Вожак

Александр Колупаев

Вожак

Вожак

От бешеного бега гулко стучало сердце и сильно хотелось пить. Вожак пошел мелким шагом, потом остановился. От сжигающей его обиды он лег на пушистый снег. Холодок приятно освежил разгоряченное схваткой и бегом тело.

Плохое выдалось утро….

А начиналось оно, как и многие другие обычно и ничем особенным не отличалось.

Вчера, волчья стая, под его руководством, подошла близко к поселку. Там – люди.

Злейшие враги.

Вожак навсегда запомнил, как жалобно заворчал его отец, и в ответ заскулила мать, когда до их уютной и теплой норы врытой в расселине между скал, донесся невнятный шум. Это был странный шум: он изредка напоминал бормотание быстрого ручейка, в котором трое волчат лакали вкусную воду, а изредка – шелест листьев на дереве что росло неподалеку. Маленький волчонок даже насторожил ушки: необыкновенный шум развеселил его. Но, подчиняясь глухому и грозному ворчанию матери, волчата дружно забились в нору. Волчонок успел заметить, как отец, а потом и мать, длинными прыжками умчались прочь. А шум нарастал, перешел в непонятные, отрывистые звуки и возле их норы остановились странные звери.

У них было всего две ноги, длинное туловище, вытянутое кверху и странные лапы, которыми они нелепо размахивали. А главное – они отвратительно и сильно пахли! Волчонок оскалил зубы, но это не помогло. Страх погнал его дальше, глубже в нору. Он, не обращая внимания на ворчание брата и поскуливание сестры, полез через них, в дальний угол норы. И ещё дальше – в узкую, темную трещину, куда даже при самой азартной игре они боялись забираться. Залез, забился и затих. Только один хвостик остался снаружи. И почти сразу за этим, в нору просунулась палка. Кто-то из волчат, щелкнул по ней зубами.

– Здесь они! – волчонок не знал смысла этих звуков, но понял что его брат и сестра обнаружены этими зверями.

– Митрич, одень рукавицы, да забирай их в мешок! – другой голос был более скрипучий.

– А можа оставим до снегу? – тот, кого назвали «Митрич», наклонился над входом в нору, так что стало совсем темно.

– Да ну их! Оне сколько животины порежут! Взрослых возьмем по снегу!

И тут волчонку стало совсем страшно! Он хотел жалобно заскулить, но что-то подсказало ему, что нельзя этого делать! Так и просидел он, слушая, как заверещала его сестра, когда её вытянули из норы, и как несколько раз пытался укусить этого зверя за протянутую лапу его брат. Все было напрасно: их выволокли из норы и куда-то дели. Он слышал только поскуливание и их возню в тесном пространстве.

– Больше никого? – спросил скрипучий голос.

– Никого!

– Странно! Вроде трое было! Убег с родителями видно! Ладно, уходим!

После этого все затихло, но волчонок продолжал сидеть пока не учуял такой родной запах отца и матери и не услышал их жалобное поскуливание.

Как давно это было! Прошло семь трудных зим и великолепных в своем цветении весен! Но восьмая зима принесла взматеревшему волку большую неприятность!

Вожак потряс разорванным ухом – хорошо, что оттуда перестала капать кровь, и принялся зализывать прокушенную лапу. Горькой обидой наполнилась душа. А ведь утро начиналось так хорошо!

Прошедшая ночь выдалась темной, на небе, затянутом мутной мглой не было видно звезд, да и луна тусклым пятном бросала слабый свет на поле перед поселком. Изголодавшаяся стая легко подчинялась его приказам. Они разбились на две группы и, обогнув село, пробрались к большому сараю. Пахло вкусно – пахло добычей.

Дождавшись, пока человек с палкой, сеющей смерть, зайдет в свою огромную нору, вожак одним прыжком вскочил на крышу, напором мощных лап открыл маленькую дверцу и, втянув запах заметавшихся от ужаса овец, прыгну внутрь. Нет, он не стал рвать в клочья дрожавшую плоть, он знал, что сам был в западне. В два прыжка достиг задних ворот, откуда выгоняли стадо и, став на задние лапы обнюхал их.

Запах человека особенно был сильным от концов длинной деревянной палки, а вот ближе середины она противно пахла железом.

Прыжок двумя лапами – и он понял, что эта палка, отскочив вверх, откроет ему путь на свободу, а его изголодавшейся стае принесет пищу. На втором прыжке палка с громким стуком слетела на землю и створки ворот под напором его тела распахнулись. Ошалевшие от ужаса овцы ринулись прочь.

