Алексей Ставницер. Начало. Восхождение. Вершина

В первые приезды мы с Алексеем ходили по территории и удивлялись, почему комплекс не работает. Все двери, ворота и калитки были или заварены, или взяты на крепкие запоры – чтобы не разворовали. Судоразгрузочную машину обжили чайки и, судя по обилию помета, давно.

– Да лет пять уже все на замке, – просветил нас один из сторожей. Как потом оказалось, дипломированный инженер, спасавшийся от безработицы в сторожах и не терявший надежды, что рано или поздно комплекс заработает. Вообще за законсервированным предприятием присматривало около двух десятков человек. Остальной персонал «Лимана» пребывал в неопределенном состоянии – в штате, но без работы. От этого же дипломированного сторожа мы услышали не митингово-газетную версию, как «зеленые» спасли Одессу от вредоносного терминала, а как бы изнутри, от рядовых граждан, во имя которых экологические патриоты и не пустили «Художник Моор» с грузом фосфоритов к причалу.

История с этим судном давняя, 89-го года. «Лиману» предстояло принять первую партию фосфоритов, а немцы готовились отработать на ней технологию. Химические заводы в Сумах, Черкассах, Ровно и Калуше, в Лисичанске и Днепродзержинске ожидали дефицитное сырье. В сущности, выживание всей химической промышленности Украины было поставлено в зависимость от успешной работы «Лимана». Но едва судно замаячило на рейде, как одесские «зеленые» захватили причал и заявили – только через наши трупы. Тиражировалась информация, что комплекс – дьявольская придумка для отравления Одессы, что североафриканские фосфориты радиоактивны и вкупе с Чернобылем погубят народ, что комплекс умертвит не только Аджалык, но и до самой Одессы отравит черноморские воды. Истерия с каждым днем набирала градусы, и власть попятилась – как раз шли первые свободные выборы, выгоднее было оседлать протестную волну, чем противостоять ей. Вскоре даже на открывшемся съезде народных депутатов СССР, который в те годы граждане смотрели с большим интересом, чем мексиканские сериалы, один из избранников от Одессы озвучил сенсационную новость о вредности «Лимана» и глупости самого проекта.

Между тем, все было с точностью «до наоборот». «Крупп», немецкая фирма с богатой биографией и хорошей репутацией, спроектировала не просто безопасный перегрузочный комплекс, но лучший в Европе. Он мог стать для «Круппа» своеобразной визитной карточкой, демонстрацией технического прорыва в ХХІ век. В отличие от Союза, европейские страны слово «экология» выучили давно и понимали социальность его значения. Потом, когда мы познакомимся с немецкими инженерами, возобновим с ними сотрудничество, они расскажут, что во время шабаша «зеленых» один из немецких наладчиков заплакал от обиды, что такой совершенный немецкий труд так оскорбляют…

По жесткости экологической безопасности комплекс в пять раз превышал европейские нормативы. Галерея и склады были напичканы датчиками и сигнализаторами, все герметично. Огромный склад для химической продукции обладал защитой от коррозии, полностью автоматизирован. В кабинах машинистов даже предусматривалось повышенное давление, чтобы туда не просачивалась пыль. Ну, и так далее.

Владимир Григорьевич Иванов, с которым мы повстречались, на наши восторги вылил ушат ледяной воды – было бы запустить комплекс просто, уже давно к рукам прибрали бы. А так все в округе приватизировали, а от «Лимана», как черт от ладана. И, загибая палец за пальцем, начал перечислять проблемы. Пальцев на руке не хватило. К начальнику порта мы пошли знакомиться неслучайно. Комплекс был привязан к Южному, как пуповиной: тепло и водоснабжение, электроэнергия, связь и еще десятки элементов жизнеобеспечения зависели от порта. Поэтому важно было убедиться, что сотрудничество, если оно состоится, не будет против интересов портовиков. Иванов нас успокоил – порту и своей головной боли достаточно.

Мы ездили на «Лиман» не один раз и не сразу поняли, на какую гору собираемся взобраться. Идея цементного терминала как-то потускнела, но не потому, что была технически неосуществима. Когда мимо нас прогнали к причалу стадо коров, которым предстояло совершить первое и последнее в своей жизни морское путешествие в Турцию, чтобы вернуться в отечество кожаными пальто, мы убедились – грузить здесь можно, что угодно. С 16-го причала шел на экспорт металл, наиболее ходовой тогда товар.

