Зима&Детектив

Зима&Детектив: сборник рассказов

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Елена Логунова

Сами мы не местные

От нечего делать в аэропорту мы играли в города. Вылет задерживался, мировая география заканчивалась.

– Куала-Лумпур! – объявил сын, потирая ладони.

У него в комнате над кроватью висит карта мира. А если много лет спать, уткнувшись носом в Индокитай, можно получить серьезное преимущество в этой игре.

– Э-э-э… Ромашково! – неуверенно предложила я.

– Какое еще Ромашково? Нет такого города! – возмутился муж.

– Как – нет, когда в него паровозик ездил?! – заспорила я.

– Отставить паровозик, он мультяшный, давай настоящий город.

– Э-э-э… Ладно, тогда Рейкьявик!

– Э-э-э… Ладно, тогда Коростень!

– Нет такого города! – заспорил уже сын.

– Да как нет, моя мама, твоя бабушка из него родом!

– Это не город, а ма-а-аленький городишко! – вмешалась я.

– Какой городишко?! – Колян не давал позорить родину предков. – Про Коростень даже в летописи написано, его княгиня Ольга голубями сожгла!

– О! Видишь? Сожгла! Значит, точно нет такого города! – обрадовалась я. – Ура, я выиграла!

– Не выиграла, у меня есть еще города на «кэ»: Кито, Каракас и Кайена! – окоротил меня сын.

Он иногда переворачивается и спит, уткнувшись в Южную Америку.

– Что, все? Сдаетесь? Значит, я выиграл! – Потомок поаплодировал себе и встал – очень вовремя объявили посадку на наш рейс.

Мы летели в город на букву «М» – столицу нашей Родины. Не по делам, а просто так – погулять и развеяться.

Развеяться получилось сразу же на выходе из аэропорта: в Белокаменной было ветрено и холодно. После теплого солнечного Краснодара – очень неуютно.

– Спрашивается, чего нас занесло в декабрьскую Москву? – риторически вопросил Колян, поднимая капюшон теплой куртки.

Я только пожала плечами.

Дело было так: после долгой – на месяц – летней поездки в Анталью сын устроил бунт. Истощилось у юного патриота терпение, не вынесла душа поэта ностальгии по родным березкам!

– Когда уже закончится это гадство?! – шумно возмущался он. – По три раза в год за границу, сколько можно!

И, пока онемевшие от неожиданности и, чего уж скрывать, праведного родительского негодования мама с папой безмолвно переглядывались, телепатически транслируя друг другу сложные матерные конструкции, этот неблагодарный и наглый типчик вооружился ручкой и накатал список городов земли русской, обязательных для скорейшего посещения.

В список для начала вошли Москва, Питер, Казань, Нижний Новгород, Самара, Новосибирск и Екатеринбург. Спасибо, без Владивостока пока обошлось. Гражданин сын решительно потребовал соблюдения паритета: одна поездка за границу – одна по России.

Хотите в Лондон? О’кей, но сначала в Урюпинск.

Опять в Рим? Ладно, так и быть, но только через Воркуту.

А иначе, сказал, никуда больше с нами не полетит.

И между строк читалось: а затолкаете в самолет на Париж силой, шантажом и угрозами – угоню лайнер в Саратов, в глушь, в деревню!

Короче, мы сдались и в середине декабря полетели не к теплому морю, как хотелось, а в Москву. Во всем самом теплом, что имелось в наших краснодарских платяных шкафах. И чего, я уже определенно это чувствовала, лично мне в промозглой Белокаменной будет недостаточно.

– Хорошо хоть с общественным транспортом в столице нет проблем! – порадовалась я, когда мы вынырнули из метро, где успели отогреться по пути из аэропорта.

– Какие могут быть проблемы в Москве? – простодушно удивился сын. – Это же столица, образцовый город страны! Тут все лучшее!

– Даже жители? – усомнилась я, столкнувшись с парой торопыг, которые не извинились за то, что налетели на меня.

– В московском человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли! – громко возвестил Колян, слегка переиначив Чехова.

Услышав это, третий толкнувший меня торопыга соизволил извиниться.

Муж гордо посмотрел на меня: видишь, мол, каково мое благотворное влияние?

Я покивала – вижу, мол.

Хотя видела не очень-то: низко надвинутый капюшон почти закрывал глаза.