Стая, в ночной темноте захлебываясь кровью и плюясь шерстью, рвала податливые тела, глотала куски дымящейся ещё живой плоти. Но он, вожак, быстро и ловко, зарезав своими клыками нескольких овец, злобно зарычав на членов стаи, а кого-то и больно куснув, быстро навел порядок. Закинув на спины тяжелую добычу, стая уходила в ночь. Запоздалый крик сторожа и выстрелы ничего уже не могли изменить.

Всю ночь, волки блаженствовали: их желудки были отягощены знатной добычей. Но под утро смутное беспокойство, переросшее в тревогу, заставило вожака поднимать стаю в путь.

И тут случился бунт!

Нет, волчицы и подросшие годовалые волчата, беспрекословно чувствовали его силу и его хватку! А вот взматеревший двухлетний волк, со светлыми подпалинами на брюхе, открыто выказал свое недовольство! Зачем уходить от остатков добычи?! Зря вожак не предал большого значения его злобному оскалу! Достаточно было сшибить его ударом мощной груди и пару раз лязгнуть над его горлом острыми клыками!

Эх, старость, старость! Вожаку все ещё казалось, что его белые клыки, по прежнему остры и стоит их только оскалить, как вся стая покорно последует его приказу! Но, время безжалостно притупило его зубы. Мало того, один из них был сломан наполовину и его оскал желтых, изломанных клыков уже не внушал такого страха и повиновения….

Молодой волк, недовольно поворчал, но взмахом хвоста высказал повиновение. Вожак, отвернувшись от него, направился было вперед, как сильный толчок сбил его с ног! Падая, он успел повернуться и, открыв свою пасть, приготовится к защите. Только то, что произошло потом, привело к его полному поражению! Нападающий молча и подло вцепился в его заднюю лапу! Быстро крутнувшись, вожак наказал своего соперника – сбоку вцепился в его шею. Эх! Такого поражения он ещё не знал! Стертые клыки не смогли даже прокусить кожу! Скользнув по жесткой шерсти, они с глухим стуком ударились друг о друга. То, что произошло потом, даже сейчас заполняло душу бывшего вожака стаи отчаянной тоской. Молодой наглец, вцепился ему в ухо, почти разорвав его надвое! Окрыленный столь блестящей победой, он снова сбил вожака с ног и его острые словно бритва клыки схватили уже бывшего вожака стаи за горло! Матерый волк замер….

Шевельнись он – значит не признать своего поражения. И тогда всё! Сожмет он свои челюсти, брызнет алая кровь на белый снег! Вожак не шевелился.

Молодой волк, оставил его, и оббежал стаю, оставляя всюду свои пахучие метки. Уже бывший вожак, превозмогая боль в прокушенной лапе, медленно поднялся. Все волки виновато отворачивали от него взгляд. И он понял – стая больше не принадлежит ему! В стае не было такого понятия как жалость.

Поджав хвост и прихрамывая, он, понуро поплелся прочь. Только сейчас понял своего тогдашнего соперника, вожака стаи, которого он сменил.

Нет, он не поступил так подло. Он победил в честном бою! И побежденный, так же вот понуро уходил от стаи. И не было видно его ещё три дня. Только потом, он прибился обратно. Как сладко было сознавать свое превосходство! Стоило только оскалить клыки и поверженный им волк, словно молодой щенок, послушно кувыркнулся на спину.

Давно это было, давно. Вожак вздохнул, тронул языком снег и снова принялся зализывать рану. Нет, не пойдет он в стаю! У него ещё есть гордость!

Волк не знал, сколько прошло времени. Знал только одно – нужно уходить в темный лес. Уходить туда, где овраг делился на три неглубоких отрога поросшими ельником. Там было тихо и тепло, ветер не долетал до дна, а только шумел в верхушках деревьев.

Он встал, втянул носом воздух и тут чуткое ухо услышало звук.

Это был звук беды!

Люди были опасны не только тем, что носили с собой гремучие палки, но им подвластны были и странные до ужаса звери. У них была всего одна лапа спереди, две сзади, и они издавали громкие рычащие звуки! И совсем странное – когда они стояли, то не могли рычать, а когда бежали – ужасно воняли синим дымом. А главное – эти звери позволяли сесть на свои спины людям и бегали с ними! Да так быстро, что убежать от них было почти невозможно!

Звук раздавался от их рычания.

Вожак уловил три немного разных звука. Три зверя и заливистый лай трех собак. Беда неотвратимо надвигалась на его стаю.