Хотя Алексей и не доучился в аспирантуре сельхозинститута, но хорошо понимал, что значит для Украины рынок минеральных удобрений. Нужно отдать ему должное: он всегда видел проблему широко, комплексно и перспективно. Мы не строили воздушные замки… Хотя нет, таки строили, более того, рисовать грядущие «Нью-Васюки» довелось мне.

В Министерстве промышленной политики, куда мы обратились с предложением возрождения ГП «Лиман», нас долго не могли понять. Какой лиман? Какие фосфориты? Принимавший нас чиновник провел нас к руководителю управления Валентину Куличенко, который как раз собирался перебираться в кабинет заместителя министра. Он тоже о переданном Украине после раздела Союза «Лимане» ничего не знал.

Если басню сокращать, то именно благодаря нам «нашлось» стратегическое для Украины предприятие. Начался поиск путей его реанимации. По самым скромным подсчетам нужно было около десяти миллионов долларов вложений, чтобы терминал запустить. Для украинской экономики тех лет – огромные деньги. Мы предложили Министерству сценарий реанимации предприятия – создается СП с нашим участием, главный дольщик – государство, нашей заботой и ответственностью становится поиск инвесторов и запуск терминала. Думаю, проект шел бы тяжко, если бы не содействие Руслана Боделана. Он занимал тогда должность председателя Одесского областного совета и возглавил Подготовительный комитет по созданию Свободной экономической зоны. Многоопытный аппаратчик Руслан Борисович умел разговаривать с киевскими чиновниками и, в сущности, стал крестным отцом «Трансинвестсервиса».

Нас, как новых управленцев, представлял рабочему коллективу заместитель министра Министерства промышленной политики Валентин Куличенко. Алексей Михайлович решил, что, хотя он и возглавляет ТИС, выступить перед рабочими лучше мне. Собрание проходило в красном уголке и было достаточно людным. С работой тогда было непросто, а с хорошей работой – тем более, поэтому люди хотели знать, что их ждет сегодня, завтра, через десять лет. И мне пришлось широкими мазками рисовать будущее ТИСа, больше опираясь на фантазию, чем на реалии. В моем рассказе строились новые склады и причалы, пустынные берега обрастали новыми предприятиями, к ТИСу в очередь стояли на далеком рейде суда, рабочие получали зарплату, которой завидовали соседи, социальная защита была лучше советской и пр. Глаза Алексея Михайловича искрились, и я предполагал, что после собрания он не преминет поехидничать над моими «Нью-Васюками». Но он сказал абсолютно серьезно – вот так примерно мы и будем развиваться.

Вероятно, необходимо сделать отступление от темы, чтобы прояснить существенное обстоятельство, которому были посвящены десятки, если не сотни, публикаций и выступлений о ТИСе с разных трибун. Их стержневой сюжет прост и понятен. Вот, мол, стоял дорогостоящий комплекс, который вряд ли построил бы своими силами любой бизнесмен. Да, заброшенный, забытый и невостребованный. Но государственная, а следовательно, народная собственность. И тут приходят дельцы с торбой денег, невесть каким путем добытых, а скорее всего, наворованных, прибирают государственную, а следовательно, народную собственность к рукам и жируют.

Первое уточнение: государственное предприятие и народная собственность совсем не одно и то же. Как говорят в нашем городе, это две большие разницы. Народная собственность – понятие инерционное, больше пропагандистское, чем экономическое, никогда не имевшее реального наполнения. Этот фантом, пропагандистский рудимент прошлой жизни, исчез в процессе приватизации, которая, как заметил один из ее идеологов, «навсегда похоронила надежды народа на справедливость». Но и государство, и народ вообще без справедливости в отношениях – дикость, что-то промежуточное между животным миром и первобытными племенами. Получив на рынке ваучерной приватизации промышленные предприятия по цене, далекой от реальной, новые собственники, преимущественно партсовноменклатура, вчерашние цеховики и расправивший плечи криминал по умолчанию обязывались взять на свое содержание и всю социальную сферу страны. Что из этого получилось, мы все знаем. Это необходимое пояснение, так как ТИС никакого отношения к «сладкой приватизации» не имел. Поменяв название, ГП «Лиман» оставалось по существу государственной собственностью, которая управлялась совместным предприятием, а прибыль от деятельности (до которой еще было ох как далеко!) делилась соответственно долями. Тем не менее, Алексей Михайлович на том, первом собрании сказал присутствующим – главным приоритетом нового предприятия всегда будет человек.