В московское гостеприимство я не особенно верила – и не зря. Мы еще не успели дойти до арендованной квартиры, как были атакованы интересной гражданочкой. Выцепив нас мутным взглядом в пасмурной толпе пешеходов, она просияла и радостно завопила:

– Во-от, понаехали!

Я притормозила. Тетка в вытянутых трениках, линялой куртке и мохеровой шапке, над узором которой изрядно потрудилась моль, с готовностью продолжила свой обличительный монолог:

– Небось, из Хохляндии! Торгаши! Спекулянты! А мы тут живем и работаем!

– А мы отдыхаем, – походя добродушно уведомил ее сынище.

Он шел вприпрыжку и басовито похохатывал – ему все нравилось: и снежная каша с крупной солью, и толпы людей, и хмурые охранники, стерегущие новогодние декорации, и даже эта вопящая тетка. Такая смешная!

– Приперлися! Нарядилися! Рожи сияют! А у нас так не ходят и такое не носят! – Тетка обличительно потыкала пальцем в Коляна.

Муж пламенел красной зимней курткой, броским кумачовым чемоданом и здоровым кубанским румянцем. Все вместе создавало эффектный образ и. о. Деда Мороза с мешком подарков и вообще-то неплохо вписывалось в концепцию праздничного убранства столицы нашей Родины.

– Не успели приехать – попали под модный приговор столичной штучки! – пробурчала я.

– Это все из-за чемодана, – успокоил меня Колян. – Завтра мы будем гулять без него и легко смешаемся с толпой аборигенов.

– С такими рожами? – усомнилась я.

– А что с ними не так? – Супруг опасливо ощупал свои упругие щеки.

– Они сияют, – напомнила я.

– А, это нормально! Свет и радость мы приносим людям! – отмахнулся Колян и поспешил за сыном – тоже вприпрыжку.

Тетка мрачно посмотрела на меня и плюнула себе на галоши.

– И вам не хворать, – пробормотала я и ускорилась, догоняя своих.

Нужный дом мы нашли без труда, в подъезд попали без проблем – нам заранее сообщили код. В лифт ворвались с разбегу, потеснив там пару аборигенов – хорошенькую блондинку с печальными русалочьими глазами и парня с модной стрижкой. Не похоже было, что они счастливы нас видеть, слышать, обонять и осязать – кабина лифта не отличалась размерами, – но мы все же радостно поздоровались, потому что как же иначе, в культурном-то городе?

Увы, молодые люди нам не ответили, только переглянулись между собой.

Квартиру для временного проживания в Москве мы арендовали онлайн. Выбрали двушку с приличным ремонтом и в хорошем месте – всего-то четверть часа пешком от метро. На фотографиях квартиры присутствовала толстая трехцветная кошка – мы сначала думали, что она предоставляется за дополнительную плату, но оказалось – нет, входит в стоимость арендованного жилья.

– Будем жить как настоящие местные! С домашным питомцем в квартире! – радовались мы, гладя и тиская нашу московскую кошку.

Милая девушка Вера, поселившая нас в квартиру, сказала, что кошку зовут Викторией, и велела нам непременно закрывать все окна, чтобы киса не грохнулась с двадцатиметровой высоты. У нее, мол, есть привычка устраиваться на подоконнике. А предупреждения, что такие увесистые кошки не летают даже с «Аэрофлотом», она пропускает мимо ушей.

Поскольку на свое имя кошка не откликалась, мы по праву временных хозяев ее переназвали.

– Будешь у нас Муркой! – сказал Колян, похлопав дивно упитанную кису по широкой, как у пони, спине.

На «кис-кис» наша Мурка тоже не реагировала. Сын решил, что столичная штучка понимает только московский говор, и начал старательно «акать», от чего его кискисканье, собственно говоря, ничуть не изменилось. Однако опытным путем было установлено, что смысл вопроса «Хочешь кушать?» хоть с аканьем, хоть без него Мурка постигает мгновенно и скорость при выдаче ответа развивает фантастическую – буквально сбивает с ног.

Кормить кошку полагалось сухариками из пакета с изображением крайне ненормального кота – пучеглазого, с раззявленной пастью и языком до пола. Мы решили, что наша Мурка не настолько странная, чтобы давать ей корм для откровенно сумасшедших животных, и купили для нее в ближайшем супермаркете куриное филе.

Возвращаясь из магазина с полными пакетами, мы снова встретили во дворе ту же молодую пару – они садились в машину. Мы обрадовались знакомым и покричали им по-свойски:

– Привет! Добрый вечер!