Вожак выскочил на пригорок. Сзади него была заросшая густым кустарником и мелкими березками пойма реки, стремительный бег которой не могли сковать даже морозы. Он мгновенно оценил опасность. Три зверя рыча и отплевываясь, синим дымом, охватывали отдыхающую стаю с двух сторон. Занявший его место волк, большими прыжками уводил всех по краю поля.

«Глупец! Надо сворачивать в кустарник! Там звери потеряют свой бег!».

Но его никто не слышал. Но нет, вот волчица свернула и устремилась к кустам. Тут один из людей, поднял свою палку и до вожака донесся трескучий раскат выстрела. Его зоркие глаза даже различили фонтанчик снега немного сзади прыгающей по рыхлому снегу волчицы. Вожак понял – сейчас люди грохотом своих железных палок перебьют его стаю! И он завыл! Громкий вой протяжно и гулко разнесся над снежным полем. Собаки мгновенно остановились и кинулись в его сторону.

Один из зверей развернулся и побежал следом за ними. Это было уже хорошо! Собак вожак не боялся, а вот плохо было то, что на спине зверя сидели двое!

Но что стая?

Старый волк с удивлением увидел, что люди больше не гремят своими палками. Но нет! Один из них, повозившись, вскинул свою железную смерть и к грохоту прибавился противный свист. Волк понял – это была неминуемая погибель! Тяжелые шарики с противным звуком вонзились в тело молодой волчицы, и она закрутилась на месте. Второй выстрел! И ещё один волк, изогнувшись, пытался укусить невидимого врага так коварно перебившего ему задние лапы.

– Митрич! Не добивай подранков! Потом возьмем! – вожак не знал слов, но понял, что эти люди не станут останавливаться и будут преследовать стаю до конца. И он, почти, как человек застонал и скрипнул зубами! Этот выскочка, который так нагло присвоил его звание, звание вожака стаи, совершил глупейшую ошибку!

Вместо того чтобы держаться в кустарнике возле реки и так оторваться от зверей, которые не могут там быстро бегать, он развернул стаю поперек чистого поля. Да, так было ближе до спасительного ельника, но разве уйдешь по снегу от того кто бегает быстрее тебя?! Вожак только и успел заметить, что его соперник, изогнувшись в прыжке, упал на бок и снег под ним окрасился красным. Вон еще две волчицы, стали кататься по снегу, пытаясь сбросить с себя дикую боль.

Но тут почти рядом громыхнул выстрел и пуля, противно свистя, улетела выше его за реку. Собаки, захлебываясь от лая, были всего в десяти прыжках. Ну, от них он легко уйдет! Не обращая внимания на ноющую боль в прокушенной лапе, волк гигантскими скачками направился к реке. Туда, где она бурлила и швырялась брызгами. Сразу за перекатом река затихала, и там её сковывал лед.

В вечной борьбе воды и мороза лед то становился тоньше, то был прочнее спрессованного весеннего снега. Сейчас лед был тонок, и это было опасно!

Но вожак и не думал замедлять свой бег! Он шлепнулся на брюхо и, широко расставив лапы, проскользил по прозрачному, предательски потрескивающему льду на другую сторону реки. Чуть повернув голову, успел заметить, как передняя собака кинулась за ним. Лед предательски треснул и она провалилась в воду. Жалобно заскулив, она пыталась передними лапами взобраться на лед, но он обломился под её тяжестью, сильное течение подбило её задние лапы и она, жалобно пискнув, скрылась под лед.

Две другие псины заметались по берегу, захлебываясь в истошном лае. Густой кустарник, покрытый снегом, мог надежно укрыть вожака. Но он, выскочив на крутой берег, зорко всматривался вдаль – туда, где уходила от преследования стая. Жалобно заныло сердце старого волка: от стаи осталось всего трое! И до спасительного ельника было так недалеко! Он успел заметить как волчица, резко свернув, привлекла внимание почти нагнавших остатки стаи зверей.

Захлопали выстрелы, но она, пробитая пулями и свинцовыми шариками, продолжала ещё прыгать. Снова в упор грянули выстрелы. Все! Она, кувыркнувшись через голову, растянулась на снегу. Но стрелять было больше не в кого. Молодой однолетка и волчица прошлогоднего выводка скрылись в густом ельнике.

Можно посмотреть, что делает его враг. Да он стал не опасен! Вон он стоит на том берегу и бессильно рычит.

Но что это?!