Забегая далеко наперед. Когда Алексей Михайлович ушел, мы решили частью его последнего пути сделать проезд по терминалу. Он свое детище не просто любил, он им жил. И, отлучаясь по делам хоть на день, хоть на неделю, он, возвращаясь, ехал не домой, а на терминал. У него был свой маршрут объезда, за много лет к этой «странности характера» все привыкли. И мы решили повторить эту дорогу, никого не предупреждая, без остановок и церемониальных процедур. Но и тайны, разумеется, из этого не делали. Проезд на скорости не получился. Вся дневная смена – сотни людей! – исключительно по своему разумению нравственного долга вышла попрощаться с Алексеем, сказать свои слова благодарности, и уж совершенно неожиданно обозвались гудками тепловозы и стоявшие у причалов суда.

Общеизвестно, что в нашей державе умеют изображать радость встреч и любовь к начальству. Скорбь и уважение нигде в мире имитировать не научились. Искренний порыв проститься с Алексеем Михайловичем и был свидетельством того, что он ни на йоту не отступал от провозглашенного им в начале пути принципа справедливости. Каждый сотрудник ТИСа знал, что его благополучие и благосостояние зависит от успешности предприятия. В стране найдется не так много приватных предприятий, где принципы совкового социализма оказались замещены политикой социальной защиты человека. Социальные программы ТИСа стоили дорого, счет шел на миллионы. Предприятие платило за обучение детей, за лечение, помогало с приобретением жилья, вкладывало немалые средства в образование, строя новые школы, ремонтировало дороги и детские садики, клубы, церкви. Как обычно поступают «новые капиталисты»? Вот мы встанем на ноги, разбогатеем, а уж тогда будем заниматься благотворительностью. Позиция Алексея Михайловича была альтернативной – помогать сразу, сегодня и сейчас, потому что у человека одна жизнь, и он вправе прожить ее достойно, не откладывая ничего на потом. К нам приходили и уходили инвесторы, не всем нравилась наша социальная политика, но таковы были наши незыблемые принципы и таковы были условия вхождения в партнерство.

Нашей первоочередной целью был запуск комплекса. Фонд государственного имущества отвел для этого весьма конкретный и жесткий срок – два года. Но легко сказать – запустить. Первая очередь строилась как импортная, то есть мы могли выгружать суда с насыпными химическими грузами. Но в том и дело, что никакого импорта не было. Перед нами стояла сложнейшая инженерная задача – преобразовать импортный комплекс в экспортный. Немецкие специалисты, проектировавшие и строившие первую очередь, уверяли – реверс невозможен, неосуществим. Нам с Алексеем спорить с крупповскими инженерами было неуютно. Мое чисто гуманитарное образование и его тоже далекое от технического усложняли диалог на равных. Во всяком случае – пока.

Переговоры – это не соревнование знаний, а состязание интеллектов.

Я не знаю, как и когда Алексей получал необходимые технические знания, но скоро за столом переговоров он свободно оперировал инженерной терминологией, демонстрируя глубинное понимание проблематики. Так что если партнеры, полагаясь, что перед ними сидит кооператор с опытом оптовой торговли, начинали сыпать терминами, ответ был немедленным и адекватным. Алексей никогда не позволял ставить нас в роль просителей, бедных родственников и пр. И очень недипломатично, если не сказать жестко, реагировал даже на намек некоего превосходства. По этой причине, к слову сказать, едва не сорвалось еще на начальной стадии наше сотрудничество с «Норск-Гидро», о чем речь впереди.