И девушка пусть неуверенно, но тоже сказала:

– Привет…

А молодой человек зыркнул на нас, поморщился и захлопнул автомобильную дверцу.

– Ты видела? – провожая добрым отеческим взглядом отъезжающую машину, спросил меня Колян. – У парня дернулся угол рта – он тоже чуть не поздоровался! Я думаю, мы их быстро перевоспитаем, и скоро они будут приветствовать нас первыми!

Походом в магазин культурно-развлекательная программа дня прибытия была исчерпана. Поскольку прилетели мы в столицу после обеда и обживаться в съемной квартире начали уже под вечер, то после ужина решили никуда больше не ходить, пораньше лечь спать и как следует отдохнуть перед началом нового прекрасного дня.

Поздним вечером за окном послышалось мяуканье.

– Восьмой этаж, откуда там кот?! – озадачилась я.

– Ну, если есть летучие мышки, должны быть и летучие кошки? – предположил Колян.

Мурка коротким мявом выразила согласие и по сложному маршруту пуфик – диван – тумбочка – подоконник полезла к окну. Муж заботливо поддержал толстую кошку ладонью под свисающую с подоконника попу и свободной рукой отдернул занавеску.

За окном был вид на жилой район – море огней, стылая зимняя ночь.

В ночи кто-то не по сезону страстно мяукал.

– Да вон же он, вон! – вскричал Колян, проморгавшийся первым.

Левее нашего окна на невнятном выступе, выпирающем из близкой стены другого дома, сидел кот. Он ерзал, нервно подергивался, таращил глаза и орал что-то вроде «Посадку давай, я сказал!».

Выглядел кот ненормально возбужденным. Очень похоже было, что для рекламного фото на пакете с сомнительным кормом позировал именно он.

Всем своим видом и поведением этот кот информировал нас, что намерен сигануть через двухметровую пропасть сразу, как только мы откроем окно.

А может быть, еще до того.

Глаза у кота были выразительные и отчаянные, как у летчика Мимино. Задние лапы он напружинил, а передними настойчиво давал отмашку, показывая, куда нам отскочить, чтобы не быть зашибленными перелетным котом.

– Куда?! Сидеть! – заорала я, инстинктивно пригнувшись. – Коля, он сейчас прыгнет, сделай что-нибудь!

– Секундочку! – Колян скороговоркой пробормотал: – Нарекаю тебя Карлсоном! – заботливо перекрестил кота, егозящего на архитектурном излишестве, и объяснил мне: – А то фиг знает, что написать на могилке, если кот безымянный, – после чего с чувством честно исполненного долга вернулся на диван.

– Ты с ума сошел?! – возмутилась я.

– Мау! – ободряюще молвила котану за окном временно наша толстая кошка Виктория-Мурка.

Мол, прыгай, братан, у тебя все получится, стекло у нас в окне ни разу не бронебойное.

– Ты с ума сошла?! – гаркнула я.

Кот Чокнутый Карлсон, который и без штанишек с моторчиком, и без смирительной рубашки, попятился, чтобы взять разбег.

– Вы все с ума сошли?! – рявкнула я и с треском задернула штору.

– Мо? – растерянно и обиженно спросил дезориентированный забортный кот.

Я молча хлопнула по выключателю, и в комнате стало темно.

– Правильно, – одобрительно нашептал Колян с дивана. – С посадочными огнями любой дурак сможет, а вот так, в темноте и без приборов…

Я отмолчалась, опасаясь, что чокнутый кот полетит к нам на звук.

– А если что, мы завтра аккуратно соскребем его с асфальта совочком от кошачьего туалета, – шепнул еще Колян, наверное, желая меня подбодрить.

Кошка Виктория-Мурка тяжко вздохнула, бухнулась на пол и потопала к миске хрустеть не востребованными ранее сухарями. Я поняла, что толстая она из-за типично женской дурной привычки заедать стресс.

Примерно часом позже – мы уже укладывались спать – выяснилось, что у кисы полномасштабно скверные манеры. Она написала на ботинки сына и обрушила с вешалки куртку мужа!

Не иначе – обиделась, что мы не пустили к ней в гости перелетного котика.

Ботинки я тщательно вымыла, куртку подозрительно обнюхала, ощупала, вонючих мокрых мест не нашла, но все же вывесила ее на веревки за балконом – проветриваться.