Взревев и отчаянно плюясь дымом, он кинулся на лед! Глупец! Вожак даже слегка оскалил зубы – утонет!

Но нет!

Враг, легко скользнув по льду, резко развернулся и побежал ниже по течению.

И тут волк допустил ошибку. Он на некоторое время потерял из виду своего врага и не заметил, как с него спрыгнул один человек и, укрываясь за крутым берегом, быстро побежал в его сторону. Волк, чуть прихрамывая, неторопливо бежал по кустарнику, улавливая чутким слухом удалявшегося врага. Вот он одним прыжком выскочил на бугор, разделяющий две рощицы и тут что-то тяжело и сильно, ударило в бок. Внутри стало горячо, ноги перестали слушаться его и он тяжело осел в снег. Это немного продлило ему жизнь. Пробитая артерия сжалась и кровь все ещё понемногу поступала в мозг. Он видел, как человек подошел к нему, осторожно тронул ногой. Вожак попытался было развернуться к нему, но сил хватило только перевернуться на бок. Все ещё мощное сердце, торопливо стуча, пыталось продлить ему жизнь. Но волосы на загривке, вставшие дыбом при виде злейшего врага, медленно опадали, сознание угасало. Волк попытался было злобно оскалиться: но получилось – словно улыбнулся навстречу своей смерти.

Последнее что увидели его глаза – было лицо врага, склонившегося над ним. Вдруг из глаз человека выкатились две дождинки и капнули на голову умирающего волка. И ещё одна на высунутый язык.

– Дождь! Это хорошо! Дождь – это тепло, это много еды! – мелькнула последняя мысль.

И закрутило, понесло вожака по остаткам сознания!

Свежей струей хлынул теплый, вкусный своими запахами воздух. Мелькнул зеленый луг и они, с волчицей, кувыркаясь, и легонько покусывая друг друга, спешат навстречу всходящему солнцу!

На медведя

Скажи читатель, много ли у тебя знакомых охотников, которые вот так запросто могут сказать: «Ходил на медведя!»?

Такая добыча для любого охотника как олимпийская медаль для спортсмена. Предмет зависти всей охотничьей братии.

Извилистые дорожки моей судьбы забросили меня жить и работать в один из колхозов на севере нашей области. Состоял наш колхоз из трех бригад. Третья бригада располагалась в 65 километрах от центральной усадьбы среди отвоеванных у тайги небольших полей.

Летом вывозили туда большое количество телят, молодняка крупного рогатого скота, где на лесных полянах этот скот подрастал и набирал вес. Обилие сочной травы, ручьи и речушки – мечта любого скотовода. Одна беда – медведи! Охотились косолапые за телятами. От восьми до пятнадцати голов каждый сезон недосчитывались пастухи.

Садился тогда председатель колхоза в автомобиль и брал лицензию на отстрел расшалившегося мишки. Нет, сам он эту охоту не уважал, в селе было достаточно более опытных охотников. Но самым авторитетным считался Иван Иванович. Этот знаток медвежьих повадок, как по открытой книге читал все следы и вычислял последующие действия медведей. Надо сказать, что бригадиром в этой бригаде, был Георгий Федорович. Для многих он был ровесник, многие были старше его годами, поэтому звали его часто просто – Гоша. Признаюсь, оба персонажа нашего рассказа приходились мне родней со стороны жены.

В один год ближе к середине августа, заломал медведь двух телок.

Повез я лицензию на отстрел в третью бригаду. Были и другие производственные дела. Дня за три должен был управиться.

И дернула меня нелегкая, напроситься на эту самую медвежью охоту! По молодости был во мне такой азарт – с ружьишком побаловаться. Жил я тогда в Курчуме, что стоит недалеко от Бухтарминского водохранилища. В тамошних камышовых плавнях водилось несметное количество уток. Утиная охота, скажу я вам, это азарт! Уток стреляли влет. В секунду, словно реактивный истребитель, промелькнет утка перед вами, успевай вскинуть ружье и выстрелить.

Я преуспел на утиной охоте. Всегда добывал положенное лицензией количество дичи, а настрелянное сверх нормы щедро раздавал другим менее удачливым стрелкам. Нисколько не сомневаясь, что по такой крупной дичи как медведь я точно попаду, предложил свои услуги в его отстреле.