Теперь об убежденности. Меня поначалу удивляла уверенность Алексея Михайловича, когда он отстаивал или предлагал реализовать какую-либо инженерную идею. В частности, когда шла речь о реверсе терминала, он доказывал, что это возможно. Как-то после очередного раунда переговоров я спросил у него: быть может, то, чего мы так хотим и что нам нужно, действительно неразрешимо? Он как-то весело фыркнул и сказал, что на свете не так много технически нерешаемых задач. И реверса нашей импортной линии в этом списке точно нет.

– Если это не сделают немцы, это сделаем мы, – сказал он без тени сомнения. – Просто им выгодно строить еще один терминал, экспортный. Будь это выгодно и нам, можно было бы договариваться. Но тут интерес разный.

И чтобы окончательно развеять мои сомнения, уверил, что молодые тисовские инженеры имеют соображение, как решить проблемы с реверсом. Так что свету – не только в немецком окошке.

Позже, когда мы сообща съедим не менее пуда соли, я открою едва ли не главную черту характера Алексея: в его лексиконе не было слов «нет, невозможно, неразрешимо» и прочих. Он никогда не искал обоснований и пояснений, почему проблему нельзя решить. Он начинал с того, как ее решить быстро и с наименьшими затратами. Так было не только с реверсом. Развитие ТИСа, превращение его из маломощного «Лимана» в крупнейшую стивидорную компанию Украины во многом поясняется тем, что Алексей, определив цель, шел к ней прямым путем, не обращая внимания на «револьверный лай» мелкого чиновничества. Его логика была проста. Наш проект государству выгоден? Мы нарушаем интересы государства, народа? Если нет, то какие сомнения? Вперед!

Привыкшие к совковой зарегулированности, привыкшие к тому, что без их чиха и соизволенья никто ничего делать не мог, чиновники немели от такой дерзости. Они во все лопатки запоздало кидались совать палки в тисовские колеса, но это Алексея мало беспокоило. Дело сделано. Беспокоило это первое время, как это ни странно, управленческий персонал и даже рабочих. В каждом из нас еще сидел послушный советский человек, робевший от грозного оклика вышестоящего начальника. Примеров, как начальственный произвол пускал под откос успешные производства, было много. Поэтому рабочий коллектив и воспринимал наезды болезненно, ТИС ему нравился стабильностью, кадровой политикой, социальными программами, зарплатой, наконец. Не погубят ли? А чем крепче предприятие становилось на ноги, тем больше становилось охотников прибрать его к рукам. Вообще становление, развитие нашей земли терминалов, как потом будут называть ТИС, напоминало плавание против течения. Любое промедление или неверное решение грозило унести нас вниз. Но Алексей Михайлович как-то очень быстро и без помощи психологов со стороны ситуацию со страхами сломал. Логика его убеждений была проста и стояла на украинских законах: если мы хозяева своего предприятия, то кому лучше знать и понимать, что нам делать, как развиваться? Если мы что и сделаем в убыток, то ведь в убыток себе, не государству. Так что неистовство чиновной своры нам не указ. Наша сила в сплоченности. И, может, впервые в новой истории Украины на приватном, работающем по рыночным правилам предприятии рабочий коллектив оказался рядом с руководством предприятия. Вопреки старым идеологическим канонам, так как руководство было буржуазным по сути, капиталистическим, а следовательно, и враждебным для трудового коллектива.

Но все это будет потом, а в этой части моего рассказа ТИС еще слаб и бессилен, незащищен и уязвим, как всегда и бывает с новорожденным.

Поиск средств на реанимацию комплекса привел нас к тем самым австрийским бизнесменам, которые проявили интерес к инвестированию в цементный терминал. Оказалось, цемент – это один из сценариев их инвестиционной политики, перевалка химических грузов, согласились они, не менее интересно. Родилось совместное украинско-австрийское предприятие, вполне в духе тогдашней моды, так как присутствие в фирме иноземного партнера поднимало статус, прибавляло солидности и доверия.

В обещания австрийской стороны поверило и Министерство промышленной политики. Страна (наконец-то!) поняла цену и значение перегрузочного комплекса, и Фонд госимущества предупредил строго – пуск не позже 98-го года. Никакие причины и форс-мажоры во внимание взяты не будут. Возможно, я не достаточно хорошо владею информацией о девяностых, но таких примеров, как наш, чтобы государство не продало – хоть за деньги, хоть уступило на иных условиях – дорогостоящее предприятие, а отдало его в управление, можно сосчитать по пальцам. И логика решения Фонда понятна. «Лиман» стоял, в его заводях цвела вода и пахло разрушением.