Кошке я прочитала нотацию, пригрозила в случае продолжения гнусных выходок кормить ее одними сухарями для четвероногих психов, а за хорошее поведение пообещала прогулку во дворе.

Кажется, Мурка все поняла, и ночь прошла спокойно.

Утро добросовестно окрасило нежным светом стены древнего Кремля.

– Так, чего замерли? – досадливо спросил Колян. – Чего стоим как вкопанные?

– А он не того? Не провалится? – опасливо поинтересовалась я.

Ну, просто, вы понимаете, бронзовый круг под ногами так похож на крышку канализационного люка…

– Куда? В отрицательные числа? Это же ноль! Нулевой километр автомобильных дорог России! – нетерпеливо объяснил супруг. – Ключевое слово какое?

– России? – предположил сынище.

Он же у нас патриот.

– Ключевое слово – дороги! Отсюда вам открыты все пути! Можете идти на все четыре стороны! – Колян сумбурными жестами изобразил броуновское движение с отправной точкой на люке, пардон, нулевом километре. – Давайте уже, шагайте, я же вас снимаю!

– Уж послал так послал, – пробормотала я, послушно вытягивая носочек.

Мы с сыном попозировали, делая вид, будто куда-то целеустремленно шагаем. Сын даже ручкой помахал, и я не сразу поняла, что он это сделал не просто так, а с целью приветствия. Только когда потомок игриво пробасил: «О, здоро́во!» – я узнала в барышне, ковыляющей к метро «Охотный Ряд», нашу соседку-русалку.

Девушка нас, должно быть, не узнала, а может, просто не ожидала, что ее окликнут, и потому отшатнулась, закачалась на высоких каблуках – спутник еле успел поддержать ее.

– А ты у нас сногсшибательный! – Колян одобрительно похлопал по плечу несколько обескураженного сына. – Не тушуйся, сынище, привлечь внимание девушки – половина успеха! Продолжай в том же духе.

– Только с какой-нибудь другой девушкой, – посоветовала я. – Эта явно занята, видишь, у нее парень есть.

– И даже не один, – вздохнул сын.

– В смысле? – я посмотрел вслед удаляющейся паре.

– В смысле, это не тот парень, которого мы с ней видели вчера, – объяснил зоркий юноша. – У того была короткая стрижка, а у этого волосы стянуты в хвост.

– Хм… Если бы было наоборот, мы могли бы предположить, что парень тот же самый, просто он успел сходить в парикмахерскую, но так как сменить короткую прическу на длинную он не мог, ты несомненно прав! – Колян снова похлопал сына по плечу. – А раз так, значит, эта девушка еще не определилась с кавалером. Она тебе понравилась?

– Красивая…

– И слишком взрослая для семнадцатилетнего парня! – вмешалась я. – Ну, и кто теперь стоит как вкопанный? Кто замер? Мы в Кремль идем или нет?

После Кремля было много чего еще. К вечеру я уже потеряла счет осмотренным достопримечательностям и искренне хотела лишь одного: поскорее оказаться дома, согреться под горячим душем и вытянуть гудящие ноги.

– Это не одно желание, а целых три, – заметил сын, когда я поделилась с ним своей заветной мечтой. – Но я тоже за то, чтобы уже закончить прогулку.

– Кыся, мы хотим домой! – сообщила я мужу. – Проложи обратный курс, пожалуйста.

Тут выяснилось, что мобильники, немало потрудившиеся как фотоаппараты, у всех разрядились и интерактивные карты в них стали недоступны.

– И ничего страшного! Дорогу надо спрашивать у местных! – с энтузиазмом провозгласил неунывающий Колян. – Ведь никакой Гугл не заменит роскоши живого человеческого общения!

Меня в тот момент из всех видов живого человеческого общения привлекала только старая добрая пьянка – очень хотелось хлебнуть чего покрепче, можно прямо из горла, лишь бы согреться. На хваленой смотровой площадке на Воробьиных горах было очень холодно и ветрено.

Я замерзла до звона. Мой стекленеющий взгляд игнорировал золотые купола, рубиновые звезды и небоскребы, с грустной нежностью останавливаясь на каких-то густо дымящих трубах. Наверно, то была ТЭЦ. Или крематорий. В любом случае, там было тепло.

– Здравствуйте, товарищ, не подскажете – далеко ли до метро? – спросил отвратительно бодрый Колян, отловив поблизости аборигена.