Иван Иванович, оглядев меня с головы до ног, вынул мундштук сигареты изо рта: «Нет, медведь к заломанным телкам сегодня не подойдет, он ждать будет, когда добыча запропаститься, дня через три его ждать там надо. А вот близко ходить будет. На овсах его брать будем! У пасеки на дальнем поле, ты Гоша свези туда пару помостов, да лестницу, а я Саньку снаряжу для ночной охоты»

Не особо мудря, сняли мы пару дверей с сараев, взяли веревки, подпорки взвалили всё на телегу и поехали на это самое дальнее поле овса.

Росла там с краю, у оврага, старая береза. Метрах в четырех над землей – развилка и чуть повыше еще один толстый сучек отходил от основного ствола.

Приладили двери на развилки березы, две лежанки получилось, поставили лестницу, что бы удобнее было залазить вверх на дерево, и поехали домой – собираться на ночное ожидание медведя.

Меня снарядили по высшему классу: кроме теплого белья, шапки, прочных брюк и телогрейки (не удивляйся, читатель ночи в августе в горах холодные), опоясали меня патронташем, справа патроны с тяжелыми самодельными пулями, слева с крупной картечью. Охотничий нож – в чехле, что бы ни утерять, был привязан к поясу ремешком.

Небольшой запас еды был у каждого, да еще фляжка воды.

Перед отправкой на охоту, Иван Иванович, сославшись на небольшое недомогание, отказался ехать с нами: «Вас двое, управитесь и без меня, я утром подъеду. Смотри, Гоша зацепите медведя, не подходи до рассвета, опасно!»

«А если раним, и он полезет к нам на березу?» я высказал сомнение по поводу ненадежности нашего укрытия.

«Лестницу отбросите, да у вас два ружья, по два ствола на брата, жаканом 1 бейте, сразу свалите!» С тем мы уже собирались отбыть к месту охоты.

Тут Иван Иванович обратился к своей супруге, добрейшей тете Мане: «Дай ребятам медовухи, ночи ужо росные, да холодные, к рассвету согреться будет чем».

Тетя Маня, суровая на вид женщина, поворчав для порядку, дала Гоше ключи от кладовки: «Нацеди там себе во фляжку».

Читатель, если ты не пробовал старинный русский напиток – медовуху, ты многое потерял!

Попроси знакомого пасечника, он уделит тебе из своих запасов.

Тетя Маня делала этот хмельной напиток по особому рецепту, помню только, что из трав добавляла она цветы чабреца. Хранила она вожделенный для многих односельчан напиток в особой деревянной бочке, называемой «лагушок». Вмещал «лагушок» литров десять и Гоша просто прихватил его из кладовой.

Добрались до березы засветло, расположились на помостах, я внизу, Гоша – вверху, надо мной.

Иван Иванович, пожелав нам не спать и не шуметь, взгромоздился на телегу и укатил в село. Быстро темнело. Чтобы не дремать, я шевелил пальцами ног и «шепотом» грыз сухари.

Опытные охотники кладут в рот маленькие сухарики, и пока они не размокнут, грызть их без хруста не возможно. И спать не дадут. Тут напарник по охоте тихим шепотом просит: «Стаканчик подай!». Подаю я ему складной стаканчик, слышу в темноте «Буль, бульк, бульк …». Стаканчик вернулся ко мне полный. Выпил. Ох и хороша медовуха у тети Мани! Первейший на селе специалист по этому напитку!

Луна на восходе стыдливо спряталась за тучку. Немного посветлело. Серебром отливает овес на поле, изредка протяжно вскрикивает какая-то птица и тишина.

После нескольких передач стаканчика стало как то спокойно. Помню, выплюнул я сухарик изо рта и провалился в теплое, вязкое небытие.

Очнулся как от толчка в бок. Левая лука затекла и свешивалась куда-то вниз. Осторожно я протянул правую руку, и она ощупала такой же край.

Пошевелил ногами и понял, лежу неизвестно где, внизу – пустота!

Вспоминаю, что курс физики в объеме средней школы я знаю на отлично, определим высоту, для чего достаю нож и бросаю его вниз, начинаю считать: «Раз, два, три …. десять!» звука от падения ножа нет. Лежу на высоте метров 500! Легкая паника сменилась ужасом, я вскочил, стукнулся головой о верхний помост и … все вспомнил! Подтянул нож, болтающийся внизу на ремешке, пошарил возле себя ружьишко. Оно, скорее всего, упало вниз.

Луна выплыла почти в зенит и каким-то восторженным, колдовским светом заливала овсяное поле.

Тут метрах в пятидесяти от березы я замечаю спокойно пасущуюся лошадь.

