла к Алексею и сказала, что ей всё это серьёзно не нравится, и что из-за него не должна страдать её учеба, а учеба действительно страдала – и её, и его. Лёша сказал, что понял её. Однако, Милана всё равно была не довольна исходом ситуации. Проблема на самом деле заключалась в то, что хоть ему и нравилось усердие Миланы, для него это было лишь милой шуткой, ребячеством.

Лёша любил всю эту науку – но интересовался он чем-то совсем другим. Его жизнь была наполнена другими вещами и другой красотой. Его друзья были теми людьми, на которых Милана никогда не стала бы тратить своё драгоценное свободное время, и тем более в тех размерах, в которых это делал он. Для Лёши они были самыми близкими людьми, единомышленниками и братьями по разуму: они смеялись над одними и теми же шутками, имели относительно всего одно мнение на всех. Милана же для него была красивой редкой диковинкой – чёрной жемчужинкой, которая буквально сама приплыла в его руки, и ему нужно было просто сжать ладонь, а затем – гордиться своей удачей, может быть, даже хвастаться. Я уверена: если бы не эта возникшая из ниоткуда влюбленность, они никогда бы не стали общаться. Размышляя о друзьях Лёши, на ум приходит: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу кто ты»… И если с Лёшей всё понятно, то кто тогда Милана? Кто её друзья?

Горечь ночного кофе.

Тонкая кисть руки.

В каждом твоём слове –

Дым от ночной тоски.

Тихий красивый вечер.

Запах и полумрак.

Твои и мои плечи.

В комнате полный бардак.

Я растворяюсь в дымке,

В тонких запястьях рук,

И я промолчу, что ты мне

Больше, чем просто друг.

За окном была метель. Они сидели на Лёшиной кровати под пледом, пытаясь согреться. Я слышала, что февраль там выдался очень холодным. Лёша лез целоваться, а Милана позволяла ему это делать.

– Э-эй, крошка…

– Картошка, – её равнодушный сарказм возвращал в реальность.

– Что-то не так?

– Нет, всё отлично.

– Ты какая-то…

Она тяжело вздохнула и закатила глаза.

– Ну просто… – Милана решила поднять этот разговор снова, – мне с тобой очень хорошо, но я… я нихрена не успеваю.

– Да не бойся ты, успеешь. Кстати, мой сосед на этих выходных уезжает домой. Проведём вечер вместе?

– Ох… постараюсь тогда всё доделать до выходных.

– Если что, ты можешь заниматься здесь, у меня.

Вот только чем заниматься?! Но Милана не стала возражать.

– Хорошо, договорились, – она мило улыбнулась, и Лёша принялся рассуждать, как было бы здорово уехать в тундру и пасти там оленей, не обращая внимание на округлившиеся глаза Миланы: что он несёт?

Сосед, которому, видимо, дали понять, что родителей навещать нужно как можно чаще, стал теперь уезжать еженедельно. Милана всё чаще застывала в каком-то недовольном напряжении, и Лёша упорно твердил, что ей это совершенно не к лицу.

– Тебе нужно просто хорошенько отдохнуть. Завтра в общаге геологического факультета намечается большая пьянка. И мы обязательно должны сходить.

– Нет. Иди один, я – не любительница больших компаний.

– Но я очень хочу, чтобы моя любимая девушка пошла со мной, – он притянул её к себе.

– А чтобы твоя девушка разобралась с проблемами в учебе ты не хочешь?

– Да какие у тебя могут быть проблемы? Ты же в топе!

– Я была в топе, когда весь семестр училась сутки напролёт! А теперь я уже реально отстаю, мне нужны хотя бы одни выходные, Лёш!

– И что, тогда ты была счастливее, чем сейчас?

– Слушай… Правда. Я там никого не знаю, у меня просто ну… ну нет настроения участвовать в этой попойке, – Милана ушла от ответа, так и не решившись сказать ни «нет», ни «да».

– Я со всеми тебя познакомлю, солнце.

– А как же домашка?

– Да что тебе эта домашка?

– Её нужно делать, чтобы быть в курсе, что мы проходим…

– Милана, ну что ты за девчонка, перестань. Мы идём на эту вечеринку.