У того были смуглое широкое лицо, сросшиеся брови и глаза влажными сливами. Это внушало большие сомнения в аутентичности товарища. Но у него также была совковая лопата, а это давало надежду. Редкий турист ходит по Москве со снегоуборочным аксессуаром и в оранжевой робе.

– Метро? Близка! Ста метра! – обрадовал меня активно укореняющийся москвич.

– Ах, ты ж, потомок Чингисхана! – злобно бурчал Колян получасом позже.

У товарища с лопатой были какие-то свои метры, соотносящиеся с нашими по курсу один к десяти. Или же он указал нам расстояние по прямой, как летит сбитый коршун. По серпантину через лес мы шли к метро минут пятнадцать, не меньше.

– К черту человеческое общение! Только Гугл, только чистый, незамутненный искусственный интеллект! – попутно вернулся в истинную веру Колян.

– Как непросто общаться с москвичами, – сделал свой собственный вывод сын.

Высоко над нашими головами трудолюбиво скребла снег среднеазиатская реинкарнация Сусанина.

Уже дома меня осенило, что хотелось бы гулять по холодной Москве с чем-нибудь горячительным – например, с коньяком в невинной бутылочке из-под йогурта, – и муж с сыном самоотверженно отправились в магазин.

Самоотверженность Коляна была вынужденной – нашему несовершеннолетнему потомку не продали бы спиртное, а сын был искренне рад оказаться полезным. Ну, и кое-какой другой интерес у него имелся, как выяснилось.

Супермаркет находился в соседнем доме, но вернулись мои мужчины только через час – я уже начала беспокоиться, что недооценила трудность похода, в который их отправила.

Оказалось, что покупки они сделали быстро, а потом просто болтались во дворе, потому что пошел снег – редкое природное явление в наших родных широтах, – и мальчикам захотелось слепить снежную бабу.

– Практически с натуры лепили! – похвастался муж. – С той самой блондинки-русалки!

– Она вам позировала? – удивилась я.

– Нет, но она за час дважды прошла мимо нас туда-сюда, позволяя вспомнить детали своей внешности.

– Такие детали не забудешь, – согласилась я. – Даже под пуховиком видно – минимум четвертый размер!

– Она опять не здоровается, – пожаловался сын. – Даже отворачивается, как будто мы совсем не знакомы!

– Москвичи – они такие, – философски заметил Колян. – Не ценят роскошь простого человеческого общения. Все куда-то спешат, друг друга не замечают… Как живут? Непонятно…

– Давайте не будем обобщать, – сказала я. – В этом городе москвичей не больше половины, я думаю. Остальные – туристы, мигранты, гастарбайтеры. А мы с вами не знаем, кто нам встречается: на человеке не написано, местный он или приезжий.

Этот разговор получил необычное продолжение на следующее утро – за завтраком. Сын еще плескался под душем, а Колян уже сидел на кухне, ждал свою яичницу, а смотрел при этом на печенье и тихо улыбался.

На печенье была отштампована корова. Ну, как корова? Совершенно безумное рогатое существо с раззявленной пастью и щупальцами вместо ног и хвоста. Такими видят родных коров отечественные производители печенья…

– О чем задумался? – спросила я.

– О Чужих, – ответил муж.

– О Чужих? С такой доброй улыбкой? Как будто лично тебе они совсем не чужие…

– Вот именно! – Супруг оживился. – Я думаю, что нетолерантно называть Чужих – Чужими. Правильно говорить – ксеноморфы.

– А что, они обижаются? Жаловались уже? – уточнила я.

Мало ли, вдруг Колян с этими Чужими, ой, пардон, ксеноморфами, уже в плотном контакте? Жутиком на печеньке любуется, как фотографией милого друга!

– А как ты думаешь! – заволновался супруг. – Тебе разве не обидно было бы, если бы люди называли тебя Чужой только за то, что ты их ешь? Ну, и еще откладываешь яйца!

– Яйца! – подхватилась я. – Блин, точно, отложила!

На сковородке тихо дымила подгоревшая глазунья.

Я сбросила ее в мусорное ведро, быстро налепила бутербродов, поставила блюдо на стол:

– Приятного аппетита, – тоже села и вернулась к теме: – Ты это, я надеюсь, не к тому, что чувствуешь себя огорчительно чужим в столице нашей Родины?