Этого еще не хватало! Спускаюсь вниз, в траве нахожу ружье и стараясь особо не

шуметь подхожу к лошади. Странная лошадь, сидит на задних ногах, чавкает, обсасывает метелки овса!

И тут до меня доходит: «Медведь!».

Ощутив противный холодок по спине, зачем-то ору: «Ты что здесь делаешь!!!».

Медведь, охнув от неожиданности, встал на задние лапы.

Где вы, эксперты книги рекордов Гиннеса?

Метры до березы и вверх по лестнице это расстояние, я преодолел, может секунд за пять и те мне показались вечностью.

Память услужливо подсказала еще один путь к спасению – отбросить от дерева лестницу.

Отдышался, вспомнил про ружьё. Переломил, вложил два заряда с пулями в оба ствола и бабахнул наугад в сторону темной чащи!

«Что! Где! Кто!», заорал с верхнего помоста Георгий Федорович.

Ответом нам был только треск валежника, да испуганное уханье удиравшего медведя.

Прибывший с рассветом Иван Иванович, осмотрев следы, изрек: «Метров на двадцать ты к нему подошел, я так близко никогда бы не рискнул, а вот нервишки у тебя ни к черту, промазать с такого расстояния!»

И поднимая с земли, почти пустой бочонок из-под медовухи, добавил: «Оно может и к лучшему, подраненный зверь очень опасен!»

Прошло много лет, как не брал я в руки ружья. Но с некоторых пор более заядлого и меткого стрелка вам не сыскать. Только в этом году «завалил» я здоровенного лося, в засаде упорно дождался лису, а на прошлой неделе добыл четырех журавлей! Одного срезал в полете, а трех перещелкал на земле.

Думаете хвастливое вранье? А вот и нет! Можете сами посмотреть мои трофеи. Вот они украшают экран монитора моего компьютера, потому что давно оружие несущее смерть живому, я сменил на фоторужьё. В восхищении качают головой мои друзья, любуясь моими охотничьими трофеями.

Скажи читатель, много ли у тебя знакомых охотников, которые запросто могут сказать: «Ходил на медведя»?

жакан – круглая, свинцовая пуля для гладкоствольного ружья, как правило, самодельная.

«Черная вдова»

В ясный день, если над нашим родным Усть-Каменогорском не плавает плотная пелена дыма с половиной набора таблицы Менделеева, километрах в пятнадцати на юго-западе, можно рассмотреть три острые горные вершины. Называют их по-разному, кто «три брата», кто «три батыра», но, более всего к ним пристало прозвище – «три монаха». У подножия этих грациозных вершин (и как их еще не сняли в кино?), находится несколько озер – так их и зовут «монастырские» Во времена Советского Союза там располагалось несколько оздоровительных лагерей, в которых проводили часть летних каникул старшеклассники сельскохозяйственных промышленных фабрик. Несколько лет подряд бессменным начальником этого летнего лагеря был мой друг, назовем его Александр Петрович. Личность безмерно влюбленная в просторы степей, пионер покорения горных вершин и лесистых перевалов. Нет, путешественником в прямом смысле этого слова, он не был, но побывал во многих знаменитых местах нашей бывшей необъятной Родины.

Настоящие альпинисты стараются покорить вершины, а Александр Петрович, больше коллекционировал подножья гор. А, что? Везде был, свой человек на многих турбазах. Мне довелось поддаться на его уговоры и где пройти, а где проехать половину северного Кавказа. Там, в Баксанском ущелье, в туристском приюте недалеко от Чегема и в палаточном лагере у подножия пика Инэй, слышали мы легенду о «черном альпинисте».

Живет такая легенда у бродяг-путешественников, если вы её не слышали от своих знакомых или от друзей, извольте, я расскажу.

Историю эту обязательно рассказывают у костра, желательно, в кругу новичков.

«Брошен и предан был своим лучшим другом один альпинист. С тех пор бродит его душа неприкаянная и обиженная на весь людской род, среди местных гор. Стал этот альпинист заглядывать по ночам и в наш лагерь. Протягивает в палатку черную, обмороженную руку и говорит унылым голосом: «Дайте хлебушка!» Отказать ему нельзя – заберет с собой. Понятно, что в эту историю мало кто верил, даже новички. Кое-кто, наверное, и посмеивался. И все шли спать по палаткам. А рассказчик, выждав немного, доставал из своего рюкзака припасенную баночку краски… Выкрасив свою руку в черный цвет, он подходил к палатке новичков, просовывал руку внутрь и печальным голосом говорил: "Пожалуйста, дайте хлебушка…"