Удастся запустить предприятие в назначенный срок – отлично. Не удастся – с вещами на выход, господа неудачники, так как фактическим владельцем комплекса оставалось государство.

При этом у Фонда не болела голова, где взять средства, чтобы платить людям зарплату, содержать все еще не работающий комплекс, платить по счетам порта за свет, за связь, за воду и так далее – пожалуй, только за воздух с нас не брали. Причем, портовское руководство как-то в одночасье прозрело, что у них под боком закопошился конкурент. Счета с каждым месяцем приходили все солиднее.

Как новоявленные капиталисты без капитала выкручивались – рассказ занимательнее сказок Шахерезады. Начав рядовым сотрудником в кооперативе Виталия Томчика, Алексей Михайлович не потерялся в бурном течении лихих девяностых. Деловая сметка, предпринимательская интуиция стали основой того, что его «Эверест» оказался достойным своего имени. В кое-как приспособленном под офис подвале на Екатерининской рядом с Пале-Роялем кипело.

Кто как будет называться в штатном расписании – черт с ним. Но на финише переговоров норвежцы предложили такой сценарий развития предприятия, который противоречил нашей позиции кардинально. Примерно это звучало так. Все построенное при Союзе фирмой «Крупп-ПВХ» никому не нужно. Мы строим новый экспортный терминал, он будет стоять рядом. Если будет импортный грузопоток, хорошо, пригодится и немецкая работа. Проект и заказ оборудования для нового терминала «Норск-Гидро» брала на себя. Наши резоны, что оборудование для второй очереди уже есть, что оно лежит в ящиках на терминале, норвежцы как бы не слышали. Что тисовские инженеры работают над реконструкцией первой очереди, чтобы она стала реверсной, не слышали. Правда, стратегия договором не обуславливалась, и это нас успокоило – должен ведь трезвый ум взять верх над амбициями? Тогда я считал, что проявляю чудеса терпения, удерживая Алексея, готового прервать переговоры. Я исходил из того, что мы уже в цейтноте, что без партнерского капитала покатимся в пропасть. Алексей возражал: при таком отношении к делу и к партнерству мы все равно покатимся в тартарары. И однажды, когда представитель «Норск-Гидро» как сквозь зубы процедил очередное требование, мелочь по сравнению с предыдущими, Алексей поднялся и сказал, что переговоры закончены. Мы откланялись. Видимо, норвежцы к такому повороту событий были не готовы.

До вылета домой у нас оставалось какое-то время, мы гуляли по северной столице вполне благополучной страны, которая давным-давно не знает войн и революций, граждане которой просто живут, не представляя, что за нормальную жизнь нужно бороться.

Я уговаривал Алексея все же подписать кабальный договор. Тем более, что «Норск-Гидро» посчитала возможным снять свое последнее предложение, от которого и впрямь ничего не зависело. Но Алексей Михайлович упрямился – нужно искать иного инвестора.

Если положить руку на сердце, то поведение и чрезмерная амбициозность «Норск-Гидро» была в стиле времени. Не только такие крупные фирмы, как «Норск», а и заурядные по масштабам компании вели себя в Украине, как конкистадоры с индейцами. Только что не меняли стеклянные бусы на золото. Это была черная полоса унижения национального достоинства, и тяжелее всего приходилось тем, кто имел это достоинство. Чудеса терпения и толерантности во время переговоров на самом деле проявлял не я, а Алексей Михайлович. Вся его предшествующая жизнь выковала, закалила и отточила в нем характер лидера. Привыкший в прежней, горной жизни к экстриму как норме, к действиям решительным, меряя ситуации не аршином выгодности, а исходя из нравственных норм, он должен был скрутить на этих переговорах себя в бараний рог, чтобы не прервать их в первый же день.

Когда у меня не оставалось ни единого аргумента, чтобы переубедить его, я вспомнил о заносчивом юристе «Норск-Гидро», который, как от надоедливой мухи, отмахнулся от моего замечания, что с процедурными нарушениями договор будет недействителен. Речь шла о том, что договор должны подписать «Норск-Гидро», Фонд от имени государства и ТИС. Юрист-зазнайка считал, что с украинской стороны достаточно и одной подписи. И меня осенило…

Думаю, если бы наши отношения с «Норск-Гидро» строились действительно по-партнерски, на равных, если бы у назначенного от «Норск-Гидро» руководства было поменьше спеси, а больше уважения, понимания нашей специфики и если бы, наконец, шла интенсивная работа по реанимации терминала, формальная зацепка никогда не стала бы яблоком раздора. Но было то, что было. Комплекс под норвежским патронатом стоял год, стоял два точно в таком же виде, как и до нас. Двери калитки мы, конечно, разварили, помалу сформировали трудовой коллектив, но взятые на себя обязательства по запуску терминала норвежцы выполнять не спешили. Мы перебивались случайными заказами, перегружая, что придется.

Этот начальный период, как мне представляется, выковал из Алексея Михайловича такой тип руководителя, который потом стоял, как крепость, под натисками извне. Два с лишним года, пока дирекция от «Норск-Гидро» в основном занималась обустройством своего быта, Алексей готовил ТИС к автономному плаванию в самостоятельную жизнь. Он создавал тисовскую, независимую от порта инфраструктуру предприятия. В этом, на первый взгляд, необходимости не было. Экономически даже выгодно было пользоваться портовской связью, теплоснабжением и прочим. Но только на первый взгляд. И дело даже не в стоимости услуг. При каждом удобном случае порт давал нам понять, кто в доме хозяин. Мы могли внезапно остаться без света, без связи. Мелочные эти конфликты разрешались при помощи начальника порта, но постоянно ходить в жалобщиках – удовольствие малое.

Высокомерное сомнение норвежских партнеров, что «директор магазина» сможет эффективно управлять комплексом, жизнь оценила сама. И думаю, вряд ли кто из присланных компанией специалистов-контролеров сумел бы сделать эту работу лучше.

Норвежская дирекция, которую возглавил Мишель Дельвиль, больше осуществляла контролерские функции, управлением терминалом практически не занималась. Считалось, что инвестор озабочен перспективой. Нам же, как знающим и понимающим «украинскую специфику», отводилась роль согласования документов, получения разрешений и прочая. Главный документ, который нам предстояло согласовывать, был проект строительства второй очереди терминала. Но сроки уплывали, а проекта все не было. Возлагалась на нас и еще одна проблема. Это получение разрешения Национального банка на хранение норвежской инвестиции за границей. На общепонятном языке это значит вот что. Наши партнеры действительно перевели на счет ТИСа оговоренную договором сумму. Этим они доказали, что деньги у компании есть. Но чуть не на следующий день «Норск-Гидро», вопреки практике валютного регулирования, эту инвестицию вывела на свои зарубежные счета. Считалось – на время, оказалось – навсегда. Украина осталась с носом. И нам выпала горькая доля регулярно ходить в Национальный банк и выпрашивать продления на пребывание денег за границей.

Свою позицию «Норск-Гидро» поясняла тем, что там, за рубежом, деньгам ничего не грозит. Банк надежный. Никаких историй с авизо, со взломом счетов. А Украина – страна молодая, нестабильная, всякое может случиться. А главное ведь, чтобы инвестиция дала эффект? Не сгорела в случайном пожаре. Да и расчеты с зарубежными партнерами так вести проще…

Скрепя сердце Национальный банк нарушал свои же инструкции и «в порядке исключения» разрешения выдавал. Но всякий раз предупреждал – в последний раз. Мы понимали, что хранение такой суммы в зарубежном банке дает немалую прибыль по процентам, что норвежцы поступают, мягко говоря, не по-партнерски. Мы на ТИСе экономили каждую копейку, перебиваясь случайными заработками. К слову, щепетильный в расчетах Алексей Михайлович с первого дня сотрудничества с «Норск-Гидро» постановил, что мы живем на свои деньги, за свои ездим в командировки и так далее. Предложение компании выплачивать ему «достойную зарплату» было вежливо отклонено.