– Есть немножко, конечно. Но это некритично. – Колян придвинул к себе бутерброды и плотно занялся ими.

– А ну стой! – рявкнул, как выстрелил, муж, когда мы оказались вблизи Ленинской библиотеки.

На брусчатку в обмороке грохнулся сбитый криком голубь. Я замерла, как суслик. Даже каменный Достоевский, скрипя членами, потянулся сменить сидячую позу на затребованную стоячую.

– Федор Михайлович, вольно, это я Логуновой. – Колян милостиво отпустил с миром классика и накинулся на современника. – Ты куда бежишь? Не видишь, что тут у нас?

– Би-би… – заикаясь от испуга и мороза, начала я.

– Би-би – это синоним слова «машинка» на младенческом, а у нас тут библиотека! Имени Ленина, между прочим! А ну, встань ровно, где ж еще писателя фотографировать, если не здесь!

– Тут занято. – Я кивнула на Федора Михаиловича.

– Он уже встает.

– Так мне на его постамент лезть, что ли?!

– Нет, это рано тебе. Пока так постой, – рассудил креативный фотограф.

– Достоевского тоже сфоткай! – потребовала я.

– Ладно. Федор Михайлович, улыбайтесь! Сейчас вылетит птичка…

Сбитый голубь, ответственно осознав, что это его выход, отскреб себя от брусчатки и тяжко взлетел.

– К дождю, – проводив его взглядом, напророчил Колян.

И не ошибся: очень скоро сверху что-то посыпалось. Не совсем дождь, скорее, мокрый снег, но тоже ничего хорошего. Я нахлобучила капюшон, муж и сын сделали то же самое.

– Папа, ты что-то уронил. – Колюшка наклонился и поднял красную пластмассовую прищепку.

– Это у меня из капюшона выпало, – объяснил Колян.

– Тут что-то написано, – сын вытянул из захвата прищепки маленький обрывок картона. – «Спасите». Что это значит?

– Дай-ка, – я забрала у него бумажку. – Это не с наших веревок прищепка, у нас деревянные. Должно быть, она упала сверху, с девятого этажа. Или с десятого.

– Должно быть, ее специально бросили вниз, чтобы подать сигнал бедствия! – у Коляна загорелись глаза.

– Сигнальная прищепка? Впервые слышу…

– Да тут не прищепка важна, а бумажка! Прищепку прицепили как грузик, чтобы бумажку ветром не снесло!

– То есть целились именно в твой капюшон?

– А куда же? Дай мне. – Муж забрал записку, повертел ее, понюхал. – Это обрывок сигаретной пачки. Смотри, как все логично: кто-то, нуждающийся в спасении, находится в квартире над нами – на девятом или десятом этаже. Сидит взаперти, вероятно, под присмотром, но может иногда выходить на балкон для перекура. Орать с высоты: «Эге-гей, спасите-помогите!» – нет смысла, это услышат охранники, зато получилось подать сигнал потихоньку…

– Стоп. У кого это получилось? Кого спасать-то надо? Курильщика? Его Минздрав предупреждал…

– Кого спасать – это вопрос, – согласился Колян. – Будем разбираться.

– А куртку снова вывесим за балкон, – предложил сын. – Может быть, в нее еще что-нибудь бросят.

– Глядишь, слово за слово – к моменту отъезда проясним ситуацию, – съязвила я.

Разбираться ни с чем не хотелось, но просто умыть руки было бы некрасиво и непедагогично. Особенно после разговоров о том, что столичным жителям не хватает общительности, чуткости и отзывчивости, которыми мы, провинциалы, наделены с избытком.

К счастью, с местом, откуда прилетела просьба о помощи, удалось определиться быстро: разноцветные пластмассовые прищепки, красные, желтые и зеленые, висели на веревках этажом выше.

За балконом десятого этажа никаких веревок не было, очевидно, там свежевыстиранное белье сушили в помещении. Или привозили его уже сухим и выглаженным из прачечной.

Я позвонила нашей хозяйке Вере и спросила, не знает ли она соседей сверху.

– Ой, а я же не местная, сама из Воронежа, и за квартирой только присматриваю, как администратор, кастелянша и уборщица! А что такое, соседи с верхнего этажа беспокоят? – заволновалась Вера.

– Музыку громко включают, – соврала я.

– Так я управдому позвоню, она разберется. Айн момент…

Она отключилась и перезвонила минут через пять: